уроки полового воспитания

Хёнджин выгибает красивую поясницу, а короткими ногтями скребёт по влажной груди. Минхо крепкой хваткой держит его ягодицы расставленными, а язык короткими мазками собирает вытекающую смазку. На Хёнджине ни грамма одежды, только чёрные чулки, доходящие до середины бедра. Он даже не успел сообразить, как Минхо оставил на нём только их и усадил на своё лицо. Взгляд цепляется за вставший член альфы, чётко видный под тканью штанов, и Хёнджин уже пытается нагнуться, чтобы взять по горло, как его останавливают предупреждающим рыком и сильнее вжимают в лицо. Движения уверенные и чёткие. Минхо целенаправленно не подключает пальцы, любит доводить Хёнджина до трясущегося оргазма только языком. Смазка пачкает щёки и подбородок, течёт на шею, и Минхо только сильнее сдавливает ягодицы, проникая языком внутрь, вылизывая податливые стенки. Хёнджин сверху скулит что-то отчаянно, просит больше, просит пальцы, но Минхо будто не слышит. С животным удовольствием вылизывает, покусывает края, гладит ягодицы и начало бёдер. А Ники в шоке. Стоит, глаза распахнув и не дыша. Стоит истуканом у приоткрытой двери, боясь пошевелиться. Он шёл с благим намерением прикрыть дверь, чтобы «не подслушивать», но взгляд зацепился за сидящего к нему боком Хёнджина. За ноги в чулках. Резинка крепко прилегает к бедру, и он как в бреду видит собственные пальцы, которые бы оттянули, чтобы следом она шлёпнулась о кожу. Ники не замечает, что взгляд Хёнджина направлен на него; что омега глаза распахнул, глядя на альфу в дверях. Запахи сгущаются. Хёнджина будто водой холодной окатило. Возбуждение побежало по венам быстрее, а смазка начала выделяться интенсивнее. Ники жадным взглядом поедает его бёдра, затем тело. Когда они сталкиваются взглядами, Хёнджину бы зардеться и смутиться; ему бы прикрыться и накричать на Ники, чтобы закрыл дверь. Но он только стонет громче, а бёдрами прижимается к лицу Минхо сильнее. Трётся об подставленный язык, замечает, что Ники видит это действие. Подносит к губам два пальца и, прежде чем засунуть их в рот, облизывает, и взгляда от глаз Ники не отрывает, будто облизывает его член. Смешанный запах Хёнджина и Минхо забивается Ники в нос. Всё нутро кричит о том, что это грязно и неправильно, чтобы он бежал в свою комнату. Но он продолжает смотреть и неумолимо быстро возбуждаться. Блядство, которое показывает Хёнджин, заставляет стоять и сгорать со стыда. Собственный член напряжён, Ники на грани того, чтобы засунуть руку в штаны. Омега сосёт собственные пальцы, демонстрирует желание всем видом. Только какое? Чтобы Ники подошёл? Внезапно руки Минхо, до этого фиксирующие ягодицы, проходятся вниз по бёдрам до самых коленей. Больше не удерживают Хёнджина от того, чтобы насаживаться на язык. Движения рук властные, собственнические. Всей ладонью Минхо гладит бёдра, иногда оттягивает кружевную ткань, собирая в кулак, отчего на капроне идут стрелки. Запах альфы начинает преобладать, будто покрывает запах омеги. Ники вдыхает всей грудью, а внутренний альфа будто предупреждающие рычит. Скалится на другого альфу. А Минхо делает это специально, выпускает несильный, но подавляющий феромон. Хёнджина от запаха разбивает на куски. Фигура Ники перед глазами уже смазана. Живот поджимается, бёдра ускоряются. Он на грани того, чтобы кончить. На грани того, чтобы вслух не начать умолять их обоих. Когда оргазм уже звенит в ушах, мурашки бегут по ногам, руки Минхо приподнимают бёдра со своего лица, прекращая стимуляцию. Хёнджин разбито стонет, трясётся. Его оборвали в самую последнюю секунду. — Насмотрелся? — голос Минхо. До Ники доходит не сразу. Хёнджин сообразил быстрее него, что было видно по выражению лица. А Ники так увлёкся омегой, что забыл о том, что запах его возбуждения очень отчетливо слышен. Пара секунд, чтобы сообразить. Первая эмоция — страх. Дверь со хлопком закрывается, и Ники позорно сбегает в свою комнату, чтобы сокрушаться в одиночестве. Повисает тишина. Оба тяжело дышат. Хёнджин всё ещё напряжён, будто тетива, всё ещё сгорает от желания кончить. Тянется рукой к члену, чтобы сбавить напряжение, но Минхо перехватывает запястье, следом опрокидывает набок. Нависает над омегой, заглядывая в глаза. Его нос, щёки, губы и шея блестят от смазки, и Хёнджин тянется, чтобы слизать с альфы собственный вкус. Минхо целует напористо, едва не до крови прокусывает нижнюю губу, ловит ртом писк Хёнджина. Руки сильно сжимают разведённые бёдра. Стрелки на кружеве только придают более блядский вид омеге. Хёнджин изнывает. Никогда не отличался терпением: руки тянутся к резинке штанов Минхо, стаскивая те вместе с трусами на бёдра. Окольцовывает длинными пальцами член, выгибается, раскрывается как может. Альфа умело держит его состояние пограничным. Хочется кончить на члене, хочется грубости, хочется больше Минхо, который умело дразнит его. — Думаешь, я не понял, почему ты потёк сильнее? — Минхо отрывается, взглядом тяжёлым смотрит, над которым впору сжаться до атома, но Хёнджин только живот