Хочу с Вами сфоткаться, сэр

Багровое солнце Итаки заляпало небо кровавыми пятнами, закатные краски превращали город в полымя, но языки огня были ледяными, точно сама Смерть, Одиссей брёл ко дворцу почти уже позабытой дорогой и чувствовал, как душа его дрожит от холода и страха. Он никому не заглядывал в глаза, не искал знакомых лиц среди прохожих, некоторые зеваки бросали беглые взгляды на уставшего воина в потрёпанных одеждах, но никто не узнал его, не различил законного царя в осунувшихся чертах его мрачного лица. Двадцать лет. Как можно было так ошибиться? Он сам связал себя узами клятвы. Но… он ведь не мог предсказать, что придётся выполнять обещание? Не предполагал, что его притворство раскусят… к тому же… кто знал, что все божественные силы будут брошены против него и задержат его, заплутавшего путника, на два десятка лет? …Ждёт ли его красавица Пенелопа? Или… на его месте другой..? Кто-то достаточно мудрый и смелый, чтобы выбрать быть рядом с любимой женщиной и никогда её не бросать? Отдам двадцать Греций, - думал Одиссей, – только бы вернуть годы. Двадцать лет. Повезло, что Одиссей знал секретный лаз: тайная тропка, змеящаяся глубоко под землёй, позволяющая правителю по необходимости скрыться из тронного зала и бежать из дворца… Когда Одиссей только взошёл на престол и был посвящён в эту тайну, он в сердцах клялся, что никогда – НИКОГДА! – не станет бежать от судьбы и прятаться, подобно жалкому трусу. Однако, вот он был: смиренно шагал, едва волоча ноги, правда, нынче проход этот вёл его в обратном направлении, судьбе – навстречу. Вздыхая и утирая испарину рваным лоскутом, царь Итаки плёлся вперёд и чувствовал, как сердце его трусливо дрожит в груди, отказываясь от всей той легендарной храбрости, коей Одиссей обладал в избытке. Храбрость – она хороша на войне. А в любви… что хорошо в любви? Забота? Тепло? Покровительство? Всё то, что он имел дурость предоставить Пенелопе в издевательски мизерном количестве. Коли она теперь изгонит его с позором – будет тысячу раз права. Но… она обещала ждать… может быть, она ждёт его..? Пожалуйста! Великие боги! Пусть ждёт… Ждёт, чтобы смерить ледяным взглядом. Ждёт, чтобы гордо отвернуться при встрече. Ждёт, чтобы вовсе не узнать его болезненное лицо. Мысленно проживая все эти горестные исходы и желая немедленно угодить в любую из шести гадких пастей Сциллы вместо своих безвременно почивших товарищей, сознательно принесённых царём в жертву чудовищу, Одиссей щёлкнул секретным замком. Каменный механизм со скрежетом сработал – в стене появилось углубление, позволяющее одному человеку втиснуться в узкое основание шахты, по которой Одиссею предстояло подняться вверх, точно извивающемуся чешуйчатому гаду, и выйти из колонны в помещеньице за сенью тронного балдахина. Если в силе духа царь Итаки мог бы уступить сейчас последнему хилому рабу-евнуху, то в физической его силе сомневаться не приходилось: Одиссей проворно вскарабкался, упираясь в полую внутренность руками и ногами, щёлкнул ещё одним замочком. Ржавый засов хрустнул и поддался. – Вы не можете вечно отказывать всем, моя царица, - говорил тихий старческий голос у трона за балдахином, принадлежащий, видимо, советнику, – Итаке нужен царь. – Пока я хожу по этой земле, - отвечал другой голос, женский, холодный и безжизненный, у Одиссея сердце свело от боли, когда он его услышал, – я буду править Итакой единолично. Я есть Итака. Мне не нужен другой царь. – Но народ… - настаивал старец, – и претенденты… Вам следует… – Претенденты! Мне следует напомнить им, где их место. Ни один из них не достоин моего народа. – Конечно, моя царица, - залебезил старый советник, – конечно, Вы, вне всякого сомнения, правы… однако… Старец не договорил, послышался шорох одежд – Одиссей услышал, как Пенелопа решительно встала и сделала несколько шагов. Наверное, в тронном зале шёл какой-то приём, может быть, в нём прямо сейчас толпились женихи, кандидаты в мужья царице, так как Пенелопа уставшим, но властным голосом произнесла: – Говорят, Итаке нужен царь. Но лишь достойнейший из достойных и сильнейший из сильнейших может претендовать на престол и на право называться моим новым мужем. Я разделю Итаку с тем, кто пройдёт единственное испытание. Избранником моим станет тот, кому под силу натянуть лук Одиссея. Лишь тот, кто совладает с тугой тетивой, получит Итаку и меня. По тронному залу прокатился воодушевлённый шёпот: