Если ты меня теперь не полюбишь

Когда Йор заканчивает со своей работой, на часах уже далеко за одиннадцать. Изо рта вырвался тяжёлый вздох. Такова реальность работы в «Саду», полагает она. Иногда вам приходится иметь дело со срочным заказом прямо на окраине города, в промышленном комплексе, а иногда это оказывается настолько затянутым процессом, что к тому времени, когда вы заканчиваете, ни один из поездов или трамваев ещё не ходит, и поэтому вам остаётся плестись в одиночестве по пустым улицам Берлинта. Аня, должно быть, уже спит, думает она. Ей придётся извиниться перед ней за то, что она не пришла домой достаточно рано, ведь они хотели провести вместе специальную тренировку, которую девочка потребовала за завтраком. А потом ей придётся извиниться перед Лойдом за то, что она снова ушла так поздно, что у неё не было времени прибраться после ужина. И снова Йор скорее испытывает облегчение, что она не настоящая жена и мать, потому что она даже не может нормально притворяться. Так. Нет. Хватит жалеть себя, думает она. Сегодняшний день закончился, и всё, что ей нужно сделать, это вернуться в предоставленное «Садом» убежище, смыть всю сладкую красноватую пыль, прилипшую к её коже, а затем вернуться домой, в надежде, что её семья не заметит её прихода. Есть только одна проблема. Ей нездоровится. Несмотря на её горящий, отяжелевший взгляд, всё остальное тело кажется холодным и вялым, в голове всё перепуталось, как от коктейля, который однажды купил ей Лойд. Её дыхание становится прерывистым, в воздух выбрасывается конденсат, даже когда она натягивает шарф, чтобы прикрыть нос. В ушах у неё стучит что-то, похожее на выброс адреналина, но прошло уже больше получаса с тех пор, как она убила последнего человека на том кошмарном складе. Наверное, это из-за погоды. Что-то в смене времён года всегда вызывает у неё лёгкое недомогание, и по мере того, как осень медленно переходит в зиму, она оказывается в растерянности между шкафами. Ей придётся напомнить Лойду и Ане, чтобы они начали носить свои зимние пальто. Будет плохо, если Аня заболеет, когда она и так сильно отстаёт в учёбе, а Лойд работает в больнице, где микробов больше, чем где-либо ещё. Они должны оставаться здоровыми. Они должны… Она всё ещё в сорока минутах езды от дома. Когда она успела стать такой медлительной? Под одеждой по её коже стекают струйки пота —ох, до неё начинает доходить, у меня жар— и всё, чего она хочет, это сесть. Но нет, если она сядет, то погрузится в сон, а если она заснёт, то замёрзнет насмерть. Уже стало достаточно холодно, чтобы замёрзнуть насмерть? Вероятно. Ей нужно продолжать идти. Завтра она заявит о своей болезни и отоспится дома, но для этого она сначала должна вернуться домой. Вот только кажется, что она не сможет это сделать. Её тело подводит её. Из всех вещей, которые никогда её не подводили, было её тело, но теперь у неё подкашиваются ноги, ей жарко, и она задыхается, ей не было так плохо с тех пор, как— Никогда. Она никогда ещё не была так больна. Каждую зиму она немного чихает и кашляет, но на этом всё. Что с ней происходит? Может быть, ей нужен врач. Нет, никаких врачей. Никаких больниц. Правило «Сада»: нигде не должно быть её медицинской карты, потому что тогда её раскроют. Всё в порядке. С ней всё будет хорошо, если она вернётся домой. О, но что, если она передаст эту болячку кому-нибудь из них? Аня не может пропустить школу и Лойд… Постойте-ка. Лойд же врач. Верно? Да, он психиатр, но он работает в больнице, так что это должно быть…должно быть хоть что-то? На другой стороне улицы на неё тепло светится телефонная будка. Она подходит к ней, прежде чем успевает ещё больше усомниться в себе. Телефон ещё не успел издать первый гудок, когда Лойд снимает трубку: “Форджер”. Звонивший не отвечает, но его дыхание тяжёлое. Обрывистое. На долгое мгновение это всё, что есть. Он прислушивается к дыханию того, кто находится по ту сторону, и ждёт, тщетно задаваясь вопросом, розыгрыш ли это или что-то более коварное? В конце концов, уже поздно, а его жена до сих пор не вернулась с работы. Лойд не вешает трубку. На всякий случай. В конце концов, он слышит шаркающий звук - шорох одежды. И слабый, едва слышимый стук каблуков, когда звонивший переминается с ноги на ногу. Он рискует высказать предположение: “Йор?” — Лойд, — отчаянно произносит она, словно хватаясь за спасательный круг. — Йор? — повторяет он. Значит он прав. Это и правда она. — Всё в порядке? Она слишком быстро отвечает: “Да!”. Очевидная ложь, которую он уже слышал. “Я имею в виду”, пытается она снова, “Я в порядке, спасибо тебе, прости, что звоню так поздно...Нет, мне тоже жаль, что я так поздно возвращаюсь домой, хотя, наверное, меня почти не бывает дома...”. При этих словах она делает глубокий вдох, и он слышит, как она вздрагивает на выдохе, прежде чем продолжить: “Я думаю, что я немного приболела, и ни один из поездов или трамваев больше не ходит, и я подумала...Если это, конечно, не слишком затруднит…” — Где ты? — спрашивает он, обрывая её. Это грубо, но она что-то невнятно бормочет, и он не может продолжать слушать. Не тогда, когда она явно нездорова. — Я заеду за тобой. Она называет ему адрес. Это рядом с мэрией. Она объясняет: “Мы угостили вином и ужином потенциального подрядчика в двух кварталах отсюда. Я собиралась пойти домой пешком, но...” — Ты снова перенапрягаешься, — говорит Лойд. — Оставайся на месте. Присядь, если там есть где присесть. Я буду через минуту. — Лойд… — Йор? — нетерпеливо отвечает он. Она на мгновение замолкает, но потом в конце концов произносит: “Надень своё зимнее пальто”. — Я так и сделаю. Увидимся. Йор не заснула на той скамейке рядом с телефонной будкой. Она даже не дремлет. Она просто сидит, потому что, когда она попыталась встать, всё закончилось тем, что она принялась расхаживать взад-вперёд, а когда она расхаживала, ей стало неприятно ощущать, как её бедра трутся друг о друга под юбкой. Так что, она сидит, и, хотя железные перекладины под ней ужасно холодные, они также обеспечивают ей определённый комфорт, однако она всё равно не может удержаться от того, чтобы скрестить, разогнуть и снова скрестить ноги. Всё в ней борется за то, чтобы оставаться начеку. Она знает, насколько опасен ночной город. Она знает, как выглядит. Маленькая. Одинокая. Хорошенькая. Взгляд хищного животного. Конечно, она