epilogue.
— А он меня люби-ит! — довольно завывает Антон, танцуя вальс с маленькой исскуственной ёлкой… Дима чихает, но тот слишком увлечён, чтобы высказать всё, что он думает. …которой он по протоколу должен приклееть игрушки и звезду на макушку. Но Антону всё равно, ведь каждое ча-ча-раз прикольно обозначается радостным звовнов зелёных черевичков. — Всех нас! — хором соглашаются все эльфы Лапландии. И, кстати, это правда. Разумеется, мистер Санта не может любить кого-то больше Антона (иначе Антон подсыпет ему в чай пердящей пыльцы), но за три года их отношений Арсений проникся. И эльфами, и праздничной суетой. Конечно, он всё тот же бурчащий дед, но Антон же знает, что в глубине души ему всё это нравится. А, возможно, Арсений в заложниках. Но вы никогда не узнаете. — Вот значит как, Антон, — трагично вздыхает роднющий голос рядом — Арсений пришёл секунду назад, а щёки уже болят от улыбки. — Я к вам и так, и этак, а вы с ёлкой танцуете… Рядом раздаётся громкий чих. Упс... — Голубки, я всё понимаю, но блять! Я тут занят, не мешайте своими ёлками! — по-гномьи гарчит Дима. Антон с Арсением переглядываются, беззвучно смеются и договариваются уйти. Антон на пол аккуратно ставит исскуственную ёл… Дима предупреждающе стреляет глазами, поэтому ставит партнёршу для вальса и смывается, пока не убили. Отойдя на приличное расстояние, Арсений задумчиво спрашивает: — А почему Дима не чихает, когда сам говорит слово… — Не испытывайте судьбу, — перебивает Антон. — Насколько я знаю, у него аллергия только на чужие мысли и слова, свои организмом не считываются… Пиздец, да? — Да, — уверенно соглашается Арсений. Антон смотрит на него и залипает на его потрясающий профиль — жаль снизу плохо видно. — А я вообще за тобой и шёл… — Может, «за вами»? — хихикает Антон. Они перешли на «ты» примерно через месяц отношений — было сложно отвыкать, но оба справились. А в каждое Рождество просыпается необъяснимая тяга поностальгировать и опять тянет «выкать». — За вами шёл, — по-доброму закатывает глаза Санта, — чтобы вы мне помогли. Помните, вечером у нас костюмированная вечеринка в честь Рождества? — Да-а, — мечтательно тянет Антон, облизываясь, как кот от сметаны. — И мы договорились быть Дедом Морозом со Снегурочкой! — Настоящая Снега, если узнает, в таком ахуе будет, — вздыхает Арсений, а Антона прорывает на смех. — Короче, Снегурка моя, мне костюм пришёл, и я хотел бы, чтобы ты… Извините, вы сказали ваше неподкупное мнение. — Всегда к вашим услугам, — подмигивает Антон и откуда-то просыпается необъяснимая волна нежности к этому человеку. — Санта мой, поднимите меня, хочу целоваться. Санта улыбается и двумя руками подхватывает Антона в воздух — они делают так часто, но всё ещё непривычно, что для кого-то такая шпала эльфийская, как Антон, может ощущаться легче снежинки. Оказавшись на одном уровне с чужим лицом, Антон залипает на глаза, пусть уже знает их настолько хорошо, что сможет нарисовать их космограмму с закрытыми глазами. Быстро чмокнув в большой нос-кнопку, он прижимается к сладким губам. Судя по вкусу, Арсений недавно пил горячий шоколад. Они стоят посреди цеха и долго-долго целуются, пока сзади кто-то из эльфов шепчется и пускает новые сплетни. Странно, что они не успокоились за три года. *** — Арсений, ты долго там? — скучающе скулит Антон. Он сидит на кровати в их спальне, по-детски болтая ножками. Арсову спальню они считают общей чуть больше года — с того момента, как Антон взбесился и перенёс все свои вещи с фразой «теперь я живу тут, ничего не знаю». Ну а что? Они встречаются? Встречаются. Почему Антон должен был сам страдать в малюсенькой эльфийской кровати, если есть большая человеческая? Тем более с живой подушкой-обнимашкой! Всё честно. — Арсени-и-ий! — громче кричит тот, ведь на прошлый вопрос ответ так и не пришёл. Чтоб вы знали, Арсений обещал быстро переодеться и вернуться. Прошло порядком пятнадцати минут, и где же его праздничный дед? — Антон, мне немного неловко, — тихонько говорит человек за дверью. Антон бы даже не услышал, если бы не шикарно-работающие заостренные уши. Он фыркает и сам идёт отворять дверь, а то ждать придётся вечно. Оказавшись в гардеробной, он видит спину, облаченную красной тканью с вышитыми снежинками. Уже выглядит потрясающе, но интерес берёт своё и он мягко просит своего парня повернуться к нему. Арсений повинуется, и перед ним оказывается Санта. Самый настоящий Санта из всех, которых он когда-либо видел, без приставки «недо» или других глупостей. Белая кудрявая борода выглядят так хорошо и реалистично, словно она вовсе не накладная. На голове шапка с большой белой оббивкой снизу. На светлом фоне розоватые щечки и красный нос выглядят так красиво, мило, замечательно, шикарно, ещё хочется добавить «вкусно» и кучу других положительных прилагательных. Арсений ведь невозможный во всём этом, такой хороший и уютный, так бы и затискать. А кто, собственно, его останавливает? Антон подходит ближе и по пути цепляет с собой стул — они часто пригождаются, поэтому Антон давно их расставил по всему пространству. Ставит стул возле самого красивого Деда Мороза в мире, кряхтя, залезает на него, и они оказываются аккурат лицом к лицу. Антон пару секунд завороженно разглядывает как длинные ресницы подчеркивают глубину глаз, а потом засматриваются на тонкие губы, обрамлённые усами с бородой. — Какой же вы потрясающий, Дед Мороз, — шепчет и впечатывается своими губами в чужие. Борода щекочит щёки, усы лезут в ноздри, но это даже приятно. Они неспешно целуются, а в какой-то момент Арсений отстраняется и просит излюбленное: — Дай язык. Антон краснеет, но послушно высовывает — теперь Арсений его нетороптиво посасывает. Воздух выбивает из лёгких, как будто впервые. Они практиковали это много раз, но каждый раз так хорошо, что аж плохо. Держаться на ногах становиться сложнее, колени косит, и Антон сжимает мягкую шубу до белых костяшек. — Дедушка Мороз, — постанывает он, вынужденно убирая язык от таких нужных ласк, — теперь я хочу вас. Это как в песне: «Да, Дед Мороз, засади!» Арсений тепло смеётся — так, как поют колокольчики, так, как умеет только он. — Снегурочка, и я вас хочу, — с смущенной улыбкой сообщает он. — До вечеринки у нас три часа, если не ошибаюсь? — Всё верно, дедушка, — как можно сексуальнее пытается сказать Антон, но это лишь вызывает новый приступ смеха. — Это новая версия «папочки» для совсем чокнутых? — уточняет Арсений. — Да, специально для вас, — фыркает тот, и большие руки сразу же начинают его щекотать. — Нечестно, я маленький и беззащитный! — в перерывах с припадочным смехом кричит Антон, но дедушке всё равно. А если он со стула грохнется, разобьёт голову, Арсений не сможет честно признаться миру в содеянном и отдаст его тело гномам, те будут изощеренно использовать его мертвое тело, а Антон наблюдать за этим с эльфийского рая, и… И его подхватывают на руки, видимо, неся в спальню. *** На вечеринку они приходят с дясятиминутным опозданием, и оба помятые и красные, словно дешёвая икра с красителем. Не из-за того, о чём вы все подумали! Дело в том, что Антон начал одеваться впритык к началу, и всеми изощеренными способами они пытались натянуть на его ноги колготки. Как только он не выгибался ради этого, кошмар. Почему Антон не надел их раньше? Ну… До этого они занимались именно тем, о чем вы все подумали. И там натягивали уже Антона, и выгибался он в совсем других обстоятельствах. — Где были? — подбегает к ним маленькая сверкающая ёлочка — только после Антон узнаёт в ней Нику. А ещё спустя время он замечает её — внимание! — невесту, в таком же костюме ёлки. — Да так, дела были, — пространно отвечает он. — Кстати, классные ёлочные костюмы! Рядом проходящий мандарин чихает — тут даже гадать не нужно, кто за ним скрывается. А идёт Дима за ручку с кем-то в костюме граната — точно Катя, ведь даже отсюда слышно как та поёт «ол ай вонт фор Кристмас». За барной стойкой Антон взглядом находит Иру, довольно пьющую шампанское — кажется, та в наряде снежинки. Интересно, считается ли это жёлтым снегом, учитывая цвет шампанского и её крашенные в тёплый блонд волосы… Кхм. Продолжая скользить по залу взглядом, он находит Матвиенко с ободком-рогами оленя. Вокруг него кружатся множество дам, явно заигрывая. Что ж, у него всё стабильно. Следом, между незнакомых лиц, он наконец находит Оксану: та нарядилась в морковку, а рядом с ней стоит гигантский по сравнению с ней снеговик — это тот самый Лёша. Они до сих пор вместе, и Антону приятно осознавать, что он помог начать их историю. Вскоре он видит, как снеговик-Лёша достаёт какую-то коробку из-под ведра на голове, а Оксана начинает медленно её распаковывать. И тут Антон кое-что вспоминает. — Кстати, Дедушка Мороз, — оборачивается он к Арсению, — мы же так и не подарили друг другу подарки на Рождество! — Хо-хо-хо, — специально переигрывает тот, — ты мой главный подарок! — Тьфу на тебя. Зачем я тогда бокс с уходовыми кремами так долго искал? — Правда? — загорается Арсений, чуть ли не слезу пуская. — Ты самый лучший эльф во всей Лапландии, — говорит так искренне, что щемит сердце. — Я вообще-то не эльф, а Снегурочка! — заявляет Антон и показушно крутится, чтобы в танце голубая юбочка красиво поднялась. — А ты что мне приготовил, дедушка? — наконец перестав косплеить юлу, с предвкушением спрашивает Антон. — А я тебе… — улыбается Санта и подхватывает его на руки. Когда-то Антон от таких неожиданных трюков словит инфаркт, но, спасибо, не сегодня. — Мы поедем на курорт в тёплые страны, — шепчет он в ухо, а Антону кажется, что ему послышалось. — Ты это серьёзно? — Абсолютно, давно пора показать тебе мир без снега. — Я тебя обожа-аю, — пищит он и опять лезет целоваться: возможно, со стороны кажется странным, что маленькая Снегурочка целует Деда Мороза, но хорошо, что Антону похуй на мнение со стороны. Пусть мораль останется именно такой: что есть любовь и рождественские чудеса, просто иногда нужно взглянуть на мир немного с другой стороны. А ещё, конечно, пора забить хуй на других и целовать своего Санту тогда, когда заблагорассудится.Часть 1
25 декабря 2023 г. в 01:55
— Да он меня ненавидит! — злостно восклицает Антон, стуча по полу зелёными черевичками — маленькие бубенцы мелодично звенят.
— Всех нас! — хором соглашаются, кажется, абсолютно все эльфы в Лапландии.
Антон рычит ещё более зло, ведь, несмотря ни на что, он тут один с таким поганым настроем, а всем остальным, видите ли, весело! Ну да, были бы они счастливые, если бы Санта каждый час подходил к ним и прикапывался ко, буквально, всему! То работает медленно, то подарок криво упаковал, то, блять, волосы не так торчат! Это к его работе вообще каким Крампусом относится?!
Хотя нет, с Сантой у него разногласий никогда не было — он хороший мужик, позитивный. Но когда тот, три года назад, вышел на пенсию, и пришёл его внук по линии святого духа — Арсений, чёрт побери, Сергеевич, вот тогда начались проблемы! Этот Арсений не только не унаследовал доброжелательности своего деда (или кто там ему Санта), он ещё до дрожи ненавидит всю эту праздничную суету! А его, блять, работа полностью связана с Новым годом!
И Антона он ненавидит — сам Антон хуй клал, почему именно его. Ведь он такой же эльф, как остальные — может, чуть более неуклюжий и немного выше остальных, но эльф же! Магическое существо, которое заслуживает уважения, а не… Арсения.