поджимает и стонет разбито. — Очевидно, что понял. Ты так горячо начал меня лапать, — Хёнджин бессмертный, но не идиот. Он понял причину изменения в запахе Минхо, а теперь рассыпался под властным взглядом и прикосновениями. Альфа безумно горячо выглядит, когда ревнует и заявляет права. Минхо с рыком опускается к шее, кусает, метит. В нём не клокочет злость. По крайней мере, не на Ники. Хёнджин в своём блядстве тонул всегда, и для Минхо это был не секрет. Напротив, он упивался омегой, который в своём бесстыдстве походил на самую дорогую проститутку, которую хочется спрятать и никому не показывать. Чтобы все эти томные стоны, взгляды, всё это было только для него. Хёнджин рукой полосует спину, а второй пытается направить член в себя. Такой жаждущий, что Минхо не хочет тянуть и дальше. Обеими руками перехватывает запястья омеги, фиксируя у головы, и входит. Глушит громкий стон поцелуем, вгрызается в пухлые губы. Хёнджин выгибается и сжимается, принимает глубокие толчки. — Тебе хорошо? Или недостаточно? — снова нависает над Хёнджином. Не прекращает фрикции, но просто не может держать в себе поток слов. Ситуация на глазах выходит из-под контроля, но рано или поздно так случилось бы. — О чём ты? — едва может ответить связно. Понимает, куда Минхо ведёт. Понимает и тоже дразнит, выводит на грязный разговор прямо в процессе. — О Ники. Ты так дрожал и тёк, когда он смотрел, — на звуке имени другого альфы Хёнджин сжимается сильнее на секунду, а из груди Минхо слышен рык. Конечно, он прав. Конечно, он заметил, как сгустился запах омеги и он начал объезжать его лицо в тот момент, когда возникли нотки постороннего феромона. — Тебя это злит? — Хёнджин ходит по лезвию ножа. К чёрту оправдания, они оба взрослые люди и омега подсознательно всегда знал, что Минхо прекрасно понимает, что происходит у него под носом. Минхо пропускает вопрос мимо ушей. У Хёнджина взгляд с поволокой, обещающий. Минхо крепко хватает его под челюстью и входит глубже и чаще. Омега течёт так, что слышны хлюпы смазки от частых толчков. Собственная челюсть напрягается при мысли, о чём сейчас думает Хёнджин. — Ты хотел, чтобы он присоединился? — А ты? — омега не задумывается и отвечает порывисто. У него мысли в кучу от возбуждения и частоты толчков. На подкорке зарождается фантазия, что бы было, присоединись Ники к ним. Он бы смог ему сосать, пока Минхо вылизывает его. Фантазия обретает образы, такая отчётливая, что Хёнджин откидывается на подушку и стонет громче. Губы жжёт от фантомного ощущения горячего члена, вокруг которого он бы стонал и плакал. — Такая шлюха, — Минхо первый раз шлёпает по щеке твёрдой ладонью, а Хёнджин часто кивает и едва не подставляет лицо под ещё один удар. — Ты бы согласился? — между стонами спрашивает Хёнджин. Так отчаянно нарывается. — А ты так хочешь? Давай позову его обратно? Уверен, он прекрасно знает, ка́к ты любишь, — ещё один шлепок, а у Хёнджина взгляд потерянный. — Он справляется с твоей жаждой секса? Может, и мне стоит его поучить, как трахать шлюх, подобных тебе? — Хёнджин перед глазами видит слишком отчётливо всё, что говорит Минхо. Не способен ответить, стонет просяще и царапает ему спину. — Хочешь, трахну тебя на его глазах? Покажу, как тебе нравится грубость, или он уже знает? Как думаешь, смог бы принять нас обоих? Хёнджина оглушает. Он представляет, как бы его растянули два больших члена. Втягивает живот и вот-вот на него обрушится оргазм, маячащий на периферии так давно. Минхо не перестаёт натягивать, будто даже увеличивает амплитуду толчков, но едва Хёнджин начинает сокращаться, альфа перехватывает его член крепко у основания. Снова обрывает оргазм. — Блять… — Хёнджин скулит. Тело бьёт судорога. Он сжимает зубы так, что те едва не крошатся. Ноги дрожат, он стискивает ими талию Минхо, а бёдрами пытается двигать в попытке потереться о живот либо руку. Ему так хочется кончить. Оргазм то подступает, то отступает, скручивает все мышцы. — Ты не будешь кончать на моем члене с мыслями о другом альфе, — Минхо говорит тихо, но голос будто звучит у Хёнджина в голове. — Ты сам подкинул мне это в голову… — на выдохе. Хёнджин понимает, что с ним играют, даже наказывают. Он готов поиграть в ответ. — Едва ли? Не я тебя подложил под Ники, — Минхо медленно закипает. Они оба не думали, что поговорят об этом вот так, но обстоятельства вывернулись неожиданно. Одно дело знать, другое когда Хёнджин сидя на нём не стесняется в демонстрации, как его возбуждает взгляд другого альфы. — Но ты ничего не говорил. Или тебя возбуждает, что я с ним трахаюсь? — едва договаривает, как по щеке прилетает ощутимее и звонче, следом ладонь надавливает, вдавливая щекой в подушку. Минхо крепко держит, так, что может сломать челюсть голой рукой. Опускается к уху и зло рычит. — Не смей, Хёнджин. Я тебе не подросток, слышишь? Чёрта с два ты будешь меня выводить на эмоции своим эпатажем, — в самое ухо. Так, чтобы точно услышал. Чтобы точно прочитал между строк «Не смей себя вести со мной так, как с ним». — Но ты