…
Арсений выключает телевизор под громкое Антоново возмущение, потому что тот, видите ли, собирался досмотреть, как Клава будет драть патлы шлюхе своего среднестатистического миллиардера, и каждые пять секунд орал: «давай мясо» — как в том меме. Арсению так-то тоже интересно, он, Антоновыми усилиями, на эти то ли нити судьбы, то ли верёвки надежд подсел крепко. Но глаза уже слипаются, а время позднее. Повтор, итак, завтра будет, так что волноваться не о чем. А к Антоновым воплям над ухом он уже, за это время, привык, хотя тот вместо того чтобы, как всегда, активно выражать свое недовольство, лишь надувает щёки, как ребёнок, и сложив руки на груди, исчезает. Обиделся значит. Скажи Арсению кто-то, что у него в квартире настоящее привидение – не поверил бы; скажи, что он с привидением этим будет дружить – ахуел бы не по-детски. Хотя Антон упрямо утверждает, что никакое он не привидение, потому что наслушался в битве экстрасенсов всякой фигни. Мол, призраки – это души умерших, а он просто дух – потому что живым никогда не был. Арсений считает, что тот просто жизни своей не помнит, но теорию его не ломает, пусть думает так и не расстраивается. Антон говорит, что появился тут лет десять назад, и за это время лишь Арсению показался, и то случайно. Но собственно ни о чём не жалеет. Покинуть квартиру, по канонам всех фильмов ужасов, он не может, а ещё трогать какие-либо предметы, кроме заржавевшей вилки забытой кем-то до его появления. С помощью этой вилки он то себя всё это время и развлекал, честно признавшись, что скукотень накрывает конкретная. До Арсения он разговаривал только со старенькой кошкой, такой же старенькой женщины, которая здесь раньше жила и которой он показываться боялся. Вдруг инфаркт? Кошка, собственно, никогда ему не отвечала, и чаще всего дрыхла пока тот излагал душу и это как-то удовлетворения не приносило. Именно поэтому после того, как Арсений смирился со своим новым сожителем, Антон насел на уши трындя обо всём, что приходит в голову, совсем без умолку. В такие моменты Арсений жалел, что тогда увидел его на диване, он бы предпочёл жизнь в незнании. Хоть Антон и не плохой, но порою ставит всё представление о призраках под сомнение, а жизнь с ним это буквально постоянно дрыгающийся глаз. Может это, конечно, Арсений разучился жить с кем-то, ведь после курса третьего ни с кем комнату не делил, но это скорее Антон просто такой противный. Он хоть и тянет на дружелюбное привидение Каспер, но порой такой наглый, бессовестный и абсолютно беспардонный, что глаза дёргаться начнут сразу два. Антон о личных границах знает абсолютное ничего и может смело вломиться в ванную, когда Арсений ссыт или принимает душ, невозмутимо продолжая вещать что-то о футболе. О футболе Арсений, к слову, слушать уже устал по большей мере потому, что не разбирается в нём от слова совсем, но Антону об этом знать необязательно, потащит же ещё смотреть. Ему и ленточек счастья хватает, ведь смотреть с Антоном что-то просто невозможно. Он комментирует каждый жест и фразу и, опять же, не затыкается совсем, что бесит неимоверно. Арсений готов запустить в кудрявую голову подушку, но та, к сожалению, просто пролетит сквозь него. Ссорятся они редко и совсем несерьезно. Чаще всего из-за того, что Антон прикалывается выкидывая очередную фигню тогда, когда она вот вообще не кстати. Трусы на потолке встречают его с работы каждый день, а внезапные появления пугают до усрачки. Устав однажды искать по дому свои вещи пока этот козёл хихикает, Арсений выбрасывает злополучную вилку, на что Антон, обидевшись, пропадает на два дня и всячески его извинения игнорирует. Вилку он, порывшись в мусорке, возвращает обратно.…
