Под контролем

Он отрубается прямо на этом чёртовом диване, только и сумев, что обтереться принесёнными Гоустом влажными салфетками. В обнимку с Гоустом, вплотную друг к другу, потому что по-другому двоим взрослым мужикам здесь не разместиться. Вроде как они даже не планировали засыпать вот так, в позе сопливой парочки, с рукой Гоуста у Соупа под шеей, но… …но просыпается Соуп спустя пару часов там же. Кряхтит, прогибается в спине — поясница не скажет ему спасибо, мало ей заданий, на которых порой приходится спать на голой земле или в укрытии. Умудряется едва не сверзиться с дивана; от падения его удерживает всё та же сильная рука, и Гоуст недовольно осведомляется: — Пытаешься сбежать? Голос у него ни капельки ни сонный, и, когда Соуп сталкивается своими глазами с его, то подмечает под ними тёмные круги. Ты не спал, да? Ну разумеется. Конечно, блядь. Было бы странно, если бы кто-то вроде тебя сумел уснуть вот так, лицом к лицу с другим человеком, вплотную к нему. Это требует уровня доверия, который практически недостижим для того, кто пережил столько дерьма. Почему тогда ты остался? — Прости, — бормочет Соуп вслух. Теперь, когда он проснулся, эта их близость становится довольно неловкой. — Я не понял, как уснул. — Я разве просил извиняться? У Гоуста странный взгляд. Соуп не знает, что он значит и как его следует расценивать; в одном он уверен точно — так непостижимый лейтенант Райли смотрит на него впервые. Неясно только, к лучшему ли эта перемена. — Нет, но… — Соуп замолкает, и Гоуст, выждав пару мгновений, сухо произносит: — Раз нет, то не трать буквы. Удивительная, невероятная способность — разговаривать в таком безразличном тоне с кем-то, кому он несколько часов назад кончил на живот. Соупу мучительно хочется пошутить об этом. Бог знает каким чудом он умудряется сдержаться и только хрипло спросить: — Почему ты не разбудил меня? — Ты слишком трогательно пускал слюни на мою руку. — Да не гони! — ладно, возможно, он совсем немножечко обслюнявил Гоусту предплечье. Но его вообще никто не просил заменять Соупу подушку! Гоуст не отвечает на эту откровенную ложь и не удерживает его, когда Соуп предпринимает попытку подняться с дивана. Только встаёт следом за ним, расправляя балаклаву. Под плотной тканью мелькает полоска светлой кожи с — Соуп испытывает нечто среднее между гордостью и приступом вины — ярким следом засоса. Его счастье, что он носит эту штуку не снимая. …а вот чем Соуп будет маскировать свои трофеи? Ближайшее к нему зеркало находится в ванной. Соуп забредает туда, на ощупь щёлкает переключателем и замирает, осоловело разглядывая собственное отражение. Хорош, нечего сказать: запёкшаяся корка крови на нижней губе; шалые блестящие глаза; и — да, да, конечно же — шея, на которой нет живого места. Отчётливые отпечатки пальцев, уже налившиеся синим и фиолетовым, вперемешку с россыпью следов от укусов. — Образцовая жертва домашнего насилия, — со смешком комментирует он. — Фингала под глазом не хватает. — Организовать? Соуп дёргается. Гоуст, беззвучно вошедший в ванную и замерший позади него, хмыкает и шагает к нему, теперь попадая в угол его зрения. Опускает ладонь Соупу на подбородок. Двумя пальцами приподнимает его, вынуждая обнажить шею сильнее, показать, выставить на обозрение. Соуп запрокидывает голову. Чужие пальцы переползают на его горло, замирают под напряжённо дрогнувшим кадыком. Их глаза в отражении встречаются. — Я сожалею, — мягко произносит Гоуст, и в его взгляде мелькает нечто вроде беспомощной злости. — Перестань, — хрипло откликается Соуп. — Мне не стоило… — Гоуст. Теперь очередь Соупа перебивать его. И ещё — самое время для того, чтобы откинуться спиной на его грудь, всем весом, вынуждая перехватить его поперёк живота, чтобы устоять на ногах. — Я разве просил извиняться? — передразнивает его Соуп, накрывая чужую ладонь своей. Удерживая, когда Гоуст предпринимает попытку отстраниться. И, повернув голову, бегло задевает губами участок балаклавы там, где она прикрывает скулу. Гоуст — едва ли не впервые за всё время их знакомства — выглядит растерянным. Соуп возвращает своё внимание отражению, критически оглядывает особенно яркие синяки на правой стороне шеи и задумчиво изрекает: — А знаешь, мне даже идёт. Мужики, ясное дело, не поймут, но… я всегда могу невовремя простудиться. Погода нынче такая, элти. Непостоянная, знаешь ли. Вот я, идиот, вчера шастал без куртки, и какой итог? Носить теперь водолазки две недели. Гоуст фыркает и хлопает его по животу с беззлобным: — Клоун. — Сочту за комплимент! — орёт Соуп уже ему вслед, потому что сразу после этого Гоуст выходит из ванной. Соуп заползает в душ. Плещется там минут пятнадцать, добрую половину этого времени угрохав на то, чтобы перенюхать весь