же злишься, — хрипло и с усмешкой. Ладонь больно давит и это именно то, что нужно. Хёнджин когда нибудь договорится. До сломанной челюсти минимум. Минхо не отвечает. В нём смешиваются разные эмоции. От злости до понимания, что он всё-таки нашёл в омеге. Хёнджину всегда мало, как и ему самому, и договорённость о сексе на стороне шла своим чередом ровно до момента, пока Минхо не понял, на чей член сел Хёнджин. Такой возбуждающий в своём безумстве. Когда-нибудь точно сгорит в пожаре, который сам и разжигает. Но чёрта с два Минхо будет спокойно выносить, когда ему кидают этим прямо в лицо. Выходит из Хёнджина и переворачивает на живот. Рукой давит на шею сзади, а бёдра поднимает. Снова входит и берёт в быстром темпе. Омега выгибается до боли в пояснице. Возбуждённый до максимума, чувствует, как оргазм снова маячит. Едва в слух не готов молить, чтобы Минхо позволил ему кончить. Минхо опускается к лопаткам, кусает участки кожи. Поднимается выше и лижет загривок. Хёнджин срывает голос в моменте. Одновременно стонет и скулит, опускает голову, полностью подставляя чувствительный участок. Оставив много слюны, Минхо неожиданно крепко кусает, выпуская клыки. Оба будто отключаются на секунду. Слюна альфы попадает в кровь, феромон бежит по венам, вызывая ощущение жара и мурашек под кожей. Хёнджин дрожит и застывает с открытым ртом. Минхо ставит временную метку. Не размыкая челюстей, Минхо сбрасывает наваждение и снова переходит на быстрый темп. Вбивается по шлепков бёдер о ягодицы. Хёнджин течёт так, что по бёдрам стекает смазка, будто он течный. Внутренний альфа Минхо успокоился. Его запах теперь отчётливо покрывает омегу. И так будет ещё примерно неделю. Оба чувствуют только своё животное начало. Минхо продолжает трахать, держа зубами за холку. Такое поведение присуще во время вязки, когда запечатываешь узлом и держишь, чтобы омега не дёргался и не навредил себе. Оргазм подступает к Хёнджину, который утонул в ощущении принадлежности альфе. Не на словах, а на действиях. Минхо знал, что может себе позволить пометить, и Хёнджин плачет от спектра ощущений. Мышцы напрягаются, руками сжимает подушку так, что белеют костяшки, поясница выгибается сильнее. Хёнджин что-то кричит, когда кончает. Откладываемый оргазм сносит будто цунами. По щекам бегут слёзы, губы искусаны. Оргазм дольше, чем обычно. Взрывается фейерверком внизу живота. Простыни и его живот испачканы спермой. Минхо кончает внутрь следом за омегой. Рычит, смыкает челюсть сильнее, вгоняя клыки глубже под кожу. Покрывает спермой и своим запахом. Хёнджин не выдерживает, ноги дрожат будто он бежал марафон. Падает плашмя на грязные простыни, а сверху укладывается Минхо. Тяжесть его тела приятная. Накрывает собой, пряча от всего мира. Хёнджин продолжает всхлипывать, утыкаясь носом в мокрую от слёз подушку. Из приоткрытого рта стекает дорожка слюны. Он чувствует только запах Минхо, прочно засевший в каждой клетке тела. Запах, который Минхо продолжает втирать вместе со слюной; любовно облизывает метку, запечатывая рану. Носом трётся о линию роста волос и улыбается блаженно. Это полностью его омега. Пахнет им весь, от волос до кончиков пальцев на ногах. — Ты так пахнешь… — шепчет и целует в шею. Пытается выйти, чтобы лечь рядом и согреть в объятиях, как Хёнджин высоко пищит. — Нет! Не выходи… — внутренний омега заскулил. Из-за метки все ощущения обострились. Хочется полного единения с альфой, чтобы он был везде. Минхо понимающе улыбается и целует везде, куда дотягивается. Хёнджин такой разнеженный под ним, такой сладкий. Без преувеличения, Минхо сделает сейчас для него всё, что попросит. Тянется к губам; омега неудобно оборачивается. Шея болит, но так всё равно. Ловит губы Минхо своими, принимает поцелуи. Без агрессии и грубости. Нежные касания, от которых всё нутро огнём печёт. — Хочу тебя, — признаётся Минхо между поцелуями. Метка прочно скрепила их, а желание обладать возросло. Хёнджин согласно мычит и даже не просит передышку. Он готов на любой марафон. А Ники готов съесть себя заживо. Первый вечер и ночь едва не плакал от стыда в своей комнате, уткнувшись красным лицом в подушку. Никто не предполагал, что ситуация в один момент настолько выйдет из-под контроля. Чтобы не слышать стоны и шлепки через стенку, воткнул наушники и отрубился под музыку. Когда утром столкнулся с Минхо на кухне, сердце застучало сильнее. Было страшно и стыдно так, что в горле собрался ком. Ники взгляд опустил, руками нервно перебирал рукава толстовки и очень честно хотел провалиться сквозь землю. Сжался под расслабленным взглядом. Минхо недавно проснулся, уставший после ночи, и в себя не успел прийти, как Ники мнётся рядом и его запах источает такую гамму эмоций, что хочется подскочить к сыну и успокоить. — Эй… Детка? — Ники дёргается на его голос и Минхо встаёт и подходит ближе. — Ты чего? — Ты сам знаешь… Я… — поднимает глаза, набирает побольше воздуха и так и не может начать. От отца не исходит злости, только растерянность и непонимание, почему у Ники