Одиссею, прячущемуся за балдахином, было слышно, как множество мужчин обещают сами себе и друг другу непременно попробовать себя в деле. Внесли лук. Это был шанс. Пряча исхудавшее лицо под капюшоном, Одиссей пробрался в зал незамеченным и легко смешался с толпой желающих, возникшей из ниоткуда. – Я совладаю с тетивой! - вызвался молодой смуглый воин, мускулы его играли в догорающих лучах солнца, а глаза сверкали дикими искрами, – Дайте мне лук. Нет такого оружия, которое не покорилось бы моей руке. Тут как тут был старый советник, он умело разогнал толпу, выстроил женихов в многочисленную длинную очередь, удерживаемую рослыми стражниками, чьи щиты и латы тяжело позвякивали, а копья пугали люд смертоносными остриями. У Одиссея пересохло горло: сейчас этот молодчик натянет его лук и заберёт Пенелопу себе прямо у него на глазах… надо было вызваться вперёд него… надо было… надо… – Ох..! - это первый претендент не рассчитал сил, применил к луку Одиссея обычный хват, тетива упруго воспротивилась, выскочила из загорелых пальцев, изранивая их в кровь, и одиссеево оружие глухо упало на пол. – Слабак, - послышался комментарий следующего по очереди претендента. Женихи подходили к луку один за другим. Один за другим брали оружие с надменным и уверенным выражением лица, один за другим передавали его дальше и уходили, оплёванные. Тетива никому не сдалась, хранила верность старому хозяину, а этот самый хозяин, до которого очередь дошла спустя почти два часа, приблизился к собственному луку на дрожащих ногах, не снимая капюшона и… засомневался, что сам сможет совладать с ним. Прошло столько лет! Беглый взгляд на царицу… но она даже не смотрит. Сидит, безучастная, бледная и худая, на троне, который он ей оставил, и, как будто, не хочет жить. Одиссей взял лук. Стоило ему лишь тронуть своё старое оружие, как воля его закипела, забурлила, вспенилась, могучие руки, не теряя больше ни секунды, ухватили лук, привычно провернули его, перекинули… тетива натянулась с такой лёгкостью и весёлый скрипом, подвластная пальцам хозяина, словно и вовсе не была закреплена туго-натуго. – Что? – Кто?! – Как… – Ах..! Сотни изумлённых возгласов прокатились по тронному залу и затерялись высоко под сводами толстых колонн, но Одиссей услышал лишь последний, принадлежащий его возлюбленной. Он шагнул к ней, помедлил ещё буквально секунду и снял капюшон. …Пенелопы не стало через два дня. Сердце её, измученное, окаменевшее после двадцати лет разлуки, не выдержало радости воссоединения, не сумело столь резко снова начать пропускать через себя всю ту любовь, что милая Пенелопа хранила для мужа эти долгие одинокие годы. Одиссей схоронил её на холме за дворцом и каждый день приходил к могиле с клятвой, что вернёт своей возлюбленной утраченные годы. Одиссей прожил до старости, с нетерпением ожидая встречи с Аидом, как никто другой из простых смертных. Когда же встреча эта, наконец, состоялась, и Одиссей взмолился в отчаянии, Аид молвил: – Отчего же теперь ты горюешь, Одиссей? Отныне вы будете вместе в царстве мёртвых. – Посмотри на меня, великий Аид, - отвечал Одиссей, – Я немощный старик. Она прекрасная дева. Я не достоин и стоять подле моей любимой. Мы умерли. Души наши превратились в тени, сердца наши холодны. Я отнял у Пенелопы двадцать лет любви. Я сделаю всё, чтобы воссоединиться с ней снова в мире живых. Буду служить тебе двадцать лет. – ТРИДЦАТЬ ЛЕТ!.. - зычный голос, прокатившийся по каменным стенам подземного царства, заставил их содрогнуться. С тихим и величественным приветствием «здравствуй, брат», среброкожий Аид, завёрнутый в ветхую мантию, отступил в сторону. В ледяном воздухе образовался из ниоткуда исполинский водоворот, он оплескал и омыл всё вокруг себя, свернулся живой струёй, а когда развернулся, из врат, возникших в самом его центре, шагнул хмурый старец с телом олимпийца. Он весь был покрыт зелёной рыбьей чешуёй и имел на плечах огромные острые плавники, украшающие его стан, точно латы воина. В руке он держал золотой трезубец. Одиссей пал перед ним на колени. – Посейдон, - склонился он лбом к земле. – Одиссей, - надменно отвечал ему морской бог, - ты причинил мне много вреда. И был за это наказан. Истинно ли ты желаешь нести наказание снова, чтобы иметь шанс встретиться с Пенелопой, как смертный? – Желаю, - отчётливо произнёс Одиссей, не поднимая головы. – А ты, брат, - обратился Посейдон к Аиду, - желаешь ли вверить