Kink exploration

      Феликс смотрит. Горящего, пытливого взгляда оторвать не может. Руки у Чанбина большие, красивые, с выразительными мышцами впечатляющего размера.       У Феликса рот наполняется слюной, когда ему так чётко и явно представляются эти руки на его, Феликса, теле. Как бы Чанбин мог сдавить его в своих объятиях — до хруста ломкого позвоночника, до сбитого дыхания, застрявшего вдруг в лёгких от силы, с которой Чанбин мог бы сжать его в руках.       И словно по-волшебству, словно Чанбин мысли читать вдруг научился, большая тёплая ладонь ложится Феликсу на талию, мягко поглаживает бок, пока Чанбин, кажется и сам не замечая, что делает втупляется взглядом в экран ноутбука. Будто бы и вовсе не замечает примостившегося рядом на диване Феликса, который не побрезговал воспользоваться возможностью побыть с Чанбином наедине и отказался сходить поесть вместе с Хёнджином и Минхо.       Зная, что Хан с Чаном всё ещё в студии, а Сынмин с Чонином заняты записью, не побрезговал хотя бы попробовать сделать всё, что в его силах, чтобы получить таки желаемое.       Хочет Феликс чанбиновы руки. Его самого тоже, но, Господи, какие же у него руки. Феликс бы не задумываясь облизал всё: начиная от кончиков пальцев и до самой впадинки, где внушительное плечо переходит в шею. На шее бы не остановился, конечно, — обязательно приласкал бы и губы. И всё, что только Чанбин позволил бы приласкать.       Широкая ладонь тем временем находит своё место на бедре, едва прикрытом короткими, домашними шортами. Чанбин гладит его, протаскивает слегка шершавыми подушечками по коже, вниз к колену. Ведёт обратно. Ничего сверх. Ничего из того, что они все друг другу бы раньше не позволяли. Однако у Феликса вдруг пульс в висках набатом заходится, в горле пересыхает, а щёки становятся, наверное, цвета спелой вишни. Красные и горячившиеся, прилившей к ним кровью.       У Феликса вдруг непонятный звук изо рта вылетает: то ли задатки стона удовольствия, то ли проглоченная и скоро заглушенная просьба не останавливаться.       Феликса на куски тащит от контраста его бледного худого бедра под большой, венистой ладонью. Феликс и сам в Чанбина вдруг вцепляется неосознанно, хватает обеими руками за бицепс, слегка под кромку широкого рукава футболки забирается. Кожа под мягкими подушечками тёплая, приятная на ощупь. Кожа под мягкими подушечками от лёгких, ненавязчивых касаний вдруг мурашками подаётся.       Феликс и сам вдруг мурашками подаётся, потому что Чанбин внезапно скашивает взгляд и с любопытством разглядывает его румяное, слегка смущённое лицо.       Слегка смущённое оттого, что Феликс знает, зачем пришёл сюда. Знает, что тáм, под тонкими шортами, — чистый и растянутый. Готовый принять всё, что Чанбин только сможет ему предложить. Надеется, что предложит. Потому только едва прикусывает нижнюю губу и поднимает взгляд. Смотрит снизу вверх из-под длинных, полуопущенных ресниц, частые веснушки на выразительных скулах в тусклом свете от экрана ноутбука кажутся почти тёмными. Красивый.       — Что с тобой? — Чанбин разглядывает его какое-то время с лёгким прищуром. Цепляет взглядом едва заметную испарину на лбу, красноту щёк, мельком обращает внимание на свою собственную ладонь на чужом бедре. — Красный весь… тебе плохо?       Феликс давит усмешку и решает, что терять ему уже нечего.       — Нет, — шепчет, подаваясь слегка вверх, под касания. — Мне очень хорошо. Продолжай.       Чанбин на секунду теряется. Оглядывает его ещё раз, на этот раз более внимательно. Теперь замечает и дерзко торчащие соски сквозь хлопковую ткань майки-безрукавки и то, как едва-едва дрожат маленькие пальцы, вцепившиеся в его руку мёртвой хваткой.       Чанбиновы губы ползут в кривую ухмылку. Язык невольно мелькает между, увлажняет. А широкая ладонь теперь уже осознанно, с нажимом оглаживает округлое бедро.       — Вот так?       Спрашивает, а сам пальцами пробирается дальше — во внутреннюю сторону, под кромку короткой штанины. Смотрит внимательно — точно пытается не упустить ни одно изменившееся в миг выражение лица. Ни одного, сорвавшегося с соблазнительных губ, тихого выдоха.       — Ты э́того хочешь?       Феликс несдержанно кивает и зажмуривается, не в силах стерпеть пытку гляделками. Не в силах осознать, что чанбиновы руки — вот они. В слепом желании сделать хоть что-то, Феликс хватает его, Чанбина, свободную кисть и тащит к своему лицу. Тащится от того, как красиво в тусклом свете перекатываются мышцы под гладкой кожей.       