— Нормальные люди в такую рань спят, — бросает Антон с коридора, пока Арсений безуспешно пытается найти второй кроссовок. Выглядит будто работа одного противного привидения, но то на укоризненный взгляд, лишь пожимает плечами. — Ты же не спишь. — Так я не человек, — хмыкает тот, продолжая пялиться с прохода на роющегося в шкафчике с обувью Арсения, и делая вид будто бы он привалился к косяку плечом. Арсений то знает, что если обопрётся, то непременно просочиться сквозь текстуры. — Я вообще, так-то, спать не могу, а хотелось бы. — И чем занимаешь себя? — Арсений звучит приглушённо из глубин тумбочки, но тут же высовывается обратно победно сжимая красный кроссовок. Теперь осталось найти только наушники. — На тебя смотрю, — звучит насмешливо, поэтому Арсений возмущенно поднимает голову жалея, что взглядом нельзя убить. Хотя с Антоном это бы наверное не сработало. Тот кивает подбородком на эту самую тумбочку, и белый кейс и правда обнаруживается на ней. А потом исчезает, появляясь где-то сбоку на пуфике, — Ты очень мило сопишь, ты знал? — Когда сопение стало милым? — бурчит Арсений засовывая наушники в уши, чтобы больше этого придурка не слушать, но когда его это останавливало. От Антона в этой квартире можно скрыться, лишь ретировавшись прочь, чем он собственно сейчас и занимается. Ну и для здоровья полезно, тело надо держать в форме, одни лишь плюсы получаются. Арсений то и правда не сопит, это скорее прерогатива Антона, который даже когда молчит – звуков издает огромную палитру. Он сопит постоянно, будто у него перманентно заложен нос, и если бы мог спать – сопел бы во сне. Арсений уверен, он бы ещё по-детски причмокивал губами. — А ещё ты иногда говоришь во сне, — рассуждает тот, игнорируя прошлый комментарий, и у Арсения вдруг вспыхивают кончики ушей. Нет, пора дрыпать.…
— Слушай, Арс, а мы же… Арсений буквально ощущает на затылке прожигающий взгляд, а Руслан перед ним дёргается, но он утягивает того в глубокий поцелуй, чтобы отвлечь, пока одной рукой машет Антону. Он только надеется, что тот не тупой и догадается исчезнуть на часик, но зная Антона он останется специально, чтобы побесить. Вообще-то тащить Руслана домой в сегодняшние планы совсем не входило, но вот они здесь – сосущиеся в прихожей, а где-то там ещё и домашнее привидение, которое полностью расслабиться и не дает. Арсений с момента обнаруживания в своем доме паранормального явления дрочить не решался, хотя очень хотелось. Но знание, что где-то бродит Антон, который в силу своей беспардонности лезет всюду не понимая значения термина личные границы, сбивало весь настрой. Белому, прижавшему его у подъезда, этого конечно же не объяснишь, тот готов переть с усилием танка к своей цели. А цель понятна и дураку, Арсений ведь тоже не железный, целибат держать не намеревался и за полтора месяца отношений трахаться хочет зверски. К себе его не зовут, что навевает мысли о ждущих там жене и трёх детях, и сразу становиться мерзко – на роль любовницы он не соглашался. Но он не спрашивает наивно доверяя Руслану. Не может же человек, что водит его по театрам и обнимает на заднем сидении такси, врать? Поцелуй тягучий и страстный, как и всегда, Руслан смелеет вжимая его в стену, и от этого хочется скулить. Вот только стучащее внутри волнение не дает покоя. Не будет же Антон подсматривать, а если и будет, то что с того? Это, в конце то концов, его квартира, и он приводить сюда мужиков имеет полное право. Антон может закрыться в ванной, если ему что-то не нравится. Хочется забить на всё волнение и отдаться моменту, у него нормального секса наверное месяца три не было, и это совсем не дело. Арсений выгибается подставляя задницу под чужие ладони, а шею под губы, и несдержанно стонет, – вот так хорошо. Он открывает глаза, пока Руслан копошится у ключиц – засасывает нежную кожу заставляя закусить губу, – и вдруг встречается с зелёными глазами. Да блядская хуета, блядь. Антон, всё так же застывший в проходе, смотрит неотрывно и как-то странно. Арсений бы может разозлился, что тот не ретировался сразу, но все мысли занимает сжимающая задницу рука. Он толкает Белого к спальне, не отрывая, как он надеется, недовольного взгляда от призрака, и тот, отведя свой, наконец исчезает. Он не может быть уверен, что тот точно ушёл, но когда Руслан стягивает футболку припадая к соскам, забывает обо всём окончательно. Вот только этот странный взгляд возникает в голове ещё раз, когда чужой член методично вдалбливается в Арсения, а он не может понять лишь одного. Почему Антон не ушёл сразу?…
