сказки о заоблачных цветах и медовом солнце

      Хосок бы никогда не подумал, что очередная годовщина их с Намджуном семейной жизни будет наполнена не радостным предвкушением или приятным до мурашек томлением, а сплошным напряжением и мыслями о том, как они докатились до такого. Говорят, любовь живёт три года. Хосок в это не верил никогда, но вот сейчас, в четвёртый год после свадьбы, начинает невольно задумываться. И он не сомневается в своих чувствах, нет. Они сильны, как прежде. Их не угробил ни совместный быт, ни открывающиеся неожиданно новые стороны его дорогого супруга. Хосок прекрасно знает, что он сам тоже далеко не подарок, но им, таким неидеальным, всегда было вместе хорошо и правильно что ли. Все разногласия они решали полюбовно, а если доходило до ссор – расходились по разным углам, чтобы остыть и потом уже спокойно решить конфликт. Хотя, конечно, могли и наговорить друг другу всякого. Но оба знали – не со зла и не от отсутствия любви или уважения, а просто на эмоциях, испытывая разочарование, что не получается сразу услышать друг друга. Такое тоже бывало, да. Свою годовщину они уже давно решили отметить на берегу моря. Там, где тепло, ласковый прибой, белый песок и красочные закаты можно провожать лёжа с цветными коктейлями на шезлонге. И менять эти планы вроде бы никто не собирался, что вселяло надежду. Последние недели выдались особенно тяжёлыми. Намджун возвращался домой с работы без настроения, был угрюмым и иногда даже несдержанно мог бросить несколько язвительных слов. Хосок, тоже выматывающийся не меньше мужа, однако устал от этого противостояния очень быстро и всё больше унывал. Он только вот начал верить, что все глупые дрязги позади, что теперь-то уж они точно научились сглаживать острые углы, притёрлись, выучили друг друга. А оказывается нет? И, кажется, это беспокоит только его. Хосок, собирая вещи за пару дней до поездки, поймал себя на том, что у него просто дрожат руки, а слёзы выступают на глазах совершенно без его ведома. Ему вдруг стало казаться, что эта поездка в один конец, а обратно в Корею они вернутся уже на грани развода. И это его так ужасно пугало, что хотелось забиться в какой-нибудь укромный уголок, отказаться ехать куда-либо и вообще носу не показывать. Отвратительное состояние перед таким, казалось бы, светлым моментом их жизни. В связи с последними событиями он начал ещё более остро осознавать, как же сильно любит Намджуна. И что потеря мужа ударит по нему очень сильно. Собрать себя будет крайне трудно. Хосок скучал по нему, тёплому, спокойному, любящему. По его нежному взгляду и тому, как он шепчет ласковости на ухо, поглаживая своими большими ладонями живот Хосока, когда они наслаждаются близостью друг друга. В последние дни нежность стала дефицитом. А ласковых слов он и вовсе не слышал. Сомневается ли Намджун в своём выборе? Хочет ли порвать с ним? Эти мысли одолевали Хосока день за днём, заставляя всё больше замыкаться в себе. Он знал, что это не дело. Что надо, как взрослые люди, сесть и обговорить сложившуюся ситуацию. Попробовать понять, что не так. Ну… или отпустить, если придётся. Но вот именно последнее доводило его до исступления, он чувствовал подкатывающую истерику всякий раз, стоило представить, что Намджун скажет «мне это осточертело». Что ему, Хосоку-то, потом делать? В день отъезда Хосок особенно на взводе. Он рассеян, расстроен, словно уже все плохие предчувствия начали сбываться, разбит абсолютно. Но пока чистит зубы, обдумывая план дальнейших действий, в ванную заходит Намджун. Обнимает со спины, целует его обнажённое плечо сонно, потом шею, а после утыкается носом ему в волосы, закрывая глаза, и пару мгновений не шевелится вообще, только дышит тихо. - Доброе утро, Сок-и, - говорит он хриплым ото сна голосом. У Хосока сладко подгибаются колени, он так и замирает с зубной щёткой во рту, таращась на мужа в отражении, словно увидел то ли призрака, то ли восьмое чудо света. - Добрутр, - бормочет в итоге, споласкивает рот, моет щёку и сбегает из ванной, словно ужаленный в одно место. На кухне, чувствуя всё ещё прилив адреналина от неожиданной близости, он понимает, что даже не поцеловал Намджуна в ответ, как раньше. Впрочем, он так обалдел, что в какой-то момент подумал, будто это всё ему от тоски мерещится. Верить в неожиданно рухнувшее на голову счастье было боязно. Но дальше ничего не меняется. Будто до этого несколько недель рядом с ним был не Намджун, а его злой близнец, которого Хосоку подсунули, чтобы проверить степень выдержки, а сейчас сжалились и вернули, как было. Намджун заботливый, осторожный. Ведёт себя так, словно Хосок – пугливый зверь, которого надо приручить. Где-то в этот момент приходит понимание – его муж прекрасно знает, что у них всё далеко не в порядке, и теперь очень старается это исправить. Беда лишь