Кстати, у этого Арсения очень специфические наказания. Один месяц Антон каждое утро носил ему кофе (за то, что у целой партии детских машинок откуда-то появилось пятое колесо), один раз Антон по всей Лапландии искал крем для чувствительной кожи (а ведь Антон лишь пошутил про то, что у Арсения нос краснее, чем у Рудольфа, и тогда это было в тему), а еще раз… Всего один раз… Антон делал Арсению массаж ног. И Антон пытается забыть об этом на протяжении года, но… Почему-то не выходит.
Перед глазами до сих пор эта картина: гигантская нога, от которой несёт пóтом и корицей, тазик с горячей водой, он сам, стоящий в позе собачки, потому что эту ногу ещё вывернись, чтобы помыть, и… тихие, но врезавшиеся в память мычания-стоны сверху.
Это было ужасно — и страшно, и непонятно, и Антон даже не понял, за что его так наказывают. Но против воли Санты — пусть тот и Арсений — не попрёшь.
— Пиздец, — вздыхает Антон, лепя очередной бантик на упаковочную бумагу.
— Тох, нельзя унывать, потому что… Новы-ый год к нам мчится, ско-оро всё случится… — радостно напевает Дима, но радости это приносит столько же, сколько и фраза «А в Африке дети вообще голодают». То есть угнетает сильнее факта, что Дед Мороз всё же существует, но он — та ещё сука. Если бы Антон был ребёнком, ему было бы очень обидно. Ладно, это ложь, ему и так очень обидно. И непонятно, Антон всё ещё дитя в памперсе или факт действительно настолько угнетающий.
— Димас, а давай…
— Нет, работу за двоих я выполнять не буду, я эльф, а не бессмертный, — будто читает мысли Дима, на что Антон раздраженно фырчит. — Ну, если бы ты был Катей или, не знаю, Серёжей — я бы согласился. Но когда ты Антон, и твой любимый проверяет твою работу на каждый джингл-тик часов — я пас. Спалят же.
— Во-первых, твоё положение в постели меня не интересует. — На это Дима по-доброму смеётся. — А, во-вторых, нас не спалят, Арс же не Гитлер, да и мы не евреи…
— Фу-фу-фу, — перебивает Дима — и тут его уже передёргивает. — Ужасная шутка, отвратительная и не смешная. Тебе рассказать, как всё происходило в те времена?
— Но ведь когда Ника так шутит…
— Она еврейка.
— Но…
— Антон, мир — несправедлив, а через минуту семь ноль-ноль, поэтому работай усерднее. В противном случае твой любимый подарит тебе ошейник.
— Перестань называть его моим любимым, — бурчит Антон, но заостренные эльфийские ушки заметно краснеют.
— А против ошейника ты ничего не имеешь? — хмыкает Дима, паралельно раскрашивая набор карандашей в разные цвета.
— Димас, я тебе карандаши эти знаешь куда…
Фразу заглушает громкое «джингл белс, длингл белс, джингл ол зе вэй» — часы сообщили, что минул очередной час. В этом году вместо простых колоколов поставили это — может, для поддерживания новогоднего репертуара, а, может, чтобы эльфы соблюдали девиз «вперёд и с песней».
— Антон, если хотите сувать что-то в зад, то знайте — для этих целей есть специальные агрегаты. — Властный тон издаётся позади, медленно перекатываясь в зону над головой, — опасно, но слышно, что у Арсения неожиданно хорошее настроение. Но это не радует, ведь чисто из-за факта его присутствия у Антона руки заводятся лихорадкой и трясутся так, что ткнуть липким бантом в коробку выходит только с шестого раза. Масла в огонь подливает то, что Арсений всё время его жалких попыток молча смотрит и никуда не отходит — Антон делает ставку, что он закатил глаза раз так… ну, десять точно.
Когда Антон начинает страдать со следующим бантом, и в этот раз всё становится хуже (уже одиннадцатый промах подряд), он чувствует, как его пальцы обвивает холодная, большая рука, которая как красный свет светофора останавливает всё движение. Рука такая сильная и уверенная, что Антонов тремор подкоряется и уходит в отставку — на смену прилетает сбитое дыхание и потеющий лоб. А когда у Антона потеет лоб, он начинает пахнуть елью.
Рядом разносится громкий чих (у Димы аллергия на всё хвойное), поэтому Арсений кидает «будь здоров» прямо над ухом и в следующую секунду идеально лепит красный бант с помощью эльфийской руки. После как ни в чем не бывало уходит с сухим напутствием «продолжайте».
— Отстой. — Антон хотел сказать это раздраженно, но сам слышит в своём голосе ненужное придыхание, как у влюблённой девушки, которая пять лет подряд слала в Лапландию письмо «Подарите мне кого-нибудь из Би-Ти-Эс» и наконец, на шестой год, обнаружила под ёлкой Чонгука.
Дима опять чихает — кажется, его организм реагирует даже на хвойные мысли. Или Антон продолжает потеть — пока непонятно.
— Хватить думать о ёлках, — бурчит Дима.
— Понял, — Антон кивает. Всё-таки, чужие мысли вызывают у Димы приступы аллергии. Ну и бред.
Хотя можно будет мстить другу за какую-то чепуху, мысленно повторяя все известные ему деревья. Ну ёлка там, сосна, пихта, кипарис, секвойя ещё есть…
Рядом раздаётся пять коротких чихов подряд и злостное пыхтение.
— Я сказал хватит! — негодует Дима, рукавом свитера вытирая капли слюны с лица.
— Понял, — повторяется Антон и чуть веселеет. Даже бантики начинают клеиться нормально, но…
Он случайно натыкается на сверлящий взгляд снежных глаз. Тремор возвращается, Антон случайно попадает бантом на движущуюся ленту — цветастая коробка ускользает без украшения, а Арсений дёргает уголком рта и тоже ускользает, прячась за поворотом.
Антон откидывает голову, натыкаясь взглядом на деревянный потолок, украшенный мишурой, и завывает:
— Он меня ненавиди-и-ит!
— Всех нас! — сразу отзываются эльфы.
Кажется, до Нового года ему не протянуть.
***
Жизнь быстра и скоротечна, а водка рядом — безупречна.
С такой философией Антон наливает себе четвертую рюмку подряд и ржёт, оголяя зубы, — Матвиенко пошутил, и все смеются, поэтому Антон как-бы с ними. Но, честно говоря, прикол он не расслышал, да и вообще в голове его туманы-маны… Ты же знаешь, что я упрямый… И пусть говорили все…
— Вот это тебя разнесло, приятель, — сочувственно бросает женский, скорее всего, голос — рассудок помутнел, различать звуки сложно, мир будто отделяется толстым стеклом. А виной того туманы-маны. Утекла любовь из карманов… — Дим, он всегда так? — пихая этого самого Диму в бок, спрашивает Ира (она подсаживается к ним за столик, и Антон с трудом узнает её по необычно острым ушам и пухлым губошлёпкам).
— Не, смотря насколько его кроет.
— И от чего эта степень зависит? — Ира пытливо пододвигает стул к Диме, а тот зыркает на неё не то, что раздраженно, но заебанно точно — по крайней мере так кажется поплывшему рассудку Антона.
— Если он скажет, что Попов его ненавидит, всего один раз, то всё в норме, как и должно быть. Если больше трёх — Тоха уже прикладывается к бутылке. А если вообще ни разу не скажет, то ещё больше прикладывается. Реверсивная психология.
Ира присвистывает слишком громко — голова начинает трещать. Антон впихивает в рот первую попавшуюся закуску, которая оказывается противным имбирным сыром, (его любят только эльфы-извращенцы) и теперь в придачу тянет блевать.
— Я отойду, — Антон, действительно чувствуя рвотные позывы, аккуратно встаёт. Первое время держится за опору, называемую столом, но потом приходиться её отпустить — не тащить же в сральню целый стол, вы чё. Это даже тупее фильма «Ёлки».
Рядом раздаётся чих, и Антон быстренько (ну, насколько позволяет опьянение) ускользает, чтобы Дима ничего не понял и в знак благодарности не всунул ему в задницу свечку, которая для новогодней атмосферы будет пахнуть елью.
Второй чих — это уже серьёзно, поэтому Антон ускоряется ещё сильнее. Это сложно, потому что ноги шатаются, как матросы на палубе. Только матросы должны убирать, а Антон чувствует, как скоро изговнит (изрыгает?) всё вокруг. И как по щучьему велению спазмы усиливаются, и он чуть не роняет блевотню на пол. Очистить желудок нужно в срочном порядке, это кажется единственным важным делом, смыслом всего сущего (и срущего).
Из Антона идущий к реке никакой, но вот бегущий к унитазу отменный — он так увлекается, что, не заметив, натыкается в уборной на что-то большое и упругое. Он отходит немного, рукой зажимая рот и нос, чтобы не выпустить вулкан раньше времени, и… ебать.
Перед глазами плывёт, двоится, но не узнать начальника — точнее начальников — невозможно. Два Арсения Сергеевича укоризненно поднимают бровь. То есть две брови, у каждого свою. Но Антон не раздумывает об этом, а толкает высокую тушу в бок и прижимается к белому другу, даже не закрыв кабинку. Пока из него рвётся радуга (рвота зелёная, как у людей, но из-за особенностей эльфийского кишечника можно разглядеть цветные разводы), сзади громким эхом раздаются шаги.
— Пьёте в свой рабочий день, Антон? — Арсений говорит это нахально, властно, раздражающе. Он даже не пытается скрыть в голосе тотальное обесценивание Антона, как личности, — но этот говор, простите духи Нового года, заводит. В мыслях вспышками появляются моменты порно из раздела «санта/эльф» — вот эльф встаёт рядом с большой розоватой головкой, вот он упорно (простите за каламбур) облизывает её, пока та не начнёт сверкать, как карамельная трость. Вот эльф берёт в рот, но член слишком большой — даже треть еле вмещается; на преданных глазах выступают слёзы. Санта шире расставляет ноги, декоративной лентой обвязывает тонкую эльфийскую шею, слегка душит…
Конечно, это всё из-за градуса в крови. Трезвому Антону этот жанр не нравится, он смотрит такое из-за черезчур маленького выбора в разделе «эльф/эльф». К тому же, ситуация выше максимально нереалистична, эльфы же не настолько меньше людей. Среднестатистический член наверняка спокойно поместится в их рту, но Антон, конечно же, не пробовал.
А, может…
— И разнесло ж вас, господи… — вздыхает сзади Арсений и, судя по звукам, опирается об косяк. — Вы, эльфы, каждый день так веселитесь? — говорит он с нескрываемым отвращением, словно Антон — самое грязное создание из всех когда-либо существовавших.
Только сейчас Антон, думая о слове «грязный», представляет не себя-бомжа в ванне помоев, а себя-грязную-шлюшку, которая сидит полуголая на горе подарков и быстрыми движениями дрочит Санте, пока тот низко стонет и…
И пора срочно поменять жанр просматриваемого порно или исключить его вовсе — оно плохо на Антона влияет.
— Антон, как вы, уже кончили? — вздыхает Арсений, а Антон настороженно застывает.
— Из-звините, что вы имеете в виду?
— Я спросил, вышли ли из вас эти противные выделения, — хмыкает он, а у Антона краснеет кажется-нахуй-всё. Антон что, такой палевный? Он что-то сказал вслух, как Арсений понял?
— Я не…
Его прерывает звонкий смех — Антон впервые слышит, как Арсений смеётся.
— Я про то, закончили ли вы блевать, эльф озабоченный, — со смешком объясняет Арсений, а эльф озабоченный ловит порцию добротного кринжа за себя же.
М-да, «кринжа»… Кроме порно, нужно исключить из просматриваемого материала тик ток — новомодные слова эльфа не красят. Вообще всё, что Антон делает в интернете, его не красит. Интернет плохо на Антона влияет, и Антон на интернет тоже.
— Антон, дальше справитесь? — напоминает о себе недо-Санта, и Антон часто кивает. Потом понимает, что он дурак и кивал заблеванному унитазу, и громко «агакает». — Тогда удачи, пусть ваши испражнения всегда будут в тему.
«Какой прекрасный тост, и как бы я без него жил?» — думает Антон, наблюдая за остатками блевоты, что оперативно ускользают в канализацию.