дальнейшую судьбу этих душ в мои руки или имеешь свои интересы? – Ты знаешь мои историю, братец, - задумчиво глядя на седовласого Одиссея, говорил Аид, – Я дам ему шанс. – Встань, - приказал тогда Посейдон Одиссею, и тот беспрекословно повиновался, – Ты всё забудешь. Она всё забудет. Вы получите другие тела и другие жизни. Другие пути. Вы не узнаете друг друга, когда встретитесь. Судьба ваших душ будет зависеть от решений ваших смертных тел. – Да, великий Посейдон, - шептал Одиссей, смело глядя верховному морскому богу прямо в глаза. – Но прежде, - угрожающе молвил тот, – Ты проведёшь в заточении тридцать лет. – Всё, что угодно, великий Посейдон. – Ты будешь брошен на остров, окружённый бесконечностью моих вод, пути с которого морем тебе будет не сыскать. Ты будешь измучен. Истомлён одиночеством и ненавистью к себе. – Да. – Я отправлю тельхинов пытать тебя из воды и сатиров измываться над тобой на суше. Я пошлю Пана терзать тебя. – Да. – Ты будешь изувечен. Ты никогда больше не пустишь из лука ни одной стрелы. Ты познаешь ярость, равную моей. Ты возненавидишь каждый свой бренный день. – Я согласен. * Это был тысячный вечер, который Венди проводила дома в одиночестве. Она привычно сидела на широкой рукояти дивана, поджав ноги, привычно глазела на пустую заметку, в которой уж третий год как собиралась записать историю своего приключения, и привычно ничего не печатала. С первого же дня в Лондоне, с того самого момента, как Весёлый Роджер, на котором она и была доставлена домой не морем, а небом, Венди знала, что это ошибка. Знала, что у этой истории должен был быть другой исход, и также знала, что никакой другой исход был никак невозможен. Каждый день убеждала себя, что смирилась. Каждый день обещала себе вернуться к прежней жизни. И каждый день не могла. – Милая Венди, - Джеймс, она помнила, как сейчас, смотрел на неё без единой капли сомнений и выглядел самым счастливым в мире, – Могу я надеяться… что Вы напоследок примете от меня подарок?.. Венди чувствовала себя так, как будто сама за собой со стороны наблюдала, не могла найти достаточно сил и воли, чтобы прожить в моменте это трогательное расставание. – Конечно… - каким-то не своим голосом отвечала она. – Я собрал для Вас это, - Джеймс сиял. Боцман по имени Сми подтащил огромный тяжёлый сундук, сразу же отошёл на приличное расстояние, опустив взгляд, Джеймс жестом велел ему удалиться, а сам легко подцепил замок крюком. – Джеймс… - вздохнула Венди с упрёком. – О, прошу, прошу Вас! Это всё, что я могу! Позаботиться о Вас так! Пожалуйста! Из сундука на смущённо заламывающую кисти Венди смотрела гора золотых монет и всяческих драгоценностей. Джеймс что-то говорил ей о том, что сокровища эти сами по себе имеют огромную цену, а, учитывая сложившуюся ситуацию, стоимость их по прошествии трёх веков, должно быть, вовсе выросла до небес, Венди это и сама понимала, но никакие сокровища были ей не нужны. – Пожалуйста, - настаивал капитан с лучезарной улыбкой, – умоляю Вас! Вы подарили мне рай. Я узнал, что живу не зря. Я буду теперь любить Вас, Венди, и буду счастлив до конца своих дней. Я… я не нужен Вам. Я пережиток далёкого прошлого. Мне не место рядом с Вами здесь, в будущем. Вам не место рядом со мной – там, на проклятом острове. Вы должны жить свою жизнь и не терять больше ни денёчка. Тут он указал на сундук и крюком весело поворошил в нём звонкие монетки. Повторил, с добром и обожанием склоняя голову: – Это всё, что я могу. Я желаю беречь Вас, ухаживать за Вами, делать Вас счастливой, обеспечивать и заботиться о лёгкости Вашей жизни! Это – то, как я могу себе позволить это сделать. Молю Вас мне не отказывать… Сундук, как его и поставили пираты из экипажа капитана Крюка, по сей день пылился у Венди под столом. Как-то она даже уговорила себя, что будет пользоваться благами, которые подарил ей щедрый капитан, потому что ему бы это понравилось, и он бы хотел этого, даже умудрилась найти людей, кто смогли бы законно превратить эти несметные богатства в банковские счета. Но… это означало бы смириться… Смириться, вообще-то, и надо было. Это было разумно. Правильно. Венди не ждала, что влюблённый капитан прилетит к ней однажды, он не прилетит, он всё верно рассудил. Ему не место здесь, а ей не место там. И он… он – благородный герой. Так что он однозначно будет геройствовать на своём дурацком далёком острове и, может быть даже, правда будет чувствовать