Солнышко

Воемил просыпается бодро, быстро подмаргивает, так как шаловливый лучик падает ему прямо на лицо через окно. Сегодня его девятнадцатый День Рождения, и он надеется, что в этот знаменательный день проснется Черта. Приподнимается на локтях, садится на печи, подвинув к себе ноги, заправляет непослушную прядь темных волос Черты за ухо и с грустью устраивает голову на колени. Чудо не произошло. А он так надеялся, что телу Черты — девятнадцать лет. Он поскорей хочет увидеть ее серые глаза, в которые он каждую ночь влюбляется во снах, раствориться в ее крепких объятиях, почувствовать гулкое сердцебиение, потрепать ее по отросшим волосам, что теперь достают до бедер. Каждый новый сезон года он с трепетом подрезает кончики, каждое утро расчесывает. Ему нравится до них дотрагиваться, ухаживать за ними, но понравится ли Черте ее новая прическа? В любом случае Воемил будет отстаивать ее волосы до конца и станет всячески препятствовать стрижке. Устало вздыхает. Надоедает ждать. Уже хочется услышать ее голос. Может, старуха ему соврала, и Черта больше никогда не проснется? Может все и так, только вот надежда внутри него противиться этим мыслям. Она горит в нем вечным огнем и не позволяет ему опускать руки и расстраиваться. Слезами Черте явно не поможешь. Остается только ждать и надеется, что в следующем году она придет в себя. Поправляет съехавшее покрывало на Черте. Воздух в избе успел охладиться, да и печь больше не такая теплая. Нужно ее растопить. Выглядывает из печи и застает еще спавшего Иосифа на лавке. Ему точно снится что-то вкусненькое, ведет губами, будто пережевывает. Не станет Воемил прерывать его волшебный сон. Вдруг ему снятся его любимые блины с молоком? Он ведь ему этого не простит. Сам все сделает, но перед тем, как спрыгнуть с печи и потянуться как следует, Воемил наклоняется к Черте. Когда между его лицом и ее остается пару сантиметров, он обжигает ее горячим дыханием: — Надеюсь, ты будешь не против. — И легко целует ее в щеку. — Считай своим подарком на мой День. Сжимает губы в тонкую линию, вновь вздыхает. Если бы Черта притворялась, то она бы его уже скрутила за наглость. Ее дыхание даже не изменилось: такое же ровное, спокойное. Надевает чистую рубаху, тянет руки к потолку, разминает мышцы. Выходит в сени, набирает немного дров. Печь топит слабо, чтобы Черте было комфортно. Издает немного шума, но чуткий сон Иосифа все же прерывается. Открывает глаза и недовольно косится на Воемила. Тот виновато улыбается и чешет затылок, поднимает глаза на окно. Солнечный день в Феврале не такое частое явление, оттого и радостно на душе. Будто само солнце благословляет его. — Выйдем посидим? Иосиф быстро кивает. Недовольство тут же улетучивается. Времяпровождение с близким человеком компенсирует все. Тем более, Иосиф очень ему благодарен, что тот не бросил его, хоть и мог. Сын Белого Ворона поведал ему, что избушка в чаще, где помер Игорь с Анчуткой, пустеет, поэтому он мог бы жить там, но он его простил и не оставил одного. У Воемила — доброе сердце, несмотря на Черноту внутри него, что досталась от Черты. Она периодически отравляет ему жизнь, разные скверные думы лезут в голову, но он отважно борется с ними. Правда, что не свойственно ему, иногда специально дразнит домового. Тот злится на него и раскидывает его сапоги. Тот лишь смеется и задабривает Чудесную тварь вкусностями: сушеными ягодами, кашей, наваристым рыбным супом, редко, но дает попробовать ложку меда, что принесла матушка Елены недавно в знак примирения. Она не злится на Воемила, понимает, что тот не виноват в гибели Елены, когда батюшка и слышать не желает о нем. Он все еще не может смириться с утратой старшей дочери. — У нее вся жизнь была впереди, — твердит он постоянно. — А этот гаденыш ее отнял у моей девочки. Владимир, как призналась сама Елена, не убивал ее. Это было несчастным случаем, но так иначе он виноват