такое состояние. Хочется извиниться, оправдаться, да что угодно, но может только стоять и глазами влажными хлопать. — Знаю. Ты пахнешь стыдом и страхом… Ты меня боишься? — Минхо говорит вкрадчиво и аккуратно. Ники перед ним едва не плачущий уязвимый ребёнок. Всё внутри рвётся заключить в объятия и успокоить. Ники отрицательно качает головой. Минхо никогда не кричал на него, а тем более не поднимал руку. Как бы Ники не косячил, всегда было решение путём разговора. Он боится не Минхо, а его альфу, который может вспыхнуть от ревности. — Иди сюда, — Минхо не дожидается внятного ответа и заключает в объятия, крепко сжимая. Что бы Ники не натворил, никогда не мог на него злиться. Целует в висок, поглаживает по спине и выпускает успокаивающий феромон, закутывает в него, будто в одеяло. Ники напряжён, но жмётся ближе. Это не совсем то, чего он ждал. — Ты не злишься? — спрашивает тихо, а у Минхо флешбек в ночь, где ему задали тот же вопрос, только с другой интонацией. — Разве я когда-то злился на тебя? Ничего страшного не произошло, тебе не стоит переживать, — как может пытается выровнять состояние Ники. Когда от него исходит неспокойная аура, Минхо всегда некомфортно. — Но, я же… Господи, мне очень стыдно. — Это нормально, что тебе стало интересно. Можно подумать, ты невинный девственник, — хмыкает и улыбается. Рано или поздно они поговорят обо всём прямо, но сейчас точно не лучший момент. Ники себя живьём съест, если Минхо ему сейчас скажет всё. — Нет, но… Я же видел… Твоего омегу… Боже, — лицо вспыхивает краской и Ники прячет его в плече Минхо. А Минхо хмыкает и прячет улыбку. Вот оно что. Стыд не из-за увиденного, а из-за того, что Минхо знает, что́ он видел. Давно понятно всем, кроме Ники, что не секрет, что вид голого Хёнджина для него не новость. И задача Минхо и дальше поддерживать это неведение. — Поверь, он переживёт. И я тоже. Мы живём вместе и увидеть кого-то голым это не конец света. Это могло произойти как угодно, вопрос обстоятельств. Ники кивает. У него были ещё вопросы, но быть в сладком неведении проще. Отец смог успокоить, но не до конца. Что-то Ники не даёт покоя. Он поблагодарил Минхо, отказался от кофе и пошёл собираться на учёбу. Но уже у своей комнаты столкнулся с сонным Хёнджином. И если Минхо встал раньше и успел сходить в душ и переодеться, то Хёнджин нет. От омеги пахло сексом и собственным изменённым запахом. Ники вдохнул глубже. Вдохнул, и не обратил внимание, как задрожала челюсть и удлинились клыки. Хёнджин пах как меченый. Пах запахом Минхо, только фоном своим. Пах так, будто уже принадлежит альфе не только статусом отношений. Хёнджин напрягается и пытается анализировать состояние Ники. У альфы сгустился запах, а глаза потемнели. Отслеживает, что Ники смотрит не моргая на его шею, пытается найти брачную метку. — Временная, — говорит негромко, аккуратно. Хриплым ото сна и стонов голосом. Ники слышит и нет. Дойдёт до него позже. Сейчас только крутиться в голове, что его омегу отобрали. И внутреннему альфе всё равно, что этот омега никогда не был и не будет их. Пытается взять себя в руки, видит, что Хёнджин сжался под взглядом, напряжён, будто готовится защититься. И Ники становится так мерзко от себя, как никогда не было. Тихо извиняется и сбегает. А дальше всё как калейдоскоп. Ники ночует дома через день. Минхо видит, как ему некомфортно, прекрасно понимает почему. Альфе Ники трудно быть рядом с меченым Хёнджином; усугубляет то, что они трахаются. Как бы Минхо не хотелось поговорить обо всём, он молча контролирует со стороны. Ники не пропадает, всегда пишет, где он останется, но причину не называет, ссылаясь на то, что лень идти домой. Он не называет, а Минхо не спрашивает и доверяет. Запах Хёнджина витает по всей квартире, и по мере возможности Минхо открывает окна, если он дома. Ники когда остаётся, то ведёт себя отстранённо: сидит в комнате, редко выбирается поесть или посидеть в гостиной. Общение с Хёнджином сократил на нет, едва не шарахается от омеги, как от смерти. Метка выступает в роли триггера для его альфы, и во избежание последствий он принимает такое решение. Стал менее общительными, много думал. Пытался справиться с чувством стыда, злости, с самим собой боролся. Проходил стадии от отрицания к принятию и по кругу. Минхо как-то раз подгадал ночью, когда Ники думал, что они спят, и выбрался из комнаты посмотреть сериал в гостиной. Молча подошёл и тихо сел рядом, кладя на стол перед ними коробку с пиццей. Ники посмотрел воровато, но не стал комментировать. Минхо не полез в душу, молча сидел рядом. Спустя время, аккуратно погладил по спине, а потом потянул на себя, укладывая Ники под бок. Раньше они часто так сидели. Привычным жестом Минхо целует в макушку и обнимает, после чего спустя время Ники наконец-то расслабляется. Отец действительно не злится, в запахе только тепло. И так около пары недель. Тяжело было всем. Ники в первую очередь надоело жить как соседи. Нужно было стабилизироваться. После долгих торгов с собой и раздумий принял