немногочисленный набор баночек и тюбиков, что обнаруживаются на полке рядом. Гель для душа пахнет чем-то морозно-свежим, это тот же запах, отголоски которого он ощущал, вжимаясь носом в чужую кожу. Соуп, кажется, с ног до головы им обмазывается. Мне нравится мысль о том, чтобы пахнуть как ты. Футболка Гоуста летит в стирку: после вчерашнего на ней обнаруживаются пятна совершенно недвусмысленного происхождения, Соуп даже не уверен, что это отстирается (может, он хотел бы, чтобы не). Так или иначе, он пренебрегает собственной высохшей за ночь толстовкой и топает на кухню в одних штанах. Гоуст, увлечённый приготовлением яичницы, кидает на него лишь один беглый взгляд, но отворачивается слишком уж резко, как для того, кто не оценил его появление. — В квартире прохладно, — сухо сообщает он. — А мне вот жарко стало, — скалится в ответ Соуп, проводя ладонью по мокрому ёжику собственных волос. И, почти сразу же пожалев о собственной наглости, добавляет: — Но, если хочешь, я могу одеться. — Я этого не говорил, — отвечает Гоуст после паузы. Подгоревшая яичница ещё никогда не казалась Соупу настолько вкусной. После завтрака между ними снова повисает неловкое молчание. Соуп неожиданно вспоминает о том, чем закончилось прошлое его утро в квартире Гоуста; тот, судя по напряжённому взгляду, думает в том же направлении. Вот какая штука… не так уж и трудно залезть друг другу в штаны, даже с лейтенантом Райли получается. Проблема в том, что, похоже, никто из них не понимает, что со всем этим делать после. Ну, когда возбуждение стихает. Когда остаётся только то, что они сделали. Всё, до чего они дошли. И мы оба сосём в том, чтобы обсудить это словами через рот, да, элти? Похоже, что так. Спустя пару минут тишины Соуп шумно прочищает горло и подчёркнуто жизнерадостно начинает: — Ну, пойду я, наверное. Потом заканчивает неуклюже, стушевавшись к финалу: — Спасибо за яичницу и… за всё остальное. «Всё остальное» — удивительно обтекаемая формулировка для череды событий, начавшихся с драки и закончившихся перепихоном. Гоуст, судя по вскинутым бровям, в восторге от неё не остаётся. Соуп уже поднимается на ноги, когда Гоуст медленно произносит: — Мы должны быть на месте завтра в пять утра. Он делает такие паузы между словами, что можно подумать, что ему физически больно их выговаривать. — Я мог бы отвезти тебя туда. Соуп замирает с открытым ртом. Потом, убедившись в том, что ему не привиделось, слабым голосом выдавливает: — Ты предлагаешь… Гоуст мотает головой с плохо скрываемым раздражением, в котором читается нечто почти уязвимое, как оскал ощерившегося зверя, загнанного в угол. — Я не буду повторять дважды, — выплёвывает он. Соуп смотрит на него долгое мгновение, и ему мучительно хочется согласиться. Остаться. Наплевать на всё. Просто… забить болт и провести ещё одну ночь рядом с Гоустом. Но я вижу, каких усилий тебе это стоит сейчас, элти. И мне не нужна такая жертва. Мы никуда не торопимся, ведь так? — Думаю, я лучше вернусь к себе, — хрипло проговаривает Соуп наконец, растирая ноющее горло. — Высплюсь и всё такое. Без обид, чувак, но этот твой диван… В глазах Гоуста мелькает искорка понимания — и что-то ещё, что-то похожее на недоверчивую благодарность. — Хорошо, — негромко соглашается он. Спустя пару минут, когда полностью одетый Соуп выпрямляется, покончив со шнурками, Гоуст коротко кивает ему на прощание. — Завтра в пять, — напоминает он своим фирменным командирским тоном, как если бы Соуп мог проебать грядущую миссию. — Аэропорт Хитроу. Угроза террористического акта. — Да помню я, — стонет Соуп, мученически вздыхая. Гоуст хмыкает: — Считаю своим долгом напомнить. Ты будешь мне нужен. Если сведения разведки подтвердятся, и потребуется прихлопнуть ублюдка на месте раньше, чем он активирует взрывное устройство, прикроешь мне спину. — Есть, сэр, так точно, сэр! — гаркает Соуп, дурашливо поклонившись. Снова возникает пауза. И Соуп не придумывает ничего лучшего, кроме как произнести: — Эй, элти. Гоуст вопросительно щурится. Соуп лукаво ухмыляется: — Правда или действие? Во взгляде лейтенанта Райли читается неозвученное «Господи, он опять». — Давай действие, — наконец отзывается он. — Так и знал, так и знал! — победно восклицает Соуп. А затем добавляет, сам толком не понимая, почему его интонация вдруг поменялась: — Выполнишь ещё разок то действие, которое я тебе уже загадывал? — Какое? Соуп привлекает его к себе за воротник, запечатлевая на его губах короткий прощальный поцелуй и негромкое: — Выжить. Гоуст закатывает глаза и выпихивает его за дверь. — До встречи, дорогая! — орёт Соуп и бросается вниз по лестничной клетке, когда дверь соседней с гоустовской квартиры распахивается. …ладно, возможно — только возможно! — это было лишним.