в ее смерти. Она до сих пор не может его видеть, и в глубине душе не простила его. Больше не обманывает Воемила, как есть говорит на сердце, но от этого не легче. Благословление она хоть и вернула, но не в полной форме. Перемещаться может не так часто, да и жизненных сил уменьшилось. Часто устает и уходит на дно, чтобы никто не видел ее сломленной и слабой. Сегодня Воемил находится в добром приятном расположении духа, поэтому с самого утра задабривает домового ложкой меда. Кладет в угол, отворачивается на секунду, а угощения уже и нет. И сапоги на месте. «Добро возвращается добром» — звучит в голове голос Иосифа. Вспоминает его умные речи. Жаль, что так произошло. Воемилу не хватает его наставлений. Но они могут всегда пообщаться через русалку, да и Иосиф живет, как раньше, без руки и языка. Это ему никак не мешает. Воемил не перестанет им восхищаться. Ему до такой силы воли и крепкого жизненного стержня далеко, как Черте до нежностей. Задорно машет рукой, надевает сапоги и вылетает из избы, а за Воемилом Иосиф неохотно. Знает, что задумал тот, поэтому высовывает сперва голову, осматривается внимательно, после уже выходит осторожно. Старается тихо шагать, глаза в подозрениях лихорадочно скачут. Слышит мокрый хруст снега, молниеносно создает снежный комок и кидает в Воемила, только тот уворачивается и атакует его снежками одной рукой. Все честно. Заходит с правой стороны, после резко подскакивает на другую. «Нельзя оставаться на месте во время боя — так говорил Александр, — иначе станешь легкой мишенью». Иосиф мычит в мольбе остановиться, прикрывает лицо руками и достает из тулупа заранее подготовленный белый платок так неожиданно, что Воемил взрывается в смехе. Хохочет долго, от всего сердца, что на уголках глаз проступают слезы, и дает сопернику преимущество. Иосиф внезапно нападает на него и закидывает снежными комами. — Ах ты, лгун! — восклицает и в смехе убегает от Иосифа. — Так на поле боя не делается! Либо Иосиф так быстро бежит, либо он вновь спотыкается, но Воемил оказывается захваченным противником и поваленным на снег. Иосиф нависает над ним, шутливо борются одной рукой. — Не долго правил Иосиф Первый, его сверг с престола Воемил, — ловко изворачивается, чуть прикладывает усилия и подминает Иосифа под себя, — сын простой крестьянки! Противник лишь фыркает и скрещивает руки на груди. Воемил закатывает глаза в недовольстве. И до него добралась Елена с ее ребяческими жестами. И как ей только это удается? Ответ прост, и Воемил недавно к нему пришел: быстро располагает к себе. Но вот незадача: Всеволод делает это быстрей, но за ним никто ничто не повторяет. Может потому, что у него нет заразительных телодвижений, а может все зависит от духа существа. Не особо и важно. Просто раздражает до бега холодных мурашек. Или все-таки это ветер дует ему прямо в спину? Февраль в этом году радует обилием снега, морозы не такие крепкие, даже неощутимые благодаря яркому солнцу. Снегири греют свои красные брюха на его лучах на крыше избы, охраняют гнезда ласточек, чтобы тем было куда благополучно вернуться. Эти райские птицы, что несут благую весть, скоро прилетят. Весна в этом году также раньше наступит. В феврале все к этому идет. Если солнца много, то с каждым днем оно будет крепчать и крепчать, пока не станет теплым и не растопит последний снег. Но одна ласточка все же осталась на холодной родине, и сейчас мирно спит в чьем-то гнезде. Интересно, не обидеться ли семья ласточек на частичку души Воемила? Его Свет очернился, а вот ласточка нет. Смотрит на нее и окунается в колючее и темное прошедшее время. Она частичка его прошлого, в ее силе он видит себя четырнадцатилетним мальцом, что боится собственной тени, но согласился на путешествие с незнакомой девице. Сейчас ему не хватает похода, нескончаемого пути, неровных дорожек, Чудесных тварей. Страшно было, опасно, но сейчас плачевные