себя счастливым. А она… она тоже точно не полетит к нему. И дело даже не в «как»… ведь если бы Венди решила, она бы уже завтра нашла способ попасть в Нетландию. Дело в том… в том… чёрт бы побрал этого красавца пиратского капитана! В том, что он всё верно рассудил, да! Сотый раз Венди вводила в название заметки два заветных слова: Джеймс Крюк …и сотый раз стирала. Ей нужна психотерапия, вот что. Новый глубокий курс, желательно офф-лайн. Привет, Сири, как… как – что? Она даже не знала, что спросить. «Как перестать думать о мужчине, которого я люблю? Который мне не подходит? С которым мы вместе решили, что нам не по пути?» Откуда она знает, что он не подходит ей? С чего они взяли, что им не по пути? Они даже не попробовали. Джеймс такой умница, он бы всё смог. Сумел бы адаптироваться, стал бы продавцом редких антикварных вещиц, консультантом кинорежиссёров и историков по своей эпохе… сам бы стал актёром кино, в конце концов. Или одноруким композитором и исполнителем своих шедевров. Или модельером. Открыл бы школу королевского фехтования. И он же талантливый мореплаватель! Это, разве, не тот навык, который в любом веке пригодится?.. Боже! Да он мог бы вообще ничего не делать, мог бы сам тратить свои несметные богатства и жить припеваючи! Боже!!! Тысячу вариантов придумать можно! «Привет, Сири, как разлюбить пирата, с которым у меня был секс на потолке? Как перестать хотеть мужчину родом из 1694-го года?» Как жить со всей этой информацией? Неизвестно, как Венди жила бы дальше. Наверное, как-то справилась бы, она-то, вообще-то, тоже была умницей. Научилась бы относиться к этому приключению, как к приключению, или как к прекрасному сну, вспоминала бы через «спасибо, что это было», улыбалась бы своим мыслям, чувствовала бы тепло на душе и в сердце, знала бы, что где-то там на далёком острове он есть, он, влюблённый в неё сказочный пиратский капитан… и встречалась бы с каким-нибудь другим парнем. Парнем. Фу! Венди за эту тысячу дней с позором изгнала из своей жизни всех бывших парней и будущих потенциальных кавалеров. Что это за слово такое вообще, «парень»..? Где «парень» и где «джентльмен капитан пиратского судна»..? Парень. Фу, фу!!! Нет, никаких парней у Венди не водилось. Вот мужчин она рассматривала, таких, которые хотя бы возрастом и статусом дотягивали до джентльменов, но рассматривала не прямо сейчас, а теоретически, когда-нибудь. Когда-нибудь тогда, когда она отчается. На деле же Венди третий год не отчаивалась, не расстраивалась, не плакала даже ни разу из-за того, что рассталась с Джеймсом, пыталась быть счастливой так, как есть, и просто жила, как получается. Иногда перебирала в старом тяжёлом сундуке монетки да камушки и часто носила тот браслетик из жемчуга, который надевала к капитанскому халату-платью. …Впрочем, зачем гадать, как всё могло бы быть? Всё само собой опять сложилось не по плану, и слава богу. Так приключилось, что на тысяча первый день своего одиночества Венди случайно встретилась… с Питером Пэном! Буквально споткнулась об него в Кенсингтонском саду: мальчишка с какими-то другими ребятами прятался в кустах и внезапно выскакивал на тропинку, чтобы напугать прохожих всем на потеху. Когда мимо проходила Венди, Питер выпрыгивать не планировал, был занят обгрызанием заусенца на указательном пальце, но кто-то из его новых друзей толкнул его, мальчик шаром выкатился из-под куста, угодил молодой леди в ноги, Венди чудом устояла, опешила. – Венди! - Питер, маленький проказник, расплылся в ангельской улыбке и ангелочком же распластался прямо на земле, – Венди! Кукареку! – Кукареку… - повторила Венди приветствие на автомате, медленно сопоставляя в голове Питера Пэна, мальчишеские рожицы, торчащие из куста и пялящиеся в свои смартфоны, детские чумазые руки, елозящие по экранам, чтобы поближе заснять, как смешно упал Питер, и Кенсингтонские сады в Лондоне. Когда до неё дошла, наконец, суть происходящего, она чуть не на весь город воскликнула: – ПИТЕР!!! ПИТЕР!!! КУКАРЕКУ!!! Питеру это очень понравилось, он, если честно, уже почти забыл эту Венди, припоминал исключительно потому, что она ужасно глупо говорила «кукареку» как «добрый день» и интересно моргала глазками, а девица, только он отряхнулся, схватила его за руку и под недовольные возгласы мальчишек, брошенных в кусте, помелась в неизвестном направлении. – СРОЧНО!!! СРОЧНО!!! О БОЖЕ!!! ПИТЕР ПЭН!!! – Что? Что? - хохотал Питер, едва