совсем не похожа на беспомощного кролика, но она также никогда в жизни не была такой уязвимой. Она не знает, как долго просидела, когда машина Лойда наконец притормозила. Он выходит, машет рукой и зовет её. Его голос звучит так, как будто она находится под водой. Всё кажется влажным, кроме холода. На нём зимнее пальто, думает она почти радостно. Он бежит к ней. Его рука касается её плеча. По её телу пробегает волна жара, рот приоткрывается, горло напрягается; проходит мгновение, прежде чем она распознаёт вырвавшийся у неё звук как стон. Слишком поздно, она зажимает рот рукой. — Я... Лойд, я дико извиняюсь... Я не знаю, почему это произошло... Лицо её мужа холодно и неподвижно. Он сердится? Испытывает ли он отвращение? Должно быть, так оно и есть. Такой неловкий звук, и она даже не знает почему. Он просто такой ужасно тёплый. Она чувствует это даже сквозь своё пальто и его перчатки. Ночь такая холодная. Она хочет подойти и обвиться вокруг него или заставить его обвиться вокруг неё. Ей завладело желание…Она нуждается в… — Йор, — осторожно произносит он, опускаясь на корточки. — Что случилось? Он протягивает руку вверх. Прижимает ладонь к её лбу. — Да ты вся горишь! Ещё один толчок, более сильный, обжигающий между её ног; она сжимает губы, но стон всё равно вырывается наружу. Он так близко, присел перед ней на корточки. Их дыхание смешалось, создавая конденсат в воздухе между ними. Она отстраняется. Опускает взгляд на свои колени. — Я думаю…— медленно начала она. — Что я простудилась… Лойд отвечает не сразу. Когда Йор поднимает глаза, она видит, что он что-то растирает между пальцами. Тонкий слой красноватой пыли, почти невидимый, покрывает кончики его пальцев. Выражение его лица задумчивое, морщинка между бровями медленно углубляется. Осознание приходит к ней медленно, но, когда оно приходит, ей всё равно становится стыдно. Это та же самая пыль, которая покрывает её тело. Пыль, которая вылетела из своих контейнеров в разгар её схватки менее двух часов назад. Она вытерла её и кровь с себя перед выходом со склада, но её было так много, что, когда она вышла, она снова была покрыта этим мелким красноватым порошком. — Это... — начинает она, затем прочищает своё очень сухое горло. — Это, — повторяет она, но не совсем знает, как объяснить. Она сказала Лойду, что должна помочь на деловом ужине. Насколько ей известно, деловые ужины редко связаны с грязью. Наконец, она слабо произносит: “Я собиралась сначала умыться, прежде чем идти домой”. Лойд игнорирует её. Он нюхает пыль, затем, к великому ужасу и ещё большему интересу Йор, быстро высовывает язык, чтобы попробовать её на вкус. Она обнаруживает, что её собственный язык следует за этим движением, облизывая губы. Там тоже есть немного пыли. У неё сладкий вкус. Почти приторный. Она облизывает ещё раз и вздыхает…Удовольствие разливается по её конечностям. — Прекрати это, — твёрдо произносит он. Слова звучат так резко, так холодно, что она застыла на месте. — Прости, я имел в виду... — Он проводит рукой по волосам, затем указательным пальцем смахивает немного пыли с её пальто себе на ладонь, прежде чем протянуть её перед ней. — Ты знаешь, что это такое? Она покачала головой. — Это запрещённый наркотик, — медленно произносит он. — А если конкретнее, афродизиак. Его принимают ингаляционно или внутрь, и он эффективен даже в малых дозах - я видел пациентов в отделении неотложной помощи, страдающих от последствий передозировки. Йор... — здесь он делает паузу, выглядя мучительно виноватым, растерянным. — Йор, ты вся в этом. Я не думаю, что у тебя простуда… — Ох, — безэмоционально произносит она. Она не глупа. Она знает, что такое афродизиак. Буквально на прошлой неделе её коллеги в офисе обменивались впечатлениями, говорили об устрицах, клубнике и шоколаде. Но это нормальная еда. Она ела устрицы, клубнику и шоколад, и они никогда не вызывали у неё желания броситься на шею мужу. Не то чтобы она иногда не хотела этого делать, но от еды такого не было. И никогда так, как сейчас, остро, голодно и отчаянно. Даже в эту минуту она наклоняется вперёд, просто чтобы быть немного ближе к его теплу, её пальцы сжимают край холодной скамьи, хотя бы так она сможет держать их неподвижно и подальше от него. — Что случилось? — он спрашивает снова, но на этот раз в его голосе слышится раздражение, в глазах появляется какой-то особый блеск. Его руки обхватывают её плечи, крепкие, тёплые и восхитительные. Она старается не ёрзать на месте, и в основном ей это удаётся. — Ты не ранена? Кто-то... что-то сделал с тобой? На последний вопрос она неистово качает головой. — Всё хорошо! Никто меня не трогал и ничего такого! — Ты уверена? Всё в порядке, ты можешь сказать мне. — Я имею в виду, — фальшиво смеётся она, высоко и непохоже на неё. Ей и так достаточно трудно лгать в любое другое время; теперь ей приходится лгать, в то время как всё, чего она хочет, - это забраться под пальто Лойда. — Очевидно, что в данный момент я не в порядке, но просто ранее, в ресторане, один из бизнесменов, он… мы с ним столкнулись, и у него была с собой табакерка, и эта пыль... — Ясно, — говорит Лойд. — На удивление много, несмотря на то что коробочка была маленькая! Но, к счастью, я уже уходила, это случилось в раздевалке. — И он не последовал за тобой? — Кажется, нет? Если бы он это сделал, то появился бы раньше тебя. Он кивает, по-видимому, удовлетворённый, затем отпускает её и выпрямляется во весь рост. — Тогда пошли. В больнице проводится детоксикация, чтобы вывести наркотики из организма… — Нет! — восклицает она, вставая и, к своему стыду, покачиваясь на ногах, пока Лойд не поддерживает её, обняв одной рукой. Она прижимается ближе; она ничего не может с собой поделать. — Нет, — повторяет она, хватаясь за его рубашку спереди. ¬— Никаких больниц, пожалуйста, это было бы... [Нарушением правила Лавочника] Это выглядело бы плохо. Для нашей семьи. У людей могут возникнуть подозрения. — Тебе нужно лечение, Йор. Если мы просто проигнорируем это, у тебя поднимется высочайшая температура, и лихорадка в конечном итоге убьёт тебя… — Должен быть другой способ, — настаивает она. — Единственный другой способ - это... — он замолкает, избегая её взгляда. — Позволить природе взять дело в свои руки. Это утверждение, которое, она уверена, было бы непонятно ей, даже если бы она не была под