О том вечере не вспоминают совсем, и то ли это Арсений зарывается в работу, то ли Антон его намерено избегает, но призрака становится в личном пространстве всё меньше. И казалось бы, Арсений только этого и хотел, но смотреть канаты жизни в одиночку не хочется, а за постоянным бубнежом на ухо он даже немного скучает. Антон не пропадает совсем (ещё бы он мог), но рядом с ним оказывается в разы реже. Даже прикалываться на постоянной основе перестал, что на него очень не похоже. Арсений ожидал, как минимум стёба в свою сторону после всего, но получил огромный такой хуй. К сожалению, метафорический. Окончательно выбивает из жизни Руслан, который по-скотски его бросает сразу после секса. Нет не так, сначала Арсений натыкается на недельный игнор, а потом — на коротенькое сообщение в стиле той самой дебильной мелодрамы, которую он так полюбил. Чувствовать себя Клавой – хуёво. И кто бы мог подумать: у этого мудака реально жена, слава богу без детей, но от этого не легче. Узнав Арсений чувствует себя настолько паршиво и грязно, что даже самое противное хозяйственное мыло не смоет. То самое, что можно использовать вместо кирпичей. И дело даже не в Белом, Арсений то себя не на помойке нашёл, чтобы по тюбикам всяким убиваться. Дело в том что его развели, как пацана, наобещали золотых гор, а потом подсунули кучку говна. А он и вправду поверил и на минуту замечтался о радужном (ха) будущем. Забыл о том, что в России ему светит лишь роль любовника или одноразовый секс, и о высоких чувствах не стоит даже мыслить. А хотелось же просто почувствовать себя любимым. С такими внутренними заебонами и похеренным моральным состоянием нормальные люди обращаются к психологу, но кто вам сказал, что Арсений нормальный? Арсений обращается к бутылке коньяка. Прямо из горла, ага. Антон его находит поздним вечером на кухне, где тот развалившись лицом на столе косплеит рыбу каплю, метаясь от меланхолии до откровенного пиздострадания. И плевать, что это почти синонимы. — Ты знал, что в одиночку пьют только алкаши? — Арсений фыркает и немного сдвигает голову укладывая щеку на предплечье, чтобы лучше Антона видеть. На большее, сил нет. — Ты где пропадал, Каспер? — хихикает он игнорируя упрёк в чужом голосе, на что Антон закатывает глаза. Арсений уже говорил, что скучал по этому козлу? — Я дал вам с кавалером пространства. — А он меня кинул, — Арсений снова хихикает, уже почти истерически. Эта ситуация с Русланом не вызывает уже никаких эмоций, он сдулся, как пробитый шарик. Надо же, Антон прятался неделю, чтобы позволить им лобызаться, а это всё было напрасно. Он не удивится, если для его жизни писал сценарий тот же человек, что писал его для Клавы. Арсений с Клавой начинает чувствовать ментальную связь. Антон трясёт головой, то ли разочаровано, то ли уставше. Пьяный Арсеньев мозг не желает разбираться. А потом появляется рядом и, в силу этого же пьяного мозга, Арсений даже не дёргается. — Тогда он козёл. — Ты козёл, — Антон смеётся, мягко и фырчащие, так, как умеет только он, и Арсению на душе становиться чуточку лучше. Может тот и противный, но за это время Арсений к нему привык. Привязался что-ли. Ощущение будто он был в его жизни всегда, постоянно шутил утром пытаясь его растрясти, выслушивал рассказы о противных клиентах и тыкал своей вилкой в филейную часть, как минимум раз в день. Может, это великий алкоголь в нём такую сентиментальность пробудил, может унылая атмосфера этого вечера, но факт остается фактом. — Не пропадай больше так. Он бормочет тихо надеясь что его услышат и Антон отсмеявшись кивает, отводя взгляд. Тот взъерошивает волосы, и падает прямо на пол возле одинокой табуретки, на которую присесть не получится. Как он вообще может на полу сидеть – загадка дыры. Арсений видел своими глазами, как тот выскакивал из-под плитки в ванной и на этой же плитке потом сидел, и такие парадоксы вызывают много вопросов. Антон тогда, на вопрос о том, как эта фигня работает, ответил что понятия не имеет, но на