— Он меня ненавидит, — с грустью бурчит он.
— Всех нас! — отлунивает откуда-то из дали. Антон вздрагивает и решает бросить пить.
***
Бросить пить — громко сказано, пусть и не сказано, а подумано, поэтому на следующих же выходных Антон посёрбывает пиво в компании девочек. Это странно: будто секретное сборище дам-эльфов, на которое Антон попал совершенно случайно. Но (вероятно из-за пива) ему сейчас хорошо и спокойно.
Девочки растеклись по пространству, как нелепо-разные новогодние игрушки. Ира неспешно потягивает вино, Оксана увлечённо рассказывает о встрече на катке с прекрасным (по рассказам) помощником Санты — Лёшей, Катя пританцовывает под тихую музыку, а Ника мягко улыбается, перебирая короткие волосы девушки, что лежит на её коленках. Девушка одета достаточно мрачно для эльфа, но шею ярким пятном огибает золотистый шарф. Честно говоря, её имя Антон не запомнил, хоть их знакомили совсем недавно. Что точно — она Никина девушка. Это очевидно, ведь сама Ника представила ту «любимым человеком», да и ведут они себя слаще пряников.
— Окс, — аккуратно перебивает Ника, не спуская глаз со своей возлюбленной, — мне кажется, завтра тебе стоит подойти к Лёше и пригласить его на свидание. Отношения с этого и начинаются.
Антон с ней не согласен — отношения же, как вихрь, должны быть случайным всплеском! То есть… не должны быть, конечно, но разве кто-то зовёт на свидание почти незнакомого? Это же бред!
— Думаешь? — Оксана нервно теребонит прядку волос, потом думает о чем-то и, покусывая губу, сдаётся: — Ладно, но… Я же не знаю, где его можно найти. Мы встретились на катке по случайности! Люди не каждый день ходят на льду покататься, знаешь ли.
— Когда ты начала в людях разбираться? — хмыкает Ира и тянется через весь стол к бутылке вина.
— Сегодня. Я же, как и все мы, росла среди эльфов, но… — Окс вздыхает. — Лёша столько рассказал, что у меня ощущение, будто бы я всю жизнь человеком была.
— Ну-ну, — улыбается Ира, но, зная её, радуется она именно алкоголю, красной струёй льющемуся в бокал, а далеко не Оксане.
— Окс, — тихо и по-домашнему нежно прерывает их недоперепалку Ника. Её нежность вызвана не Оксаной, а почти мурчащей девушкой, которой та мягкими движениями поправляет сползающий на пол шарф. Оксану даже жаль немного — все эмоции вокруг далеко не из-за неё. — Ты сама сказала, что Лёша — помощник Арсения, разве нельзя через него разузнать?
Антон боязливо сглатывает — приплыли, и сюда Арсения вплели. Он что, даже спокойно попить пиво не может, без мыслей об этом уроде?
— Ника, ну ты чего? Я не пойду к Арсу, он меня выгонит, не дослушав.
— Но у нас есть Антон, — замечает она и впервые переводит взгляд на что-то, кроме своей девушки, а именно на высокого бедолагу. И остальные девочки останавливают свои важные процессы, уставляясь на него с искрами в глазах. Даже Катя, которую до этого интересовали только рождественские треки по радио.
О нет, нет, нет.
— Я к этому дьяволу не пойду! — тоном, не терплящим возражений, (как ему кажется) говорит Антон и сразу выдаёт коронное: — Он же меня ненавидит!
— Всех нас, — напоминают девочки хором, а дальше продолжает одна Ира: — Между вами просто витает сексуальное напряжение, потрахайтесь — пройдёт.
— Чего, нахуй?! Ира, ты в своём уме? — бесится Антон, сжимая кулаки. Ну какое, блять, сексуальное напряжение? Абсурда в этих словах хоть жопой жуй.
— Вообще-то, Ира права, — говорит Ника, и какая же она предательница, самая натуральная! Ну как натуральная… Короче, Антон так зол, что почти готов использовать запрещённый приём «ты еврейка, сейчас такую угарную вещь сделаю», но он отдергивает себя — не настолько дурак же.
— Да, Антош, это правда! — соглашается Катя, придурошно дёргая телом под «ласт кристмас». Антон готов сам забрать их «харт», чтобы «некст дэй гив ит эвей».
Сами виноваты, в самом-то деле!
— Это… и правда так. Не обижайся, — смущённо лепечет Оксана, почёсывая щёку.
— Даже я это чувствую, — мурлычет девушка Ники, и Антон понимает одно: нет в мире хороших эльфов. Совсем. Разве что он сам, но это вообще никак не помогает.
— Да на хуй вас всех, — бурчит он и на секунду усомняется в своей невинности. Хотя это заслужено, так что не в счёт.
— Ладно, а к Арсу пойдёшь? — ехидно, как самая настоящая нечисть, протягивает Ира. Антон стонет и роняет голову на стол: за что ему это, а?
Кто-то говорит, что «Пойдёт он, пойдёт», кто-то поддерживает, мол, «Точно, мы выбора не дадим!», но вникать в этот дурной диалог не хочется.
***
Дверь Арсения больше, чем любая эльфийская, причём в раза три. Тем не менее, это всё выебоны, ведь даже для самого Арсения она чересчур высокая. Но вроде это и плюс — чтобы пройти в большинство эльфийских дверей, Антону приходится сильно наклоняться. Ебал он в рот эти низкие проходы для гномов. То есть для эльфов — за такое путанье терминов кто-то из активисток (например Ника или Катя) дали бы ему пизды. Всё-таки эльфы с гномами похожи, разве что, небольшим ростом.
Напоминание о своих ста тридцати семи сантиметрах ударяется об длиннющую дверь, которая (удивительно) никуда не делась.
Дискомфорт возвращается, когда мозг травит мыслью о том, что постучать всё-таки придётся. Но кто знает, что произойдёт после? Вдруг Арсений ему не откроет, и Антон простоит тут весь день, как дурак. Или откроет, придирчиво осмотрит, фыркнет и захлопнет дверь прям перед самым носом. Или вообще увидит Антона, резко затащит в кабинет и за беспокойство поставит раком, и…
Ладно, это не такой уж и плохой вариант.
Чёрт, о чем он думает.
Чтобы эта дурость побыстрее выбилась из головы, Антон не даёт себе времени, без раздумий стуча костяшками по дереву. Звук эхом проходится по пустому крылу здания, и лишь через десяток секунд слышится сухое:
— Кто?
— Эльф Антон! — немного дрожащим голосом отзывается тот. В официальных местах, если тебе повезло родиться эльфом, принято сначала говорить расу, а после имя или фамилию. Это дискриминация, вообще-то, ведь Арсений представляется как «Арсений» или на крайняк «Арсений Сергеевич» — причудливая особенность людей брать себе имя родителя. Но никогда, как «Человек Арсений». Это же глупо, — скажут они, — зачем добавлять «человек», если это и так понятно — не эльф же. Был бы эльф, обозначил бы сразу.
Да и…
— Чего пожаловали, эльф Антон? — насмешливо хмыкает внезапно возникший Арсений — Антон внутренне блякается, но внешне лишь напряженно сглатывает, нервно пытаясь вспомнить , как говорить. Видимо, молчание затягивается, ибо Арсений опять подаёт голос: — Вроде, в вашем рту постороних предметов нет, так что молчите, эльф Антон?
— Хотите исправить? — бурчит Антон, не подумав, и сразу прикусывает щеку.
Отличное, сука, начало.
— Мечтаю, — фыркает он. — Пришли, чтоб пососать, значит? У меня в бардачке пару леденцов есть, могу одолжить.
— Я… — теряется Антон, чувствуя, как уши превращаются в одно сплошное пятно смущения, а лоб покрывается испариной и в носу появляется назойливый хвойный запах (пот Антона, если забыли, всегда отдаёт еловым ароматом). Держать зрительный контакт удаётся максимум на секунды три, поэтому он растерянно мажет взглядом по чужой щеке, усыпанной родинками, затем по отчего-то блестящим губам и непривычно растрёпанным волосам. Слышит намекающий кашель в кулак и начинает быстро бормотать: — Нет, на самом деле я хотел узнать об одном человеке. У вас помощник есть, Лёшей звать. Возможно, вы подскажете, где его можно найти?
Антон осмеливается проверить реакцию в голубых глазах и — на удивление — в зрачках резко пропадает былая… м-м, теплота, что ли. Теперь Арсений смотрит двумя грозными ледовиками, и это морозит так, что Антон непроизвольно ёжится. Появляется желание надеть пару десятков рождественских свитеров, закутаться в плед и вливать в себя горячее какао, чтобы хоть как-то создать иллюзию нормальной температуры.
Лишь бы не замерзнуть под этим взглядом.
А он мог бы быть просто под Арсением…
Кхм!
— С какой целью интересуетесь, Шастун?
Шастун.
Пиздец. Арсений никогда так его не называл. Никогда, блять, даже в самые серьёзные проёбы. Что он сделал, почему по фамилии? Когда он успел облажаться?
— Я… я…
Антон, хотя нет — Шастун, ёбаный в рот, только мямлит что-то невнятное. Его потряхивает сильнее, чем когда-либо. Он листик не на клишированном ветру, а под самой сильной вьюгой, ещё с чувством наближающегося урагана. Его ж и так при Арсении в дрожь бросало, а когда он такой… несвойственный для себя же, что ли, — это инсульт. Ни больше, ни меньше.
— Арсений Сергеевич, я что-то не т-так сказал? — всё-таки выдавливает из себя севшим голосом. И всеми силами выдерживает холодный взгляд, упрямо не отводя глаза прочь. Это даётся ужасно сложно, ведь банально страшно. Арсений грозный, ледяной, и ещё сейчас кажется в пару раз больше, чем он есть на самом деле — а он и так с баобабом соревнуется.
— Антон, вы не ответили на вопрос. — Строгий тон давит на грудь, и дышать становится катастрофически сложно. — Зачем вам Алексей?
— Арсений Сергеевич, он просто…
Сейчас пути два: сказать правду, спасая себя от ещё большего гнева, или придумать тупую легенду, спасая Оксану — она всё-таки не по правилам ушла в город, при чём сама, при чём говорила с человеком, при чём с помощником Санты. За это её могут серьёзно снизить по должности или, зная Арсения, назначить тупую исправительную работу.
Он думает о том, что Окс может выпасть участь мыть и массажировать ноги Арсения, чем год назад занимался сам Антон. Она сможет так же интимно близко держаться возле и трогать его, сможет слышать его мычание, которое без изображения слишком напоминает звуки при сексе, сможет…
— Мне нужно кое-что передать Лёше, — резко и непривычно уверенно чеканит Антон и сам с удивляется. Это его так мысль об Оксане с ногой недо-Санты вывела?
Другого объяснения он не находит.
Всё, приехали — он ногу ревнует.
— Отдайте это кое-что мне, при возможности я постараюсь отдать, — спокойно отвечает Арсений, и это напущенное безразличие Антона погубит — на секунду оно даже заставляет запнуться, угаснуть пылом. Но Шаст уже ввязался в эту перепалку, отступать он не хочет — да и не может.
— Я бы предпочёл передать это кое-что лично, если вы не против, — давит Антон и делает шаг вперёд, звякнув колокольчиком на ботинке.
— В таком случае, я бы предпочёл не участвовать в ваших личных делах с Алексеем, — говорит твердо, но на шаг назад отступает, повинуясь эльфийскому пылу.
— Арсений Сергеевич, но это очень важно! Вам что, сложно полистать телефонную книгу и отправить мне всего один номер?
Антон надувает ноздри и начинает закипать из-за упрямости этого человеческого оленя. Этот тупой контакт становится делом принципа, пусть сам Лёша ему и не сдался.
— А вам сложно не отвлекать меня по пустякам? — бесяче, как стерва-босс из зарубежного сериала, фыркает тот и тянется к ручке двери — хочет закрыть прямо перед Антоновым носом, супер. Вроде мужик за главный праздник в году отвечает, а драмы больше Снежной Королевы.
Антон, естественно, не даёт так нахально выгнать его и встаёт в проходе. Арсений немного тушуется и отступает на ещё один шаг.
