***
Дом гудел, как растревоженный пчелиный рой, еще два с половиной дня. В течении всей пятницы всполошенные воспитатели допрашивали своих подопечных, совещались между собой и обеспокоенно обследовали все помещения в Доме в поисках то ли улик, то ли скрывавшегося где-то здесь убийцы. Акула был занят разговорами с родственниками погибшего вожака. Крестная не раз высказывалась на счет того, что особое внимание следовало обратить, конечно, на обитателей Четвертой. Ральф ее замечание тоже не раз принимал к сведению, на свою стаю, впрочем, особенно сильно не набрасываясь. Да, он их всех допросил, да, Слепого и Сфинкса чуть дотошнее, чем остальных. А толку-то? Один молча на него смотрел, словно и вправду что-то видел, другой разводил руками, тоже ничего не зная, и Ральф не без скепсиса посматривал на пустые рукава его пиджака, отчаянно пытаясь придумать, что бы такого предпринять еще. Субботу посвятили тщательному обыску комнат и досмотру личных вещей особо подозрительных учащихся. Картина не прояснилась от слова «совсем», если не сказать, что еще больше запуталась. Некоторые вещи, которые воспитатели нашли в закромах Второй и в тайниках Габи, они предпочли бы никогда не находить вовсе. Р Первый отбил у дотошной Крестной Табаки, к неисчисляемым странным вещам которого та хотела было прицепиться. Душенька, отыскав под подушкой Мары вязаную варежку, почти разочаровалась, что на нее месте был не пистолет и даже не заточенный нож. Гомер настаивал на том, что его фазанята — святые. Шериф делал вид, что не замечает и половины того, что он находил у Крыс. Ящер считал, что искать виноватого в числе состайников убитого — идея аморальная в своем зародыше. Овца просто блеяла. Работницы столовых агрессивнее обычного шлепали порцией пюре о тарелку. А потом наступило воскресенье, и все от всех внезапно отстали. Угомонились, отчаялись, решили выждать в засаде — никого из ребят мотивация воспитателей не интересовала. Зато их интересовал снег, за это время заваливший весь двор вместе с деревьями и крышей крыльца, и солнце, ровно в полдень откуда-то появившееся на ослепительно голубом небе. И теперь Дом гудел уже совсем по-другому. Его сотрясали смех, радостные крики и счастливые вопли детей, которые наконец-то смогли задышать спокойно. Идиллию одной из женских спален нарушила с грохотом распахнувшаяся дверь. — Мара? — в комнату влетела Спица и тут же бросилась к шкафу, принявшись вытаскивать из него нечто невразумительно огромное и цветастое, оказавшееся, по итогу, ее пуховиком, — Ты что сидишь? Не идешь разве? — Куда? — отложив книгу, которую до сих пор спокойно читала, девушка заинтересованно посмотрела на соседку, предчувствуя интересности. — Во двор, конечно! — замотавшись шарфом, в шапке, пуховике, но без одного ботинка, Спица выглядела еще страннее обычного, — Там уже, наверное, все собрались. Табаки просил и тебя позвать. Ну? — Спица обернулась и, увидев, как начала собираться ее подруга, радостно взвизгнула, — Ты идешь! Ура! — Шакал мне плешь проест, если откажусь, — усмехнулась Мара, уже нацепившая белую шапку с синим помпоном, такую же синюю куртку и красный шарф. Другого почему-то не нашлось, — Химера…? — Нет уж, увольте, — фыркнула та со своей кровати. Она нарочито аккуратно поправила свой гипсовый ворот, обиженно выпятив как всегда ярко-красные губы, — Еще чего не хватало, с какими-то… — Ну ее, — Мара закончила зашнуровывать ботинки и дернула Спицу за рукав, — Пошли. Габи уже там? — Да кто ее знает. Двор Дома действительно кишел людьми. А еще их разноцветными куртками, шапками, кем-то уже слепленными приличными и не очень снеговиками, санками и сваленными