решение плыть по течению. В силу характера и возраста не всё далось просто, но он справился. Придя домой, решил вечером поговорить с Хёнджином. Они не общались с того столкновения в коридоре. Ники устал и мечтал поваляться в ванной, пока дома один. Но едва от испуга не умер, когда на пути в комнату к нему прижались со спины и обняли за талию. Запах тут же окутал. Хёнджин. Кошкой подкрался. Не успел Ники удивиться, что тот дома, как омега положил подбородок на его плечо и начал сам. — Успокоился? Не будешь больше от меня прятаться? — звучит без наезда и почти обиженно. И это работает. Ники не позволяет стыду захлестнуть себя, но голову опускает. — Я не прятался… — неуверенно. Оба знают, что прятался, как трус. Даже когда метка сошла и Хёнджин пах обычно. — Ну да… — тянет иронично. — А если серьёзно, ты как? — хочет тыкнуться носом в шею, но пока решает осторожничать. Не хочется давить на маленького альфу. — Почему ты спрашиваешь? Тебе интересно? — Ники даже не верится. Хёнджин никогда не играл с ним в папу и сына, не брал на себя ответственность, а тут даже не притворяется, выражая беспокойство. И реально не притворяется. Хёнджин не показывал, но его действительно волновало, что происходит с Ники. Только слепой не заметил бы отстранённость и не появление дома. Пару раз даже спрашивал у Минхо, всё ли в порядке. Маленький альфа не воспринимался собственным ребёнком, но Хёнджин тоже не такой чёрствый, каким хочет казаться. — Да, — даже не издевается, хотя была мысль. — Мне лучше. Всё в порядке, — пытается скрыть улыбку в голосе. Забота неожиданно приятно греет нутро. Хёнджин угукает и прижимается теснее грудью к спине, а носом осторожно ведёт по шее. — Я соскучился, — как всегда честно и прямо. Руками гладит живот и ластится. Жадный до объятий и прикосновений. Ники пытается привести дыхание в порядок. Когда-нибудь он сможет стойко выдерживать прямолинейность Хёнджина. Когда-нибудь, но точно не сейчас. Разворачивается в кольце рук и тоже обнимает. Позволяет себе провести руками по телу сквозь одежду, вдохнуть запах с волос и шеи. Он обожал моменты, когда Хёнджин из стервы превращался в тёплого и податливого омегу. — Я тоже соскучился, — едва разборчиво, потому что уткнулся лицом в стык шеи и плеча. Хёнджин едва не мурчит, вдыхая запах альфы. В шоке сам от того, как действительно соскучился. После случая, когда его понесло при Минхо, из головы не выходили сцены, как бы было, будь они втроём. Как бы было, будь оба альфы сразу в Хёнджине. Стоит об этом подумать, между ягодиц начинает намокать. Будто он готовится их принять и истекает смазкой сильнее. За счёт постоянного секса, Хёнджин перестал нуждаться в мастурбации, но фантазии были до того волнующие, что он мог кончить несколько раз подряд, растягивая себя пальцами. — Альфа, — зовёт тихо. На пробу. Проверяет реакцию. Ники ожидаемо вздрагивает и глаза поднимает. Думает, что ослышался. — Это нечестно, — Ники раздосадованно хмурится. Реакция неожиданная. Хёнджин вопросительно вскидывает бровь. — Я слишком быстро возбуждаюсь, если ты меня так называешь… Хёнджин улыбается понимающе. Улыбается и руку опускает, крепко обхватывая твёрдый член через штаны. Ники прикусывает нижнюю губу, но стон сдерживает. Блять, как же ему этого не хватало. Хёнджин из него любые верёвки сможет свить. И оба это знают. — Знаешь… — начинает Хёнджин, придвигаясь медленно вплотную. Когда до губ альфы остаются миллиметры, продолжает. — Ты так смотрел в тот раз… — Когда? — Ники прекрасно всё понял. Воспоминания всё ещё свежие. Всё ещё очень желанные и постыдные. — Когда пялился на мои ноги в чулках, пока меня вылизывал Минхо, — на выдохе, в самые губы. Ники жаром окатывает от прямолинейности. Почти ловит губы омеги своими, но Хёнджин отстраняется. И глаза у него блядские. — Тебе понравилось? Я знаю, как ты любишь мои бёдра. Член в руке Хёнджина дёргается, и он сжимает сильнее, проводит крепким кулаком пару раз по длине. Ники который раз попадается в ловушку. Дышит тяжело и кусает губы. Сгорает от стыда и возбуждения на глазах. — Мне так хотелось порвать эти чулки, а потом кончить на них, — признаётся. Толкается в руку Хёнджина и тонет в разврате. Все фантазии всплыли очень чётко. Не выдерживает, спускается руками с талии на ягодицы омеги и сдавливает, прижимая к себе. Мнёт упругую задницу и вдыхает жадно запах возбуждения Хёнджина, который сам по лезвию ходит. — А вылизать? Ты бы хотел, чтобы я сел тебе на лицо? — играется, упивается огнём, который видит в глазах Ники. Хочется застонать послушной сучкой и упасть на колени, чтобы взять по горло. Ловкими пальцами расстёгивает штаны и залезает ладонью под бельё. Стонет, потому что член в руке горячий и готовый для него; потому что альфа низко рычит и шлёпает по ягодице. Трутся в коридоре, будто оба подростки. Хёнджин грязно играет, топит, хочет. Хочет, чтобы выебали до искр перед глазами и чтобы ноги свести не смог. А Ники ждёт. Чувствует, что омега играет, но не привычную пластику, где выводит на злость. — Ты