воздействием наркотиков. Она одурманена наркотиками, а Лойд горяч, как печь, и плотно прижат к ней, его лицо так близко, и— Йор принимает решение. Она неуклюже протягивает руку, просовывая пальцы ему под воротник. Притягивает его ещё ближе к себе. И целует его. Её рот приоткрывается в судорожном вздохе от прикосновения, а когда они сливаются в одно целое, то она обхватывает его нижнюю губу своими, и он восхитителен на вкус, а на ощупь ещё лучше, и она хочет большего, она хочет его, его, его. — Он отстраняется. — Йор, — произнёс он дрожащим голосом и прерывистым дыханием. Она думает: "Вот оно". Он собирается отвергнуть её. Её пальцы сжимают волосы у него на затылке. Когда она успела положить туда руку? Она не помнит. Но она вся в нетерпении. — Ты уверена? — всё, что он, наконец, говорит. — Да. Ты единственный, кому я доверяю это. Пожалуйста. Лойд закрывает глаза, а затем открывает их. — Хорошо, — едва слышно произносит он и снова целует её. __________________________________________________________________________ Они неуклюже плюхаются на заднее сиденье машины, неловко скрестив руки и ноги. Она лежит на спине, а он пытается закрыть за ними дверь. В некотором роде ему это удаётся. Это трудно, когда она продолжает притягивать его для поцелуя, её пальцы сильны, как тиски. "Йор накачали наркотиками", - повторяет Сумрак про себя, даже когда снимает пальто и перчатки. Она накачана наркотиками, а все её чувства накалены. Он не должен был этого делать. За исключением того, что она права. Абсолютно права. Обращение в больницу поставило бы под угрозу их репутацию и, как следствие, их положение. Не только ею работу в мэрии, но и его работу в больнице Берлинта, не говоря уже о месте Ани в «Эдеме». И всё, что можно сказать: операция "Неясыть" сейчас стоит на кону, независимо от того, насколько ему это неприятно. Но в этом-то и проблема, не так ли? Проблема в том, что он не находит это совсем уж неприятным. Проблема в том, что он действительно хочет Йор. Он хотел её достаточно долго, чтобы быть убеждённым, что никогда не сможет заполучить её. Это не считается за соблазнение. Это… миссия. Процедура…медицинская. Способ лечения неожиданного отравления. Это не что иное, как счастливое совпадение, что его тело реагирует на её прикосновения; это облегчит остаток ночи, но ничего не должно изменить. Именно её тело имеет самое большое значение здесь и сейчас. Сумрак укрепляет свою решимость. Он отстраняется от поцелуя, всего на дюйм. Отбрасывая все остальные мысли, он кладёт руку на внутреннюю сторону бедра Йор, на край её юбки. — Могу ли я коснуться тебя? Она поджимает губы, для пущей убедительности прикрывая их рукой. У неё всё ещё вырывается что-то вроде пронзительного вздоха. Это хороший звук, думает он. Новый. Однако это не является каким-либо показателем разрешения. Он ждёт, чувствуя странное головокружение и одышку. Должно быть, из-за безжалостных поцелуев. Он позволяет своей руке задержаться там, его большой палец обводит маленькое пятнышко кожи возле её колена, ожидая, безмолвно спрашивая её. Наконец, она кивает. Раздвигает ноги всего на дюйм шире, пока её левое колено не упирается в переднее сиденье. Она восхищённо наблюдает, как его рука скользит вверх, исчезает под её подолом, скользит по чулкам. Там, между её ног, тепло. Под юбкой. Тепло и мягко, хотя он чувствует, как напрягаются мышцы под её кожей, то, как напрягается её нога от его прикосновения. Он смотрит на неё снизу вверх, на её раскрасневшиеся щёки, на её приоткрытый рот. Она кусает себя за рукав. Он проводит костяшками пальцев по её прикрытой одеждой щели. Она склоняет голову набок, из неё вырывается полузадушенный вопль. Он снова напоминает себе, что это наркотик. Это делает её крайне чувствительной к прикосновениям, ещё более чувствительной к эрогенным зонам. Это также то, что делает её такой мокрой, её нижнее бельё всё тёплое и промокшее насквозь. Физическая реакция на химический стимулятор. Это не занятие любовью; это даже едва ли считается сексом. Его главная цель - доставить ей столько оргазмов, сколько необходимо, пока наркотик не пройдёт через организм. Вот и всё. Не больше. Не меньше. Он отодвигает клочок ткани в сторону. Пальцы полностью покрываются её смазкой. Он проводит большим пальцем по её клитору, один раз. Она извивается, прижимается к нему, ища трения, вся горячая и влажная, и он даёт ей это, обводя кончиком пальца её клитор, следуя неустойчивому ритму её дыхания, быстрее, быстрее. Однако в конце концов она обмякла, но не от удовольствия, а от разочарования. — Этого недостаточно, — хнычет она, краснея ещё сильнее от этого признания. — Прости, я думаю... я думаю, это из-за меня, я никогда... я не... Свободной рукой Лойд убирает выбившиеся волосы с её лица. — Эй, Йор. Это не твоя вина. Он запечатлевает нежный поцелуй на её виске. — Всё в порядке. Я всё ещё выясняю, что нужно твоему телу, хорошо? Давай, дорогая, мы пройдём через это. Ты хочешь большего? Она кивает. — Могу ли я вставить пальцы? Она снова кивает. — Скажи мне, когда я должен буду остановиться. При этих словах она переводит взгляд на него, хмурясь. — Лойд, — укоризненно произносит она. — Я доверяю тебе. Что-то в нём при этом пробуждает тепло и желание, но он качает головой и игнорирует это. — Всё равно скажи мне, — настаивает он, но, не дожидаясь ответа, вводит в неё два пальца. Она выгибает спину, удерживаясь. — Лойд…— выдыхает она. — Лойд… — Мне прекратить? — Нет, пожалуйста, пожалуйста продолжай...