Свети, моя звезда, не гасни.

      Глотая приторный английский чай, учтиво уложенный матушкой в сундук, юный капитан вглядывается в криво исписанные потертые бумаги. Рядом покоится тканевая округлая треуголка, обшитая кружевом и с гордо поднятым пером в тулье. В каюте затхло пахнет морской сыростью, хоть корабль и дышит новшеством.        — Капитан! — Боцман — причудливый низкий мужичок с округлым пивным пузом, — заглядывает в щелку меж дверьми. Важно откашлявшись, он говорит, — по курсу пиратская бухта, следует ее обойти, во избежание…        Но договорить ему не дает скрип половиц. Капитан поднимается из-за стола, устремляя взгляд на подопечного. Брови его хмуро опускаются, кидая багровую тень на глаза.       — Я Вас понял, сэр, не стоит объяснений. — Он выставляет вперед облаченную в белую перчатку ладонь. — Требуется сменить курс, значит сменяйте. Схватка в данный момент нам не к чему.        — Вас понял, капитан!        И как только приказ был отдан, белесое туловище парусника повиновалось беспрекословно. Чернильница под силой наклона пересекает стол, скользя по скатерти и оставляя след. Качнувшись, стройная фигура цепляется за балку, ведь недавно благородный аристократ, сейчас путешествующий странник, еще не привык к шаткому полу.        Команда, нанятая в порту, доверия совершенно не вызывала, отталкивая своими пожелтевшими зубами, косыми глазами и разного рода болячками на сгоревших под жарким солнцем телах. И одновременно эти же пункты выделяли их среди остальных — по ним можно было точно сказать сколько опыта добыто в странствиях по морским волнам. И на деле догадки подтвердились, матросы прекрасно чувствовали себя на своем месте. Квартмейстер уверенно отдавал приказы, смешивая грамотную речь с бранными словами. Капитана они слушались лишь для вида, по пьяным вечерам обсуждая неопытность юнца.       «Это путешествие становится невыносимым, когда экипаж спускается в трюм и достает бутылки рома. Из их уст тут же не прекращая льется гадость, вонючая как сгнившая морская тина. И не один раз касается она меня. И что я могу сделать? Поднимут бунт и тогда я точно с пузырями пойду на дно. Нет у меня здесь влияния, только карта и бесконечное желание показать этому миру себя.» — вещал со страниц маленькой книжки элегантный почерк. — «Все узнают, что имя мне — Лорд Валентайн Говард Эдмунд, названный в честь своего благородного отца, что погиб в пучине океана.»        Говард потирает переносицу, его мутит и клонит в сон. Переодевшись в тонкую пижаму, он падает на кровать без сил, тут же забываясь, ускользая из лап реального мира.        Краски сгущаются, воздух тягучий, плотный, забивается в легкие ватой, не позволяя грудной клетке спокойно вздыматься. Что-то давит, пресекая попытки шевелиться, не дает покоя. Капитан раскрывает глаза, как и не спавши, смотрит в темную комнату. Свечи потушены, тишина окутывает мрак. Выбираясь на палубу в накинутом поверх пижамы халате, юноша босыми ногами шлепает по взмокшим доскам, не замечая ничего вокруг.        А заметить бы и не вышло. После душного солнцепека море выдыхает влажный пар, насыщая кислород, а тучи закрывают луну, готовясь вот-вот опрокинуть вес своих слез на странников. Команда не спит, тревожно затаившись по углам. Дальше корабельного носа ничего не видно.        — В чем дело? — Сипит лорд, поднимаясь на капитанский мостик. Даже ступени, казалось, прекратили свой жалобный скрип. — Мы сбились с курса?        — Не, кэп, — Удивительно было, с каким наслаждением в данный момент курил трубку рулевой, стоя подле штурвала. Его громадные, испещренные ссадинами руки уверенно держали деревянные ручки. — С таким морем нам и на дно пойти не долго, а гнездо крысиное тут рядом совсем.        Кивнув, капитан опускает взмокшие ладони на бортовые перила и беглым взглядом утыкается в мутную воду. Волн видно не было и судно не качало. О чем говорит этот мужчина? Но тут, словно от подземного толчка, морская гладь сотрясается. Юноша поднимает голову, до побелевших костяшек впиваясь в дерево.        