успевая волочить ноги и пребывая наполовину в полёте, чтобы поспевать за сумасшедшей девчонкой. Венди держала его руку так крепко, что уже наверняка образовался синяк, но Питеру было всё равно, он смеялся, ничего не понимал и был очень рад данному обстоятельству. Магазин канцтоваров оказался милостив и ждал Венди на первом же углу. – Питер! Ты же не умеешь читать? - Венди выдумывала на ходу, не забывая сладко улыбаться мальчику, пока одной рукой оплачивала с помощью карты первые попавшиеся блокнот и ручку. – Ерунда какая – читать! - восклицал Питер, – Конечно нет! Зачем это мне! – Здорово! Здорово! - перехватив мальчика ещё крепче, Венди безо всяких раздумий просто села на пол, кое-как выдрала из блокнота лист и, удерживая Питера, чтобы он ни в коем случае не испарился, принялась что-то строчить, – Я… э… я придумала, как тебе разыграть капитана Крюка! – Что?! - Питер весь аж засиял, чуть не взлетел в воздух с сальто, но Венди цепко держала его руку. – Разыграть, разыграть! Обмануть! Выставить… дураком! Да? Хочешь? – ДА!!! ДА!!! КАК??? КАК??? - завопил Питер и принялся лупить ногами по полу, предвкушая какую-то занимательную расправу над ненавистным пиратом. – Тише, тише!!! - Венди шикнула на него, чтобы он не привлекал внимание и без того шокированного суетой менеджера магазина, – Это тайна! Тайна! Так… э… сейчас… секунду… ага! Смотри! Сложив листок в несколько раз, Венди вытащила из причёски голубенькую невидимку, на которой держался весь пучок, её длинные волосы рассыпались зеркальным полотном, Питер пискнул «ой, ого, вау», но девица пропустила его восторг мимо ушей, зафиксировала бумажку заколкой. Очень-очень серьёзным тоном она нашептала ему по секрету, что словами в записке можно отравиться, если даже просто посмотреть на них, а если прочитать, то совсем с ума сойдёшь. Поэтому записку эту следует никому-никому не показывать, а подкинуть лично капитану Крюку под дверь каюты и обязательно удостовериться, что он нашёл её и открыл, и, как только Крюк сойдёт с ума, скорее лететь прочь, чтобы от него не заразиться. Питер был в восторге. Венди выволокла его из магазина, сунула листок ему в карман, который когда-то сама же и пришила к мальчишеским штанишкам, а потом, зная Питера и его дырявую память, чуть ли не пинком запустила пацана в небо, наказывая немедленно возвращаться на остров, пока он не забыл, что от него требуется. Те несколько прохожих, что заметили взмывающего ввысь мальчика, активно потёрли глаза кулаками и потрясли головами в полной уверенности, что им примерещилось. «Я сказала ему, что Вы сойдёте с ума, когда прочитаете. Пожалуйста, сделайте вид, что сошли с ума. Извините…», - прочитал Джеймс в бумажонке, выскользнувшей с очередным приходом лета из-под его двери. Капитану и делать-то особенно ничего не пришлось: он расхохотался, расплакался, прижал листик к груди, покружился с ним в танце, а маленькую вендину заколочку и вовсе расцеловал. Пребывая где-то далеко вне себя от переизбытка эмоций, Джеймс хотел ещё запеть, но не успел: Питер, который подглядывал за своим врагом в кормовое окно, завидев явные признаки сумасшествия на лице капитана Крюка, громко оттолкнулся пятками от деревянной обшивки, и Джеймс его услышал. – Крюк сошёл с ума! - весело бросил капитан мальчишке вдогонку, чтоб получше его убедить, а сам уселся на столешницу, ещё пообнимал листок, на котором странными чернилами были выведены в спешке заветные слова, те, что он успел прочитать до конца, раскрыл его и любовно воззрился на них снова. «…Я скучаю за Вами, люблю и не могу Вас забыть. Chaque jour, je vous attends». Ждёт его каждый день! Сколько их прошло уже, этих дней? Джеймсу чудилось, что всего-ничего, он вот только вчера целовал богиню Венди, паря под потолком… и, одновременно, ему казалось, что прошла целая вечность. Красавица Венди… тактично предоставляла ему самому возможность сделать выбор… не звала его прямо, не приглашала, а писала, что скучает и любит, чтобы он, если решится на этот шаг, знал, что его ждут и не оттолкнут. А он решится? Джеймс тоже думал о Венди каждый день и тоже не тешил себя лишними надеждами. Какие у него были варианты? Лететь к ней, сломя голову, и… что? По-настоящему сойти с ума в этом новом мире телефонов и автомобилей? Нет, конечно, он, Джеймс Крюк, не сошёл бы с ума. Он же не дурачок какой-то, он образованный, он бы вписался… как-то… наверное… но… что он там будет