— Арсений, заморозь вас Эльза, Сергеевич, — чеканит Антон со всем раздражением мира, — либо вы сейчас даёте мне этот грёбанный номер, либо я специально испорчу все подарки. Разорву все запакованные коробочки на складе, буду выводить из строя новые партии. Подговорю друзей помочь — знаю как минимум семь эльфов, которые согласятся. Я готов испортить этот праздник всему миру и, в особенности, — Вам, Арсений Сергеевич.
Антон глубоко дышит, ведь наглухо забыл про воздух на время своей речи. Смотрит злыми глазами снизу-вверх и очень жалеет, что настолько ниже Арсения. А Арсений… уже не злой, только уязвимо-потерянный.
Необычно видеть его таким.
— Ладно, дам я этот номер, — сдаётся Арсений и прикрывает глаза, будто перезагружаясь. — Но скажите мне одно… Где и когда вы успели познакомиться с Алексеем?
Антон сглатывает — к этому его жизнь не готовила.
Думай, думай, думай… Лёша помощник Санты, так? Что он делает? Типа… Блин, молчание затягивается, нужно что-то сказать.
— На вечерней попойке встретились, ему помощь эльфа нужна была. Я просто первый под руку попался, — выдаёт он первое, что в голову приходит, и сам морщится от того, насколько это неправдоподобно.
Хотя Арсений, судя по задумчивому выражению лица, верит.
— Ещё и пьяный, — бурчит он в пустоту. — Антон, давайте я вас спрошу кое-что, а вы максимально честно ответите?
— Э… Хорошо?
— У тебя с ним что-то было? — так неожиданно выпаливает Арсений, что Антон давится воздухом. Таращится на Арсения и не верит своим заостренным ушам, слух которых, к слову, лучше чем у дельфинов или летучих мышей. Антон не выдерживает и неуверенно переспрашивает:
— Из-звините?
— У вас было что-то с Алексеем? — уже настойчивее повторяет, но Антону до сих пор не верится. Вдруг он про что-то другое? Типа… было ли у вас дружеское общение при запаковке ёлочных игрушек (или игрушечных ёлочек)? Была ли у вас зимняя прогулка в сосновом лесу? Был ли совместный выбор рождественского дерева?
Хорошо, что рядом нет Димы, он уже б расчихался.
— Всмысле?..
— Секс, флирт, поцелуи? Антон, что-то из этого было, да?
— Нет! — возмущённо восклицает он. — Я бы никогда не занимался… м, этим с человеком, — добавляет уже смущённо. Ну правда, Антона никогда не возбуждали люди.
Фантазии про секс с Арсением не в счёт, Арсений же Антона ненавидит!
Во-первых, «всех нас!», а во-вторых — это всё несерьёзно и просто объяснимо впечатлением от времени, когда Антон в компании телефона и правой руки.
Хотя эльфы его тоже не возбуждают. И порно с участием исключительно эльфов он так и не начал смотреть. Пробовал — его оказалось в разы больше, чем Антон думал, но это всё было как-то скучно, чересчур нежно и приторно сладко. Даже слаще английского пудинга.
А вот порно с Сантой…
— Ясно, — мрачно отзывается Санта и уходит вглубь кабинета. Антон это помещение уже видел, и не раз (именно тут Арсений назначал ему все эти отработки) — вроде ничего в интерьере не изменилось. Хотя… стоп. Это что, гирлянда?
Антон присматривается и действительно — в краешке криво развешена яскрящая тёплым светом гирлянда с лампочками в форме ёлочек.
Был бы тут Дима…
Кхм. Для понимания, эта малюсенькая гирлянда — это первое рождественское украшение в этом кабинете за всё время правления Арсения. Конечно, когда работал настоящий Санта, пустого места от снеговиков, снежинок и фигурок оленей не было, но Арсений вынес всё это в первый же день.
Мы живём в мире, где Гринч стал Сантой. Грустно это и не особо вкусно.
Арсений всё же выходит с самой скучной белой бумажкой, на которой зло вычерканы цифры — просто номер, без всяких приписок «Алексей» или любых других слов. Антон аккуратно перехватывает листок, при этом почти случайно касаясь больших человеческих рук — от прикосновения обдаёт холодом, пуская по коже мурашки, но это даже приятно.
Антон сглатывает, скомкано благодарит и быстро уходит, не попрощавшись. Сзади громко хлопает дверь, а от почти что бега колокольчики на ботинках отбивают бешеный ритм. Он заглушается в тысячях таких же — всё-таки, обувь у эльфов одинаковая и вся издаёт странные звуки.
Нужно срочно с кем-то поговорить.
Антон уже всего этого не вывозит. Не вывозит Арсения. Ведь…
— Он меня ненавидит!
— Всех нас! — слышится в неразберихе остальных звуков.
«Ага, всех нас, а как же», — с сарказмом думает Антон, несясь в отделение разработки подарков.
***
Наконец донеся себя в отделение разработки подарков, где, к слову работает большинство его знакомых эльфиек: Ира, Катя, Оксана и Ника — все, пусть в разных направлениях, коротают свои дни тут. Ира с Катей — часть креативной группы, Оксана менеджер — не главный, но свои привилегии и даже собственный кабинет имеются. А вот Ника… Сколько Антон б не наблюдал за ней, всё равно не понимает — она буквально занимается всем и ничем одновременно. То носится по всем отделениям, попутно раздавая какие-то нотации и указания; то засиживается с блокнотиком, то ли рисуя, то ли написывая стишки; то вообще пропадает со всех радаров на весь рабочий день.
Что ж, у евреев свои странности.
А у эльфов-евреев тем более…
Так, стоп. Антон же куда-то шёл, да?
Только сейчас он вспоминает про скомканный в руке листик. Нужно отдать его Окс, пока от нервов Антон этот листик не съел. Или пока листик не съел его — бумажку же дал Арсений, а, учитывая его ненависть, он наверняка добавил туда яду. Или заколдовал. Или…
Пока он в очередной раз раздумываает над Арсением и его листком (как тупо звучит), ноги приводят его к Оксане. Ну, к её кабинету. Её дверь полностью завешана гирляндами, дождиками, рождественскими игрушками и еловыми веточками.
Возможно, у Антона паранойя, но он слышит отлунивание чиха — странно, ведь Поз работает в ебенях, а точнее в крыле в другом конце цеха. Справедливости ради, Антон работает там же, но сейчас это не имеет никакого значения. На счёт чиха — скорее всего, это совпадение, эльфы же постоянно чихают: где-то корица рассыпалась, где-то пыльцу не убрали, где-то пыльно, как внутри пылесоса.
В подтверждение своих слов Антон чихает: не специально, просто в носу почему-то начало свербеть. Промаргивается и, не стуча, влетает в кабинет, ударяется затылком о низкий проход, громко матерится и жмуриться. Трёт место ушиба рукой, и ноющая голова еле-как распознает звонкий девичий смех. Антон настраивается, разлепляет глаза и, на удивление, находит не Оксану, а Иру с чем-то дымящим в кружке и чересчур радостную Катю.
— А Оксана?.. — хрипит Антон, ведь чувство появляющейся шишки не очень располагает к общению.
— Скоро вернётся, — со знанием дела говорит Ира, а следом сёрбает своим непонятно-чем. — А ты был у Арсения, как вижу?
— Был, — недовольно признаётся он.
— Грустный какой-то… Не встал?
— Ира! — зло гаркает Антон одновременно с Катей — ладно, Катя не такая уж и плохая, даже немного хорошая. И вкус у неё в музыке есть…
— Антош, не слушай её, — нежно мурлычет Катя. — Это ж как в песне! «Только мало толка, если Дед Мороза дети от беды не спасут!» Я имею ввиду, ты конечно не ребёнок, но… Я думаю, твой не обязательно должен вставать, просто помоги доставить Санте удовольствие и…
— Стоп, — резко останавливает её Антон, а уши предательски горят.
Короче, Антон ошибался — Катя отвратительная и вкус в музыке у неё дерьмо редкостное.
— Девочки, а вы… — заглядывает Оксана в проём и, замечая Антона, замирает с всей надеждой мира в глазах. — Получилось?.. — с предыханием спрашивает эльфийка.
Антон молча суёт ей бумажку с номером её любимого человека. «Ну хоть кто-то будет счастлив», — думает Антон, но развить мысль не успевает — в него влетает пищащая, радостная девушка, сжимая его длинное тело до хруста костей.
— Антош, ты лучши-и-ий! — продолжает пищать та, как крысы из Щелкунчика.
— Знаю, Окс, знаю, — вздыхает он, обвивая свои руки вокруг тонкой талии. Хрупкое тело согревает, и только сейчас Антон понимает, как же давно его банально не обнимали. Но это кажется приятным занятием ровно до тех пор, пока Ира не говорит:
— Это всё конечно мило, но тебе бы пойти к Арсению и…
— Иди в лес, он меня ненавидит, — не дослушав, шепчет он в макушку Оксаны, а та, щекочя шею дыханием, говорит вместе с остальными:
— Всех нас.
***
Когда Антон плетётся обратно за рабочее место, натыкается на Димку. Тот спрашивает, не знает ли Антон случайно, где сейчас Катя; естественно, Антон знает и посылает Поза в кабинет Оксаны. Но в месть за странности Антон далеко задумывается про песни Ёлки, из-за чего получает пряником по уже раненой голове.
«Грустно, но уже хотя бы вкусно», — думает Антон, стоя возле конвеера с подарками и жуя имбирную сладость. Вообще трапезничать возле техники строго запрещено, но как Арсений узнает?
До конца часа ещё сорок минут, да и не факт, что после их недавнего разговора, что до сих пор горчит послевкусием, Арсений захочет высовываться. Главное — не учудить что-то настолько ужасное, граничущее с здравым смыслом, чтоб у недо-Клауса не было выбора не явиться.
Что-то такое, как…
— Мы идём лепить трёхметровый хуй из снега на заднем дворе, а потом пускать фейверки.
Вот, как это!
— Антох, ты с нами?
— Конечно!
— Тогда быстрее, помощь нужна.
Блять… Дорогие друзья, предчувствуется пиздец.
Но Антон всё равно спешно дожёвывает пряник и бежит вдогонку за эльфами, успевая лишь выключить конвейер с подарками, чтобы в его отсутствие ничего не сломалось.
***
Из собравшейся компании Антон вылавливает знакомые лица, но почти все из них — люди, которых он мельком видел на пьянках. Из них приятелем он может назвать только Матвиенко, и то с натяжкой. Но это лучше, чем общаться с парнем по кличке Мандарин (когда Мандарин напивается, он демонстрирует талант засовывать в рот пять мандаринок одновременно), поэтому Антон клеится к Матвиенко, как крендель к зубам, и они вместе лепят правое яйцо члена.
Работа протекает весело и быстро, моргнуть не успеваешь — как половой орган высотой с двух Антонов стоит готовый, украшая заснеженую поляну. Кто-то из компашки даже приносит кастрюлю глинтвейна в честь завершения. А глинтвейн достать тот ещё квест — его возможно купить только контрабандой от гномов на рождественских ярмарках, что проходят в центре города. Кто смог поехать так далеко неясно, ведь в центр всегда шлют маленькое число лиц, включая Иру — она проверяет атмосферу и добывает информацию по поводу нынешних трендов. Но Антону всё равно, ему просто нравится обжигающий губы напиток и пряный вкус на пульсирующем от кипятка языке.
И он расслабленно пьёт, наблюдая, как ребята-эльфы расставляют фейверки и петарды, чтобы вскоре одновременно их зажечь. Когда всё готово, Серёжа, который Матвиенко, просит посадить себя на плечи. Сразу после начинается отсчёт от десяти, что эльфы голосанят хором.
Серёжа маленький и лёгкий, поэтому Антона не парит сидящее на собственной спине нечто — он на чилле продолжает сёрбать вкуснющий глинтвейн. Когда выкрики наконец доходят до одного и фетели одновременно поджигают, за спиной слышится грубое:
— Вам всем пизда.
Антон инстинктивно поворачивается и видит злющего Арсения во всём черном, будто это сама смерть пришла, а вовсе не несущий праздник дед. С громким «Блять, Серёжкинс, держись!» Антон начинает побег. Другие эльфы следуют его примеру, и снег разлетается вокруг, залетая в ботинки и за шиворот новогоднего свитера — неприятно, но терпимо. Когда Антон пробегает половину двора, начинают бахкать салюты, и, наверное, они красивые, но оглянуться значит потерять ценное время.