Рангоуты с опущенными парусами. Хотелось чтобы белыми, но по ним можно сказать только что впитывает кровь эта ткань с особой жадностью. Спекшаяся на солнце, жидкость пожелтела, проплешинами образуя коричневые разводы.        — К-к. — Не в силах вымолвить и слога, капитан не может оторвать глаз. Топчется на месте, его шелковый халат пляшет следом за тряской ног. Набравшись смелости, сметая оторопь, юноша во все горло командным голосом вопит, — Корабль в задней части! Обходит нас по правому борту!       На палубе тут же начинается движение. Каждый знает свое дело, лишь ждут приказа. А капитан, не в силах унять беспокойное сердце, потеряно смотрит на пожилого боцмана. Тот, почуяв страх, отдает четкую команду:       — Поднять паруса, выложить весла! Шевелитесь, болваны! А не то подохните раньше, чем пираты спустят свои крюки! — Он несется вниз, размахивая руками в указательных жестах.        Лорд наблюдает за грязным, потертым судном. Черное дерево грузно седлает волны, подчиняет себе водную стихию. Протяжно скрипит, если не воет, выставляя на показ голодные пасти пушек. Идет почти вплотную, так, что можно увидеть его экипаж. Словно кляксы в белоснежной тетради, укутанные в туман, туда-сюда снуют грозные фигуры. Сосчитать их невозможно. Около полсотни? Нет, премного больше.        — Они будут палить! — Словно озарение спускается на плечи страх. Юноша спешит на палубу, не в силах больше выдерживать давление вражеского корабля. — Заряжай пушки, Ангус! — Он влетает в мужчину, но тут же оказывается оттолкнутым. — Они выставили пушки! Будет бой!        — Может, для тебя это путешествие, не больше чем очередная богатенькая прихоть, но мы все тут хотим жить! Не лезь под руку.       Болью на лице отображается обида. В груди нарастает злость питаемая страхом, коего Говард по сей день еще не испытывал. Первородный ужас, липкий и горький, проникает под кожу, ломая суставы и скручивая в канат мышцы. Тело действует инстинктивно. Руки хватают саблю, а ноги снова несут его вверх, на капитанский мостик. Этот бой он проиграет с честью.        — Немой. — Скрипит позади застывшего юного тела старческий голос. Видавший мир дряхлый кок, сжимая в руках нож, смотрит на капитана не моргая. Встретив молчаливый вопрос, он продолжает. — Гроза Вест-Индии, пожиратель кораблей и его не менее кровожадный хозяин.       Словно ток прошибает тело от его слов, заставляя мгновенно поежиться. Свист сопровождаемый грохотом и треском. Первое ядро пробивает бочину корабля, заставляя судно жалобно заскулить. Лорд не удерживается на ногах, отлетает, скользя по мокрому полу. Лицо тут же осыпает колкими брызгами, глаза застилает соленая пелена морской воды. Не было даже предупреждающего выстрела.        Яростные, торжествующие вопли, гоготание и свист летит вперед пиратов. Их тяжелые сапоги сбивают палубу, толкают выставивших шпаги матросов, а канаты словно безжалостные хлысты наказывают фальшборта. Смертельная схватка накрывает прекрасное судно «Пенелопа», оставляя от бывалого изящества обглоданный каркас.       Лорд скрещивает шпаги, не жалея себя. Металл шипит, коротко взвизгивая, вспышки искр освещают лицо его противника. Измазанное порохом и кровью, оно искривляется в гримасе животной дикости, в ответ лорд ощетинивается, подобно благородной гончей. Бьется браво, повторяя до боли в руках выученные и приобретенные навыки боя, на лету запоминая движения противника. Их пара словно в вальсе кружится по палубе, лавируя меж жадных до крови тел. Юноша скачет, как барашек, минуя препятствия, балансируя по бортику, пока, наконец, не оказывается прижат к центральной мачте. Его шпага отлетает, напоследок блеснув лезвием. Левый бок пронзает болью, тело немеет, в секунду теряя жизненную силу. Он чувствует, как мокнет его одежда от густо сочащегося кровавого сиропа. Стройное тело намертво прибито к мачте острием шпаги.       Только сейчас бывший капитан замечает окружающую атмосферу. По палубе разлита кровь, будто неаккуратная рука опрокинула бочку, а в этой воде купались чьи-то конечности. И несколько плененных тел скиданы в безобразную кучу у борта.        