делать? Он, пират, капитан парусника? Вряд ли английский королевский флот нынче располагает хотя бы одним захудалым парусным судёнышком. И… его бриг… как же его бриг? Его экипаж? Бросить этих несчастных горемык в Нетландии на погибель? Взять с собой и бросить на погибель в новом мире? Стыдно было в подобном признаваться самому себе, но и пиратский экипаж, и Весёлый Роджер интересовали Джеймса в меньшей степени. Да, он запросто бросил бы их всех что здесь, что там. Джеймс ненавидел свою жизнь, ненавидел пиратов и пиратство, море тоже ненавидел. Подари ему судьба шанс начать заново, он предпочёл бы отмыться от всего этого, как от грязи, и ни ногой больше не ступать ни на какой корабль. Но… судьба ведь, вообще-то, и дарила ему шанс..? Дарила тогда, когда Венди очутилась здесь… и дарила прямо сейчас… и… и… если ничего не выйдет, он всегда может вернуться сюда..? – Ну уж нет, - строго сказал сам себе Джеймс и сплюнул, – Я лучше в нищете сдохну от старости в мире ай-телефонов, чем вернусь в эту дыру. Сдохнет от старости. Это, вообще-то, прекрасная перспектива! Так-то… он и не знал, начнёт ли он стареть, когда («когда», а не «если», - отметил про себя Джеймс) сбежит с острова. Вдруг не начнёт? Вдруг он проклят? Тогда… тогда он будет заботиться о Венди до конца её дней, если она ему позволит. Будет ей опорой и утешением. «Chaque jour, je vous attends». Например, сегодня? – Сми! - заорал Джеймс и сунул крюк в колокол без язычка, чтобы позвенеть им для пущей срочности. – Капитан… - запыхавшийся боцман прибежал с палубы буквально через секунду, – слушаю… чем могу служить… – Подготовь мой лучший камзол, - приказал ему Джеймс, больше ничего объяснять не стал, но Сми, старый проходимец, заулыбался так, будто всё понял, – Господи, помилуй. Я такой идиот. Однако, Джеймс едва не отмёл идею быть наряженным в свой лучший камзол: сначала мудро прикинул, что привлечёт слишком много внимания лондонских зевак, а потом, всё же, решил, что дождётся ночи, останется одетым по форме, пришвартует парящую лодку на крыше вендиного дома и постучит не в дверь, а в окно. Так эффектнее, наверное… и романтичнее… и привычнее для милой леди, ведь сама она домой попала таким же способом, и будет, вероятно, ожидать того же от Джеймса… Джеймс всё подгадал хорошо, и, в целом, подумал правильно, но было и кое-что, чего он не смог предугадать. Его милая леди, когда он постучал крюком в окно, ничего не услышала. Из-за отдёрнутой шторы капитану было видно, что Венди сидит у себя на диванчике (как птичка, на рукояти!), уткнувшись в телефон, а в её ушки вставлены эти маленькие белые штуки, Джеймс уже видал одну подобную вещицу, – «наушники». Правда, та вещица оказалась неисправна, но Венди рассказывала, что наушники воспроизводят звук, проигрывают музыку или голос, например. Судя по тому, что леди ритмично покачивалась и что-то бормотала себе под нос, капитан сделал вывод, что его прекрасная возлюбленная занята прослушиванием любимых песен, и принял решение не ломиться к ней. К тому же, сердце у него буквально выпрыгивало из груди от волнения, следовало бы успокоиться для начала… так что он отошёл к перилам балкона, облокотился на них спиной, как, бывало, прислонялся к фальшборту на квартердеке, закрыл глаза, мысленно назначил себя самым трусливым и никудышним Ромео среди всех за прошедшие столетия и несколько раз глубоко вдохнул. Открыл глаза. Птичка-Венди больше не сидела на рукояти дивана, она встала и, танцуя под неслышимые никому кроме неё одной ритмы, двигалась в направлении окошка. Смотрела прямо на Джеймса. …И, как будто, не видела его. На милом личике блуждала нежная улыбка, та, которую Джеймс искренне считал краше величайших произведений искусства, глаза отражали тихими росинками светлую грусть, Венди была одета в божественной красоты халатик серебристого цвета, струящийся и тончайший, красиво подчёркивающий печальный оттенок взгляда, прямые волосы рассыпались по плечам блестящими нитями. Плавной кошачьей походкой она подошла к панорамному окну балкона, покрутилась перед ним в медленном романтичном танце (Джеймс едва ли не сошёл с ума, никогда не видел, чтобы леди так изумительно и необычно двигались), приложила к стеклу ладошку. Постояла так пару секунд, пожала плечами, невесело засмеялась, как будто, сама над собой, да и отвернулась от пиратского капитана, будто он был прозрачным. Наушники вытащила, шагнула к одной из напольных