диван, при всём желании, уложиться не может, а на ламинат получается само собою. — У меня может тоже депрессивный период. Я же напиться не могу, как некоторые, — и от этого грустно, на самом деле. Антон рассказывал, и не раз, о том насколько он устал от своей этой сущности. Даже если делал он это в своей излюбленной манере шута, в шутках этих сквозила такая тоска. Арсений видел, как тому хотелось порою закутаться в пушистый пледик и хлебать пиво под футбольный матч. Арсений из этого мог лишь включить ему матч, и этого становилось ещё паршивее. Арсений вздыхает тоскливо, пока Антон лишь фыркает, – он жалости в свою сторону не принимает, да и вообще о переживаниях своих на серьёзных щах не рассказывает, будто это что-то постыдное. Арсений понимает, сам такой же. Но почему-то хочется убедить того в том, что эмоции быть постыдными не могут, они же и делают из тебя человека. Даже если ты так-то не человек, ага. — Если бы я мог тебе помочь… — Арсений, на самом деле, пытался. Он поузнавал у соседей и никаких умерших молодых парней, приблизительно десять лет назад, тут не помнят. Найти Антона в интернете, чтобы подтвердить теорию касательно его смерти, тоже не получилось. Зато Арсений нашёл какого-то некроманта, который посоветовал закопать скелет щуки на кладбище и прочитать молитву (сильно напоминающую текст песен КиШ) под аккомпанемент волынки. Антон тогда поржал и сказал, что этот Куруч странный. Арсений в общем-то согласился, но сейчас уже близок к поиску волынки. — Ты мне, и так, помогаешь, Арс, — Антон падает на пол спиною, раскидывая конечности звёздочкой в разные стороны, и Арсений порывается уже причитать о том, что тут холодно и можно простудиться, но вовремя одёргивает себя. Антон запрокидывает голову бросая взгляд вверх и улыбается. — Он тебя не заслуживал. Арсений даже не сразу понимает о ком тот говорит, но потом вспоминает что эта импровизированная попойка была вызвана придурком Русланом и фыркает. Этот то вообще никого не заслуживает. А вот кто заслуживает так это Антон — такой хороший, что порой щемит сердце. Вопреки всем мыслям и словам сказанным в первый день знакомства привидение к нему залетело таки очаровательное. И если бы мог Арсений бы тело свое одолжил, чтобы тот хоть ненадолго почувствовал себя живым. — Антон, — в голове вдруг щелкает, и сколько бы не утверждал что это лишь пьяные порывы от возникшей вмиг идеи уже не откреститься. Арсений даже голову, которая весит тонну – не меньше, от стола поднимает, но призрак лишь скептически поднимает бровь. Ну да, он то сейчас видит в нём лишь полбутылки коньяка, а не способного разумно мыслить человека. — Я могу тебе помочь.…
Арсений сглатывает всматриваясь в зелёные глаза напротив. Вчера у него смелости было побольше, видно она поднимается пропорционально количеству алкоголя в крови. Нет, это не значит, что он за то время, пока пускал слюни в подушку, передумал, но сомневаться стал – точно. Плюсом ещё и отголоски похмелья делают состояние совсем непригодным для экспериментов, но тут пенять надо на себя, никто в него тот коньяк силой не заливал. Можно было, конечно, перенести это всё на время когда голова перестанет раскалываться, но Арсений к своим обещаниям относиться крайне серьезно. Он так-то порывался начать ещё вчера и уже совсем не помнит какими уговорами Антон затащил его в кровать. А вот то, что уговоры были, напротив, помнится довольно отлично. — Ты уверен? — Антон выглядит настолько взволновано, что хочется сразу храбриться, чтобы этого тревожного сырка успокоить. Хотя казалось бы, чего ему волноваться, не в его же тело сейчас будет вселятся привидение. Пытаться, по крайней мере. Арсений выдыхает резко, и кивает так, что впору сломать шею, ещё и улыбаясь для убедительности. Он уже всё обдумал, пока запивал аспирин горьким кофе и пялился в стену над унитазом, поэтому сейчас с уверенностью протягивает руку, ладонью вверх. Что может случиться, в самом-то деле? Если судить по фильмам, исходов у этой выходки несколько. Либо ничего не получится и они мирно разойдутся пить чай. Вернее, Арсений – пить, а Антон – грустно на него смотреть. Либо всё получится и Антону жить понравится настолько, что он откажется вылезать, но это маловероятно. Либо что-то пойдёт не так, Арсений умрёт и, если повезёт, составит Антону компанию в бестелесном обличии. Он, в принципе, со всеми вариантами уже смирился, а желание Антону помочь не уменьшилось ни на йоту. Антон мнётся ещё немного, а потом укладывает свою руку поверх. Арсений прикосновения, конечно же, не чувствует, и от этого грустно немного. Он бы Антона хотел за руку взять, те у него большие и наверняка постоянно тёплые. Мысли эти странные, потому что раньше он за собой такой тактильности не замечал, но Антона хочется почему-то обнимать, он на вид такой мягкий весь и приятный что-ли. Арсений старается об этом пока не думать, лишь выдыхает закрывая глаза и расслабляясь, давая Антону полную свободу. Ещё бы он знал как это правильно делается. — Давай уже, — бормочет Арсений, и в следующий миг по телу проходится холодок. Хотя чего уж, ощущения будто его целиком в морозилку засунули, и даже его сибирская душа плачет от холода где-то внутри. Воздуха резко перестает хватать и он тут же силится вдохнуть, но легкие будто отказываются работать. Кончики пальцев немеют, а голова раскалывается интенсивнее чем утром. Арсений бы замычал от переполняющих ощущений, но просто не получается. Всё пропадает так же быстро как началось, и он замирает открывая глаза. Антона в поле зрения нет, но голова не двигается вот совсем, сколько бы он не пытался повернуться. Арсений пугается не на шутку, когда понимает что тело абсолютно не слушается, накатывает неконтролируемая паника и он ладен разрыдаться от безысходности. Арсений видит всё вокруг, он с места не сдвинулся, но Антона напротив больше нет, а он сам замер каменной статуей. Это как сонный паралич, о котором Арсений только слышал, когда ты вроде живой, а вроде – нихуя подобного. — Арс? — хочется закричать, как верезгливый ребёнок, потому что из его рта вылетает то, чего он не говорил. Голова вдруг сама по себе двигается вниз, а рука так и замершая ладонью вверх, сжимается в кулак. И это дико, потому что Арсений чувствует всё, а сделать ничего не может. Он своим телом не управляет, но всё ещё находится внутри, пока то топает до зеркала на шкафе-купе. — Да ну нахуй! Арсений видит в зеркале самого себя, но в этом возгласе весь Антон, не умеющий свои эмоции ничем кроме как матов излагать. — Получилось? — Антон дёргается, вернее Арсений дёргается. Антон в Арсении дёргается… нет, так ещё хуже, забудьте. Они вместе дёргаются, и дрыгают головой из стороны в сторону, и Арсений уже даже начинает привыкать быть в своем теле только гостем, хотя приятного, признаться, мало. Арсений чувствует буквально всё, но ощущает себя примерно как в меме «А как какать?», потому что… а как, собственно? Антон говорит что каком кверху, а потом ржёт, как угорелый, и Арсений зарекается никогда больше в жизни не смеяться. Ну серьезно, он реально так звучит? Он ощущает боль в мизинчике, когда Антон, не до конца разобравшись с управлением, влетает в диван. Ощущает как пульт давит в спину, когда Антон укладывается поудобнее, удовлетворённо мыча. Ощущает облегчение, когда справляет нужду, и Антон со всех сил старается вниз не смотреть, увлечённо рассматривая паука на потолке. И откуда он там только взялся, недавно же убирал? Ощущает вкус борща из доставки, который Антон поглощает со скоростью света, не меньше, ещё более удовлетворённо мыча. Даже почти что стеная, и что же будет дай тому пива. Ощущает даже, как этот борщ обжигает бёдра и живот, когда Антон по неосторожности сметает тарелку со стола. И при этой всей палитре чувств, быть неспособным хоть как-то подвигаться – это пытка. Но видеть и слышать почти что детский восторг от перспективы помыть жопу, а потом уложить её в кровать, ценнее всего. Арсений готов жертвовать своим комфортом, лишь бы Антон не переставал улыбаться, и может смело сказать, что это того стоило. Это прямо десять из десяти. Возвращаясь к ощущениям – это пиздец. Борщ горячий, и жжёт кожу, а