Торопливо накрывает своим ртом чужие пальцы. Словно боится, что вот-вот и отнимут. Вот-вот снова проснётся в своей постели с болезненным стояком, но без Чанбина под боком.       Ни Чанбин, ни руки тем не менее никуда не собираются деваться. Влажная от слюны ладонь подаётся под его, Феликса, мокрый, горячий язык. Скользким движением, размазывая по лицу влагу, сжимает челюсть и заставляет посмотреть в глаза.       — Чего ты хочешь? — очередной вопрос, а Феликса до мурашек пробирает. В голове туман: ему столько всего с Чанбином хочется, что выбрать что-то одно, кажется, смерти подобно.       — Не получишь ничего, пока не скажешь.       А сам, наперекор своим словам, тянет удерживающей лицо ладонью на себя и целует. Сразу мокро и немного с напором. Феликс с готовностью встречает чужой язык своим, скулит прямо Чанбину в рот от того, как давно ему этого хотелось. Оказывается, Чанбина достаточно было попросить…       — Хочу твои пальцы, — скорым признанием на выдохе в самые губы.       Чанбин косо усмехается. Внезапно ладонь, до этого так приятно наглаживающая внутреннюю сторону бедра, хватается за феликсов, скудельный в сравнении с самим Чанбином, бок и тянет на себя. Силой затаскивает на колени, прижимает к себе и, блядство, Феликс уже прямо сейчас готов кончить просто от того, что Чанбин с такой лёгкостью двигает его тело так, как ему, Чанбину, угодно. Феликс уже прямо сейчас готов кончить, и Чанбин наверняка это чувствует. Так же, как сидящий на Чанбине Феликс чувствует прямое, внушительное доказательство того, что это у них взаимно.       — Где? — чужие пальцы тем временем давят на податливый, разморенный поцелуем язык, погружаются во влажный жар феликсового рта. — Здесь?       Усмешка. Как же Чанбину идёт эта блядская соблазнительная усмешка и нездоровый, воспалённый блеск в чёрных глазах.       Пальцы покидают рот и тянутся ниже. Костяшками оставляют на чувствительной, податой красными пятнами возбуждения шее мокрые следы от слюны, что вслед за чанбиновой рукой дорожкой тянется от приоткрытых губ, вниз по острому подбородку.       Феликс сглатывает, когда ладонь бесцеремонно ложится ему на пах.       — Или здесь?       Тугая резинка шорт не становится помехой, как и сами шорты, которые Чанбин скоро стягивает сразу вместе с нижним бельём под яйца. Тугая резинка шорт не становится помехой, и всё ещё влажные, требовательные пальцы крепко сжимают феликсов аккуратный, розовый член.       Феликс откинуться готов от одного только вида. От одного только осознания, что руки, на которые он, прости Господи, дрочил так часто и много, прямо сейчас трогают его там, где нужнее всего. Большая ладонь на его члене ощущается охуенно, сжимает со знанием дела, но надолго не задерживается. Отнимается в момент, когда Феликс уже максимально свыкается с мыслью и поддаётся, расслабляется и уже готов самостоятельно двигать бёдрами навстречу, потому что безбожно мало. Хочется сильнее, жёстче, с крепкой хваткой где-то у себя на затылке. Хочется елозить на коленях и скулить просто от того, как чужой член упирается в его зад.       Большая ладонь на его члене надолго не задерживается — ползёт дальше. С нажимом по задней стороне бедра на ягодицы, смелыми пальцами между. Туда, где всё готово и только ждёт, чтобы приласкали. Туда, где всё растянуто и влажно от искусственной, ещё не успевшей высохнуть, смазки.       — Или, может, здесь?       Подушечками указательного и среднего торопливо жмётся, чувствуя, как подаются и раскрываются под напором края ануса. Чувствуя, как сам Феликс интуитивно выгибается навстречу. Не стесняется просить не только голосом, от которого мурашки по шее разбегаются, но и телом. Податливый, жаждущий. Чувствительный. Оказывается, не такой стеснительный милашка, каким хочет казаться. Оказывается, знал, чего хочет ещё до того, как прижался к нему на диване и стал изводить лёгким, ненавязчивым запахом геля для душа и тёплым дыханием над ухом. Красивой улыбкой и невинным румянцем на скулах. Вовсе не невинный.       Вовсе не невинно поддаётся под торопливые, несдержанные ласки. Позволяет толкнуться глубже в жаркую тесноту. Позволяет насадить себя сразу на два, задать не щадящий, скорый темп.       