сказки о заоблачных цветах и медовом солнце

      Дождь прошёл, оставив после себя лужи на дорожках и капли воды на листве, дрожащие от лёгких порывов ветра. Осень вытесняла лето посвежевшим к ночи воздухом, пускающим колкой прохладой мурашки вдоль позвоночника. В сквере внизу уже зажглись фонари, хотя небо ещё не потемнело до конца, сохраняя отсветы севшего солнца на разводах облаков, тянущихся над высокими крышами домов. Здесь было тихо, спокойно почти до умиротворения, если не вспоминать о толпе людей в банкетном зале, который арендовали его родители на этот вечер. Чимину не то чтобы совсем не нравилось, но он испытывал некоторое раздражение от необходимости находиться здесь. Улыбаться, быть вежливым, и, как попросил его папа, присматриваться к гостям. «Ведь тебе уже двадцать пять, дорогой, а быть одиноким в таком возрасте омеге твоего статуса – неприлично». Чимин фыркает недовольно. Поджимает губы, покачивая в пальцах едва тронутый высокий бокал с красиво искрящимся в вечернем свете шампанским. Пузырьков в нём осталось совсем немного, но больше, чем желания у Чимина возвращаться на праздник. «Неприлично – менять партнёров, как перчатки», - вот что он хотел сказать папе в тот момент, но промолчал, потому что ссориться прямо перед приёмом ему хотелось меньше всего. Неприлично, на его собственный взгляд, оказываться в еженедельной хронике из-за очередного скандала, связанного с наркотиками, алкоголем или очередной прилюдной истерикой, которую имела неудовольствие – тут, правда, как посмотреть – лицезреть вся возможная общественность. А быть в двадцать пять одиноким омегой только потому, что ты не собираешься хвататься за первого встречного – абсолютно нормально и адекватно. Чимин знает, что на тот разговор папу подбил отец. У взрослых альф вообще свои понятия приличия, альтернативные какие-то. Тем не менее, желая успокоить родительские сердца, первую половину вечера Чимин честно провёл в окружении гостей, пытаясь зацепиться взглядом хоть за кого-нибудь. Какой катастрофичный провал, а. Этот вечер спасает только вкусная еда и хорошая музыка. Не слишком громкая, не давящая, не чересчур нудная. Старые американские композиции сменяют приятный современный поп, иногда включаются мелодичные инструментальные треки, и Чимин даже приходит в благожелательное настроение. Правда усталость от необходимости улыбаться и поддерживать светскую беседу берёт верх над ним слишком быстро. И да, всё то же раздражение. Возможно, нет тут никакой вины в просьбе родителей. Не папина просьба царапает что-то внутри. А ожидание. Такое глупое, несуразное, непонятное самому Чимину абсолютно. Но такое жгучее, что внутри всё скручивает невыносимо. Сначала сковывает страхом, потом нетерпением, а потом – отпускает разочарованием, потому что прошла половина вечера, а ожидание не оправдалось. Чимин ставит бокал на балюстраду, на неё же опирается ладонями – кожу холодит белый с прожилками чёрного мрамор. Прикрывает глаза, медленно вдыхая вечернюю свежесть. - Хозяин вечера сбежал ото всех и прячется тут. Как необычно. Чимин едва удерживает вскрик, вздрагивая и оборачиваясь резко. Сердце с силой ударяется о грудную клетку и пускается вскачь так резво, что первые мгновения трудно дышать. И виной тому не только неожиданно и бесцеремонно прерванное одиночество. Альфа, вышедший на балкон, одет с иголочки. Классический костюм подчёркивает пусть и невысокую, но крепкую и ладную фигуру. Чуть длинноватые волосы уложены красивой волной. Элегантность и некоторая строгость образа слегка ломается серебряными кольцами в ушах, которые бы никогда не позволили себе альфы старше. - Хозяин вечера находится на своём месте, - как можно более ровно отвечает Чимин. – Или ты забыл, как выглядит мой отец? - Я помню. Но заголовки газет так и пестрели новостью, что будущий приём для и ради того, чтобы найти наследнику семьи Пак мужа. Я думал, что увижу тут очередь за твоими рукой и сердцем. А ты не торопишься радовать родителей. Чимин поводит плечами, отворачиваясь. Он не хочет показывать того, как уязвим сейчас перед чужим насмешливым взглядом. Каким растерянным и беспомощным чувствует себя, не зная, что говорить и как себя вести. Да, он ждал Юнги. Даже придумывал, как сделает вид, что не заметил в толпе или просто пройдёт мимо с самым независимым и гордым видом. Но у Чимина всегда всё идёт не так, как он планирует. Особенно если это касается Юнги. Хорошо, что Чимина хотя бы предупредили, что он вернулся в Корею. Иначе сейчас у него просто случилась бы истерика. А так критический момент миновал неделю назад, когда он прорыдал всю ночь в подушку, а потом полдня чувствовал себя так, словно его переехало поездом. - Мне казалось, это не твоё дело, - негромко говорит Чимин. – Или ты пришёл полюбоваться, как мне это всё неприятно, и поглумиться надо мной? - Я