одежда сразу липнет к ней. Антон шипит, фырчит и материться, параллельно вякая что-то на инопланетном, и оставляя красную лужу на полу, бежит в спальню. Футболка и шорты летят в кучу грязной одежды в углу, и он остается в одних трусах, которые ещё не успели намокнуть. Кожа внизу живота покраснела и горит всё ещё, но без одежды уже не так интенсивно. Он бросает взгляд в то самое зеркало на дверке шкафа, и видит как его голова наклоняется вбок. Антон наклоняет голову вбок, будто рассматривая отражение, и Арсений бы поежился, если бы мог. В горле вдруг пересыхает, и он не может понять это у его тела, или у него – метафорически. Слишком уже всё смешалось, и отличать порой становится сложно. Антон смотрит как-то непонятно, но от своего-не-своего взгляда мурашки по коже бегают. Так на него не смотрел ещё наверное никто, не просто взглядом раздевающим, а будто в душу залезающим. А главный парадокс в том, что уходить от этого взгляда совсем не хочется, и это озадачивает. Арсений никаких сексуальных порывов в сторону бестелесного друга вроде не ощущал, он то рассматривал его скорее как немного придурошного соседа. Но, чего уж врать, прецеденты были. Антон рассказывал, что хотел бы покурить, и Арсений представлял себе это, как что-то крайне горячее, сам того не контролируя. Антон запрокидывал голову во время смеха, и Арсений засматривался на дёрнувшийся кадык. Да и в конце концов, взгляд тот, когда он целовался в прихожей с Русланом, с головы всё не выходил. Антон же и вправду в его вкусе, почти по всем параметрам. Он высокий, и Арсений может смотреть буквально снизу вверх, что с его метр девяносто случается раз в никогда. Он добрый и забавный, и с его шуток Арсений сыпется постоянно, а чувство юмора для него важно. Не всем же быть снобами. Черты лица у него мягкие и плавные, губы по-девичьи пухлые, а кудряшки могут стать весомой причиной инсульта. Признаться честно, Арсений представлял как было бы приятно запустить в них пальцы. Антон… … ведёт кончиками пальцев по боку, и внизу живота знакомо тянет. Да как это работает то эта хуйня, неужели у него встанет на свое отражение? Или это у Антона встанет? Да ёк-макарёк. — Там, кхм, на верхней полке футболка чистая есть, — хрипит Арсений прерывая тишину, и рука отрывается от кожи, а Антон вдыхает побольше воздуха несколько раз моргая. Футболка ему оказывается великовата, и дотягивает до середины бедра, а шорты искать Антон отказался, плюхнувшись морской звездой на кровать. Хотя скорее морским тюленем или вышеупомянутой рыбой каплей. На несколько минут воцаряется тишина, и Арсений даже жалеет что прервал поползновения коварной (вовсе нет) руки, потому что в паху тянуть не перестало. А от мыслей, что бы эта рука, чисто теоретически, могла вытворять, тянет ещё интенсивнее. Нет, встанет таки у него. Антон будто невзначай укладывает руку на грудь, и пальцы невесомо проходятся по соскам, тоже будто невзначай. И это уже даже не тихий ужас – это громкий пиздец. — Арс, а можно я это… подрочу, — опять невзначай, таким тоном будто я вообще здесь мимо проходила, и это даже немного смешит. Но больше, конечно, возбуждает, и от одной мысли что кто-то (Антон) будет дрочить ему его же рукой, но не в общепринятом значении, член оживает окончательно. Да, это у него встало. Арсению ни чуточку не стыдно, а когда пальцы сосок сжимают, он и вовсе тоненько скулит. — Почему ты спрашиваешь? — загнано как-то, Арсений чувствует как грудь ходит ходуном, и разобрать у кого именно опять не получается. Вопрос не с предъявой, а скорее поощряющий, и он надеется что по его несчастному голосу Антон всё поймет. — Это всё-таки твое тело, я не имею права… — рука, в противовес словам, ползёт ниже. Она оглаживает рёбра, и Арсений ощущает жар сквозь ткань футболки. Касания трепетные и нежные будто, и Арсений не может перестать представлять себе ладони Антона заместо своих. Внутри такой ураган чувств, что пресловутые бабочки и рядом не стояли. Арсений ещё никогда не был настолько беспомощным, от невозможности хоть как-то подвигаться, ощущения выкручиваются на максимум, и