сядешь мне на лицо, — возбуждённый, уже смелый. — А потом кончишь, трахая себя моими пальцами, — сминает ягодицы сильнее, будто в подтверждение. Ведомый, озвучивает все фантазии вслух, прямо в лицо. — Наденешь свои чулки и я трахну тебя, пока не будешь рыдать, — сжимает зубы, так хочется укусить за шею; прямо туда, где бьётся сейчас жилка пульса. У Хёнджина едва слюна не течёт с уголка губ. Стёрлась грань, где играет он. Сейчас Ники заставляет его едва не выпрашивать член вслух. Мысленно он уже стоит раком, готовый и мокрый. — А что, если я скажу, что сейчас они на мне? — капкан закрылся. Оба, кажется, дышать перестали. Ники переваривает, Хёнджин ждёт. Ники переваривает, слюну вязкую глотает, сначала не верит. Может, Хёнджин опять просто дразнит? Ники хочется всё и сразу. Нетерпеливо, порывисто разворачивает омегу лицом к стене, потом тянет вверх майку, оголяя спину. Хёнджин помогает снять через голову и сам к стене прижимается. Он так течёт от предвкушения, что кажется, будто снова испачкает одежду. Хочется поторопить Ники, но смиренно стоит, покрывается мурашками от горячего дыхания между лопатками. Альфа руками ведёт по ровной спине, спускается к бокам, любовно оглаживает каждый участок; резко опускается на колени, дышит уже в поясницу. Кончики пальцев цепляют резинку спортивных штанов и медленно тянут вниз. Ники будто конфету распаковывает, раздевает омегу как самый желанный десерт. Постепенно открывается вид ничем не прикрытых ягодиц. Хёнджин под штанами без белья; между половинок поблёскивает смазка, и Ники не удерживается — слизывает горячим языком, но не проникает глубже. Движение быстрое, дразнящее. Хёнджин сверху разочарованно стонет, когда альфа не продолжает начатое, а принимается снимать штаны дальше. Когда становится видна чёрная полоска кружева, плотно прилегающая к бедру, у Ники сердце бьётся чаще. Хёнджин не соврал, он действительно в чулках. В блядских чёрных чулках. Полупрозрачный капрон идеально облегает длинные стройные ноги. Штаны полностью опущены к щиколоткам, и Хёнджин нетерпеливо переступает через них; выгибается, едва не виляет бёдрами. Он буквально чувствует взгляд Ники, тот горячими языками блуждает по телу. Понимает, что заминка временная. Когда альфу сорвёт, он насладиться его восторгом сполна. — Тебе нравится? — подогревает. Знает, что нравится, но хочет как всегда больше. Желательно больше слов, прикосновений. — Пиздец, — Ники едва говорить может. Запал на длинные грязные речи временно потрачен. Отмирает, прикасается. Руками гладит бёдра, ощупывает живую фантазию. Хёнджин выдыхает, у него получилось. Сжимается вокруг пустоты, просяще крутит задницей, выпрашивает больше. Ники будто завороженный губами водит по бёдру, а руками сжимает ягодицы. Пальцами проникает между, где мокро и горячо. Обводит подушечкой пальца края ануса, а Хёнджин стонет, изголодавшийся. Ники чувствует, что омега открыт настолько, что два пальца с легкостью входят по костяшки. — Ты растянут, — двигает пальцами, разводя их в стороны, и не чувствует сопротивления. Хёнджин благодарно выгибается и подмахивает бёдрами. Как же он обожает пальцы Ники. Длинные, тонкие; длиннее даже его собственных. — Я… Ох, Боже, я не удержался, пока надевал чулки, — скребёт ногтями по стене и пытается устоять на ногах. Альфа умело двигает рукой, гладит изнутри все чувствительные точки. — Что ты делал? — Ники аж голову поднимет, смотря снизу вверх на выгнутую поясницу и дрожащие плечи. Мгновенно представляет, что мог делать возбуждённый омега и низко стонет, загоняя пальцы резче. — Хёнджин, скажи мне. — Я растягивал себя… Думал о… Тебе. Как бы ты грубо меня взял, когда я в чулках, — почти проговорился, но не сказал «Вас». Оставляет при себе все фантазии, где его берут грубо оба альфы сразу. — Покажи мне, — Ники с чавкающим звуком вынимает пальцы, вытирая их о капрон. Руками хватается над коленями Хёнджина и использует всю выдержку, чтобы сомкнув зубы смотреть, как омега выгибается сильнее, делая упор на грудь. Одной рукой оттягивает ягодицу, а три пальца другой поспешно вставляет в себя. Стон отскакивает от стен и бьёт Ники по ушам. Рука Хёнджина неудобно выгнута, но он с животной похотью фингерит себя, показывая, как нуждается. Пальцы и запястье быстро затекают, но он не замечает, прокручивает их, чтобы каждый раз был хлюпающий звук. Хёнджину так мало. Ники не помогает, только больше раззадоривает, кусая за ягодицу, затем облизывая. — Твой язык, хочу… Вылижи, альфа, — не выдерживает, просит. Скулит, будто сучка. Сжимается на собственных пальцах, представляя, что это язык Ники, который бы он объездил. Едва не срывается на визг, когда Ники неожиданно давит двумя пальцами, проникая медленно внутрь. Застывает с распахнутыми глазами и ртом, не дышит. Все ощущения концентрируются на дополнительной растяжке. Ники действует аккуратно, по сантиметру погружая пальцы в тугую дырку, а глаза неотрывно смотрят, как омега расслабляется, течёт сильнее, принимает. — Не больно? — Ники тормозит на секунду. Пальцы