воспоминания окрашиваются ностальгией. Прошлое кажется таким далеким и нереальным. До сих пор не верится, что он противостоял самим Дивьям Людям, видел самое отвратительное и пугающее существо под названием Анчутка, защищался от Упыря, победил Полудницу, говорил с Банником, имел контакт со Злыднями. Сейчас он живет самой обычной жизнью, и ему, откровенно говоря, скучно. Спасают только такие задорные прогулки по утрам и любование видом на чащу, что неустанно призывает к приключениям. Устают, смеются, резко меняются в лице и деловито жмут руки в знак примирения. Воемил помогает встать Иосифу, отряхивает его от снега. Когда-то он так о нем заботился, пришел его черед. Проходят к излюбленному сваленному дереву и садятся на его ствол. Молчат, только снегири пением призывают весну прийти поскорей. Надоело им быть заметными, все люди только и знают, что смотреть на них. Когда покажется зелень, когда деревья наденут зеленые шубы, когда распустятся цветы, они сольются с окружающим видом. Их красные брюшки больше не станут бросаться в глаза, и люд подумает, что они покинули их, улетели в холодные края. Вид чащи успокаивает. В такие тихие умиротворенные моменты верится, что все проблемы совсем скоро разрешаться, что совсем скоро проснется Черта, и его одиночество, что подкрадывается к нему, исчезнет. Пусть даже Черта будет мглой, пусть даже не откажется от прежней жизни, он не отвернется от нее. Станет поддерживать во всем и находится рядом. Когда Черта очнется, ей придется правильно разобраться в эмоциях и чувствах, и Воемил ей в этом поможет. Хочется жить здесь и сейчас и не задумываться о проблемах. Воемила будто кто-то подталкивает вперед ни с того ни всего, и он прыгает с разбега в ледяную воду. Кожа тут же обжигается огнем и пронизывается острыми иглами, но это ощущение бесценно. Иосиф сказал, что таким образом он закалывает себя и здоровье. Правда, в первые дни такого купания он серьезно заболел, благо, помогли сохранившиеся лекарственные снадобья Елены. Поначалу вода кажется враждебной, злой, а по истечению времени принимает тебя и не отпускает. Даже дарует ложное тепло, чтобы ты не покидал его как можно дольше. С уст Воемила вырывается пар, машет рукой Иосифу. Помнит, как в тот роковой день, который все никак не забывается, последний также водил рукой по воздуху, улыбаясь чрезмерной пугливости Воемила. Сейчас они поменялись местами: он в озере, а Иосиф на берегу. Но тот недолго остается там наверху, неожиданно падает бомбочкой, волнует озеро, что Воемила откидывает в сторону. Последний не сдерживает смеха. Иосиф так смешно подплывает к нему под водой, думает, что тот его не видит. Отступает, пока у того не заканчивается кислород, и, когда выходит на поверхность, плескает его. Тот вместе с воздухом жадно глотает еще и воду, откашливается, и Воемил успокаивается. Немного перебарщивает, поэтому выводит Иосифа на берег. — Хватит с тебя сегодня купаний, — говорит Воемил, но сам не вылезает из воды, — ты ступай в избу, согрейся. Я позже вернусь. Иосиф вздыхает и берет себя за руки. Холод пробирает до костей, а сердце разгоняет адреналин по венам. В это мгновение появляется желание отправиться в горы, полезть на дерево, забраться на крышу, сделать что-то невразумительное, безбашенное, но необходимо только одно: сухая одежда и отлично растопленная печь. Знает, зачем Воемилу оставаться еще в озере, поэтому оставляет его одного. Как только он вскрывается в избе, показывается русалка и бросается в объятия Воемила. Тут как тут показывается и Всеволод. — Что за нежности?! — пренебрежительно кидает он и скручивается в гримасе, высказывающая отвращение. — Что ты здесь делаешь, грязный вурдалак? — вопрошает недовольно. — Ой, я вам помешал? — Нет, — говорит доброжелательно Воемил, хочет вырваться из крепких объятий Елены, похожие больше на удушение, но та не размыкает руки. — Да! — поправляет она Воемила и