возле крыльца колясками. Солнце отражалось от снега и сверкало миллиардом переливающихся на свету частиц. На одной из раскатанных на снегу ледовых дорожек Спица поскользнулась, заверещала, и вокруг нее тут же образовалась компания из Логов с Лэри во главе. Они, как и все, играли в снежки, в Мару тоже почти сразу прилетел один. Приветственный. Специально нацеленный куда-то в ноги. Она помахала долговязой братии рукой. — Неужели и правда весь Дом сюда высыпал? — спрашивает она Табаки, отыскав его, лежащим по-пластунски за небольшим сугробом, — Что ты здесь делаешь? — Тсссс, — Шакал зашикал на нее и дернул за руку, повалив в снег, — Я прячусь. И нет, зимние забавы любят не все. Македонский и Слепой вот, остались в комнате. Толстый, понятное дело, Слон тоже. Черного я уже больше суток не видел, но может он и здесь… — Попался! — в них прилетело два снежка. Откуда-то спрыгнувший Горбач победно заулюлюкал, — Так-то! Меньше лясы точить будете, когда тут такое сражение. — Не на жизнь, а на смерть, ага, — отряхиваясь, пробормотала Мара. Встав на ноги, она окинула взглядом двор, но наткнулась только на по птичьему-цепкий взгляд Стервятника, чинно стоявшего на крыльце, — И что, кто с кем воюет? Каковы соотношения сторон? — А ты быстро включаешься, — похлопал ее по спине Горбач, а Шакал вдруг куда-то пополз, — Тут все против всех, никакого соотношения, никаких правил. Главное — кидаться только снегом. Мара удивленно на него посмотрела, на автомате пригнувшись, когда мимо них с гвалтом пронеслась компания Крыс. — Находились умники, что прятали в снежки камни, — пояснил свою фразу Горбач. Он вдруг заметил, что на девушке надета только одна, та самая красная варежка, и, смутившись и покраснев, поспешил ретироваться. А бой продолжался. Мара взобралась на снежную горку, присев за каким-то непонятным ледовым сооружением и позабыв, что на ее голове ярко-синей мишенью красовался огромный пушистый помпон. Приподнявшись, она слишком внимательно смотрела за кучей-малой из Птиц, и нападения исподтишка не могла заметить, даже ожидая его. — Мара! — чей-то крик и слишком поздно повернувшаяся голова. Она увидела снежный ком, летящий прямо в ее лицо, но времени для маневра у нее уже не оставалось. А потом ее кто-то сбил с ног. И вместе с этим «кем-то» она кубарем покатилась вниз по обледенелому склону, куда-то в кусты и сугробы, почти к самому забору Дома. — Жива? — он смотрит на нее, распластавшуюся на спине, всю в снегу и без куда-то задевавшейся шапки. Мелкие снежинки застряли в ее кудрях, застыли на длинных ресницах, быстро таяли на губах. — И зачем ты меня сбил? — голубые глаза смотрят на него недовольно. Кончик носа их владелицы раскраснелся от мороза и смущения. — Я спас тебя, — Лорд хмыкает и загадочно улыбается. Он тоже весь белый, хотя практически все на нем — изначально, вообще-то, черного было цвета, — Неблагодарная ты принцесса. — Я не принцесса, я тот еще дракон, — она улыбается ему и вдруг притягивает к себе за шарф, — За непрошеное спасение могу и голову откусить, помнишь? Лорд помнил. И потому не колебался больше ни секунды. Он поцеловал ее, жадно, несдержанно, впившись в губы требовательным поцелуем, и почувствовал, как ее руки скользнули к нему на шею. Нежные губы обманчиво податливо приоткрылись. Мара улыбнулась в поцелуй. — Ц, вот ведь… — Лорд слизнул кровь с прокушенной губы и чертыхнулся, — Вот и спасай тебя теперь. Никакой благодарности, только новые травмы. — Благодарность тоже была, ты просто не заметил, — она садится и снова целует его, на этот раз нежно, едва касаясь, и зарывается пальцами в длинных золотистых волосах, — Вот тебе бонус. Раз