ламп, потушила её. Отправилась ко второй. Может, Джеймс и начал бы переживать насчёт собственной видимости или усомнился бы в своём существовании, но никакие мысли, кроме тех, что были всецело посвящены вендиной красоте, не задержались в его голове, он вернулся к окну, как намагниченный, накрыл рукой с обратной стороны то место, до которого дотрагивалась леди, стёр крюком скромную мужскую слезинку и позвал красавицу: – Венди… Венди так и затормозила посреди комнаты. Наушники выронила. Тряхнула волосами – подумала на секунду, что голос ей послышался. А потом схватилась за сердце, резко повернулась к балкону, поморгала, зажмурилась, распахнула ресницы… И громко ахнула: – ДЖЕЙМС!!! Не прошло и секунды, как она атаковала капитана с разбегу, чуть не повалила его навзничь, принялась осыпать его лицо и шею поцелуями, а между ними старалась успеть объясниться: – Джеймс… Джеймс… Вы здесь… во плоти… простите… простите меня… я не поняла сразу… тысячу раз видела во сне, как Вы стоите совершенно такой за моим окном… о, я скучала, скучала… о, Джеймс… то есть… добрый вечер… и… сегодня чудесная погода, Вы не находите?.. И… как Вы добрались… да… и… э-э… что там ещё необходимо проговорить по правилам этикета… а потом всё то, что я уже сказала… да… вот так… о, Джеймс, поцелуйте же меня! Поцелуйте сейчас же, или я умру на месте! Джеймс? Джеймс трясся в крепких вендиных объятиях, Венди решила, что он плачет от переизбытка чувств, она сама плакала, однако Джеймс… Джеймс смеялся! Щёки у него были мокрыми, но он дрожал от беззвучного смеха, разводил руками, качал головой и улыбался до самых ушей. – Джеймс?.. - Венди сразу же тоже засеребрилась, смело сама достала из его нагрудного кармана платок, промокнула слезинки, платок сложила обратно, и капитан любовно вздохнул, – Джеймс… ах, Джеймс! – Венди. Вы чудо! Чудо! - вымолвил, наконец, он, и аккуратно приобнял свою леди за плечи, – Я… я не нахожусь, что говорить! Я… я здесь, да… и не представляю, что мне делать дальше! Но я намерен делать всё, что нужно, чтобы оставаться с Вами, если Вы мне позволите… и подскажете… Вы в моём сердце, Венди. И в моих мыслях. И… я мечтаю исцеловать Вас! Вы… Вы разрешите мне с этим не торопиться?.. Пригласите меня, пожалуйста, войти… я… по-моему, я на грани обморока, ха-х!.. Венди пригласила. Прошла под руку со своим статным кавалером на дрожащих ногах к дивану, села, уточнила, требуется ли от неё подать чай или, может, она должна музицировать, когда принимает джентльмена на своей территории, Джеймс взялся за голову, опустился рядом, предложил послать к дьяволу все эти «старомодные глупости», так как он и сам давно позабыл, как положено, потом он тоже подержался за сердце, подышал поглубже, да и придвинулся к Венди поближе. У Венди закружилась голова. Она тихонечко предложила: – Джеймс… могу я… могу попросить Вас рассказать… какие у Вас планы… прямо сейчас… относительно меня… я… я нервничаю… и очень хочу торопиться… но не буду, обещаю… я буду следовать за Вами… просто расскажите… пожалуйста… – Рассказать, - сглотнул капитан. Планы. Планы… Откровенно говоря, по пути в Лондон голова его бессовестно пустовала, было слишком много эмоций и волнения, чтобы где-то держать ещё планы на эту встречу. Когда он смотрел на Венди в окно, он тоже ничего не планировал… чувствовал себя счастливым идиотом, хотел бы вечно наблюдать за тем, как нежная леди танцует, и… и всё. Пока Венди одаривала его россыпью своих волшебных поцелуев, он вообще соображал крайне туго. Но теперь… когда она спросила про планы… планы защекотали его нутро, замаячили красочными сюжетами, вспыхнули в воображении, смутили и… разожгли аппетит… к тому же… леди желала торопиться… и они уже бывали близки… Сама же Венди тем временем, чтобы намекнуть капитану, что он может быть с ней не только джентльменом, но и пиратом, потянула за хвостик пояса на халате. Бантик развязался, но узелок сохранился, как бы предлагая Джеймсу самому определить его дальнейшую участь. – Я поцелую Вас, - выдохнул Джеймс, облизываясь. Венди, дрожа, кивнула. – Буду целовать… некоторое время. Дальше… мы поторопимся. Я… я… дьявол. Я Вас раздену. Вы… разденете меня, если успеете… я… я Вами овладею, Венди. Я очень… очень Вас хочу… очень скучал… очень готов приступить… такой план… это… допустимо? Не в силах ничего отвечать, Венди просто судорожно закивала головой, приблизилась и открыла губы, чтобы начать