Сам двигается навстречу и, наверное, это то, что ему было нужно. Сам двигается навстречу, хватается маленькими ладонями за его, Чанбина, бицепсы в попытке удержаться на месте и не завалиться набок. Не то, чтобы Чанбин, крепко держащий его бедро свободной ладонью и не дающий навязать свой темп, ему бы позволил.       Феликс не сдерживает ни стонов, ни всхлипов. Ни коротких поцелуев-укусов раскрытым ртом на чанбиновом плече. Феликс прогибается в пояснице глубже, позволялет пальцам скользить свободнее.       — Мне нужно… — скулит; Чанбин не уверен, что и сам понимает, что просит. — Дай.       Но когда Феликс буквально силой отлепляет его, Чанбина, ладонь от своей ноги и тащит вверх, у Чанбина в голове будто тумблер щёлкает. Как же Феликса кроет, судя по всему, с его рук.       Продолжает насаживаться на пальцы и стонать; продолжает тяжело дышать и, потерянный, кажется, в собственных ощущениях, надевается на пальцы ещё и ртом. Надевается, вылизывает. Слюна потёками пачкает подбородок и шею. Слюна течёт по чанбиновой ладони к запястью, и Феликс тут же собирает её языком.       Наслаждается его пальцами и трётся влажной от предсемени головкой о чанбинов твёрдый живот. На тонкой ткани футболки остаются липкие разводы, но Чанбин соврёт если скажет, что не считает это сексуальным.       Что не готов кончить просто от того, что Феликс так откровенно сейчас наслаждается им и не думает смущаться. Отдаётся и забирает своё.       Частые вдохи ускоряются прямо пропорционально движению чанбиновой руки. Пальцы пошло хлопают в раскрытом, растянутом анусе. В податливом, горячем рту. Чанбину, наверное, сейчас хватило бы всего несколько движений, чтобы кончить.       Но он только усерднее работает рукой и ловит взглядом каждое бесстыдное движение чужого розового языка. Каждый задавленый стон и всхлип.       Тем не менее, феликсова ладошка вдруг оказывается в его штанах, а нуждающийся в ласке, большой член больше не сдерживает ткань спортивок и боксеров. Феликс оценивает его, на секунду оторвавшись от своего занятия ртом, и покраснев, кажется, до кончиков ушей, говорит своё тихое:       — Хочу.       Чанбин не спорит. Осторожно вытаскивает пальцы и, крепко обняв поперёк спины, прижимает грудью к своей груди. Приподнимает бёдра, чтобы спустить штаны пониже, наслаждаясь феликсовыми жалящими поцелуями на своей шее.       Головка входит туго, но без особого сопротивления. Феликс, расслабленный и вверивший себя в его руки, только тихонечко поскуливает ему в плечо и принимает. Сначала до середины, а затем в одно слитное, чёткое движение — до конца.       Принимает и сам же первый не удерживается. Начинает покачиваться в такт, наслаждаясь распирающим чувством удовольствия и принадлежности. Наслаждаясь тем, как правильно член скользит в хорошо растянутой заднице и так идеально задевает все самые чувствительные точки. Так идеально… вот только…       — Мне надо… — просит, словно в бреду и снова тянет чанбинову руку к своему лицу.       Чанбин понимает без слов — позволяет снова надеться ртом на свои пальцы. Позволяет вылизывать, прикрыв глаза и поскуливая от удовольствия. Сам больше не сдерживается тоже. Понимая, что можно, задаёт правильный, нужный темп, чётко, с напором вскидывая сильные бёдра на встречу податливой, упругой заднице.       Губами касается чужой, покрытой испариной шеи, кончика уха. Отпускает выгнутую в удовольствии спину и, просунув руку меж их животами, накрывает чужой, потемневший на кончике от перевозбуждения член. Растирает естественную смазку, сжимает. И это всё, что нужно.       Всё, что нужно, чтобы Феликс неосознанно прикусил его указательный палец. Чтобы открыл широко растравленный, влажный рот, не озабоченный тем, чтобы сглотнуть излишки, скопившейся в уголках губ слюны. Чтобы кончил сильно и оглушительно, ломко простонав что-то бессвязное, но очень похожее на его, Чанбина, имя.       Чанбин и сам на грани. Плюёт на изгвазданную в сперме футболку и, возможно, диван. Перехватывает за узкую поясницу и плечи обеими большими ладоням и, не давая двигаться самостоятельно, — просто дотрахивает. Едва успевает вытащить, чтобы не кончить внутрь. Едва успевает перехватить, чтобы в судорогах удовольствия не свалился с колен.       Немного восстановив дыхание, мягко поглаживает по спине расслабленного и, кажется, и вовсе сейчас не соображающего Феликса.       Решает, что поговорить и помыться можно потом. Решает, что пять минут разморенной неги им обоим сейчас не помешает.