— Антоха, мы как в боевике! — радостно подмечает Матвиенко, и только сейчас Антон вспоминает про его существование. На бегу тот не кажется таким же маленьким и лёгким. Соблазн элегантно бросить его в сугроб присутствует, но, во-первых, это как-то не по-дружески, а, во-вторых, зная свою неловкость, Антон упадёт на сугроб сверху. Получится бутерброд из эльфов и снега… Интересно, кто такой сможет съесть…
Арсений, если он не поторопится.
Хотя, на самом деле, пробегает Антон прилично; мог бы с такими показателями всеэльфийский забег выиграть. Только продолжать сил нет, поэтому когда он замечает непримечательный угол, ныряет в него, как в последнюю надежду. Тихо ставит на пол Матвиенко, хватается за выпирающий кирпич, и только сейчас усталость накатывает волной: из-за пота чёлка липнет ко лбу (яркий запах ели бесит особенно), голова раскалывается из-за звуков салютов, что не прекращаются до сих пор, ноги дрожат как при первом поцелуе, а лёгкие хочется выхаркнуть на сияющий снег. Ну а что? Акулы же таким промышляют.
Серёжа толкает его в бок, заставляя куда-то взглянуть, и это не особо приятно, но выбора нет: Антон всё же с скрежетом поднимает голову, и…
— Ахуеть везенье, — шепчет Антон, смотря на небольшую автобусную остановку: единственную существующую остановку возле цеха Санты. Уезжать в город можно только отдельным лицам, которых довольно мало, да и в их число Антон никогда не входил. Он даже не знал, где эта остановка находится, и не был уверен, что это не выдумки Иры. Но остановка есть! Незнакомая, но такая родная!
— Что водителю скажем? — тихо спрашивает Серёжа и, вообще-то, это очень здравый вопрос.
— Заменяем Кузнецову?
— А она чего не может? В запой ушла?
— Было бы в её стиле… Серёжкинс, автобус!
Автобус действительно едет и с очень манящим направлением — «главная площадь». Они спешно перебегают дорогу, с волнением ждут, когда транспорт остановится напротив и дверь откроется — из водительского сиденья на них смотрят относительно молодые женские глаза. Это девушка-человек, и, по Антоновой памяти, это вторая девушка-человек, которую он видит в жизни.
Первая была Снегурочка — прямая внучка настоящего Санта Клауса, и при мыслях о ней перед глазами сразу всплывают две длиннющие косы.
«Снегурочка» — совершенно точно псевдоним, под которым она выступает, сколько её помнит мир. Раньше она часто проверяла работу эльфов вместо Санты (он был занят и уже вовсю готовился на выход на пенсию) и делала это с пониманием. Приятная дама была, объяснить проблему могла, а не просто завалить тебя наказаниями, как обычно делает Арс. А сейчас, по слухам, она переехала то ли в Россию, то ли в одну из ближних к ней стран — она работает не в открытую, точно сказать сложно. Скрытная эта девушка была всегда; да так, что жуть. Создавать тайны и навеявать дымку загадочности будто у той в крови.
Эту черту с Арсением они делят вместе. Может, не такие те и дальние родственники.
Пока Антон зачем-то вспоминает про Снегурочку и, конечно же, целых два раза вплетает в воспоминания Арсения, пусть он в них ни к селу, ни к городу, Серёжа как-то умудряется построить водительнице глазки так, что их без вопросов впускают. Прощаясь, строитель глазок даже достаёт из кармана бумажку с цифрами — Антон с трудом узнает Серёжин номер. Интересно, каждый эльф хранит записки со своим номером в кармане или не только Антону это кажется странным?
Поэтому, когда Серёжа роняет своё тело на заднее сидение рядом, Антон наклоняется к его уху и шепчет одно простое слово:
— Как?
— Моё врождённое обаяние, — подмигивает Матвиенко и с интересом уставляется в окно, словно Антона тут вовсе нет.
Что ж, без Серёжи они бы остались шастать где-то возле цеха, от стыда и топографического кретинизма не смогли бы найти вход, построили бы иглу из снега, от сумашедствия и нехватки еды зарезали бы оленя (есть надежда, что не Рудольфа — его тут считают чуть ли не святым), а в одну из ночей умерли бы от снега, что свалился на их голову во время сна.
Арсений бы даже не плакал на его заснеженной могиле. «Потому что он меня ненавидит», — с грустью думает Антон.
Добивку скажите сами.
***
На главной площади прекрасно. Тут пахнет выпечкой, всё вокруг играет цветастыми огнями, от количества прилавков плывёт взгляд и рассудок, а с неба красиво падают снежинки.
Ещё кишит людьми, их сотни или даже тысячи — их столько же, как в тех людских фильмах, которые Антон от грусти пересматривал тысячи раз. Люди похожи на эльфов, но, всё-таки, отличаются. На них в пару раз больше одежды, словно те не могли определиться что взять из шкафа и решили нацепить всё и сразу. Те немногие, что ходят без шапок, заставляют Антона неприлично пялиться на их уши: они такие необычные, круглые, аккуратные. Чем-то напоминают головки сыра, особенно имбирного, пусть по вкусу тот отвратительный.
А ещё Антон в этой толпе впервые чувствует себя настолько низким — хорошо, он выше самых маленьких детей, сходится по росту с некоторыми не такими маленькими детьми, но он не выбивается из остальных высоким бревном, как бывает обычно. Его гордые для эльфа сто тридцать семь сейчас крошатся вдребезги, и только коротыш Серёжа напоминает о былом чувстве высокого существа.
Они останавливается у какого-то прилавка, и Антон замечает фигурки эльфов, а рядом магнитики с фотографией их цеха, а после накладные эльфийские уши… Когда маленькая девочка, проходящая мимо, вдохновленно говорит: «Ма, я хочу быть эльфом!», Антона прошибает осознанием — люди нас любят.
Не то чтобы он думал, что все такие же злюки, как Арсений, но… Без понятия, он просто об этом не думал. В его мышлении всё наоборот: люди — потрясающие, главные, их нужно любить. Эльфы же круглый год служат им, делают подарки им, творят волшебство для них. А эльфа любить может либо он сам, либо другой эльф — простая истина.
Которая ещё больше ломается, когда Антон видит явно поплывшую продавщицу сладостей от Серёжи, стоящего на откуда-то взявшейся коробке. Хотя, зная его, Матвиенко смог бы спикапить девушку в любом обличии — будучи троллем, водяным или чёрной пиявкой — талант есть, и всё тут.
В какой-то момент заигрываний этих двоих, девушка протягивает им два рожка сахарной ваты, а Серёжа взамен достаёт из кармана бумажку с номером — интересно, сколько у него их? После недоделанный кавалер шлёт даме воздушный поцелуйчик и, спрыгнув с коробки, утаскивает шокированного Антона за локоть. Какое-то время они идут молча, жуя приятно растворяющуюся на языке вату, и Антон разглядывает главную ёлку, к которой они волей-неволей идут. Она гигантская, с сверкающей звездой на кончике и вся обвешана красными и золотыми шарами. Красиво.
— Давай залезем? — кивком указав на ёлку, спрашивает Матвиенко.
— Я сейчас тебе эту вату… — заговорчески тянет Антон, и мельком пробегает мысль, что он недавно подобное говорил.
— Понял, — не наставает, но с глупостями не заканчивает — теперь этот бородатый эльф идёт, закинув голову к небу с открытым ртом — ловит снежинки языком.
— Хуй залетит, — беззлобно смеётся он.
— Это больше по твоей части, Антошкинс.
Антошкинс бьёт его локтем.
***
День пролетает быстро, но приятно и продуктивно. Они проходят весь центр вдоль и поперёк, Серёжа успевает раздать свой номер ещё семи девушкам (что, кстати, помогает им вкусно поесть, выпить и даже попасть на развлекательную программу — Антон впервые катается на чёртовом колесе и с детским восторгом наделывает кучу фоток Лапландии сверху), а потом они решают добраться до цеха пешком — ошибка. Ещё и впервые в жизни используя гугл карты — фатальная ошибка.
Изначально идти нужно было около часа, но они так часто теряются и делают повороты не туда, что по итогу возвращаются, когда на небе давно мерцают звёзды. Антон заходит в главные ворота с гордо расправленной спиной, ведь парами минутами ранее смог найти и малую, и большую медведицу, и даже созвездие дракона. Но, по одному встречая эльфов (смутно знакомых и супер смутно знакомых), никто не хвалит его за астрономические познания, лишь сочувственно хлопают по плечу и напутствуют бежать к Арсению, пока не стало хуже.
Ну кто Антон такой, чтоб отказываться от встречи с любимым?
Фу, блять, даже с сарказмом это звучит ущербно. Поз оказывает на него дурное влияние.
Стоя напротив большой — больше любой эльфийской — двери, Антон ловит мощнейщее дежавю. Разве что, в этот раз мысли не успевают сожрать его заживо, ведь Матвиенко стучит сам, быстро и без подготовки.
Вообще Матвиенко выглядит чересчур спокойно — ну да, Арсений же его не ненавидит. А вот Антона (если ещё не запомнили) как раз ненавидит, поэтому нервы на пределе.
Антон сильно потеет, из-за чего пахнет аллергией Димы, чешется из-за стресса, ещё и ноги подкашивает — чтобы не упасть, приходится сжать чужое плечо для опоры. Обладатель плеча кривит свою бородатую физиономию, но ничего не говорит, ведь на пороге возникает никто иной, как Арсений.
Ну кто ж ещё.
Арсений пробегает по ним глазами, спустя долго тянущиеся секунды наконец осознаёт кто пришёл и выдыхает… с облегчением?
Антон не может найти этому объяснения, но вскоре эмоция сменяется на другую, менее приятную — Арсений смотрит с упрёком. С этим уже можно работать, упрёки в их отношениях чувствуются привычней.
Да каких отношениях, ёкарный Олаф…
— Арсень Сергеевич, простите нас пожалуйста, мы просто… — первым начинает тараторить Серёжа, но Арсень Сергеевич выставляет указательный палец вверх, мол, подождите, сначала я скажу. Будто бы настраивается пару мгновений, а после спрашивает:
— Вы в порядке?
Это не звучит как сарказм, ирония или сатира. Это звучит как искреннее переживание, и это выбивает весь воздух из лёгких. И куда пропал былой упрёк в глазах?.. Как бы банально это не звучало, Антон ожидал услышать всё, что угодно, только не это. Переглянувшись с Серёжей, он понимает, что в этом мнении они сходятся.
— Да, Арсений Сергеевич, мы в порядке, — удивлённо проговаривает Матвиенко, ведь Антон всё ещё прогружается.
— Святые колокольчики, я уже седеть начал… Напридумывал себе, что вас на органы гномы попродавали, и я… — Он внезапно замолкает с видом человека, который на эмоциях сболтнул лишнего. — И я сболтнул лишнего, — выдыхает видимо-читающий-мысли-Арсений. — Матвиенко, — он поворачивается к нему, — эту неделю ты занимаешься уборкой оленьих загонов по утрам и вечерам, — теперь поворачивается к Антону. — А вы, Шастун… будьте добры, пройдите в мой кабинет.
Шастун сглатывает вязкую слюну, а Серёжа сжимает Антонову ладонь, которая почему-то до сих пор покоится на чужом плече. Пускай это не помогает от слова… Просто не помогает.
— Матвиенко, свободен. К наказанию приступишь завтра.
— Так точно, Клаус! — с улыбкой чеканит тот и отдаёт честь рукой.
— Не паясничай. Шастун, у вас полминуты на попрощаться. Жду, — и скрывается за большой дверью, оставляя лишь маленькую щель между.
— Серж, а почему он с тобой на ты, а со мной на вы? — задумчиво спрашивает.
— У Арсень Сергеевича свои странности, не обращай внимания, — отмахивается тот, и как же чешутся руки разрядить кулак куда-то в бородатый подбородок… — Удачи, братан, ты был классным другом.
— А ты нет, — фырчит Антон, на прощанье показывает Серёже фак и, пока есть смелость, ныряет в комнату, аккуратно закрывая за собой дверь.
