Случайность

      Джеффри знал, что перебрал с выпивкой, и Анубис, в сущности, был совершенно прав, когда сказал, что мотоцикл отпадает. Казалось странным, но при всей своей бесшабашности этот парень, как никто другой, понимал, что такое безопасность. Чужая, не собственная – Гуль видел ободранный бок байка, но на вопрос «Что случилось?» Анубис только отмахнулся: попал в аварию, ерунда.       В целом, легко влипал в истории. Мог ввязаться в драку, заступившись на улице – даже не за девчонку, вообще за кого угодно! Много пил – без эффекта, везучий засранец, его не брали даже крепкие настойки, – и курил, как паровоз. Настоящий сорвиголова, который не боялся искать приключений на жопу.       Гуль встретился с ним на общей сходке, где тусили такие же, как и он, уличные художники. Кто-то с настоящим талантом, кто-то, как и сам Гуль, просто от скуки разрисовывающий баллончиком стены в неположенных местах в знак протеста. Бунт против системы, «God Save the Queen», как пели чуваки из Sex Pistols. А по факту – к чёрту всё.       С Анубисом познакомила художница по имени – во всяком случае, она говорила, что это имя – Артемида. Гуль знал её не близко, знакомая знакомых, в тот вечер он увидел, как девушка уже упаковывает в сумку баллончики с краской, видимо, собираясь уходить, и Гуль подошёл поздороваться. Ну, или попрощаться заодно, что уж.       – Всегда ты одна, – сказал Гуль, протянув Артемиде банку пива. – Приходишь и уходишь. Дай хоть провожу, темнеет, мало ли кого на улице встретишь.       – Я способна за себя постоять, – ответила Артемида. И Гуль не сомневался, что да, такая, как Артемида, несмотря на свою женственность и красоту, легко сможет накостылять обидчику. Хотя проводить всё же хотелось. Только Артемида снова обломала: – К тому же, я не одна сегодня, с другом. Жду, пока дорисует, тогда и пойдём. Если ты уже всё, можешь с нами.       – Давай, тут сегодня скучно, – согласился Гуль. – Который твой друг?       – У стены, – махнула головой Артемида. Открыла банку с пивом, делая глоток. – Тот, что в чёрной толстовке.       Двое как раз работали над граффити, хотя с первого взгляда было ясно, что весь сюжет вёл именно приятель Артемиды. Рисунок Гуля впечатлил. Небанально, мрачновато и как-то... фаталистично что ли. Дорога, полупрозрачные души людей вокруг, глубокое тёмное небо. Некий иной мир, в который неминуемо попадаешь после смерти.       – А ты крут, – отметил Гуль, когда парень закончил и отошёл в сторону, сняв с лица респиратор.       На комплимент тот не ответил. Лишь пристально посмотрел тёмными глазами и кивнул в ответ. Как будто не сильно привык к похвале – как и к общению в целом.       Обстановку разрядила Артемида. Она подошла, представила друг другу. Анубис – прозвища в творческом мире не были чем-то удивительным, но это всё равно чересчур. Проводник душ в загробный мир Древнего Египта – какой пафос!       Впрочем, слово «пафос» оказалось явно не про парня. Нелюдимый и диковатый на первый взгляд, тот держался довольно решительно, и что-то сквозило в том, как он двигался, когда рисовал. В походке, во взгляде... Гуль не мог разобрать, что именно. Нечто похожее мелькало и у Артемиды. Нечто нездешнее. Какое-то понимание мира. Потому что, несмотря на весь свой неформальный, бунтарский облик, Анубис, как выяснилось, действительно любил людей. Искренне ими интересовался, пытался понять чуть ли не каждого.       И у него хорошо получалось: ещё не было человека, что мог втянуть Гуля в совместный процесс рисования, а по итогу сказать:       – И какого хрена ты скрываешь свой чёртов талант?       