К горлу подступила тошнота, разбавленная горьким вкусом металла. Побитые, но счастливые разбойники вырывали, добивая, из горла выживших предсмертные рыдания.       Пригвоздивший единственного пленника, мужчина отступает. Победный рык и его команда отзывается гомоном. Говард побелевшими пальцами сжимает рукоять, пытаясь освободиться, но лишь держится за нее, будто это поможет облегчить боль. Изрезанный, взмокший, он понимает что сил больше не осталось, и вот-вот сознание его покинет. Взгляд безмолвно следит за размытыми фигурами.       — Йо-хо, безродные псы! Очередная победа на наши души! — Мужчина, чья аура воспламеняла вокруг воздух, вновь обратил сияющие блеском победы глаза на пригвозжденного юнца. Рот растянулся в обольстительном оскале. — А вот и наше сокровище. Капитан нынче призрачного экипажа!       Пираты взорвались плюгавым ржанием.        — Итак, цыпа, — Нож покидает свое укромное пристанище за пазухой пирата и удобно пристраивается подле горла пленника. — Поведай мне, должен ли я тебя убить? Или же сдать на растерзание своим парням? — Взгляд у него острый, точно лезвие, холодный. Знающий, что ему нужно.        А в горле пересохло, дыхание свистит, не позволяя ответить. Руки мужчины, не дрогнув, надавливают сильнее.       — Итак?       — Карта. У-у. — Не удержав жалобного всхлипа, Говард все-таки продолжает, — У меня есть карта. — Он делает последний вздох, роняя голову себе на грудь.       — Не надо тут драматизировать, — Закатив глаза, будто нехотя, капитан оттягивает слипшиеся волосы на затылке, вновь открывая себе светлое лицо.        — Кэп, он кажись и вправду сознание потерял.       — Я понял и без тебя! — Резким движением вырвав свою саблю, он ловит ослабшее тело в свои руки и закидывает на плечо. — Обыскать эту помойку! А потом спалить к чертям собачьим!       Почти оглушающий звон режущей нитью пронзает уши. Веки, разрывая засохшую кровяную корку, распахиваются, приводя в ужас сердце. Говард побито скулит, и было тянет руки, да только спину простреливает боль. Веревки на запястьях живо остужают пыл пленного. Он поджимает ноги, корчась от пробившего нос затхлого запаха. Гнилые деревяшки пола, сквозь которые просачивался морской бриз, отдавали мертвечиной и фекалиями. Холод пронизывал тело, сталкивая зубы друг с другом.        Сколько лорд так пролежал ему было неведомо. От ядреной смеси боли, запахов и воспоминаний, сознание далеко дрейфовало за пределами судна. Люди, недавно пылко обсуждавшие его капитанское начало, глухо бьющие деревянные кружки в очередном тосте и травящие байки сейчас были мертвы. Их стеклянные глаза безобразно всплывали в сознании, осуждали, заунывно причитая о своей бесчестной погибели. Лорд съежился, тело затряслось в лихорадочном беспокойстве. Его жизнь просачивалась грубыми пятнами сквозь грязную ткань ночной рубахи. «Для Вас это всего лишь приключение, прихоть.» — Донеслось до слуха из недр собственной души, заставляя до крови, дабы отрезвить, прикусить губы.        Цоканье пиратских сапог не заставило его очнуться, но прекратить горевать о прошлом. Нутро сжалось в предчувствии чего-то необъяснимо ужасного, что ожидало его в настоящем. Басистые голоса отлетали от потных стен, царапая барабаные перепонки.        — Окатите водой.        Сказано сделано, отчего рану в боку тут же безжалостно обжигает морская соль. Пленник очухивается от собственного вопля. Выдыхая сквозь зубы влагу, его щеки забавно надуваются, что вырывает из груди неизвестного смех.       — Утречка, милорд, солнце уже встало, а вы не на ногах. Какой позор. — Носки старых сапог встают перед глазами и юношу тут же поднимают на ноги. На что он отзывается болезненным стоном. — Тащите за мной.        Солнечный свет, так любимый молодым человеком ранее, сейчас был казнительной мукой. За что Боги его так не возлюбили и сейчас наказывали — вопрос открытый и, как гниющая рана, болезненный.        — Ходить вокруг да около у меня не хватит терпения, — тушку бросают на всеобщее обозрение посреди вылизанной до блеска палубы. — Где карта, дамочка?       