Понеслась.
Тут полумрак — слабый-тёплый свет исходит только от гирлянды в углу. Да, той самой, за день она никуда не убежала. Из-за плохого освещения вместо Арсения виден лишь силуэт сидящего за столом человека; Антон подмечает привычно ровную осанку и широкие плечи. Странно, что даже сидя, он всё такой же гигантский — Антоновы сто тридцать семь грустно плачут в сторонке.
Но сейчас не то, чтобы грустно, скорее страшно от неизвестности. Недо-Санта может учудить всё что угодно, и именно это напрягает — никакого представления что будет дальше. Арсений может начать громко кричать или рассказать долгую, нудную речь о правилах их великого Цеха, может начать пересказывать Бродского, встать на стол и начать танцевать или вообще низким голосом приказать Антону сесть к нему на колени так, чтоб задницей эльф почувствовал большой, крепкий…
— Член! — с чувствами выкрикивает Арсений, и шутки про чтение мыслей перестают быть шутками.
— Что? — тупо переспрашивает Антон и очень жалеет, что не может разглядеть чужого лица — возможно, это что-то бы прояснило.
— Вы вообще меня слушали, Шастун?
Раздражение в голосе пускает мурашки по телу — стыдно, страшно и немного возбуждающе.
Стоп, что?!
Антон, видимо, чем-то надышался на ярмарке, поэтому начинает говорить, перебивая свои же грязные мысли:
— Слушал… Вы с артистичным талантом, громко и выразительно, сказали слово «член».
— Я когда-то вас придушу, — голос тихий, злой и властный. Нет, всё-таки правда возбуждает.
— Нравится асфиксия? — брякает Антон и слышит тяжёлый, глубокий вдох.
— Значит так. Антон, слушайте и загибайте пальцы. — Антон сглатывает, но повинуется и выставляет руку, готовясь что-то считать. — За этот день вы: ели на рабочем месте, оставили производство без присмотра, участвовали в массовом запуске салютов, сбежали в город, прошлялись непонятно где до ночи, — на этом моменте рука заканчивается и приходится поднять вторую, — по запаху слышу, что вы ещё и пили, оставили на заднем дворе гигантский снежный член! А ещё выпросили у меня номер человека, к тому же моего же помощника!
Антон не понимает, почему последний пункт включён в его проёбы, но, судя по тону, Арсений бесится с него почти что сильнее всех остальных.
— Сколько насчитали? — явно через силу спокойно интересуется Арсений.
— В-восемь… — Почему голос начал трястись? Так объективно пиздец же.
— И это только то, о чём я знаю, — философски изрекает Арсений и, наконец, клацает выключателем, чтобы на столе загорелась маленькая лампа — по-скучному офисная, но Антон наконец видит его лицо. Длинные тени от ресниц, уставшие глаза-льдинки, губы, сжатые в полоску… Всё это так расстраивает, что душа рвётся как можно быстрее исправить положение.
— Давайте я отработаю, — выпаливает Антон раньше, чем понимает, насколько неоднозначно это звучит. А понимает только по высоко поднявшимся бровям недо-Санты.
— И как же вы собираетесь отрабатывать, Антон? — украдкой интересуется Арсений, и по нему вообще не понятно какой ответ может стать правильным.
— Ну… — Антон спешно перебирает последние клетки мозга, пытаясь придумать хоть что-то. Внезапно голова загорается, как лампочка на столе — идея! — Арсений Сергеевич, а вы знаете Деда Мороза?
Чужие брови ползут ещё выше вверх.
— Так называют меня в России, в каждой стране найдётся своё название, это нормально. У разных народов говорят по-разному: Пэр Ноэль, Баба Натале, Юль Томтен, Шо Хин, Вайнахтсман, вот, в нашей Финляндии я — Йоулупукки. Просто принято использовать обобщенный американский вариант — Санта Клаус, в честь первого Санты, которого действительно так звали, и…
— Подождите, разве прошлый Санта — это не первый Санта?
— Нет, он был десятым, — улыбаясь, отвечает Арсений, смотря на потерянное лицо Антона, у которого внутри весь мир переворачивается. — Его на самом деле Гариком звали, просто слишком вжился в роль за эти пятьдесят лет.
— Получается, вы уже одинадцтый… — шокированно шепчет Антон.
— В точку. Кстати, вы знали, что цифра одинадцать в немецком звучит как «эльф»?
— Сим-волично, — эльф спотыкается на середине слова, но даже это не замечает — его всё ещё шокирует, что Сант было настолько много.
— Так зачем вы спрашивали про Деда Мороза?
— А, точно! — наконец включается в жизнь он и объясняет: — Я слышал, что в России принято рассказывать этому Деду стихи, чтобы получить подарки. Можно я тоже расскажу, но… так скажем, чтобы не получить?
Арсений задумчиво оглядывает его, что-то внутри себя решает и соглашается.
— Только, насколько мне известно, дети обычно рассказывали стихи на табуретке или коленках Деда Мороза… Примите мои извинения, но табуретки у меня нет.
Антон мгновенно краснеет — ушами, щеками, даже шеей. Почему-то представлять это было не так стыдно, как осознавать, что оно скоро может случиться, и Антон всё-таки почувствует задницей большой, крепкий…
— Так что? — уточняет Арсений так, будто говорит о чем-то будничном и привычном. Хотя, может на нём и правда каждый день сидят эльфы, но Антон ещё ни разу не сидел на Санте.
Но, была не была, он идёт. Даже звон колокольчиков на носочках обуви не заглушает стук сердца — кажется, его слышно во всём цеху. Антон подходит к деревянному креслу — оно величное, словно королевское, деревянное с резными узорами. Но кресло стояло ещё во времена Гарика (он же правильно запомнил имя?), а сейчас тут далеко не Гарик, а нечто более загадочное и пугающее.
Арсений.
Арсений смотрит на него пристально, словно боится спугнуть. Даёт самому сделать первые шаги, переборов стеснение и неловкость. И Антон делает — удерживаясь за стол, чтобы часом не грохнуться, он привстаёт на носочки и аккуратно садиться на край колен и чуть ёрзает от странности происходящего.
— Сядьте в пол оборота, чтобы я вас видел при чтении, — то-ли приказывает, то-ли просит Арсений. В любом случае, не слушать его — себе дороже, так что Антон, следуя наставлению, оборачивается, диагонально к стулу свесив ноги. Теперь он впервые рассматривает лицо Санты так близко. У него едва заметная щетина, тонкие морщинки около глаз — значит, он улыбается чаще, чем кажется. Антон даже может увидеть синие прожилки в светлых глазах, но его поток интереса прерывают кашлем.
— Можете приступать.
Вообще Антон знает много хороших, добрых стихов о зиме и соответствующих праздниках. Но сейчас, повинуясь неясному наваждению, он с выражением начинает:
— Здравствуй, Дедушка Мороз,
Борода из ваты!
Ты подарки нам принёс,
Пидарас горбатый?
Арсений давится воздухом, и эта реакция вполне смахивает на положительную, поэтому он продолжает:
— Могу ещё свой рассказать! Слушайте, — Антон набирает воздуха и на одном дыхании выдаёт:
— Дед Мороз — сучара и гнида!
Ходит сюда он, когда не пропитый.
Не стоит с гирляндой искать суицида,
Если деда пятки отлично помыты!
Арсений продолжает сидеть с лицом лица, и это почему-то сильно веселит, даже волнение куда-то пропадает.
— А я ещё и спеть могу! — на добивку сообщает он и тянет мимо нот: — Расскажи, Снегурочка, где была?
Расскажи-ка, милая, кому дала?
— Под тобой лежала я, Дед Мороз,
Очевидно, старый пень, у тебя склероз!
— А ну-ка, давай-ка, на секс выходи!
— Да, Дед Мороз, да, Дед Мороз,
Да, Дед Мороз, засади!
Представление заканчивается, и они сидят в тишине долго, просто давая Арсению время осмыслить. Но, наконец, «Дед Мороз» приходит в чувства и растерянно лепечет:
— Это было… талантливо.
— Спасибо! — искренне отзывается Антон. — Я отработал свои проё… ошибки? — в последний момент исправляется он.
— То есть слово проёбы вас смущает, а матерное творчество — в самый раз?
— На то оно и творчество, Арсений Сергеевич!
— И то верно… — задумчиво выдаёт он, а после десятка секунд просит: — Антон, мне нужно кое-что обдумать, можете идти. Проверьте, чтоб всё в корпусе было выключено, и отдыхайте.
— А… Ага.
Антон медленно слазит с чужих колен, идёт к двери и, уже выходя, слышит еле слышное «Спокойной ночи». Шагая между пустых конвейеров, он совершенно не понимает, а что это, блять, такое было?..
Закрывая глаза от усталости, он шепчет в пустоту:
— А он вообще меня ненавидит?..
Все эльфы спят, поэтому ответа так и не приходит.
***
Не дали ответ эльфы — даст один конкретный эльф. Скорее всего, даст он не ответ, а пизды, но для профилактики — самое то.
Дима, на удивление, увлечённо слушает, как-то совмещая упаковку подарков в пёструю бумагу и комментирование жизни Антона смешными саркастичными шутками — Шаста уносит с каждой. Он сгибается пополам настолько сильно, что кажется, что скоро сломается спина.
Ещё Дима кидает в него остатки бумаги, когда в рассказе мелькает гирлянда в виде маленьких ёлочек в Сантовом кабинете, но, в целом, Антон и не такое переживал.
Полностью выслушав будни и бредни Шастуна, Дима с видом умного человека говорит:
— Ситуацию я понял. Отвечая на твой вопрос — нет, Арсений тебя не ненавидит, — он поправляет очки указательным пальцем. — Между вами просто сексуальное напряжение, по…
— Потрахайтесь пройдёт?
— Откуда ты…
— Знаем, проходили, — обречённо выдыхает Антон, даже начиная задумываться над этим вариантом. Ну а что случится в худшем случае? Антон определённо не сможет нормально сидеть и даже ходить пару недель. Возможно, Арсений после этого переосмыслит произошедшее, возненавидит его по-настоящему и выгонит на улицу, как дворового пса. Антон будет в отчаянии и прибьётся к клану гномов, начнёт заманивать эльфов в подвалы, чтобы после продавать их органы за хорошие деньги, а однажды новой жертвой станет кто-то из знакомых, например…
— Катя! — радостно восклицает знакомый голос — Антон промаргивается и понимает, что кричал Поз. Вскоре к нему вприпрыжку подходит выше упомянутая эльфийка, улыбается до ушей и громко напевает какую-то сопливую песню. Антон песню слышит впервые, даже мотив не узнаёт, а Дима начинает подпевать и подходить ближе. За спину он заводит руки, в которых нервно перебирает только упакованную коробку.
Они начинают тихонько переговариватся — и, к сожалению, даже с шикарным слухом заостренных ушей, разобрать слова у Антона не выходит. Поэтому он с грустью продолжает работать, лишь иногда поглядывая на сладкую парочку.
Когда все подарки сливаются в один, а глаза слипаются, Антон слышит девичий визг — такой неожиданно-резкий посреди тишины, что Антон вздрагивает. Оборачивается на звук и видит, как Катя прижимает к сердцу какую-то серебристую ткань. Вроде, похоже на шарф…
А, чёрт, точно, шарф. Шарфы здесь как символ, каждому цвету пределили особое значение — их дарят, если боишься сказать что-то важное словами. Дело в том, что шарфы тут носят все. Поэтому и практично, и тактично.
Только самому Антону всегда это казалось фигнёй, и он не запоминал за что каждый цвет и узор отвечает. Серебристый шарф… По смутным ощущением, это что-то то ли связанное с свадьбой, то ли с похоронами. А, или сообщение по типу «ты самая лучшая бабушка»… Или «приготовь мне лазанью»?
Чёрт, Антон проголодался.
— Я тебя тоже! — визжит Катя и, улыбаясь до ушей (и даже дальше), тянется к Диме за поцелуем.
Чё, серебряный — это признание в любви? Нифига себе…
Наблюдая за противно-нежным лобзанием двух эльфов, Антон задумывается, почему Дима ни разу не рассказывал ему о Кате. То есть даже о том, что они общаются, а уж тем более о какой-то симпатии или любви…
Может, Антон был так зациклен на ненависти Арсения (и к Арсению), что не заметил, что происходит с другом?