ты такой непонятливый. Игры во дворе продолжались почти до самого вечера. Точнее, ровно до того момента, когда по-зимнему короткий ноябрьский день начал близиться к своему логическому завершению, и от солнца на небе остались лишь жалкие пыльно-желтые всполохи. Четвертую вышел загонять домой как всегда прилежный Македонский. Он прикатил коляски Табаки, Лорда и Курильщика, помог им забраться в них, подтолкнул на пандусе у крыльца. — Пойдем к нам, — Шакал махнул Маре рукой и улыбнулся, — Отогреешься, чаю с нами попьешь. Русалка вон, тоже идет. Пока не вернётся Черный, будет весело! Курильщик смерил его осуждающим взглядом. Прибившаяся к Русалке Муха, которую тоже позвали, неприязненно наморщила нос. — Ты вся в снегу, мокрая насквозь, — пробормотал Лорд, проехав мимо и стыдливо спрятав глаза, — Я дам тебе свитер. Идешь? Он что, коляски стесняется? — Да, конечно, — задумчиво глядя ему вслед, ответила, наконец, Мара, — Пойдемте, почему нет.|Табаки|
В Четвертую мы ввалились всей толпой, за исключением Черного, который снова куда-то исчез, и Лэри, который вместе со своими Логами продолжал отираться на первом этаже Дома. — А ВОТ И МЫ! — кричу, заезжая в спальню, и вываливаюсь на пол, принимаясь стаскивать с себя изрядно надоевшую за день верхнюю одежду. Моему примеру последовали все остальные, и скоро в центре комнаты была куча-мала из мокрых вещей и колясок, а сами мы, беспрестанно болтая и обмениваясь впечатлениями, с горем пополам расселись по кроватям. — А ты совсем никогда зимой на улицу не выходишь? — поинтересовалась Русалка, которую дернул черт поговорить со Слепым, и так явно прибывавшем не в восторге от того, что его уединение и тишину нарушили, — Ты не любишь снег, да? — Иногда. — Что «иногда»? — Вот твой чай, держи, — максимально грациозно, насколько это было возможно, Сфинкс подал ей кружку, которую кое-как держал граблей. Он взглядом показал длинноволосой отстать от нашего вожака и пересел вместе с ней на пол. В той части комнаты, где было сухо и куда накидали подушек, специально для таких, как они. — В следующий раз нужно будет взять с собой Нанетту, — стоя на стуле и воркуя со своей, как обычно, спящей на шкафу, любимицей, сказал Горбач. — Ее там прибьют первым же снежком, — резонно заметил Курильщик. — А мне чаю можно? — задала вопрос Муха. — Кстати о снежках, — надев сухую рубашку вместо мокрой (у меня под ней было еще несколько маек, поэтому мне не пришлось уезжать в туалет, чтобы переодеться и не смущать девчонок) я вспомнил, что хотел кое-что обсудить, — А кто в тебя такой шар кинул, что ты аж с горы свалилась, а, Мара? Кучерявая красотка закатила глаза, усаживаясь на общую кровать со своей порцией чая и печенья. Лорд на мои слова только дернул бровью и закурил. От стянул с себя мокрый джемпер и теперь сидел в одной помятой футболке, и выглядел как-то до жути непривычно. — Я не знаю, кто бросал, — пожимает плечами Мара, — Я не видела. Может… — Рыжая, — заканчивает за нее Лорд. Голубые глаза сощуриваются и, судя по ее ухмылке, этот вариант она тоже считала наиболее вероятным. — Не удивительно, — комментирует Муха, но никто ее не слушает. — Снимай свитер, он мокрый весь, — ворчит наш белокурый Принц и смотрит не свою пассию. Как-то по другому смотрит, не так, как еще несколько дней назад. Да и сидит он к ней ближе, и сам весь какой-то довольно-расслабленный. Любопытно. Мара доедает печенье и снимает свитер, оставаясь в тонкой белой майке, сквозь которую просвечивало белье. Дабы не быть Курильщиком и не пялиться, я перевожу взгляд на Лорда, но, по правде сказать, лучше бы я этого не делал. В его глазах сверкает собственнический