Гуль и сам не знал, почему рисовал – именно рисовал, а не ляпал стены краской – только в полном одиночестве, когда никто не видит, или у себя дома в альбомах. Анубис смог разглядеть, но ни к чему не толкал. Лишь пожал плечами и высказал какую-то сильно глубокую для своего возраста мысль, что человеческая жизнь слишком хрупкая и короткая, чтобы разменивать её на мелочи и выжидать хоть чего-то. Стоило жить сегодняшним днём, не откладывать на завтра – и в этой мысли тоже звучал некий бунт, как будто Анубис в своё время слишком много провёл дома взаперти.       Попытки разговорить Анубиса у Гуля не увенчались особым успехом. Тот всё больше отнекивался или отшучивался. Упомянул о матери и отчиме, которые живут в Лондоне; Гуль искренне удивился, узнав, что с отчимом у Анубиса прекрасные отношения – сам Гуль в своё время сделал всё, чтобы новый ухажёр матери свалил куда подальше. Про отца Анубис не говорил ничего, кроме того, что тот умер. Гуль тему больше не затрагивал.       А этим вечером вообще было не до разговоров. Они отлично погоняли на байке, оторвались в баре. Настолько, что теперь Анубису приходилось тащить Гуля до дома. Уф, завтра нужно извиниться. Возможно, даже проставиться – но от одной мысли об алкоголе Гулю снова захотелось блевать.       – За нами кто-то идёт. Не оборачивайся. И шевелись быстрее.       Голос Анубиса был напряжен – непривычно; Гуль пару раз видел Анубиса в драке, и тот бился так, как не бьются на экране телевизора. Жёстко, грязно. Либо ты, либо тебя, никаких компромиссов, никакой жалости, только чётко выверенные движения. Но сегодня он и сам выпил – в баре Анубис встретил знакомого, кажется, тоже художник или, может, музыкант, в общем, явно творческий. Длинный, тощий и спокойный, как удав, представился Ёрмом. Разговорились – интересный тип. Принёс шоты – на троих. Обычные, вроде бы, но Гулю показалось, что зелёные слои в коктейлях Анубиса и Ёрма несколько отличались от того, что был в его коктейле, а может, просто так падал свет. И ещё Анубис – впервые на памяти Гуля, не считая той аллергии на чай Тринити – вошёл в состояние хоть немного близкое к опьянению.       Может, от того занервничал? Хмель дал в голову, и пошатнулась уверенность в собственных силах?       «Нефтида вела вперёд, была той рекой, по которой плыл сам Анубис, погружаясь в воспоминания.       И первой чёткой мыслью стало:       – Я почувствовал угрозу.       – Иди за моей силой, Инпу. Пропусти её через себя. Но не погружайся слишком глубоко, оставайся здесь. Будь на грани.       Анубис держался на поверхности этой почти наркотической зыби. И вспоминал.       Понимать это чувство опасности научил Сет ещё в те давние времена, когда Египет звался Кеметом. Распознавать, что следующий шаг сделаешь либо ты сам, либо его сделают за тебя. Анубис понял это в пустыне, когда напали кочевники, а Сет оказался ранен настолько серьёзно, что умер, как бы Анубис ни старался остановить кровотечение*. Ускользающая из-под пальцев жизнь – Анубис ощутил это вновь. В лондонском переулке, таща на себе пьяного в ноль смертного мальчишку и слушая неспешные, осторожные шаги за спиной.       Воспоминания нахлынули волной, так что Анубис даже хватанул ртом воздух, как будто боялся захлебнуться. Как будто не сидел на диване в гостиной Сета и матери, а с головой нырнул в слишком глубокий бассейн, не набрав в лёгкие достаточно кислорода.       – Дыши, Инпу. Всё хорошо.       Мягкие ладони матери легли на виски, не дав потеряться в ощущениях. Тёмные крылья раскинулись у Анубиса за спиной».       Джеффри не сразу понял, что на них напали, а напряжённость Анубиса – не просто пьяная предосторожность. Но в какой-то момент Джеффри полетел в сторону к кирпичной стене, шлёпнулся в неё щекой с размаху, сполз вниз в уличную грязь, порвав джинсы и ободрав ладонь. И так и сидел на заднице, глуповато смотря, как Анубис схлестнулся с кем-то в драке. Смотря, как Анубис, почему-то, проигрывает.       «– Я выпил в тот вечер, встретил Ёрма. Та зелёная мутная фигня от скандинавов, она всегда в голову бьёт. Мертвецы стали громче, я отвлёкся. Потерял ориентир».       