Да нет, бред какой-то. Антон же кайфовый друг.
***
Кайфовый друг всё же решает разобраться в теме, пусть не напрямую, а, как трус, расспрашивает подругу, которая знает всё.
И Ника действительно разбирается — с ходу говорит, что серебрянный означает влюблённость и Антон еблан, если не распознал такое выделяющееся чувство. Справедливо, — думает он, продолжая слушать лекцию о шарфах.
— Чтобы выразить любовь, дарят золотые шарфы — их сложно найти, поэтому это доказательство серьёзности чувств. Чтобы показать симпатию — оранжевые, а, например, провести праздники вместе просят красными.
— А что дарят…
— Врагам — белые. Казалось бы, такой нежный цвет, но как-то повелось.
— Нет, какой шарф…
— В таком случае чёрные — самые редкие в эльфийском производстве — прямо заявляют, что тебя хотят выебать.
— Что?! Ника, я про другое хотел спросить! — злится Антон и краснеет; надеется, что от злости.
— Ой, правда? Тогда спрашивай, — миловидно улыбается девушка.
— Какой шарф можно подарить, если… Допустим, я не знаю, что чувствовать к человеку? То есть… я вроде бы его ненавидел, но начал сомневаться и… Хочется поговорить, чтоб разобраться? — сконфуженно заканчивает он, а Ника, думая, молчит пару долгих секунд.
— Прям точного шарфа под эту ситуацию нет, но советую взять фиолетовый. Это цвет сомнений, нерешительности и немая просьба первому завести диалог.
— Идеально! — загорается Антон и в приливе радости обнимает Нику. Та смеётся чему-то своему, но выяснять не хочется — хочется действовать! Или гействовать… — Спасибо большое, добрая еврейская душа! — благодарит он и пулей выбегает из её комнаты.
У двери он сталкивается с короткостриженной девушкой с красным шарфом на шее — он её, кажется, где-то видел, но всё равно не обращает внимание и шурует дальше. Антон настроен, Антон готов покорять всех на эльфийском базаре и искать заветный фиолетовый шарф.
***
Фиолетовый шарф он всё же находит, пусть это оказывается в пару раз сложнее, чем он себе представлял. Все владельцы прилавков буравили его нечитаемым взглядом, когда он спрашивал, где такое изделие можно найти. А когда с титаническим трудом заветный шарф был найден и даже куплен, продавщица ему многозначительно подмигнула и пожелала приятной ночи. Тогда, на заметочку, было довольно раннее утро.
Но, тем не менее, фиолетовая тряпка у Антона уже есть, и сейчас он пытается уговорить Димку запаковать — он же в этом лучший. А Димка лишь таращиться на шарф двумя двоевровыми копейками.
— Прости, а кому ты такое чудо собрался дарить? — севшим голосом уточняет друг.
— Арсению, — хмурясь, отвечает Антон. — А ты чего такой удивлённый?
— Да я просто не думал, что ваши отношения настолько далеко зашли…
— Да в том то и дело, что не зашли. Хочу этим, — он довольно поднимает фиолетовый ласкуток ткани вверх, — всё разъяснить!
— Да спокойнее ты, — фыркает Дима и вырывает шарф из чужих рук, — о нас и без этого сплетничать начали.
Антон поворачивается и действительно: несколько пар эльфов украдкой поглядывают в их сторону и нашёптывают что-то друг другу в уши.
— Да нашим только повод дай, — хмыкает Антон. — Ника ж плохого не посоветует, да?
— А-а, так вот откуда бубенцы звенят, — наконец улыбается Поз и вытягивает из-под стола коробку с разноцветными втулками упоковочной бумаги. — Какую хочешь?
— Давай ту красную с ёлочками!
Дима громко чихает в сгиб локтя, а свободной рукой показывает фак.
***
До Рождества Антон доживает то ли по гигантской удаче, то ли по гигантской неудаче. Все те дни до двадцать пятого, он хранит подарок под кроватью — не то, что шарф нельзя было подарить без повода и всё выяснить сразу, но сделать это в Рождество… символичнее, что ли.
А ещё Антон всё это время пытается быть паинькой: рано просыпается, делает работу, не ломает ничего, даже пьянки не устраивает! Из-за этого с Арсением они почти не видятся — только как-то невзначай, в поле зрения тысячи глаз. Арсений продолжает проверять успехи Антона, но будто бы для галочки и, несвойственно ему, не доводя Антона до пятого коления.
И поэтому, как в старые-добрые, стоя перед большой — больше любой эльфийской, сука — дверью, Антон чувствует себя непривычно. То есть… Он особо не боится, как тогда, лишь искренне не понимает, во что это может вылиться. Делает глубокий вдох, сует упакованный Позом подарок в подмышку и стучит — Арсений не открывает, а лишь просит зайти, не удосужившись узнать, кто пришёл. Антон не гордый — он открывает дверь самостоятельно и она, честно говоря, тяжеловата, но это не имеет значения.
Значение имеет уставший сидящий мужчина, который одаривает его незаинтересованным взглядом, но вскоре слегка загорается.
— Антон?.. — будто не веряще спрашивает Арсений и щёлкает выключателем сзади себя — впервые светом озаряется весь кабинет. Антон быстро смотрит наверх, и это свет от замороченной люстры, но, несмотря на её красоту, на Арсения смотреть хочется больше. — Что-то случилось? — с тревогой уточняет тот.
— Да!.. То есть нет… То есть я хотел поздравить вас с Рождеством, Арсений Сергеевич, — неловко выдаёт он и пальцами перебирает шелковистую ленту на коробке.
— Рождество, — потерянно отзывается он. — Точно, Рождество… — шепчет он на частотах, что легко улавливаются Антоновым ухом. — Спасибо, Антон, — уставше улыбается Арсений, проговаривая имя как-то особенно нежно. — Что-то ещё?
— Эм… Да, у меня подарок есть. Для вас, — уточняет он и, жмурясь, протягивает коробку вперёд.
Арсений встаёт (чёрт, нужно было поднести к столу, а не глупо стоять посреди комнаты) и медленно огибает расстояние к нему. Бережно перехватывает с рук подарок, сжимает до белых костяшек.
— Правда мне? — Этот шёпот выбивает все пробки, и даже ответить не получается. Антон просто кивает и смотрит на Арсения, сильно задирая голову, — он как-то даже забыл, насколько сильная у них разница в росте.
Арсений распаковывает мучительно медленно. Не разрывает бумагу, как принято делать, а аккуратно разворачивает её в местах склейки. Наконец, домучив упаковку, он вытаскивает фиолетовый шарф на свободу и смотрит на него с приподнятыми бровями, будто бы под гипнозом.
— Антон? — В ответ Антон вопросительно мычит. — Вы знаете, что означает такого рода подарок?
— Конечно! — зажигается тот и ждёт, пока Арсений начнёт этот сложный разговор.
— И вам не кажется, что мы слишком плохо знаем друг друга для… этого? — Арсений почти не разлепляет губ при вопросе и продолжает беспрерывно пялиться на шарф.
Да что с ними всеми такое?!
— Так я и подарил его, чтоб мы разобрались, — хмурясь, отвечает Антон.
— А… Тогда, пожалуй, у меня для вас тоже есть подарок. — Арсений поворачивается на пятках, идёт к шкафчику, встаёт на корточки и долго-долго роется в нём, словно клад ищет. Спустя сотни миллионов лет мучений, он всё-таки находит его и, спрятав клад за спиной, возвращается к Антону. — Я не планировал дарить это кому-либо, тем более бы не осмелился отдать что-то подобное вам, Антон, но раз такое дело… — Арсений протягивает ему свернутую в клубочек оранжевую ткань. — С Рождеством, — выдыхает тот, а Антон настороженно забирает подарок с чужих рук. Разворачивает и…
Шарф.
Оранжевый шарф в чёрную полоску.
У Антона мозг ломается, пока он пытается вспомнить значение этих придурошных цветов, а вскоре со скрипом шестерёнок осознаёт:
— Подождите, рыжий это же… симпатия, — он отводит взгляд, мажа им по кабинету, и упорно не понимает. — Арсений Сергеевич… Разве вы меня не ненавидите?
— Всех вас, — со смешком выдаёт Арсений, и приходится посмотреть — интересно же. — А если серьёзно… Антон, вы мне понравились сразу.
Антон давится воздухом, но недо-Санта продолжает:
— Давно ещё, когда главным в цеху был Гарик. Я к Снегурке приехал, просто погостить. Она попросила в склад коробки отнести, а вы врезались в меня и снесли с ног. Тогда вы так очаровательно млели и краснели ушами… Простите, но я поплыл. Я так отчётливо помню вас тогда и ваш смущенный голос, когда называли имя с фамилией. Хотя вы, возможно, уже забыли.
Действительно, Антон забыл — при чём он напрягается, искренне старается вспомнить, но никак не выходит. В голове чистый лист, только выпавший снег. Он по своей природе растяпа, за жизнь что только не ронял и кого только не сбивал — хорошо, что прав у него нет, иначе последствий было бы намного больше.
— И… вы иногда всплывали в моей памяти, Антон. Редко, по глупости напившись чем-то покрепче, но в такие моменты я упрашивал Снегу — то есть Снегурочку — отправить мне пару ваших фотографий. И она соглашалась. Так у меня накопилась целая коллекция вас, — и стыдливо улыбается, почёсывая шею.
— А дальше? — еле-как произносит Антон. В горле сухо как в Антарктиде, и нестерпимо хочется выпить. Можно воды, а можно и чего покрепче.
— Дальше уход Гарика на пенсию. Дети его уже давно непригодны, а внуков всего два — я и Снегурочка. Снега она… мягко сказать, не ответственная. Гендерные стереотипы тоже играли роль, но, на удивление, против Мисс Санты были только мой отец и она сама. Снегу пытались насильно заставить, а она в знак протеста уехала в Украину, отправившись искать своё счастье. Из вариантов остался я.
— И вы так быстро согласились?
— Наверное, странно звучит, но я ненавижу все новогодние празники. И зиму ненавижу: холодно, всё тускло-белое, гадость, — Арсений морщится. — Но я думал о вас… Звучит ванильно, знаю, просто если это был не знак, то что? А потом я стал Сантой и пытался к вам подступиться и так, и этак, а вы сразу меня возненавидели.
— Но вы меня постоянно наказывали! — защищает свою честь тот и топает ногой, звеня колокольчиком. — Незаслуженно, несправедливо и непозволительно!
— Правило трёх «Не», — хихикает тот, и ему хочется тотчас всё простить. — Антон, я же так вас видел чаще, да и вы и вправду чудили сильно. Знаете, сколько пятиколёсых машинок пришлось выбросить?
— Ну… это… — теряется Антон, но быстро включается в игру: — А история с кремом, из-за которого я всех эльфов обошёл, лишь бы у кого-то нашёлся, и это всего-то за безобидную шутку?
— Честно? Меня правда волнует, что мой нос может выглядеть неестественно-красным. А тогда я был забит делами и физически бы не смог съездить в город за этим дурацким кремом. Пришлось использовать читы.
— А… а т-тот массаж ног?.. — сипло спрашивает, а дыхание перехватывает. Он сглатывает, но это не помогает — всё равно дышать нечем, ещё и жутко жарко.
— А, это… Поступок был на эмоциях, простите, ради духа Рождества. Вы просто были таким… что уж там, сексуальным за работой, вот я и не смог и сорвался. Не понимаю, как вы согласились, но я определённо перегнул палку. Ещё раз примите мои извинения.
Антон смотрит на Арсения, и тот выглядит искренним и уязвимым. А ещё безумно красивым, и сейчас бы Антон сделал этому человеку массаж ног не просто с энтузиазмом, а даже не руками — ещё же есть язык, который бы мог так правильно скользить между пальцев, а следом всасывать по одному и легонько покусывать, и…
— Антон, вы покраснели, — между фантазией говорит Арсений, возвращая в реальный мир. Антон промаргивается и смотрит на шарф, что он сжимает в руках.
— А чёрный это… «я хочу тебя выебать», да? — внезапно осеняет его.