в том, что Хосок боится – вдруг всё повторится вновь? Он не знает причин, из-за которых между ними пролегло отчуждение, не знает, что изменилось теперь. Вся жизни кажется ему шаткой конструкцией, которая может обрушиться от любого неверного слова или движения. А лететь вниз придётся долго, разбиваться будет больно. Надо поговорить. Обязательно. Хосок даёт себе обещание, что как только они окажутся у океана, он обязательно первым поднимет эту тему. А пока нужно сосредоточиться на сборах, чтобы не опоздать на самолёт. * Первым эту тему поднимает Намджун. Весь полёт проходит спокойно, хотя напряжение всё ещё между ними слишком осязаемое. Намджун осторожно, будто кот, ходит вокруг Хосока, проверяя границы дозволенного. Словно они не мужья, а едва познакомившиеся люди. Намджун бережный, аккуратный, заботливый. Он всегда тут как тут даже в какой-то мелочи. Предупредительный до одури. И поначалу Хосок всё ещё недоверчивый, но потом, когда пару раз ловит брошенные украдкой виноватые взгляды мужа, ему становится немного забавно. И спокойно. Кажется, с ним не собираются разводиться, а это уже самая лучшая, хоть пока и не озвученная новость. Перелёт забирает очень много сил и времени. Хосок чувствует себя уставшим, но как только видит океанскую ширь, то понимает, что всё этого того стоило. Их бунгало окружено бирюзовой водой, такой яркой, что хочется зажмуриться, особенно когда в ней искрами отражается дневное солнце. Хосок мочит ноги в тёплых волнах, сидя на маленькой пристани, прикрывает глаза и выдыхает медленно, отпуская всё скопившееся напряжение. Ему надоело надумывать, накручивать, бояться. Здесь и сейчас всё хорошо. Дальше – будь что будет. В первый день они никуда не идут, решая, что им явно нужно нормально отлежаться и отоспаться. Еды у них предостаточно, Намджун делает лимонад в кувшине полном кубиков льда, так что от вида сочных ярких лимонов в пузырьках газировки под запотевшим стеклом у Хосока слюни текут – так хочется сделать пару больших глотков. Проведя весь день в ленивой неге, немного искупавшись и смыв с себя усталость, они к вечеру уже лежат вместе на широкой кровати. Хосок уверенно подкатывается ближе к мужу, больше не избегая его. Намджун, на мгновение замерев, сгребает его в свои крепкие объятия, утыкаясь носом в макушку. - Я так виноват перед тобой, - бормочет он. - Расскажи мне, - просит Хосок, поглаживая ладонью грудь мужа. – Почему всё было так? - Потому что работу надо менять к чёртовой матери, - выдыхает покаянно Намджун. – У меня случился конфликт с начальством. Зная, что у меня намечается отпуск, они дали мне проект, который нужно было курировать ближайшие три месяца. Я попробовал по-хорошему, они не услышали. Пришлось по-плохому. Но настроение они изгадили мне знатно. - И чего же ты мне не рассказывал? – Хосок хмурится, приподнимаясь и заглядывая расстроенному мужу в глаза. - Не хотел портить настроение ещё и тебе. Но, как видно, знатно проебался в этом. Прости, - вздыхает тот. Трёт ладонью лицо, выглядя ужасно усталым сейчас и расстроенным. - Джуни, ты помнишь, что мы решили однажды, когда случилась подобная ситуация из-за моей работы? – ласково спрашивает Хосок. – Не утаивать. Лучше бы я злился с тобой на начальство, чем думал, что ты жалеешь о нас и хочешь развестись. Намджун возмущённо вскидывается, желая высказать, вероятно, за такие глупые мысли, но тут же сдувается, понимая – сам виноват, что у мужа они появились. Не на пустом же месте. - Я идиот, - выдыхает он. Хосок тихо смеётся, наклоняется и целует его в губы. Как же он по этому скучал. Как ему не хватало Намджуна вот так близко, откровенно, до пробирающего до костей жара. - Самый любимый идиот, - шепчет он. – С годовщиной, любимый. - Она лишь завтра, - бормочет Намджун, утягивая Хосока к себе ближе, укладывая сверху на себя. – С годовщиной, моё сердце. Хосок довольно улыбается в новый поцелуй. Ночь наступает незаметно, накрывает темнотой океан и ютящиеся рядом друг с другом домики, окружённые водой. Звёзды отражаются в дрожащей от лёгкого ветра водной глади, а огни соседних бунгало создают ощущение уюта и безопасности. Умиротворение и покой – вот что чувствует Хосок, нежась в руках Намджуна этой ночью. Они долго занимаются любовью, неторопливо, вспыхивая и сгорая дотла от переполняющих их чувств, которым долго не было выхода. Выплёскивают всю тоску друг по другу, цепляясь отчаянно и жадно, едва находя в себе силы отстраниться хоть немного. Словно это первая ночь для них. Будто для них всё только начинается. Хосоку думается, что да, в каком-то смысле только начинается – снова. Он засыпает с рассветом, прижатый к крепкому горячему телу мужа, разомлевший и залюбленный до слабости во всём теле. Всё же какая это глупость, а… Любовь живёт куда больше, чем три года, если, конечно, вы сами позволяете ей жить.