¬— и она тянется вниз, удерживая его руку на месте, побуждая его двигаться. Её вагина такая скользкая, такая тугая и такая горячая вокруг него. Он двигает пальцами, медленно-медленно, но её бедра подрагивают навстречу его движениям, прижимаясь к его ладони, и… — Подожди, — говорит она, и он останавливается. Она садится, прижимая его к двери. Она сидит у него на коленях, контролируя ритм, она буквально трахает себя его пальцами, её руки обхватывают его, его голова прижата к её груди. Он уже совсем твёрдый. Такого не должно быть, но это так. Как же он хочет её. Все её тихие звуки, её набухшее влагалище, слизь, стекающая по его костяшкам пальцев… Он хочет её всю больше всего на свете. Сумрак понимает: он слишком увлёкся. Он не должен больше тянуть с этим. Его рот ищет её шею, утыкается в неё носом, посасывает кожу, пока она не начинает двигаться всё быстрее и быстрее, а затем, с безошибочной точностью, он сцепляет пальцы, поворачивает их именно так, пока она не напрягается, не дрожит и не хнычет. И после этого она тяжело выдыхает. Она по-прежнему лежит у него на коленях, уткнувшись головой ему в подбородок. Он целует её в макушку. — Стало получше? — Да, — слабо произносит она. — Я думаю, что да. Но это не... исчезло. Услышав это, Лойд начал тихо похихикивать. — Вещество действует волнами, — объясняет он. — Я думаю, потребуется ещё несколько раз, пока ты не будешь в безопасности. — Несколько? — пискнула она. — Сколько..? — Я не знаю, — он кладёт палец ей под подбородок, приподнимая её голову. — Нам нужно было справиться с первой волной, и я хотел показать тебе, на что это будет похоже, если мы продолжим. Или, если ты этого не хочешь, мы ещё можем найти больницу где-нибудь в этом районе. Это не так рискованно, как идти в центральную больницу Берлинта... — Это всё ещё риск, — говорит она, качая головой. — Если только ты этого не хочешь... Прости, я даже не спросила тебя, хочешь ли ты вообще этого… О нет, я воспользовалась тобой?! Мысль о том, что Йор использует его в своих интересах, так сильно сбивает его с толку, что он даже не может рассмеяться. — Ты под влиянием вещества, Йор. — Но это не означает, что я могу заставить тебя сделать что-то, чего ты не хочешь! — Конечно, нет, но ты меня не заставляла. Я сам принял решение, ¬— и, не в силах остановиться, он добавляет. — Я тоже этого хочу. И она целует его. Это не похоже на прежние поцелуи. В этот раз это не голодный, не отчаявшийся и не неуклюжий поцелуй. Это просто быстрый поцелуй в губы. Так, как жена нежно поцеловала бы своего мужа утром. Так, как она никогда раньше его не целовала. Это вызывает у него желание отвернуться. Однако это определённо задело бы её чувства, поэтому вместо этого он расплывается в приятной улыбке. — Нам нужно идти прямо сейчас. Отель или больница? Она наклоняет голову. — Отель? Услышав это, он смеётся. — Мы не можем продолжать здесь, на заднем сиденье. У нас начнутся судороги. И мы не можем сделать это дома, не потревожив Аню. Кстати, не беспокойся о ней, Фрэнки там. Итак, отель? Йор решительно кивает. — Отель. _____________________________________________________________________________ Если первая волна воздействия наркотика подкралась к Йор, как болезнь, то вторая теперь обрушивается на неё, как внезапный ливень. Когда это происходит, они уже находятся на стойке регистрации отеля. В один момент она изображает слегка больную жену, цепляясь за руку мужа; в другой у неё уже подгибаются колени, вынуждая её навалиться на него всем своим весом, когда влага просачивается сквозь нижнее бельё и стекает по бедрам. Они непроизвольно двигаются, чтобы потереться друг о друга, ища прикосновения хоть чего-то, пока она хнычет, смутно осознавая, что на неё смотрят. Служащий отеля что-то говорит, но это всего лишь фоновый шум по сравнению с жарой и запахом — о, но от него так хорошо пахнет - и силой объятий Лойда. Он - единственное, что удерживает её в вертикальном положении, его рука обнимает её за талию, крепко притягивая к себе. Она прячет лицо у него на груди и пытается выровнять дыхание, пока он торопливо разговаривает со служащим отеля. Она не знает, сколько времени это занимает, но в конце концов он коротко благодарит сотрудника, прежде чем увести Йор прочь, и каждый шаг вызывает у неё лёгкую дрожь возбуждения. — Они заходят в лифт. Он нажимает на кнопку. Двери закрываются. Он целует её. Нежно заключает её в свои объятия и окутывает своим теплом. При этих действиях она слегка всхлипывает. От того, как хорошо это ощущается, от того, сколько ещё ей нужно. — Ещё чуть-чуть, — говорит он ей в губы, прежде чем снова поцеловать. — Мы почти на месте, дорогая, мы почти на месте. Затем он отступает назад; она сразу же скучает по его прикосновению. Но, прежде чем она успевает снова поцеловать его и потребовать, чтобы он продолжал, двери открываются на их этаже. Какой это этаж? Она не уверена - и они, спотыкаясь, выходят в коридор, изо всех сил стараясь сохранять самообладание, пока не находят свою комнату, пока Лойд возится с ключом, пока замок со щелчком не открывается. А потом Лойд снова оказывается на ней, целует её у двери, его рука уже забирается ей под юбку. — Так нормально? — выдыхает он, и она не может найти в себе ни единого звука, который не был бы невероятно непристойным, поэтому прикусывает губу и кивает, расширяя позу, чтобы позволить его руке сделать остальное. В мгновение ока он стянул с неё нижнее бельё и скользнул в неё двумя пальцами, прижимая ладонь к клитору, и на этот раз всё получилось лучше, на этот раз он знает правильный ритм и все нужные точки, и она дрожит, колени слабеют, но вскоре он просовывает свободную руку под её ногу и подпирает ею его талию, и она чувствует себя открытой и уязвимой, несмотря на то, что почти полностью одета, когда он вводит свои пальцы в неё и тут же выводит, а она сжимается вокруг него, истекая от удовольствия, влажная, липкая и горячая, ох, ох, ох! Она вздрагивает, волна наконец спадает, когда она погружается обратно в более острую, суровую реальность. — Лойд, — выдыхает она, и в её объятиях он чувствует, как напрягается. Его дыхание на секунду прерывается, прежде чем он говорит: "Мне жаль." И он вынимает из неё свои пальцы, отпускает её ногу и отступает назад. Он не хочет встречаться с ней взглядом. — Я должен был сначала спросить тебя. — Ты это сделал, — она тянется к нему, обхватывая ладонями его лицо. — Ты сделал это, а потом позаботился обо мне. Она закрывает глаза, снова вздрагивая, когда чувствует приближение третьей волны. Это нормально, что они происходят всё быстрее и быстрее? — И если ты хочешь, точнее, если ты не возражаешь, я думаю, тебе скоро придётся сделать это снова. — Хорошо, — наконец говорит он, прижимаясь губами к её ладони. — Пойдём, посмотрим, сможем ли мы воспользоваться кроватью. Её улыбка (она даже не осознавала, что улыбается) — спадает. В разгар своего желания она понимает: она никогда не делала этого раньше. Что немного нелепо после того, что они делали ранее, но наличие целой кровати кажется чем-то серьёзным. Это кажется реальным. То, на чём большинство пар делают это, потому что они страстно этого желают. — Что-то не так? — спрашивает Лойд из самой спальни, держась