смотрю, ты не особо высокого мнения обо мне, а, - Юнги подходит ближе. Чимину так сильно хочется отодвинуться в сторону, а лучше вообще сбежать обратно в толпу, где у них не получится остаться наедине. – Мы не виделись почти шесть лет. Неужели не скучал? Чимин вздрагивает снова – будто от пощёчины. Не скучал? Он не скучал? С ума сойти, у этого альфы ещё хватает совести спрашивать его о подобном. - А ты заслужил, чтобы я скучал по тебе? – он переводит взгляд на Юнги, не пытаясь, впрочем, храбриться. Он знает, что скрыть обиду и боль будет трудно. – По кому я должен был скучать, скажи? По мужчине, который уезжал с обещаниями вернуться и стать моим законным мужем, или по тому, кто решил вычеркнуть меня из свой жизни даже не предупредив об этом? Юнги мрачнеет, но взгляд не отводит. - Я скучал, - говорит Чимин. – И ты даже на гран не представляешь, насколько. Как лелеял свои чувства и пытался склеить разбитое сердце после того, как твои родители сообщили, что мне тебя можно и не ждать, ведь у тебя там, далеко, всё хорошо. - У меня там было всё обычно, ровно так, как я говорил тебе, - сухо ответил альфа, доставая из кармана белый конверт и протягивая его Чимину. – Это мне сообщили через пару недель отъезда, что ты нашёл себе другого. Как ты это объяснишь? Растерянно переведя взгляд на конверт, Чимин берёт его в руки, несмело доставая содержимое. Несколько фото, на которых он с каким-то взрослым мужчиной, чьего лица никогда не видел, словно обжигают пальцы. - Я даже не знаю, кто это, господи! – Чимин шокировано таращится на фотографии, с трудом веря в происходящее. Он что, оказался в каком-то второсортном сериале?! Что за херня тут происходит?! Такое вообще бывает в современном мире?! - Уверен, что не знаешь? Отец уверял, что у вас с этим альфой всё серьёзно. Чимин почувствовал, что его захлёстывает неконтролируемая злость. На Юнги, на себя, на всё происходящее. Так их что, просто решили разлучить?.. Сыграли на том, что они были слишком сильно влюблены, юны и недостаточно мудры, чтобы поверить не родителям, а друг другу? - Я не знаю его, - твёрдо произнёс Чимин, всматриваясь в глаза мужчины перед собой. – Тебя обманули. У меня не было никого с того самого дня, как ты сел в самолёт и оставил меня тут одного. Я ждал тебя. Последние года три – вопреки всему. Не то чтобы надеялся на то, что ты вдруг решишь снова выбрать меня, но мне хотелось просто спросить – почему? Стиснув пальцы, сминая злополучные фото, Чимин вдруг почувствовал такое бессилие, такую вселенскую усталость, что не осталось места для чего-то другого. Всхлипнув негромко, омега отвернулся, стараясь дышать ровно, не позволяя себе заплакать. Наверное, он бы не сдержался, но зазвучавшая из банкетного зала песня заставила его поражённо замереть, вслушиваясь. - Наша любимая, - негромко заметил Юнги. – Да уж. Мудрость её текста до меня дошла только сейчас. Чимин чувствует, как его обнимают сзади. Хочет обернуться, но Юнги не пускает, возможно, не находя в себе сил оказаться сейчас нос к носу с ним. Прижимается лбом к плечу. - Я должен был написать тебе сразу, но не сделал этого, разозлившись. Доверившись родителям, я разрушил всё между нами. Чимин касается ладонями обнимающих его рук. - Вина лежит на нас обоих, Юнги. Я ведь тоже не написал тебе, поверив во всё, как дурак. Мне в голову прийти не могло, что твои родители не рады мне, как твоей паре. - Те ещё актёры. Я с ними ещё поговорю об этом, - голос альфы звучит глухо. – И всё же прости меня, Чимин. Прости, что выбрал поверить не в тебя. Чимин усмехается негромко. Оба дурака, что тут ещё сказать. - И ты меня прости. Спасибо, что пришёл сегодня. Я ждал тебя. Юнги прижимает Чимина ближе к себе. Несдержанно и так хорошо, что хочется заплакать. - Потанцуй со мной? – просит негромко. – Прежде чем я снова позову тебя на свидание и попрошу вернуться ко мне. Чимин, чувствуя, как его колени слабеют предательски, всё же разворачивается к Юнги лицом. Вкладывает пальцы в горячую ладонь мужчины и позволяет привлечь себя близко-близко. Вечер медленно угасает. Скоро совсем превратится в ночь. Ветер утихает, а огни города разгораются лишь ярче. Танцуя в объятиях любимого человека, под песню, которая однажды, много лет назад стала любимой для обоих, сведя их в таком же танце, Чимину кажется, что жизнь совершает очередной судьбоносный поворот. А все слова их любимой старой песни были будто пророческими ещё тогда. Юнги ласково целует его висок. Чимин закрывает глаза и растворяется в этом странном моменте, всё ещё напоминающем кино, но наполненном слишком сильными и яркими чувствами – возвращения, счастья, забытой нежности. Он позволяет себе одинокую слезинку, пропевая слова, которые слышал сотни раз, но смысл которых понимает лишь теперь. Но прислушайся к своему сердцу, прежде, чем сказать ему прощай.