каждая эрогенная зона будто горит от простых прикосновений. Арсений и не знал, что он настолько чувствительный. — Всё ты имеешь, — эта фраза будто срывает с Антона предохранители, и Арсений слышит чужой стон своим голосом. До него только сейчас доходит, что Антон чувствует то же самое что и он, вот буквально идентичное, и от этого переёбывает конкретно. Тот вдруг понимает голову, Арсений сразу же жалеет что поставил этот долбаный шкаф напротив кровати, потому что в зеркале видно всё слишком хорошо. Он раскрасневшийся и тяжело дышащий, и Антон видя это в отражении ухмыляется. Он усаживается поудобнее, упираясь спиной в спинку кровати, и раздвигает по-блядски ноги, отчего края футболки задираются. Вид на вставший член в обрамлении чёрных боксеров открывается отличный, и Антон смотрит неотрывно, тягуче проходясь глазами по всему телу. Рука снова ползёт вверх укладываясь на шею, сжимая несильно, и это слишком… слишком. Арсений ничего о себе видно не знает, потому что от лёгкой, почти невесомой, асфиксии кружит голову, и отнюдь не из-за нехватки кислорода. Арсений стон подавить не может, и даже если бы и хотел не пытался бы, потому что Антон от этого усмехается ещё увереннее. Он снова тянется вниз, проходясь по груди ногтями и оставляя белые стремительно краснеющие полосы, и ладонь так хорошо ложится на выпирающую ткань белья. Он мнёт член не залезая под резинку, и запрокидывает голову рвано вдыхая побольше воздуха. Арсений бы толкнулся или хоть потерся пульсирующим органом, но может лишь сгорать внутри от ощущений. В голове крутится лишь набатом орущее: «пиздец, пиздец, пиздец». Хотя это даже больше чем пиздец, но такого слова в русском (даже матерном) ещё не придумали. Огромный пузырь возбуждения трещит по швам, но так и не лопается заветно, потому что Антон отрывается от паха и проходится по внутренней стороне бедра, продолжая гладить кожу, и лишь раззадоривая сильнее. И как он сам только терпит там, если Арсений уже на грани обморока от перевозбуждения. Ни один секс ещё не ощущался так, но это скорее из-за того что Арсений на ощущения не зацикливался настолько, а теперь просто нету выбора. Арсений не может контролировать мысли, которые усердно работают с фантазией на пару, представляя на месте не совсем своей руки Антонову, а ещё его губы, господи прости. От этого становиться настолько хорошо, что уже даже плохо. Рука наконец скользит под резинку трусов, так приятно сжимая член, и Арсений скулит побитой псиной. Антон, немного подумав, стягивает боксеры, отбрасывая их куда-то в сторону, но футболку всё ещё оставляет. Красная головка заинтересовано выглядывает, и он отодвинув крайнюю плоть оглаживает её большим пальцем. Насухо ощущается не очень хорошо. — Там… под подушкой… — буквы отказываются формироваться в слова, но, уже собиравшийся противно облизывать руку Антон, кажется, понимает. Он выуживает почти опустевший тюбик смазки, и вот это уже получше. Ладонь скользит так знакомо и так по-другому одновременно, но без спешки, плавно и мягко. Будто не член гладит, а кота, блядь. Вторая сжимает яички, поглаживая местечко под мошонкой. Арсений уже говорил что скоро лопнет, потому что он кажется уже, и теперь просто летает космическим мусором в стратосфере, дёргаясь от любого прикосновения. А Антон этим нагло пользуется, ещё и усмехается. И как у него только ещё силы есть усмехаться, а не растекаться разжижкой от того, что сам творит. Как же это всё-таки удобно – дрочат одному, а хорошо двоим. Внутри всё переворачивается когда палец скользит чуть ниже и касается колечка мышц. Он кружит снаружи, никак не пытаясь проникнуть внутрь, а рука на члене ускоряется, и по комнате разносится характерный хлюп смазки. Арсений стонет в голос, и Антон подхватывает тут же начиная подмахивать руке. Они уже на пределе и Арсений зажмуривается, потому что выдерживать всё это выше его сил, и Антоновых, кажется, тоже. Оргазм накрывает по меньшей мере лавиной, будто у них тут произошёл секс марафон, а не одинокая дрочка в чужом теле. Арсения дёргает, голова снова начинает гудеть, а