заглядывает ему в глаза, тут же краснеет и отстраняется. В последние время она становится заложницей собственных чувств, теряет себя моментами, приходит в сознание, когда Воемил чуть ли не дышит ей в щеку. Так неловко и стыдно временами становится, но Елена не просит прощение у Воемила. Кажется, тому даже нравится ее в последнее время странность. Прекрасно знает, что с наступлением лета все прекратится. — Сейчас ты похожа на рака в кипятке, — дразнит ее Всеволод и отбегает подальше от берега. Всплеск воды не добирается до него. Показывает в победном обыкновении язык и шлепает себя по заднице, чтобы русалка закипела до нужного состояния. Ему нравится, когда на него обрушивается шквал ругани и угроз. Бальзам для ушей. А еще приходит в восторг, когда русалке приходится извиняться перед Воемилом. Вот смех-то он ловит в такое время. Он — полная противоположность Федора. Может довести (нет!), считает своим долгом довести человека до белого колена без всяких на тому причин. Просто нравится, и не станет изменять себе. — Ну, — нетерпеливо, — я жду русалка. — Она все сдерживается и краснеет, сдерживается и краснеет от нахлынувшей злости. Не называют друг друга по имени. Чуждо как-то. Обращаются друг к другу, как уже привыкли. Нет Елены и Всеволода среди них, есть только русалка и вурдалак. Воемил не может над ними не смеяться. Их дружба держится на недружелюбие. Нонсенс, которому есть месту быть. Выплывает на берег и ненадолго прощается с друзьями. Увидел вышедшего на порог Иосифа. Тот явно желает его видеть. Подбегает к нему весь мокрый и холодный, а тот его укутывает его старой накидкой и провожает в сени. Пока Воемил переодевается в сухую чистую одежду, Иосиф снимает с себя крест и протягивает ему. — Это для Всеволода? Иосиф сухо кивает. — Ты так добр. — Весь сияет от счастья. Всеволод не рассказывает о своих чувствах, говорит, что особо и не расстроился, что лишился возможности упокоиться, но Воемил знает, что это не так. Это трогает его до глубины сердца, но по характеру Всеволод не показывает расстройства. — Он будет рад. Вручу ему чуть попозже, когда согреюсь, — говорит и не глядя заходит в избу, — и обязательно передам тебе его реакцию. Или он сам прибежит тебя благодарить. — Иосиф откашливается театрально и поворачивает голову Воемила в сторону печи. Сердце перестает стучать, а зрачки расширяются. Черта сонно хлопает глазами и не понимает, где находится. Осматривает место и не узнает людей рядом. Незнакомцы смотрят на нее, как на чудо света, самый молодой так, вообще, приоткрывает рот. Не успевает она спросить, где Солнышко, как самый молодой валит ее на печь, прижав к своей груди. — Я так счастлив, что ты проснулась, Черта! Та изворачивается, подобно пойманной змее, пытается отпихнуть от себя наглеца, но тот, подобно раку, клешнями в нее вцепился. — Кто ты такой? — прикладывает немало усилий, чтобы хоть немного оттолкнуть от себя незнакомого молодца. — Отстань! — восклицает. — Черта, что с тобой? — не на шутку пугается за нее Воемил, прикладывает ладонь ко лбу, но та ее сбивает рукой. — Где Солнышко? — Так я и есть Солнышко. Воемил, — указывает на себя. — Не помнишь? А это Иосиф! — Мой Солнышко — не такой высокий, хрупкий и некрепкий, а Иосиф — неседой и нестарый. — Так я вырос и немного изменился, а Иосиф постарел. Годы идут все-таки. На заявление Воемила Иосиф демонстративно скрещивает руки и отворачивается. Стариком значит его считает. Он ему еще покажет. Вместо снеговика на берегу будет стоять. Годы идут, здесь Воемил прав, через некоторое время он станет таким же седым, морщинистым, усталым, а в добавок еще и жалким. Таких стариков обычно детки провожают до избы, чтобы тот не заплутал в трех соснах. Еще и маразм в какой-то момент накроет, и тогда будет весело. Но не знает Иосиф, что навряд ли Воемил доживет до старческого возраста. Сейчас его жизнь поделена на две равные половины. Одной