огонь. Сама девчонка смотрит на него, нарочито ничего не стесняясь и покусывая свою нижнюю губу. Бонни и Клайд, не иначе. Ну просто само загляденье. Лорд машет Македонскому и просит достать из шкафа какой-нибудь его свитер. Услужливый Мак приносит светло-голубой, и Маре он, как назло, оказывается очень даже к лицу. — И долго вы будете друг на друга пялиться? — спрашиваю я их, замечая, что остальные увлечены каким-то своии разговором. За нами наблюдала только Муха и Сфинкс. И упаси Господь последнего что-то ляпнуть и все мне испортить. — А тебе какое дело? — Лорд смотрит на меня, затягиваясь в последний раз, и тушит окурок о свою пустую чашку из-под чая. И кофе. И когда-то давно еще Сосны. С мытьем посуды у нас есть некоторые проблемы, да. — Табаки просто решил в свахи заделаться, — Мара улыбается, и, глядя на нее в таком виде, да еще и в своем свитере, с взлохмаченной копной влажных кудрей и розовым носом, следом за ней расплывается в улыбке и сам прекрасный Принц. — А мне казалось, сводничество — это прерогатива Рыжего, — кидает камень в мой огород проходящий мимо нас Слепой. Вот уж от кого не ожидал, как всегда некстати. — Так или иначе, — Мара не дает мне заговорить и отставляет свою чашку в сторону, подползая к Лорду ближе. Стреляет в меня своими глазами-сапфирами, а его ладонь хозяйским движением ложится на ее талию, — Ты немного опоздал, Шакал. Уж извини. Мне показалось, или она специально бросила взгляд на Муху? Вот ведь… — Что у вас тут происходит? — Курильщик оборачивается на нас в самый неподходящий момент. Это фазанье нутро в нем бушует, точно вам говорю — помешать такой сцене своим бестактным вопросом, у меня аж руки зачесались его придушить. — Ничего не происходит, — мурлычет Мара, устраиваясь на плече у Лорда. Тот целует ее в висок, и я слышу, с каким грохотом падает на пол челюсть нашего любопытного друга. — Вы? Вы что? Вы вместе, да? — он смотрит на меня и дергает за рукав рубашки, — Они вместе? Официально? И ты молчал? И вот как тут признать, что я и сам ничего не знал? Стыдно ведь. И не по статусу. — Отцепись от него, Курильщик, — Лорд хмурится, и Курильщик в ту же секунду отпускает меня, испуганно застывая. Почуяв в воздухе нотки зарождающегося конфликта, спасать несправедливо обиженных спешит наша дорогая мамаша. — Чего стряслось? — Сфинкс стоит у кровати, грозно нависая над замершим в одной позе Курильщиком, мной, и сладкой коронованной парочкой. На последних он смотрит с плохо скрываемым скепсисом, — А ты быстро переключаешься, однако. Ой, это он зря. — На что это ты намекаешь? — начинает опасно шипеть Лорд, и на его скулах выступают ритмично двигающиеся желваки. — Да ни на что, — внимательно наблюдаю за бритоголовым, пряча под одеяло скрещенные на двух руках пальцы — «лишь бы не подрались», — Я как-то не удивлен. К твоему списку… — Хватит. Сфинкс ошарашенно смотрит на Слепого, паучьи пальцы которого вцепились в его плечо. Ситуация патовая — спорить с вожаком не посмеет даже его, вроде как, заместитель, но сам факт, что слепец вмешался, удивляет даже меня. — Пусти, — глухо рычит на него Сфинкс. К нему подходит Русалка и уводит его, что-то начиная сочувствующе щебетать. — Сыграй нам, Горбач, — говорю я, не зная, как еще разбавить внезапно накалившуюся в комнате обстановку. Благо, Горбач был из тех, кто редко отказывает друзьям в помощи. Гул голосов и тихо бурчащее радио заглушила приятная мелодия флейты.***