— Да, — просто соглашается Арсений, ни на секунду не потерявшись. — Но вы подарили мне фиолетовый, так что мы квиты.
— Чего?
— Вы подарили мне фиолетовый шарф, забыли? Буквально «я хочу, чтоб ты меня выебал», разве нет?
— Чёртова Ника, — шепчет Антон и до боли сжимает пальцы вокруг шарфа. А мог бы вокруг члена… — Допустим. Переспим?
Арсений медлит какое-то время, за которое Антон успевает накрутиться и как следствие — начать сомневаться.
— Вы уверены, Антон?
Хотя… Блять, живём один раз. В список злюк эти сомнения.
— Полностью.
— Тогда… пойдёмте.
И Антон на ватных ногах следует за ним в какую-то потайную комнату.
***
— Располагайтесь, это моя спальня.
Антон, вопреки словам хозяина комнаты, продолжает тупо стоять и рассматривать всё вокруг.
Эта спальня размером с шестиместную эльфийскую, даже потолки тут высокие! Да, естественно, в цеху они вообще безгранные, но вот спальный корпус — это просто какой-то ночной кошмар. Если Антон не бьётся головой об люстру или дверной косяк — значит снег растает. А снег у них круглый год лежит.
— Так что, вы не передумали? — будто бы нервно сглатывает Арсений, а Антон… он спокоен. После того, как они поговорили, стало легче. Тревогу словно гномы вырезали и на чёрном рынке продали.
— Нет, не передумал. Я всё ещё хочу с вами переспать. А вы хотите?
Какой Антон борзый стал… Интересно, это день рождения Христа так влияет?
— Да, х-хочу…
Подождите, это иллюзия слуха или сам Арсений-ебать-какой-спокойный-уверенный-тип-Сергеевич запнулся на настолько коротком слове? Ну не могло же такое привидеться! Арсений, кажется, действительно… переживает?
— Арсений Сергеевич, мне кажется мы с вами поменялись местами, — хмыкает Антон и медленно подходит к уже севшему на кровать человеку. Человек между пальцами перебирает однотонную ткань шарфа — того самого, фиолетового — и вообще выглядит как самая милейшая зефирка.
И как такое чудо вообще можно было ненавидеть?
— Ну скажите, чего ж вас так штормит? — мурлычет Антон, подойдя достаточно близко, чтоб запрыгнуть на чужие колени лицом к лицу. Чтоб не упасть, он сильно сжимает чужие плечи тонкими пальцами. Удивляет, как Арсений этому жесту не кривится, а лишь смущённо кладёт ладони на Антонову талию, кажется, роняя шарф на пол. Большие — прям очень большие — ладошки ощущаются невероятно приятно, согревают почти всю спину разом и сразу же хочется большего.
— Штормит меня от вас, Антон, — искренне шепчет Арсений. Он так близко, и его дыхание опаляет жаром — уже очень-очень хорошо… Антон на пробу скользит задницей по паху — Санта резко выдыхает и прикрывает глаза. — Антон, вот видели бы вы себя…
— А вы с закрытыми глазами прям хорошо видите? — хихикает Антон и снова скользит, но уже более напористо.
— Что ж вы делать будете, — бурчит он, как самый настоящий дед, и всё-таки разлепляет глазницы — смотрит двумя оторванными кусками неба. Антон опять залипает на тёмные жилочки, но надолго занять себя этим не позволяет.
— Делать будем разное, — хмыкает и, вспоминая все моменты из просмотренного порно, решает начать «делать» с малого: большим пальцем оглажимает участок шеи и подвигает лицо ближе.
Даже наклоняться не приходится — его макушка заканчивается на чужом подбородке, так что шея как раз на уровне губ. Удобно!
Наконец он настраивается и проводит по шее языком. Арсений реагирует положительно, поэтому он продолжает: вбирает кожу в рот, слегка посасывает. Действует Антон неумело, стараясь использовать тот небольшой опыт в поцелуях, что у него был с эльфами и эльфийками, пусть, наверняка, эти процессы и отличаются.
У Арсения сбивается дыхание, и он начинает вбирать воздух так тяжело, что хочется отстраниться и уточнить заботливое «Всё хорошо?» Антон даже прекращает, чтоб спросить, но вместо слышит тихое:
— Сильнее.
Секунда уходит на довольную улыбку, а после он проделывает всё то-же самое, но слегка прикусывает зубами — и Арсений издаёт первый стон.
Эмоции Антона граничат между «необычно» и «нихуя себе», но с сильно положительным окрасом. Да, слюнявить и кусать чужую шею, на которой настолько много пространства, что невольно теряешься — это странно и удовольствия от этого получить сложно. Но эта реакция, тот кайф, который излучает Арсений, и как он это показывает — бесценно. Это уже другой уровень удовольствия, как что-то заоблачное; никакой самый дорогой подарок с этим не сравниться.
Именно поэтому Антон продолжает: с небывалым энтузиазмом, постепенно осознавая, как именно его подарку нравится, а что он считает «больноватым». Он бы всасывал нежную кожу ещё долго, но Арсений начинает говорить, пусть и с сильной отдышкой:
— Это приятно, но давайте перейдём к чему-то… посерьёзнее?
Антон отстраняется и видит красное, как нос Рудольфа, лицо. Красиво. Он не представляет, как можно комплексовать, при этом выглядя вот так — одновременно вылезшим и с обложки модного журнала, и с порно.
— К чему именно, Арсений Сергеевич?
Так удивительно продолжать «выкать» в таких обстоятельствах, но ещё больше удивляет, что это заводит. Хотя Антона заводит абсолютно всё, связанное с Сантой — а особенно всё, связанное с Арсением.
Да, это всё-таки была не ненависть, а сексуальное напряжение. Но другим эльфам он никогда не признается.
— Давайте сначала снимем лишние вещи?..
Антон кивает и поддевает чёрную водолазку Арсения, тянет вверх. Арсений помогает и, сняв её через голову, откидывает ненужную вещь в сторону. Сейчас есть возможность досконально его рассмотреть, и это еще прекраснее, чем всё, что Антон видел до этого.
— Сколько же у вас родинок, Арсений Сергеевич, — не воздерживается от комментария, — было б больше времени, я нашёл бы на вас созвездие дракона. Но я не смогу столько ждать, я слишком хочу вас…
Арсений смотрит на него глазами, что сверкают тем же желанием. Он быстрым движением облизывает губы и… Немного помедлив, берёт эльфа за подбородок и наклоняется за поцелуем.
Их первый поцелуй выходит тягучим, но, тем не менее, ярким, как глоток свежего воздуха. Целуются они долго, и ведёт Санта, как это и должно было быть изначально. Антон опирается в его оголенную грудь руками, оглаживает подкаченные мышцы и наслаждается каждой секундой. Иногда даже перехватывает инициативу, всасывая то нижнюю, то верхнюю губу Арсения, на что тот отзывчиво стонет прямо в губы.
— Антон, — с чпоком Арсений отстраняется и пару секунд просто смотрит с таким голодом, словно перед ним самый аромантный имбирный пряник, — можно я кое-что попробую? — просит с надеждой и такому тону ну просто невозможно отказать.
Конечно, Антон соглашается.
Арсений просит высунуть язык, а после обхватывает его губами и… начинает сосать. Прям сосать; также как леденец или член. У Антона распахиваются глаза, он смотрит на это невероятное зрелище и неосознанно мычит — громко и сладостно.
Господи, как же всё это пиздецки хорошо.
— Нравится? — в перерыве уточняет Санта, проводя кончиком языка по своим покрасневшим губам.
— Это пиздецки хорошо, — таки озвучивает мысли он. В награду чмокает Арсения в появившуюся улыбку.
— Тогда снимайте, — всё ещё улыбается Арсений, и теперь уже он убирает чужую верхнюю одежду прочь. Антону его тело не нравится: худое, угловатое, везде кости выпирают. Но, словно из паралельной вселенной, он слышит голос: — Какой же вы красивый…
Антон смущается и затыкает того очередным поцелуем. В процессе Арсений изворачивается и умудряется положить Антона на кровать, не разрывая губ. На секунду тот отлучается, шерудя где-то на полу. Что ж, дополнительное время помогает перевести дыхание в относительную норму, а это уж точно на пользу.
Возвращается Арсений с замотанной в шарф шеей. Голый торс с броским фиолетовым пятном — это оригинально и немного сумасшедше. Не сложно догадаться, вид Антону нравится безумно, но с такой же силой он не понимает, что же Санта хочет.
— Вы замёрзли? — предполагает Антон. — Или вы хотите, чтобы… я… я вас выебал? — удивлённо догадывается тот, сглатывая вязкую слюну. Ему всегда казалось, что позиция ролей будет расставлена чуть-чуть по-другому.
— Нет-нет-нет, — нервный смех, — Антон, я… Помните, вы спрашивали, нравится ли мне асфиксия? Так вот, нравится. Можете меня… п-подушить?
Арсений говорит прямым текстом, никак не увиливая, но заметно смущается, и, господи, какой же он невозможный.
— Ладно, — тупейшим образом соглашается он и, притягивая за шарф, вновь целует Арсения. Тот нависает сверху, отвечая с новой волной страсти, и Антон пробует потянуть два кончика шарфа в разные стороны, создавая тот самый эффект задушья.
Арсений стонет надорванно, сильнее обычного — Антон определённо нашёл в себе новый кинк, стоны именно этого человека. Лучше любой музыки, честное слово. Антон затягивает шарф сильнее, и Арсений убирает свои губы с эльфийских, видимо, из-за нехватки кислорода. И смотрит Арсений так, будто так хорошо ему ещё не было, будто ждал этого всю свою жизнь.
— Приподнимись, — приказывает тот и, как-то удерживаясь на одной дрожащей руке, свободной спускает темно-зелёные штаны Антона вместе с трусами — хорошо, что он их не видел, а то они с маленькими Санта Клаусами.
Ну а что? Рождественский дух!
Мысли об нижнем белье рассеиваются сразу, ведь его член обхватывают двумя пальцами — кажется, большим и мизинцем. Пальцы скользят вверх, поднимая кожицу так, чтоб закрывала головку, собирают природную смазку, а следом тянуче идут вниз, почти к самым яйцам. Движения наполнены лаской, нежностью и пошлостью одновременно — всё это медленно, но верно сводит с ума.
— Какой же ты миниатюрный, какой же хороший, — словно в бреду шепчет Арсений и начинает зацеловывать его худое тело. Проходится губами от подбородка к ключицам, не прекращая движение невероятных пальцев. Антон стонет; стонет так громко, что наверняка слышат все, даже до главной площади его стоны доходят, пусть туда час пешком. И это, сладостный крендель, не смущает, это возбуждает до накала.
Внезапно Антон чувствует что-то скользкое в своём заостренном ухе. Блять, язык оглаживает вокруг, и это уже невыносимо. Потом губами Арсений начинает всасывать мочку, слегка покусывает, и уже от этого кажется, что он попал в эльфийский рай. Но потом случается то, что он уж точно не ожидал — язык ввинчиваеися прям в ухо. Глубоко, чертовски глубоко, Антон не уверен, что доставал там ушной палочкой, и это стаёт точкой невозврата.
Настолько, что спустя недолгое (или долгое — Антон теряется в действительности) время подобного, он резко кончает. Это происходит вспышкой, как салют в ночном небе — яркими пятнами в глазах и громким взрывом в ушах.
Он всеми силами старается отдышаться, а Арсений медленно покидает его ухо, выжимает последние капли белой жидкости, а следом валится на кровать рядом.
— Как вам, Антон? — спрашивает Арсений, пусть Антон ещё не вернул себе дар речи.
— Ах-хуенно, — еле как выговаривает тот, поворачивая голову к тому, кто делал с ним эти безбожные вещи.
— На сегодня хватит? — тепло спрашивает тот самый безбожник.
— Не-а, — выдыхает Антон, и только спустя минуту решает объясниться: — Всегда мечтал проверить, насколько глубоко человеческий член войдёт в мой рот.
— Вот это у вас мечты, однако, — отзывается Арсений, находясь в культурном (или не очень) шоке.
— А мечтам, как известно, свойственно сбываться именно в Рождество, — улыбается Антон во все тридцать два. Определённо, такого двадцать пятого декабря у него ещё не было.
***