Бесчестный пинок поддых не отрезвляет, удушает и заставляет несчастного скрючиться, как креветку на сковороде.        — Нельзя так с гостем, Джони, что за бесчинство? Мы же, все-таки, пираты, а не твари морские. — В голосе слышны нотки иронии, что вызывает у команды бурную реакцию, подтверждающую слова капитана. Но когда названный гость роняет голову на доски, издавая глухой звук, верхняя губа капитана нервно дергается. — Какого хуя вы, псы безродные, не додумались его заштопать? — Обращается голос к команде, но движется он и смотрит неотрывно в сторону только одного.        — А что такое, кэп? Мальчишка без пяти минут мертвец, от него уже тиной воняет. — Истязатель не двигается, с вызовом смотрит в ответ, будто и не боится вовсе. — Выясним где карта и покончим с ним.        Кинжал проносится мимо него, задевая ухо острием. Экипаж смолкает, и морские просторы тоже, затаив дыхание, слушают.        — Молчи, Джони, не то тиной вонять будет уже от тебя. — Джони строится, сразу усмиряя пыл. Стихает. — Отмыть мальчишку. Рану залатать.       Капитан движется к своей каюте, сцепив руки в замок за спиной. Словно желая договорить, он тормозит и смотрит себе за спину через плечо.        — Гил, Роб, под руки салагу и.        — Нет, Джони, ты один. — И не терпя возражений широкая спина, облаченная в кожаный плащ, скрывается за крепкой дверью каюты.        Следующее пробуждение оказывается менее болезненным. Говард без особых усилий открывает глаза, рана, кажется, покрылась коркой и болью отдавала только при движении. Юноша осматривает каморку. Пара ящиков, на стене висят какие-то тряпки, а по полу клочками мечется пыль. Босые ноги свешиваются вниз с хлюпкой койки — деревянный каркас, тонкий матрас и ничего более.        Дверь оказывается открытой и, не задумываясь о последствиях, Говард без колебаний покинул душное помещение. Коридор оказался коротким, его он преодолел в пару шагов. Потом просторный кубрик, увешанный гамаками. Запах тины и смолы, подтаявшей на солнце. У тенистых каркасов расположились ящики, очевидно, с наживой и продуктами. А вдали, у самого носа, скрытый перегородкой, покоился камбуз. Трюм был пуст.        Выглядывая из открытого люка, лорд морщится от боли — карабкание по лестнице далось с трудом, а солнце после мрака слепило хуже ядреного рома. Пленник, скрипя зубами, взошел на палубу, и на удивление не был предан вниманию пиратов. Жизнь на борту кипела во всю. Кровавые паруса надувались, наслаждаясь строптивым потоком ветра. Судно довольно кряхтело, подбадривая потных трудяг. Губы их иссохли, потрескались, а с лица стекали тонкие струйки морской благодати. Тем не менее, у них еще хватало сил на короткие переговоры и брань.        Говард, вновь сгибаясь от пульсирующей волны боли, побрел дальше, не отрывая глаз от капитанской каюты. Цель была уже близка, как его резко одернула облаченная в черную кожу рука. Уподобленные морской глубине глаза смотрели на него также холодно, вызывая жестокое желание скулить и молить о пощаде. Избитый, побежденный всухую, он был жалок до чертиков, что плясали на плечах его похитителя. «Нет, я сражался до последнего, ровно как и моя команда, упокой океан их души.» После отрезвляющей мысли, юноша гордо вздернул подбородок и поднял глаза на пирата. В ответ его брови дернулись, а губы чуть надломились в улыбке.        — Смотрю, Вы уже очнулись. Рад видеть. — Снисходительно молвит капитан. Его голос, когда не был накален сокрушающей яростью, звучал слишком приятно, усыпляя бдительность, обольщая. — И добро пожаловать на борт моего судна.        — Не к чему любезничать, сэр. Что Вам от меня надо? — Собственный же голос, не смотря на бравый настрой, звучал не так учтиво, чтобы не вызывать раздражение у собеседника. Присущая голубой крови надменность иногда проскальзывала, оставаясь незамеченной своим хозяином.        — Надо? — Пират сделал вид, что задумался, но, будто потеряв к своему собеседнику всякий интерес, обернулся к палубе. Сбитый с толку, лорд сделал шаг вперед и увидел совсем чужое этому лицу сожаление. Выглядело настолько неправдоподобно, что хотелось ущипнуть себя за руку и проверить явь это или сон. — Что вы выберите? Трап, пулю или плен?        