по телу проходятся морозные мурашки. Открывать глаза не хочется, а конечности отказываются работать теперь окончательно, но сбоку слышится глухой стук, а потом гора трёхэтажного мата, и приходится отлепиться от кровати. Антон лежит на полу возле тумбочки, почёсывая затылок, а Арсений снова может свое тело ощущать. Надо же, он и не понял как Антон из него вышел (ха). Мир всё ещё кажется немного нереальным, а двигаться становиться странно. Арсений выдыхает успокаивая ходящую ходуном грудь, и Антон вдруг вскакивает на ноги тараща глаза. — Я вспомнил, Арсений, — выглядит он настолько воодушевлённым, каким ещё за их знакомство не был, но всё ещё почёсывает голову в месте где наверняка ударился о тумбочку, когда летел с кровати. Это действие почему-то удивляет, и Арсений хмурится пытаясь связать два плюс два, что после оргазма выходит скудненько, пока Антон не прерывает, — Я не умер, меня прокляли. Я жил здесь раньше, и тут ведьма по соседству была, и я ей… Но договорить ему не дают, потому что Арсений вскакивает с кровати, параллельно вытирая запачканную в сперме руку о простынь, и хватает чужое лицо тут же целуя. Антон ударился, Антон не прошёл сквозь, Антон живой и Арсений таки смог докумекать в чём дело. А вот сам Антон видимо не сразу сообразил, потому что сначала удивлённо замирает и тут же тянется своими ладонями к его лицу в ответ. Он ощупывает будто не веря, таки отвечая на отчаянный поцелуй, и ладони его и вправду тёплые и мягкие. А ещё чертовски потные, но на это плевать потому что губы захватывают язык, посасывая, и Арсений и не думал что так сильно этого хотел. Видно, разумные умозаключения это не его сильная сторона, если за всё это время он откопал нежность к Антону лишь сейчас. Ведь по ощущениям, поцеловать его он хотел ещё со дня встречи. Арсений бы улыбнулся, если бы рот не был занят, а оторваться сейчас кажется чем-то немыслимым. Антон целуется так хорошо, что остается лишь таять одиноким кубиком льда. Это так тягуче, мягко, но одновременно страстно и горячо, а ещё слюняво. Вот очень слюняво, но Арсению нравится, потому что это Антон. — Не ссорься больше с ведьмами. Никогда, — бормочет он в чужие губы, снова прихватывая верхнюю чуть покусывая и сразу же зализывая. Антон свои огромные влажные ладошки опускает ниже, сжимая ткань футболки на талии, а Арсений вспоминает что вообще-то без трусов, но какая уже разница. Одна рука скользит на шею, а вторая зарывается в русые кудряшки пропуская волосы сквозь пальцы. Касаться Антона так приятно, что он не может перестать это делать, но воздуха катастрофически перестает хватать и он отпускает только губы, чтобы вдохнуть во все лёгкие. — Я не ссорился… ну не совсем ссорился, — Антон прижимается лбом к его, так и не отпуская из объятий, и Арсению вдруг так нравится чувствовать себя маленьким, хотя там разницы-то сантиметров десять, не больше. — Я ей отказал, потому что девушки вообще-то не совсем в моем вкусе, а она на свой счет приняла. Обещала что никто меня больше не коснётся и всё такое. Я не поверил. — Женщины они такие, — фыркает Арсений, шутки ради. Он то ничего против представительниц прекрасного пола не имеет, и с ними тоже ничего не имеет, во всех смыслах. — Поэтому они не в моем вкусе. — А кто в твоем вкусе? — он знает как плохо это звучит, но отказать себе в шалости не может. Да и после просмотра пятидесяти серий проводков любви, или как там, кринж в своем привычном понимании затерялся, и в этой квартире больше не появлялся. — Ты, — клишировано плохой подкат, но Арсений сам это начал. И ему на самом деле нравится, поэтому губы снова касаются губ, а сердце трепещет тряпочкой на ветру. А Антон то прав был, никакое он не привидение, хотя это не отменяет того факта, что очаровательное. Как говорится, дикое, но симпатишное. И сказал бы кто-то раньше что в таких дебильных обстоятельствах он найдёт счастье, он бы посмеялся и покрутил пальцем у виска. Сейчас он тоже смеётся, утягивая фырчащего и сопящего (он же говорил) Антона на заляпанную кровать, прерываясь на поцелуи и касается, касается, касается…