частью обладает он, другой — Черта. У них и сердца бьются в унисон. Стук-стук. Стук-стук. Синхронно. Воемил не может насмотреться на Черту. Ее красота, недовольное выражение лица дурманят ему голову, он уже прикрывает глаза, чтобы притянуть Черту к себе и нашептать на ушко, как он сильно скучал по ней, как та резко скидывает его с печи. Тот падает на грудь, задницей вверх. — Мой Солнышко не такой наглый! — Я не наглый, а любвеобильный, — изрекает, присаживается на пол и потирает стукнувшийся подбородок. — Нежный, понимаешь? — Знаю я таких нежных, — бросает не со зла Черта и вздыхает. Сколько она проспала? Год? Два? А может три? Наверное, еще больше, ведь Солнышко прилично подрос, перестал быть мальчишкой, стал настоящим крепким юношей. Расположившийся на лавке точно Иосиф. Руки нет, да и не говорит вовсе, хоть чувствует, что тому есть что сказать Воемилу. Сильно он его обидел. Голова идет кругом. Ко всему придется заново привыкать. Этот мир ей незнаком, чужд, странен. Разные мысли тревожат, от чего в глазах чернеет. Рождаются какие-то чувства. Непонятные. И что ей с ними делать? Что ей, вообще, делать дальше? Раньше у нее была хоть гнусная, коварная, грязная цель, но сейчас и этого нет. Зачем люди существуют? Для чего просыпаются каждый день и засыпают? Что держит их в этом мире? — Устала я, — признается Черта, ложится на печь и укрывается с головой. Столько всего придется познать, сколькому придется научиться, освоить разное и жить совсем другой жизнью. Она проснулась со вторым шансом, она не должна его упускать. По крайней мере, ради Воемила, что на полу томно вздыхает. Не так он себе представлял ее пробуждение. Он был уверен, что она рада будет его видеть, но она мало того его не узнала, так еще и скинула с печи. Кто и наглый, так это она. Черта на самом деле счастлива видеть повзрослевшего Солнышко, но к теперь новому другу придется заново привыкать. Он сильно изменился. Рядом с ним она чувствует себя такой маленькой, хрупкой и беспомощной. Сердце продолжает гулко биться в груди, и его не унять. Скручивается в позу эмбриона и прикрывает глаза, усталость быстро берет вверх, и Черта мгновенно проваливается в сон. — Ей нужно привыкнуть, — выходит вопросительно, ждет хоть малейшей реакции от Иосифа, но тот отвернут от него. Что он уже успел ляпнуть или сделать не так? *** Воемил не против, когда Черта называет его Солнышко. Она так привыкла. Наоборот, становится приятно, когда она так ласково его называет. Проходит две недели незаметно, снега уже нет, лишь мокрая вязкая земля, но скоро и она высохнет. Весна уже на пороге. Многие жители деревни уже ждут Масленицы, готовятся к ней. Кто-то уже сооружает заранее чучела, чтобы их поджечь у себя на участке. Воемил был в деревне однажды, нес на обмен молока и хлеба пойманного кролика одной старухе. Та была рада его видеть, прекрасную добычу он ей преподнес, поэтому она ему в корзину положила еще немного яиц. Определенно, заслужил. В тот вечер у Воемила, Черты и Иосифа был потрясающий ужин. Все это время Черта спрашивала Воемила, что с ней приключилось и почему она проснулась. Тот ведал ей частями, как бы растягивал удовольствие. Она находится с ним, когда тот что-то рассказывает, когда тема разговора исчерпывается, та забивается в угол и пребывает с собой наедине. Постоянно думает о чем-то, переживает из-за чего-то. Понятно по ней, что находится не в своей тарелке. Рано утром Черта иногда выходит с Воемилом и Иосифом смотреть на чащу, после чего каждый занимается своими обязанностями. Первый выходит на охоту с луком, второй собирает по близости лекарственные корни, срывает кору нужных деревьев (ему в этом помогает ориентироваться русалка), Черта же убирается в избе. По крайней мере, пытается из-за всех сил. Она толком не знает, как правильно мыть глиняные горшки, и ей часто на помощь приходит Всеволод. Он доходчиво объясняет ей, показывает