Напавший на Анубиса человек сделал выпад так стремительно, что в пьяных глазах Джеффри смазался в разноцветное пятно, а Анубис согнулся пополам от удара, пришедшегося прямиком в пах. Упал на колени и, кажется, даже на миг забыл, как дышать. А второй схватил его за горло сзади, пережал шею так, что на лбу у Анубиса вздулись вены, лицо покраснело, а глаза вылезли из орбит. Напавший достал нож.       А дальше...       А Джеффри и не понял, что было дальше. Но как будто резко потемнело. И, не будь Джеффри так сильно пьян в тот вечер, то он мог бы поклясться, что увидел за спиной приятеля взметнувшиеся ввысь чёрные призрачные крылья. И чьи-то тени, скользящие вокруг.       Уличный фонарь взорвался осколками стекла и электрическими искрами, а напавшего человека в секунду отбросило навзничь, прижало к земле. Нож, что он до этого сжимал в руке, но не успел использовать, разложился, будто его оставили в концентрированной серной кислоте. Анубис же медленно поднялся на ноги и повернулся лицом.       Улыбался. Жутко, дико, с каким-то первобытным инстинктом, и тёмные глаза казались совершенно чёрными. Наверняка именно с таким выражением лица в древности жрецы в религиозном экстазе закалывали жертву на алтаре.       Гуль протрезвел вмиг.       Напавший вжался в дорогу, от ужаса пытаясь, кажется, провалиться под землю, просочиться в канализацию сквозь булыжники мостовой. Бормотал что-то вроде «Пожалуйста», «Не надо», «Отпусти меня».       Анубис не отпустил. Шагал вперёд медленно, неотвратимо. Как сама смерть.       Когда грудная клетка лежащего на земле подонка взорвалась рёбрами наружу, Джеффри согнулся пополам в рвотных позывах. Когда Анубис выдернул судорожно бьющееся сердце наружу, Джеффри думал, что в новых и новых позывах вывернет наизнанку собственный желудок, уже ставший пустым. А потом Джеффри вскочил на ноги и побежал. Бежал без оглядки, не останавливаясь, не думая о том, где он окажется, не зная, куда он вообще бежит. Хоть куда – лишь бы подальше от того чёртова места и от того, что он там видел.

12:30, 12 ноября

      – Я не удержал. Отпустил силу, отпустил мертвецов, – пробормотал Анубис и, глубоко вздохнув, вынырнул.       Его мелко трясло, он взмок, а устал так, словно разгружал локомотивы с углём. Хотелось лечь прямо здесь и отключиться, пока тело не придёт в норму.       Чьи-то ладони опустились ему на плечи, Анубис открыл глаза.       Мать.       Ведающая тайнами Нефтида не осуждала никогда. Она и сейчас ничего не говорила, понимая, чувствуя состояние сына. Словно и сама окунулась в тот кошмар, что пришлось пережить Инпу вчерашним вечером. Словно пропустила через себя то потрясение и шок, которым стало для Анубиса убийство уличного грабителя. Но она всегда принимала Анубиса таким, каким он был. Смертью. Проводником в загробный мир. А с недавнего времени – владыкой царства мёртвых.       Медовое тепло наполнило комнату, когда Амон аккуратно и ненавязчиво распустил свою божественную силу. Обволокло каждую клеточку продрогшего, измотанного тела – да что там, самой сущности – Инпу, согрело и наполнило жизнью. Жизнью, даруемой солнцем.       – Тебе нужно отдохнуть, – сказал Амон мягко, как друг. Но требовательно, как глава пантеона. – Отоспись как следует, приди в себя. Ритуал был слишком сложный.       – Хочу дождаться Сета, – упрямо мотнул головой Анубис, буквально чувствуя, как слипаются глаза, но Амон снова оборвал:       – У него ещё много дел. Написал сообщение, говорит, что я тоже там нужен. Я потом расскажу всё в подробностях.       – Ну, а я тут побуду, – отозвалась до этого не сильно отсвечивающая Эбби. – Неф, помочь прибраться?       – Конечно, – кивнула Неф, накрывая пледом свернувшегося на диване и уснувшего Анубиса.       Сила Нефтиды опадала. Её собственные крылья, что прикрывали и оберегали сына весь ритуал, растворялись в воздухе, как дымка утреннего тумана.