— Лорд, а «Лес» тебе о чем-нибудь говорит? — Скопление деревьев в одном месте. Она фыркает и добродушно-укоризненно на него смотрит. Вообще-то, уже больше, чем полчаса назад они ушли из Четвертой, чтобы Лорд проводил Мару в ее комнату и вернулся, но что-то, как обычно, пошло не так. И теперь они сидели на Перекрестке. Она — на видавшем виды диване, он — в своей коляске. Оба в кромешной темноте, к которой их глаза уже успели привыкнуть. — Я серьезно, — Мара подтягивает колено к подбородку и нервно теребит в руках край голубого свитера. Ее верхняя одежда, все еще не до конца просохшая, грудой валяется рядом с ней, — Тебе никогда не снился лес? — Может, и снился, — Лорд пожимает плечами и чиркает зажигалкой, на мгновение освещая свое лицо рыже-голубым огоньком, — Мне, знаешь, чего только здесь не снилось. — Под разными веществами разное, да? — она смотрит на него и отмахивается от дыма, морща нос, — Расскажешь мне, как ты жил здесь все это время? О, милая, за этим тебе лучше обратиться к нашему дорогому Сфинксу. Уж он-то тебе расскажет в красках… — Также, как и все, — отвечает он вслух и отводит глаза, на несколько минут замолкая. Волны тупой боли накатывают на него, принося с собой воспоминания о первых месяцах пребывания в Доме. — Эй, — Мара наклоняется вперед и берет его за руку. Ей снова кажется, что его лицо — будто и не его вовсе. Оно словно иссыхает на глазах, становится уродливым, чужим, совсем непохожим, — Лорд, я ни на чем не настаиваю. Не хочешь — не говори. — Тебе стоит спросить Слепого. — О том, как тебе здесь жилось? — Да нет же, — он жадно затягивается и щелчком пальца отправляет тлеющий окурок на пол. Серые глаза вновь смотрят на нее, и она буквально физически чувствует, как он прячет все то, что так сильно у него болит, куда-то обратно за ширму. Он поясняет, — Я про лес, который тебе покоя не дает. Спроси Слепого, он иногда возвращается посреди ночи, весь в грязи, листве, босиком. Никто не знает, где он пропадает, но вдруг тебе повезет. — Я попробую, — она улыбается и сжимает его пальцы, приподнимаясь с дивана, чтобы быть еще ближе, — Он, конечно, далеко не самый болтливый человек в Доме… — Он старожил, — Лорд тянет ее к себе на колени и как никогда проклинает тот факт, что он не более чем жалкий колясочник, — За исключением Табаки, они все такие. — Почему? — Ветераны войны тоже обычно неразговорчивые. — Прямо «мертвецы не рассказывают сказок», — она усмехается, но лицо Лорда остается серьезным. Ее пальцы неосознанно касаются его великолепных волос. — Ты даже не представляешь, насколько ты права, — бормочет он. — В каком смысле? — Да не важно. Он затягивает ее в поцелуй. Томный, долгий и чувственный. Ему не хватало ее любви, как воздуха, и получая хотя бы малейший ее глоток — он никак не мог им насытиться, постоянно хотелось еще и еще. Больше. Сильнее. До боли в груди. Саму же Мару к нему просто-напросто тянуло. Непреодолимо, магнитом, словно ее предназначением было — находиться с ним рядом, тушить пожар и предотвращать цунами из обостренных чувств. — А шоссе тебе не снилось? — спрашивает Лорд, поднимаясь по пандусу на третий этаж. Ты пришла сюда по шоссе? Что? Я уснула, как и всегда. — Почему ты об этом спрашиваешь? — Мне снится периодически один и тот же сон, и он начинается с шоссе, — говорит и снова прячет глаза. Мара это замечает, оборачиваясь на него, но вопросов больше не задает. — Нет, шоссе не снилось, — она продолжает подниматься по лестнице, тщетно пытаясь сообразить, что к чему, — Только лес. И кошмары, преследующие меня всю мою осознанную жизнь. — О чем они? — Это не важно. — Я разберусь, что мне считать важным, а что нет. Ее смех эхом разлетается по лестнице вверх и вниз. Лорд улыбается, нагоняя ее уже в коридоре: — Реальность — это ипостась сна, Мара. Я прогоню твои кошмары. Я обещаю. Я научусь. Я ведь долбанный Принц из сказки.