внутри на две фаланги и Хёнджин так крепко их обхватывает. — Нет! Хорошо, хорошо, ещё… — Хёнджин расслабляется как может, и когда чувствует, что пальцы полностью в нём, стонет удовлетворённо. Если крепко зажмуриться, то можно представить, что это два больших члена растягивают его. Коленки подгибаются, когда они одновременно начинают двигать пальцами. — Да! Да-да-да, ещё… Они синхронизируют движения и трахают пальцами в одном темпе. Хёнджин кошкой выгибается, гнёт поясницу до хруста. У него почти ожила одна из фантазий, которые он гоняет на подкорке. Растяжение от пяти пальцев туго давит, но это не больно, постепенно он привыкает и начинает подмахивать бёдрами. Смазка стекает по бёдрам, и Ники жадными мазками слизывает, потом кусает, ускоряя движения. Хёнджин дрожит так, что приходится одной рукой крепко удерживать, чтобы не скатился по стенке. — Альфа… Ники! — едва не кричит между стонами. — Мм? — даёт понять, что слышит. Не может оторваться от покусываний ягодиц. — Оскорби меня… Ударь… Что-нибудь, пожалуйста! — Оскорбить? — Ники не теряется, но не упускает шанса поиздеваться. В кои то веке он, а не над ним. — Будто ты сам не знаешь, что ведёшь себя, как шлюха? — в конце фразы звонко шлёпает по ягодице, следом вжимает руку в поясницу и прижимает к стене, потому что у Хёнджина подкашиваются ноги. Омега едва стоит, но умудряется едва не седлать их пальцы, держась рукой за стену. Ники низко рычит и бьёт ещё раз. Кожа на его глазах краснеет, а Хёнджин отталкивается от стены и пытается быть ближе. Напрашивается. — Блять… — Ники встаёт. У самого ноги затекли и неприятно покалывают, но сейчас всё равно. Он вынимает пальцы и разворачивает Хёнджина. У того глаза закатываются, губы искусанные, а по подбородку размазана слюна. Выглядит сейчас той самой шлюхой, которой его называют. Ники целует, порывисто подхватывает под бёдра и несёт к себе в комнату. Это становится у них закономерностью. Так много всего хочется сделать. Хёнджин сидит сверху и мокрой промежностью трётся об твёрдый член, пачкая смазкой штаны. Трётся и поскуливает, за губы кусает, пытается расстегнуть рубашку Ники трясущимися пальцами. Спустя пару минут слюнявых поцелуев и общих усилий, Ники остаётся по торс голым и отрывается, чтобы жадным взглядом осмотреть омегу. Абсолютно голого, только в блядских чулках. Взвинченного, не перестающего тереться ягодицами о скрытый одеждой член. Ники руками хватается за ягодицы и дёргает на себя, усаживая Хёнджина себе на грудь. — Ты думал обо мне? Расскажи, — Ники не забыл, в чём признался омега. Три пальца свободно скользнули между ягодиц и в растянутую дырку. Хёнджин пискнул и губу прикусил. Вместо ответа начал покачиваться, встречая движения пальцев. — Отвечай, омега, — тон становится ниже, Ники выпускает феромон, вынуждая подчиниться. Он играет абсолютно нечестно и не гордится этим. — О, Боже! Да, я думал… Как бы ты отреагировал на чулки… Как взял бы меня, повязал… Чтобы много… Ещё! Чтобы много… Во мне, — Хёнджин едва не прокусывает язык, пытаясь не рассказать Ники всё. Считает, что не имеет права обрушивать на Ники фантазии, где оба альфы берут его одновременно. Одно дело, когда он и Минхо, понимая всё, несут эту грязь вслух в постели, а другое маленький альфа, который непонятно, как отреагирует. — Развернись, блять, я так хочу тебя вылизать… Так давно, — Ники хватило несвязной реплики, чтобы дало в голову окончательно. Чтобы помочь Хёнджину повернуться ягодицами к его лицу и сразу потянуть вниз, ощутить весь вес омеги на себе. И это даже лучше, чем он столько раз представлял. — Давай, не сдерживайся, потрись о мой язык, — последнее, что может сказать, прежде чем под ладонями ощутить капроновую ткань, а языком провести между ягодиц. Оба стонут от того, как хорошо. Хёнджину дважды говорить не надо: он послушно берёт упор на руки, а бёдрами выписывает круги, протираясь о послушный напряжённый язык. Не может выключить голову, представляя, что здесь ещё есть и Минхо. Как бы он застал их, сначала наблюдая в дверях, потом бы присоединился, назвал бы Хёнджина блядью, ударил по щеке и заставил подавиться членом. Горло рефлекторно сжалось, будто под давлением головки, проникающей всё глубже. Представляет, как если бы Минхо их застал, его бы точно не пожалели: грубо оттянули бы за волосы, отшлёпали бы до синяков, он бы седлал два члена, которые бы растянули до боли. Ники будто читает мысли: шлёпает по ягодице, а бедро сжимает, едва не оставляя синяки. Смазка на его щеках и шее, он её глотает вместе со слюной, но оторваться не может. Вылизывает, будто животное; будто это всё, о чём он мечтал. Языком проникает внутрь, низко порыкивая, когда Хёнджин сжимается. Губы уже покалывают, наверняка красные и опухшие от трения и интенсивности. Омега близится к оргазму, что чувствуется в рваных движениях. Бёдра дрожат, когда он просто начинает тереться о язык в попытках наконец-то кончить. Когда Ники за ягодицы приподнимает его с лица, лишая стимуляции, Хёнджин губу закусывает и зажмуривает