на расстоянии. Она прикусывает губу. Ужасно неловко признаваться. Он, должно быть, посчитает её несуразной. Такая неопытная в своём возрасте. Она сбрасывает туфли и подходит к нему. В комнате он, несколько кресел, и кровать, которая не выглядит менее реальной, как бы пристально она на неё ни смотрела. — Что... мне следует делать дальше? Он улыбается. Это не издевательство. Его взгляд мягкий, и очень добрый, и немного грустный. — Ничего такого, чего бы ты не хотела. Йор колеблется. Хочет ли она раздеться? Хочет ли она поцеловать его? Хочет ли она, чтобы он снова прикоснулся к ней? Ответ - возможно, да, и абсолютно точно. Она знает, что во всех историях, которые она слышала в фильмах и в разговорах в комнате отдыха, принято сначала снимать одежду, прежде чем переходить к остальному действу. Но если она снимет с себя одежду, Лойд увидит её обнажённой. Захочет ли он её по-прежнему, увидев обнажённой? Ей почти всё равно, её голова раскалывается и кружится от желания, но... Нет, ей не всё равно. Поэтому она заставляет своё тело продержаться ещё немного. Просто чтобы она могла подумать. Лойд задаёт вопрос снова. — Ты уверена? — Да. — Твой первый раз очень важен, Йор. Это должно быть с кем-то… — Мне не нужен никто другой, — признаётся она, тараторя в полной спешке. Она не указывает на то, что технически это будет уже в третий раз. Он и так уже сопротивляется. — Есть только ты, Лойд, и я не собираюсь в больницу, так что, пожалуйста... пожалуйста, просто скажи мне, что делать. Он смотрит на неё долгим и пристальным взглядом. Она решительно смотрит в ответ. Его кадык вздрагивает. Он прочищает горло. Когда он наконец заговаривает, его голос звучит тихо. Почти хрипло. — Ложись. — Мне раздеться? — Пальто, — говорит он, слегка отворачиваясь в сторону, как будто желая предоставить ей немного уединения. — Остальное зависит от тебя. Нам не нужно быть полностью голыми, чтобы делать это. Йор снимает пальто и, когда он не смотрит, быстро снимает клинки со своего тела и заворачивает их в сверток ткани, который кладёт на кресло. Удивительно, что он не обнаружил оружие в машине ранее. Как бы ей ни было противно то, насколько она застенчива в данный момент, она рада, что это, по крайней мере, даёт ей достаточно осознанности, чтобы спрятать своё оружие. Закончив, она присаживается в изножье кровати, слегка покачиваясь от нервного напряжения и потребности в трении. Она наблюдает за ним, как он, уже сбросивший пальто и теперь только в рубашке и брюках, расстёгивает пару пуговиц и начинает закатывать рукава. Не в первый раз она замечает, насколько неотразим её муж. Да, он высокий, и у него красивые руки, но она никогда не устаёт смотреть на его лицо. У него светлые и ясные глаза, форма которых придаёт ему определённую суровость. Когда он сосредотачивается на задаче, как раньше, когда его пальцы были в ней, он похож на отточенный клинок, острый и опасный. Сейчас у него такое выражение лица, когда он аккуратно закатывает рукава своей рубашки, складывая ткань вверх на отмеренную ширину. Она замечает, что он всегда сдержан. Методичен. Она дрожит. Что он сказал? Ещё несколько раз? Ей было трудно представить себе это ещё несколько раз, и всё же её тело согревается от предвкушения. Ставший уже знакомым всплеск возбуждения вызывает ритмичную пульсацию между ног. Лойд поднимает голову. — Готова? — спрашивает он, и от этого опасного выражения на его лице почти не осталось и следа. Почти. — Я думаю, что да. Должна ли я... — она указывает на кровать. — Вообще, нет. — Он делает три длинных шага по направлению к ней и, поравнявшись с ней, толкает ногой её колено. — Ты само совершенство. Оставайся так. А потом он опускается на колени. _____________________________________________________________________________ Агент Сумрак хорош в сексе. На самом деле это настолько необычно, что за всю его карьеру его посылали на более чем несколько миссий с обольщением целей. Ему не чуждо женское тело, и он также прекрасно осведомлён, каково это - быть возбуждённым. В этом нет ничего такого, о чём стоило бы беспокоиться. Это абсолютно биологическая реакция на стимуляцию определённых частей тела и задействование его органов чувств. В данный момент он пробует свою жену на вкус, и она стонет от его прикосновений. Он помнит, как её влагалище сжималось вокруг его пальцев. И, конечно же, она красива - хотя это само собой разумеющееся, когда дело касается её. Она всегда прекрасна. Однако вот так, распростёртая на кровати, с задранной до талии юбкой, вздымающейся грудью и раскрасневшимся лицом, она…Не нашлось бы ни единого прилагательного, которое описало бы её в полной мере. Но всего этого недостаточно, чтобы объяснить, насколько он взвинчен. Он никогда не испытывал такого острого и всепоглощающего возбуждения, как это. У него кружится голова, его лихорадит, он изголодался по ней. Его член напрягается под брюками, и он не хочет ничего другого, кроме как прикоснуться к себе. Или, ещё лучше, чтобы она прикоснулась к нему. Но он этого не сделает. Поступить так означало бы воспользоваться её нынешним состоянием. Он ещё раз напоминает себе: она накачана наркотиками. Всё это не для его собственного удовольствия, а только для неё. Вернее, всё это делается для того, чтобы спасти ей жизнь. Его не должно заботить, что метод требует повторных оргазмов на протяжении всего пути процедуры. Поэтому он опускается на колени. Он целует внутреннюю сторону её ноги. Он облизывает вершину её бедер и обводит языком её клитор, изучая каждое подёргивание, каждый стон, каждый жест, который она делает в ответ. А тем временем, чтобы отвлечься от собственного возбуждения, он сосредотачивает свой разум на загадке, которой является она. Он думал, что раскусил её. Она была достаточно прозрачна. Она была доброй, заботливой и милой. У неё не было секретов. Но теперь в картину встают новые фрагменты. Кусочки, которые не подходят друг другу. Ни в малейшей степени. — Лойд... Лойд, пожалуйста... — умоляет она, вырывая его из раздумий. Её пальцы запутываются в его волосах, притягивая его лицо вплотную к своей вагине. Он ускоряет темп, его рот и подбородок скользят по её коже. У неё чудесный вкус. Ничего подобного он никогда не пробовал. Он закрывает глаза и сосредотачивается. Первое: наркотик. Немыслимо, чтобы кто-то носил с собой столько этого вещества, не говоря