на примере и успокаивает ее, когда та злится, если что-то не получается. Готовить у Черты выходит скверно, поэтому этим по-прежнему занимается Иосиф. Черта быстро устает от повседневных дел, поэтому ложится спать раньше остальных. Воемил и Иосиф поднимаются на печь, когда полностью провожают солнце, и сумерки опускаются на их земли. Второй быстро засыпает, отвернувшись к стенке, когда первый не может спустить глаз с Черты. Часто спускается и поправляет покрывало. А еще ему постоянно кажется, что та тихо плачет. Слышит почти неуловимые всхлипы, и душа стоит не на месте. Ей плохо рядом с ним? Она страдает? Просыпается Воемил от активных звуков возни. Ночь стоит глубокая, полная луна заглядывает ему в окно. Не шевелиться, приоткрывает один глаз. Думает, что домовой вновь пакостничает, но видит Черту, отчаянно ищущую булаву. Смотрит под столом, рыщет по углам, даже заглядывает в сундук и роется в вещах. — Оружие твое в сени, — изрекает Воемил и садится на печи, свесив ноги вниз. — И куда ты собралась на ночь глядя? — Не могу я так жить! — искренне восклицает Черта и закрывает рот рукой. Воемил прикладывает палец к губам, указывая на спящего Иосифа. — Оседлый образ жизни не для меня, — шепотом. Наскоро надевает сапоги и уже желает выскользнуть из комнаты, как понимает, что у нее нет совсем никаких сапог. Обувь миранцев, конечно, не практичная в такой грязный период, но ничего не поделаешь. Быстро переобувается, толкает ручку двери, как неожиданно оказывается в горячих объятиях. — Ты вновь решила покинуть меня? — с горечью вопрошает Воемил и прижимает ее к сильной груди. Черта заливается румянцем, но не отстраняется. Ее Солнышко рядом с ней, и она не хочет его оставлять, но у него другая судьба. Он должен, как и все мужчины, построить избу, найти себе в жены красную умелую девицу, растить детей, сеять пшеницу и пахать в поле. Жить в тепле, достатке и любви. Это все не может дать ему Черта. Она другая. Она не может назвать себя человеком. — Так будет лучше. Тебя ждет одна жизнь, меня — другая. — С чего ты так решила? — немного раздражается Воемил, заглядывает ей в глаза. — Я больше не мальчик, чтобы что-то решать за меня. — Сжимает губы. — Я хочу быть с тобой, Черта, и в горе, и в радости! — Перестань! — вырывается и прикрывает уши руками. Воемил вновь тянется к ней, но отступает на шаг и запрокидывает руки за спину. Краснеет. Не нужно было сознаваться в чувствах так резко. Черта еще не разобралась полностью в эмоциях, поэтому не удивительно, что его признание привело ее в шок. С ней нужно быть чуть аккуратней, тщательно подбирать слова, пока та совсем не привыкнет к человеческой натуре. — Я пойду к княгине Ольге на службу. Она с радостью примет меня. — Недолгая пауза. — Пусть у меня нет прежней силы, но я многое могу, и в бою… — Воемил не дает ей договорить: — Я иду с тобой! — решительно. — Нет. — Машет головой. — Ты останешься здесь! — Не тебе решать, Черта. Мне и самому надоело сидеть на одном месте. — У тебя другая судьба… — Откуда ты знаешь? — чуть ли не переходит на крик, будит Иосифа. Тот поднимается на локтях и непонимающе косится на них. — Мы не сможем жить по отдельности. У нас одна душа на двоих, помнишь? — А из-за кого это случилось? — на щеках блестят слезы. Воемил не выдерживает и смахивает их пальцами. — Не вини себя. Я пропускаю все через себя. — Черта всхлипывает и опускает голову на сложенные ладони Воемила. — Я не отпущу тебя одну. Если ты уйдешь, то и я с тобой. Иосиф привлекает к себе внимание мычанием. Всем своим видом показывает, что не рад, что те его разбудили. Указывает на окно и хлопает рукой по печи, мол, сейчас ночь и никто никуда сейчас не уйдет. Если собрались его покинуть, то пусть имеют смелость попрощаться с ним. Он соберет их в дорогу, снарядит всем необходимым и даже помашет платочком, а сейчас они должны разойтись по спальным местам и не злить его.