поскорее. Прежде, чем оба они смогли снова связно объясняться, Джеймс овладел девицей дважды, а когда уже был сильно близок к завершению третьего круга, сумел совладать с собой, чтобы выдохнуть: – Всемилостивый Боже… Венди… Венди… дайте скорее Ваш телефон… я Вас сфотографирую… Телефон валялся здесь же, неподалёку, у Венди давно уже перед глазами летали цветные бабочки, а тело превратилось в само электричество, она ничего не успела подумать, нашарила айфон где-то под своей голой попкой, вручила Джеймсу, он остановился, не прерывая интимного контакта, прицелился. До Венди суть ситуации дошла примерно через полчаса. – Что?! - воскликнула вдруг она, устало распластанная под великолепной горой мускулов, и шутливо спихнула Джеймса с себя, – ЧТО??!! ВЫ ЧТО, МЕНЯ СФОТКАЛИ??? Вы..!!! Вы, Джеймс..!!! Обалдеть!!! НУ ВЫ И ХУЛИГАН!!! Джеймс не сразу понял, возмущена девица, или довольна, поэтому срочно подвинулся, чтобы выпустить её, укрыл божественное женское тело халатиком и виновато улыбнулся: – Э… да… – Джеймс!!! - приметив его замешательство, Венди залилась смехом, и капитан немного расслабился, – А ну-ка дайте я гляну… В этот раз телефон не без труда был найден под одной из подушек, Венди открыла галерею, ткнула на фотографию и вся покрылась малиновыми пятнами. Джеймс, спасибо, запечатлел только её лицо и грудь, но… – Ох… - пискнула Венди и совсем побагровела. На фотографии она лежала на диване, чуть запрокинув голову, волосы её были сияющими прядями красиво размётаны в разные стороны, точно у русалочки под водой, брови вожделенно удивлены, глаза полуприкрыты, от ресниц на стыдливо-розовые щёки падали длинные тени. Шея тоненькая, ключицы подчёркнутые, грудь торчком… Всё это выглядело потрясающе эстетично, если честно, но… слаще всего смотрелись губы. Припухшие и мокрые от влюблённых поцелуев, открытые, зовущие, яркие… очень вероятно, что страстно выдыхающие высокое и чистое «а-а!»… манящие лакомиться ими ещё… – Чёрт. Это… это очень сексуально… - пробормотала Венди и отложила айфон в изумлении, а Джеймс тогда обнял её, сказал ещё целую кучу всяческих милых комплиментов, а потом, осмелев, принялся нашёптывать леди на ушко новые планы, которые включали в себя подробное изучение всего её тела глазами, исследование рукой, знакомство губами и доведение до исступления языком. А утром Венди всё то же самое проделала с Джеймсом, и Джеймс, бедняга, ни разу в жизни не знававший этой умопомрачительной ласки, был вынужден кусать собственный крюк, чтобы не перебудить весь город своими чрезвычайно громкими и протяжными стонами. …Было бы интересно посмотреть, как сложится в итоге судьба пирата, случайно перепрыгнувшего из восемнадцатого столетия в двадцать первое, но хочется предоставить читателям додумать это развитие сюжета самостоятельно. Однозначно занимательной станет сцена, как Джеймс примерит худи, скажет, что подобный кошмарный мешок не достоин даже называться одеждой, и будет с удовольствием его носить. Попробует влезть в классический пиджак или смокинг, наиболее приближенный по крою к пиратскому камзолу, и выберет вместо них свитер просто потому, что можно. Высоко оценит джоггеры и джинсы. Решит не изменять сапогам, а если и изменять, то, максимум, со стильными ботинками. Сходит к барберу. Попробует шампунь для кудрявых волос. Набьёт крутую татуировку от запястья и до самой груди. Сцену же, где Венди, тактичная умничка, осторожно-осторожно рассказывает капитану про бионические протезы, сложно даже представить, не то, что описать. Может быть, Джеймс просияет, тотчас же закажет себе какую-нибудь дорогущую навороченную новую руку и начнёт с удовольствием познавать современный мир всеми десятью пальцами (это вероятно). А может быть, застесняется, отшутится, скажет, что это слишком, что крюк навеки прилип к его искалеченному запястью так же, как и к имени, да и скромно проигнорирует эту удивительную возможность (это тоже, впрочем, вероятно). Как бы там ни было, самое главное вот что: души, предназначенные друг другу, всегда друг друга найдут, узнают и ни за что не отпустят, даже если это будет вопреки всем прогнозам и всем верным рассуждениям, даже если смертные люди перестанут верить в настоящую любовь и отчаются, даже если высшие силы их разлучат. Души зрят сквозь время и сквозь пространство, души видят и знают, души говорят ясно… нужно лишь дать им малюсенький шанс, и они непременно воссоединятся. Так или иначе.