уже о респектабельном бизнесмене. Это редкое, в высшей степени незаконное вещество; количество, содержащееся только в ней, обошлось бы в кругленькую сумму. Йор была взволнована, когда она рассказывала эту историю — лгала ли она? Но тогда это также могла быть лихорадка, вызванная лекарствами. Конечно, нет ничего невозможного в том, что правительство Остании общается с преступниками. В этом даже не будет ничего необычного. И всё же. На ней так много этого вещества. Его сладость окружает его, прилипает к языку и носовым пазухам. Он тоже… Йор напрягается, выгибает спину и поджимает пальцы ног, тихо втягивая воздух ртом. Когда она расслабляется, то отпускает его, застенчиво одёргивая юбку. Он с готовностью отстраняется, вытирая рот одной рукой, прежде чем забраться в кровать и лечь рядом с ней. Она наблюдает за ним затуманенными глазами, слегка приоткрыв рот. Когда он оказывается достаточно близко, она притягивает его в свои объятия и целует в губы. Затем она хмурится. — Это что...? — Да, такова ты на вкус. Каким-то образом ей удаётся покраснеть ещё сильнее. Она снова целует его, так же быстро, как и раньше. — У меня странный вкус. — Мне нравится, какая ты на вкус. Я мог бы поглощать тебя часами. Её лицо искажается, ноздри раздуваются, а рот сжимается в гримасе. — Лойд! — пищит она, ударяя его в грудь. — Как ты можешь так просто…говорить такие вещи? Ни с того ни с сего он думает: он устал быть Лойдом, но у него нет другого имени, которым она могла бы назвать его, и его душа откликнулась бы. "Как же чертовски хочется сказать ей об этом". Но, он не может. — Тогда заставь меня замолчать, — говорит он, нацепляя на лицо игривую улыбку и смеясь, когда она прикрывает эту улыбку ладонью. Он целует её руку, просто так, и прижимается губами к точке пульса, затем к шее, а затем к щеке, пока, наконец, их губы снова не встречаются. Второе: предположим, Йор работала или всё ещё работает проституткой, как однажды намекнула её злобная коллега на той вечеринке: почему она такая застенчивая? Если опустить какие-либо оценки, она едва ли демонстрирует опыт. Ничто из того, что она делала в течение ночи, не говорит о том, что она занимается именно этой работой. Он не возражает ни в том, ни в другом случае, с его стороны было бы лицемерием возражать против секс-бизнеса, если вспомнить о тех самых миссиях с соблазнением цели, на которые он добровольно отправлялся, - но это не подходит. На той вечеринке она в панике отреагировала на инсинуацию, намекнув, что это было правдой. И всё же, это явно было не так. — Здесь слишком жарко, — протестует Йор, отталкивая его. Она садится и тянется назад, чтобы расстегнуть молнию своего платья. Однако, когда она тянется к ней, Лойд оставляет на её плече лёгкий поцелуй. — Позволь мне. Медленно он расстёгивает молнию на платье своей жены, и когда оно соскальзывает с её кожи, он наслаждается этим зрелищем. Третье: её тело. У неё на бедре шрам, келоидный рубец длиной в ладонь, явно от лезвия. На изгибе её задницы круглая отметина - затянувшееся пулевое отверстие. А на торсе у неё крест-накрест шрамы, рельефные мышцы рук, мозоли на ладонях. Её тело - тело бойца, теперь ему многое ясно. Он наклоняется, слизывает струйку пота, стекающую по её шее, и думает, и думает. Когда он расстёгивает её лифчик, переворачивает её на спину и прокладывает дорожку поцелуев вниз по грудине, он вспоминает: отчётливый, тяжёлый звон металла о металл, когда она снимала пальто. Ему не удалось разглядеть что-либо мельком, но это было похоже на оружие - клинки. Когда её рука тянется к нему, притягивая его к себе, чтобы она могла снова прижаться губами к его губам, он закрывает глаза и вдыхает стойкий запах крови на её руках. Когда она раздевает его, как будто в ответ на любезность, словно она хочет от него чего-то большего, чем его руки и рот на ней, - он мысленно переносится на пару часов назад. Когда он был дома. До того, как она позвонила. Зашифрованное послание: его завтрашняя миссия, в рамках которой он должен был ликвидировать наркокартель, засевшую в Весталисе, и уничтожить их склад, была отменена. "Кто-то только что опередил нас", —печально сказала Куратор по радио. Наслаждайся своим выходным. Теперь они оба обнажены, его шрамы так же обнажены, как и её. Он по-прежнему хочет её. Он так сильно хочет, чтобы эта незнакомка была подле него. Но разум останавливает его, и он обнаруживает, отстранённо, как будто кто-то другой контролирует это, - что его губы формируют слова для вопроса, который он так хочет задать ей: — Йор... кто ты такая? Йор непонимающе наклоняет голову и задаёт встречный вопрос: “Что ты имеешь в виду?”, притягиваясь к нему. Он отстраняется и старается не чувствовать себя виноватым из-за того, что она в результате вздрогнула. Он относительно уверен, что сейчас ему тоже ввели этот наркотик – потому что она вся была покрыта этой штукой, а после он оставил поцелуи на каждой частичке её тела, и, если бы она прикоснулась к нему сейчас, это действительно могло бы его погубить. Он пропустил вопрос мимо ушей. С таким же успехом он мог бы довести дело до конца. Она наблюдает за ним настороженно и растерянно, но затем что-то меняется в её глазах. Что-то вроде рассвета понимания. — Мы одинаковые, — говорит она, причём с удивлением. С почти радостью от этой точки соприкосновения. Она как открытая книга или лучшая актриса в мире? Он не может сказать. Если первое, то он сожалеет. Если последнее – что ж... Он всё ещё думает, что ему жаль. — Похоже на то, — отвечает он, поднимаясь с кровати. Он не может делать это лежа, так близко к ней. — На складе на севере. Ты это сделала? — Мне жаль, — говорит она с болезненной гримасой. — Я не думала, что ты всё поймёшь. Я имею в виду мою работу. — Я всё ещё не понимаю. Его голос звучит напряжённо. Неужели он так взволнован? — Помоги мне понять, Йор. Я знаю, что ты не из «Тайной Полиции», но ты что, из спецназа? Секретные операции? Ни один из вариантов не подходит. Она не из таких. Йор прижимается к изголовью кровати, натягивая простыни до груди. Из-за этого она выглядит маленькой. Совсем девочка. Как будто он единственный, кто способен убивать в этой комнате. Она качает головой, но больше ничего не предлагает. Вместо этого она спрашивает: “А ты? А как насчёт тебя?” — А что я? — Ты…Ты с запада? Есть что-то в том, как она произносит запад, что