Вопрос застал врасплох, внутренние органы скрутились в петлю, как будто на что-то намекая. Если этот человек и вправду был капитаном небезызвестного в морском мире судна «Немой», то ожидать от плена можно любые пытки. Если сравнить со вчерашним днем, то таким образом будет проходить каждый осознанный день.        В голове тут же, как по команде, всплыли образы погибших моряков. Их ни в чем не повинные души были зверски истерзаны, кости раздроблены, а плоть смешалась с обгоревшими досками потонувшего корабля. Сердце выдавило писк и сжалось в миниатюрный морской камешек, излизанный волнами. Несправедливость, что настигла их, связала разум якорной цепью.        — Лучше сгинуть, чем унижаться перед вами на коленях! — В сердцах воскликнул юноша, и тут же его рот накрыла крупная ладонь. Как опрометчиво было на что-то рассчитывать, уж тем более на яркое выражение собственных чувств.        — Не ори, а то хуже корабельной пушки. Вот вместо нее и будешь задницей ядра принимать. — Шипит капитан, но тут же разбивает накал. Юноша оказывается втиснут в капитанскую каюту.        Массивный стол, заваленный бумагами, покрытыми тонким слоем пыли, и окна, будто являясь рисунком детской неопытной руки, составлены из разноцветных витражных кубиков, занавешены рваными тюлями и тяжелыми шторами — самые яркие, бросающиеся в глаза элементы. А пламя свеч, тенями ласкающее подробную карту на стене, лениво поливало пол воском.        Говарду такое не по душе, он, все еще задушенный испугом, хватается за свежую рану и корчится в муках. Капитан загораживает своей широкой грудью вид на каюту, тянет руки к ране, забираясь под тонкую ткань холодными перчатками. Говард дергается, пугливо съеживаясь, хватается за чужие запястья. Хочет ускользнуть.        — От тебя мне была нужна только карта, а на твоей посудине ее не оказалось. Стало быть, — Его тяжелый взгляд сверкнул золотой монеткой, — У тебя ее тоже не имеется, под такой то одежкой ты и наготу скрыть не в силах.        Говард всенепременно бы оскорбился, будь он в состоянии. Боль была настолько невыносимо жгучей, отравляя разум, что грудную клетку сдавил спазм. Кажется, он забыл как дышать и сейчас открывал безмолвно рот, словно выброшенная на берег рыбешка. Лоб покрылся испариной, из уголков глаз засочились слезы.        — Это выводит меня из себя. — Выдыхает пират, прикладывая ладонь к боку юноши, благо крови было мало, видно, из-за шока. Тяжесть тут же отступила, кожу обожгло холодом и лорд почувствовал, как рана стягивается, а разум очищается. — Где карта?        От облегчения Говард ощутил себя просветленным, даже капелька счастья, казалось, сладкой карамелью коснулась кончика языка. Потому он не сразу понял суть вопроса. Что только что произошло? Каким образом бесчестный пират залечил его рану одним лишь прикосновением?        — Что вы сделали? — Обращается юноша к мужчине, поднимая голову. — Вы ведьма?        Справедливый вопрос, слетевший с тонких губ, рассмешил капитана. Он надавил большим пальцем на еще недавно угрожающую жизни пленника рану.        — Я задал вам вопрос.        Безмолвно перетерпев порыв выдать свою тайну, юноша пытается оторвать от себя его руки. Бьется из последних сил, но капитан — большой и безмерно сильный — только крепче держит его в путах своей паутины.        — Можете меня убить, но я ничего. — Глубокий вдох и резкий выдох. — Ничего! Вам, жалким пиратам, не выложу! — Голос трещит, как натянутый канат, готовый разорваться.        Хлесткая пощечина опускается на его щеку. Обжигающе унизительная, но она приводит в чувства.        — Кто сказал, что я тебя убью? Смерть нужно заслужить. — Мужчина опускает свои руки, буквально скидывая лорда на деревянный пол. — Отдадим тебя в бордель, будем получать процент ежемесячно. Там, скорее всего, ты будешь ни раз взят насильно, заболеешь чем-нибудь и подохнешь.        — Даже это меня не страшит, больше терять нечего! — Безуспешно Говард пытается подняться, но внеочередной раз лишь обрушивается на пол. — Вы растерзали мою команду, отняли честь и теперь я лишь… лишь! Да я не знаю даже кто я теперь!        В словах самоотверженного юноши, что молодцом держался в бою и после проигрыша не опускал голову в воду, прослеживалась слишком старческая для его годов горечь. Зато тряска рук, отчаянно дравших древесину, выдавала его с потрохами. Капитан опускается подле него, скрипя сапогами.       — Что ты, звездочка, пугливый и беззащитный, а кусаешься. Я же тебе ничего не сделал. — Пальцы путаются в густой соломе волос, убирая строптивую прядку с лица.        — Вы меня проткнули, пригвоздив к мачте. А потом еще и угрожали. — Ответил юноша и черные его глаза в осуждающем прищуре уставились на пирата. Тот в свою очередь отвел взгляд, закусил щеку изнутри, но сложно было поверить, что ему неловко.        — То было недоразумение. Давайте мы с Вами, лорд, заключим сделку.        Ставшие подозрительно кроткими и учтивыми прикосновения разбойника к потерявшему краски лицу испытывали сердце лорда на прочность. Потому он вжимается в твердую поверхность, желая стать частью корабля и избежать позора.        — Не стоит меня пужаться, я лишь скромный капитан. А ты моя путеводная звездочка. — Лицо его слишком интимно приблизилось. Можно было бы рассмотреть каждую трещинку и морщинку на коже, но их не было. Словно владелец не способен стареть, заколдованный неизвестными силами. — Условия сделки таковы, что Вы станете частью моей команды. Мы проплывем весь путь, что проложен на карте. А то, что получим в конце, разделим равноценно.        Никак не состыковаться было его словам с прошедшими событиями ночи. Но лесть, текущая из уст явно бывалого искусителя и распутника, определенно завораживала плененный болью разум.       — Как я могу доверять Вашей подлой роже? — Расстояние между двумя капитанами стало уже непозволительно ничтожно, оттого Говард упирается в массивные плечи и пытается оттолкнуть. — Что Вы вообще себе позволяете?       — Это на случай, если ты согласишься. Давай, Говард. — Собственное имя из его уст упоительной мелодией растеклось по воздуху. — У тебя все равно нет иных шансов. Нужно лишь скрепить наш договор.        Точно не человеческое существо, призрачный образ, видимый только молодому лорду, этот человек сейчас казался вариантом куда лучше, чем смерть. Вымученная слеза проложила свой путь по носогубной складке и скрылась меж алых губ.       — Вы мне омерзительны, сэр.        — Но я не стою Ваших слез, милорд.        Не столь гадким оказался поцелуй, скрепляющий две души в дьявольском договоре. Капитан лишь подался вперед, встречаясь с губами своего пленного и замер. Говард зажмуривается с такой силой, что в темноте начинают светиться разноцветные дуги. И только одно вертится в голове: «Быстрее бы все закончилось.» Но этот обманщик, греховный соблазнитель. Не дает даже вдоха сделать!       Мужчина не думает отстраняться. Точнее, не думает совсем. Разум его заполоняет штиль, на душе становится светло и тепло, как если бы он сейчас лежал голышом на берегу под пальмой и потягивал из кокоса сок. От лорда все еще слабо пахло цветочным мылом, а губы его были такими сладкими и мягкими, не смотря на металлический привкус. Такого в жизни прожженного пирата еще не случалось. Руки сами тянутся вперед, обхватывая теплого и мягкого юношу, пока он совсем не обмякает в его объятиях, становится крохотной птичкой. Так и заманивает воспользоваться, переломать крылья свободы.        — Хватит! — Командный голос, граничащий с истерикой, доносится откуда-то снизу. Капитан уже и не заметил, как принялся стягивать с молодого человека тонкую ночную рубаху. Открытая шея подставилась под острые акульи зубы. Говард с нескрываемым ужасом смотрит в налитые кровью глаза, прикрывая свое оголенное тело руками.        — Приношу свои извинения. Не рассчитал. — Пират в миг сделался растерянным, как если бы сам не ожидал от себя такой жадности до прикосновений. Он кашлянул в кулак, поднялся на ноги и потянул следом за собой своего «гостя». — Так где, говорите, карта…