звучит так ужасно знакомо. Когда-то он был таким. Враг. На востоке. Останское отребье. Он понимал, каково это - иметь такой простой взгляд на мир. В этом нет ничего необычного. Большинство людей живут, ни в чём не сомневаясь. Это роскошь, которой он не завидует. И всё же. Часть его - та, что всегда оставалась на западе, в городе Рувен, оплакивая руины, - пришла в ярость. Что она знает о Западе, кроме того, что они ей рассказали? Что она о нём знает? Жар от наркотика проходит через него, плотно обхватывая лёгкие и раскаляя голову. Странное ощущение, будто он напрашивается на драку. Может быть, так оно и есть, потому что он обнаруживает, что движется к ней, опираясь одной рукой на спинку кровати и останавливаясь лишь на расстоянии вытянутой руки от неё. — А если это так? Что ты сделаешь? Убьёшь меня? — Я не сделаю этого. Она выглядит искренне расстроенной этой идеей. — Ты мой муж. — Ах, дорогая, — выдыхает он. — Но мы даже не знаем друг друга. Её глаза вспыхивают, красные, сердитые и прекрасные. — Не говори таких вещей, — огрызается она. — Почему бы и нет? — насмехается он дальше. — Это правда. Мы два незнакомца, Йор. Если это вообще твоё настоящее имя. Мы просто играли роли. — Я знаю тебя. — её голос дрожит. Гнев или страдание, он не уверен. Может быть, и то, и другое, и в том и другом он виноват. — Я знаю, ты любишь чёрный кофе, но твой желудок больше не может его так в лёгкую принимать. Я знаю, ты любишь детей, даже если они иногда сбивают тебя с толку. Я знаю, что на самом деле ты никогда не уходил с войны, — продолжает она. — Такие люди, как мы, никогда этого и не делали. — Нет, я уже давно знаю, ¬— говорит она. — Я знаю, ты стараешься вести себя тихо и скрывать это от нас, но ты редко спишь по ночам. И иногда тебе снятся кошмары. Ты никогда не кричишь или что-то в этом роде. Ты просто издаёшь скрежет зубами. Когда это случается, ты становишься ещё тише по утрам. Сейчас она плачет, слёзы застилают её хрустальные глаза. Она пытается сморгнуть это. Но у неё не получается. — Ты думал, я не замечу? — спрашивает она. — Ты никогда ничего не говорила. — Ты не хотел, чтобы я начинала. И я не хотела переступать через это, — тыльной стороной ладони она яростно вытирает слёзы со своих глаз. — Но я знаю тебя, Лойд. Лойд. С таким же успехом она могла бы дать ему пощечину. — Это не моё имя. Она бросает на него свирепый взгляд, острый и смертоносный. Он задаётся вопросом, убила бы она его, в конце концов. Вероятно, он заслужил бы это за свою жестокость по отношению к ней. Но она не замахивается на него клинком. Она не обвивает руками его шею и не сжимает её. Нет, то, что она делает, - это нечто бесконечно худшее, чем убить его: она кладёт руку на его пылающую щеку и говорит, задыхаясь от слёз, торжественно: “Я всё равно тебя знаю”. — Ты так в этом уверена? —спрашивает он, и это звучит не столько как насмешка, сколько как мольба. — Да, — отвечает она. — И ты тоже меня знаешь. Она притягивает его к себе до тех пор, пока его лоб не упирается в её лоб. Вот так, в тени его лица, её глаза широко раскрыты и темны. Глаза цвета красного вина. Он хочет утонуть в ней; вместо этого он закрывает глаза. И он всё еще мог видеть её в темноте своих век. Она, приветствующая его дома в конце долгого дня. Она поёт колыбельную, укладывая их дочь спать. Она, обнажённая, покрытая шрамами и разъярённая, нежная, даже когда он отдаёт свою жизнь в её руки, добрая, даже когда он умоляет её сразиться с ним. Она права. Как это с ней очень часто бывает. И он устал отказывать себе. — Да, знаю, — говорит он. А потом он целует свою жену. _____________________________________________________________________________ На этот раз в том, как он прикасается к ней, есть какая-то новая неуверенность. Медленные поцелуи и скольжение кончиков пальцев по коже. Медленные, мучительные движения. Йор корчится от этой пытки, желая большего, но несмотря на то, что его возбуждённая плоть сильно и горячо прижимается к её животу, он неумолим в своей нежности. Его пальцы покоятся на её груди, слегка надавливая, теребя большим пальцем сосок; его рот покоится на её шее, посасывая в такт биению её пульса. С этого ракурса его спина выглядит завораживающе, извилистая и стройная, с острыми лопатками и ямочками на талии. В качестве эксперимента Йор обхватывает ногами его талию, упираясь пятками в эти прелестные ямочки, а затем тянет, прижимаясь к нему. Он сопротивляется, ругаясь, его бёдра подрагивают, а руки крепко сжимаются вокруг её тела, оставляя синяки. Это чудесное ощущение. — Йор... — выдохнул он. — Я пытаюсь быть терпеливым. — Ты что-то скрываешь, — замечает она. Он отстраняется достаточно далеко, чтобы посмотреть на неё, возможно, в попытке выглядеть суровым - но всё, что он делает, это показывает ей, насколько неряшливо он выглядит, с растрёпанными волосами и расширенными зрачками. — Я пытаюсь поступить правильно по отношению к тебе, — говорит он, хотя его слова звучат неуверенно, и он продолжает медленно скользить по её щелочке, посылая небольшие волны удовольствия вверх по её позвоночнику. — Нет. Она обхватывает ладонями его подбородок. Кладёт большой палец на его учащённый пульс. — Ло...прости, — спохватывается она, морщась. — Я не знаю, как к тебе обращаться. — На самом деле у меня нет имени, — признаётся он легко, как ни в чём не бывало. — Я отбросил это, когда выбрал этот путь. — Мне жаль, — едва слышно произносит Йор, потому что так оно и есть. Она не может себе представить, каково это - не иметь даже имени. Он наклоняется вперёд, прижимаясь губами к уголку её рта. — Ты можешь называть меня Лойд, если хочешь. Она хмурится. — Ты сказал, что это не твоё имя. — Оно может им стать, — говорит он, как будто это так просто. — Дай его мне, и я возьму его. Я буду Лойдом Форджером, ради тебя. Что-то сжимается у неё в груди. — Хорошо, — выдыхает она. — Лойд… — Да, Йор? — Лойд! — повторяет она, и узел в её груди ослабевает. Это имя вертится у неё на языке, когда она повторяет его снова: “Лойд, Лойд, Лойд”. Он хихикает, и это похоже на тёплый мёд, стекающий по её спине. Сладкий, прелестный, яркий звук. Она хочет его выпить. И она целует его. Приоткрывает свой рот напротив его и скользит языком по его губам. Посасывает его нижнюю губу и проводит рукой по его телу, по плоскостям груди, по всей длине его твёрдой плоти. Он стонет, несмотря на то что его тело напряжено, а руки бережно обнимают её. Она шепчет ему в губы: “Перестань сдерживаться и просто... возьми от меня то, что ты хочешь, прошу…” Йор обхватывает его рукой, поглаживая, глотая его прерывистый выдох своим ртом. — Йор, я… — Ты заботился обо мне, — произносит она. — Позволь мне тоже позаботиться о тебе. Она неуклюже действует, одной рукой нащупывая своё отверстие, а другой направляя его. Это немного смущает, когда она вот так широко расставляет ноги, но она никогда не позволяла небольшому смущению помешать ей сделать то, что важно. А это действительно важно. Она не может этого объяснить - она в бреду, опьянена его прикосновениями, близостью и головкой его члена, прижимающейся к ней. Но это так важно, чтобы он знал… — Я хочу тебя, Лойд. — И я хочу тебя, — отвечает он тихо, как будто боится, что кто-то ещё может услышать. Затем он входит в нее, дюйм за дюймом. Медленно. Это... каким-то образом нечто большее, чем просто его пальцы. Она растягивается вокруг него, плотная и горячая, и это такое ошеломляющее ощущение, что она сжимает его плечи, кончиками пальцев впиваясь в лопатки. Он шипит, бёдра дёргаются вперёд, толкая член глубже в неё, пока она не задыхается. — Прости, тебе больно? — Нет, — честно отвечает она. Это совсем не похоже на то, что она испытывала раньше, но это не больно. — Продолжай двигаться. Он смотрит на это с сомнением, но не задаёт ей вопросов. Не спрашивает её, уверена ли она. Она благодарна за это. И затем он начинает двигаться. Это ей нравится. Ощущение того, как он входит и выходит из неё. Трение, жар, то, как она может сжиматься вокруг него, поглощая всю его длину, заставляя его закрывать глаза, стонать, ругаться и звать её: “Йор, Йор, в тебе так хорошо, дорогая...” снова и снова, иногда на языках, которых она не понимает, языки, на которых он говорил, она не знала. В какой-то момент он просовывает руку между ними, его широкая ладонь обхватывает изгиб её бедра, большой палец нажимает на её клитор - это так восхитительно, что она слегка вскрикивает, и он смеётся, мучая её дальше, рисуя круги вокруг неё, пока она тоже не начинает двигаться, бёдра подпрыгивают от его прикосновений, встречая его удар за ударом, пока он движется быстрее, быстрее, быстрее, пока её спина не выгибается, а её пальцы ног не поджимаются, ногти впиваются в его спину, и это так сильно, так горячо, так ярко, поток света омывает её, искры за её веками… Она кричит, долго и громко, содрогаясь. После этого она становится крайне чувствительной, но он всё ещё продолжает двигаться, и она вздрагивает с каждым его толчком, тихие стоны беспрепятственно вырываются из её рта. Она снова кончает, она чувствует это, и на этот раз это нежнее, тепло пробегает по её телу. Она целует его в шею и произносит его имя, и именно это становится катализатором для его действий: его имя, произнесённое её голосом. Его ритм становится неровным, неустойчивым, неглубоким. Она обхватывает его ногами и притягивает ближе, желая успокоить, но он только толкает член глубже, достигая конечной точки, ненадолго напрягаясь, прежде чем обмякнуть на ней. Она гладит его по влажным от пота волосам, пока он переводит дыхание. В конце концов, он отталкивается от неё и перекатывается в сторону. — Спасибо тебе, Йор, — тихо произносит он. — К-конечно, — хрипит она в ответ, её горло всё ещё болит от крика. Она трётся бедрами друг о друга; его сперма вытекает из неё, тёплая и липкая. — В любое время, Лойд. Он приподнимает бровь, затем многозначительно смотрит на себя сверху вниз. Йор следит за его взглядом. А потом широко разевает рот от удивления. — Разве... разве это не должно было опуститься... после? Он гримасничает в знак извинения. — Я думаю, что в меня попало немного этого наркотика с твоей кожи. Она выдыхает. В её животе затрепетало тепло. Предвкушение. — Что ж, я серьёзно. В любое время. Его гримаса превращается в ухмылку. Острый, голодный взгляд. — Ну что ж, тогда… _____________________________________________________________________________ После четвёртого (или, может быть, пятого раза), когда они занимаются любовью, на них начинает нападать усталость. Время между каждым разом увеличивается; беседа просачивается внутрь, чтобы заполнить тишину. Он узнает о её работе, хотя она смутно представляет, в какой именно организации работает. Он делится тем, чем может, хотя даже это сделало бы его предателем в глазах Весталиса: его детство прошло в Рувене. Война. Время, когда он решил перестать быть безмозглым солдатом. Она не спрашивает его, в чём заключается его миссия. Он не спрашивает её, убила бы она его, если бы её начальство приказало ей сделать это. Они целуются, чтобы заставить замолчать друг друга и самих себя. Проглатывать истины, которыми они не могут поделиться и не должны делиться ни с кем. Именно так обычно начинается следующий порыв секса, и как только он набирает обороты, они вместо слов разговаривают своими телами. В какой-то момент он понимает, что влюблён в неё. Он шепчет это в ложбинку её горла, потому что не может позволить этому остаться невысказанным. Она не замечает. _____________________________________________________________________________ В тот момент, когда наркотик, наконец, выводится из её организма, Йор знает - потому что всё её тело, которое раньше казалось таким расслабленным и восхитительным, внезапно начинает болеть, как будто она боролась в течение нескольких часов. — О-о-ой, — протяжно стонет она. — Да, — соглашается её муж. — Со мной то же самое. — Может быть, нам следовало вместо этого поехать в больницу, — говорит она. — Может быть, тогда нам было бы менее больно. Он смеётся. За коротким смешком следует хаотичное подрагивание. Тем не менее, его глаза яркие и искрящиеся, когда он улыбается в её сторону. — Хотя это звучит не так весело. Ох, она понимает это ни с того ни с сего. Она влюблена в него. Она придвигается ближе. Прижимается лицом к его плечу. Тихо шепчет: "Я люблю тебя". Он приподнимается на локте, вглядываясь в неё. — Хмм? Что это было? Она открывает рот, готовая сказать это снова, но слова застревают у неё в горле. Поэтому вместо этого она проглатывает их и спрашивает: “Сколько нам осталось?”. Он не достаёт свои наручные часы и не смотрит на них. Вместо этого он ложится обратно. Целует её в висок. А потом говорит: “У нас ещё есть время”.