глаза, чтобы не разреветься. Ему не могут обрывать оргазм так часто, кажется, что сейчас он не выдержит. Не успевает ахнуть, как в него с хлюпом проникают три длинных пальца, даря желанную заполненность. — Давай, Хённи. Трахни себя моими пальцами, — голос охрипший, но приказной. Ники все руки сдрочил на картинку, где Хёнджин кончает, используя его пальцы. Будто только этого и ждал, Хёнджин начинает насаживаться на пальцы, будто на дилдо. Ему хватает пары минут и фантазии, что Минхо на них смотрит, чтобы хриплым голосом простонать «альфа» и кончить. У Ники режет глаза от того, что он перестал моргать, пока смотрел на сжимающуюся дырку, на смазку, стекающую по запястью. Хёнджин продолжал седлать пальцы сквозь оргазм; трясся в конвульсиях, царапал его грудь и живот, но едва ли Ники это чувствует. Начинает двигать пальцами сам, когда омега ослабевает и ложится, размазывая свою сперму по их телам. Давит на чувствительную простату, наслаждаясь высоким стоном Хёнджина, который пытается уйти от стимуляции, но остаётся неподвижным из-за крепкой хватки на бедре. Чулки не дают Ники покоя. Не может перестать трогать; руки так и сжимаются в кулаки, хочется порвать ткань, разрушить, а потом покрыть. Ники накрывает жадностью, собственнические замашки идут впереди него. Дёргает Хёнджина ближе к лицу и смыкает зубы на ягодице, едва не прокусывая. Не слышит крика омеги, чувствует его дрожь, кусает ещё раз рядом, ставит метки, хочет присвоить себе. А Хёнджин вспыхивает по новой. Снова стирает все грани, не думает, что следы от зубов будет не скрыть. Опыт с Ники каждый раз ощущается по новому, словно альфа формируется на его глазах. Становится смелее, явно заявляет права и показывает желание обладать. И Хёнджин проклят, но он готов тонуть в этом вместе с ним. Пухлые губы трутся о член, всё ещё скрытый одеждой. Слюна оставляет пятна поверх уже подсохшей смазки. Ники подается бёдрами вверх, пытаясь продлить стимуляцию. — Альфа… Трахнешь меня? — тише, чем хотелось. Горло першит от стонов, но Хёнджин не сдастся, пока не получит своё. — Такая шлюха, — Ники кусает последний раз, прежде чем раздвинуть пальцы и вытащить, а Хёнджин вскидывается. Дежавю слишком ярко ощущается. Впечатление, будто Ники подслушивал под дверью: он повторил фразу Минхо с той же интонацией. Не дожидаясь ещё повторения, Хёнджин сам слезает с альфы, тут же ложась на спину и раздвигая ноги. Ники избавляется от остатков одежды и садится между ног Хёнджина. И хочет либо сдохнуть, либо сгореть. Омега так открыто демонстрирует, что хочет его: ноги призывно раздвинуты, живот поджимается. Остатки спермы на теле, покусанные губы и взгляд, что кричит громче всего развратного вида. Хёнджин покорной сучкой смотрит, без слов позволяет всё, что Ники захочется. Ёрзает, не скрывает нетерпение. Добивает, когда подушечками пальцев собирает сперму с живота и размазывает по своим губам, следом смыкая их, будто сосёт член. Под низкий рык Ники омега скулит: — Давай, альфа, возьми. Это для тебя. — Чёртова сука! — Ники поддаётся, он так заебался сопротивляться. Хёнджин совратит даже святого. Сжимает стальной хваткой бёдра и входит. Со шлепком, до конца. Хёнджин от неожиданности теряет дыхание, но тело послушно выгибается, чтобы принять ещё глубже. — Да… Ещё, альфа, — едва успевает сказать, прежде чем сорваться на звучные стоны. Сжимает в руках простыни, а голову откидывает, демонстрируя шею. Провоцируя. Нарываясь даже тогда, когда Ники трахает глубоко и грубо, руками удерживая за талию. — Ты жадная до члена мокрая дырка. Хёнджин под ним слишком. Слишком олицетворяет разврат. Гнётся послушной сучкой для ебли, стонет порнушно и громко. Пальцами трогает губы, размазывая по ним слюну. И в глаза смотрит, топит, просит ещё и ещё. — Разрушь меня, — Хёнджин сам едва соображает. Ники двигается быстро, выходит почти на половину и со шлепком входит обратно, вынуждая сжиматься каждый раз. Ноги дрожат, Хёнджин пытается их свести, но руки альфы крепко держат. Держат открытым. Чтобы принимал и чувствовал каждый толчок. Хочется целоваться, хочется кусать за шею, тонуть в феромоне, но Хёнджин может только скулить и извиваться. — Блять, ты такой мокрый… — Ники видит под ягодицами омеги пятно от вытекающей смазки. Её много, слышны чавкающие и хлюпающие звуки. — Так течёшь… — ускоряется, не отрывая глаз от растянутой вокруг члена дырки. Осознание, что Хёнджин так течёт для него, заставляет нутро пылать. Ники не понимает, что гонится за собственным оргазмом, практически не выходит, трахает глубоко. И когда кончает, тоже не сразу понимает. Оргазм яркой вспышкой простреливает низ живота, Ники входит до упора и кончает, не моргая смотрит на лицо омеги. А Хёнджина размазало. От ощущения пульсирующего внутри члена захотелось развернуться и подставить задницу, чтобы альфа брал его и наполнял, пока он не отключится. На пару мгновений повисает тишина и слышно только их хриплое дыхание. Хёнджин не кончил, возбуждённый член лежал на животе. Но не хотелось протянуть руку и помочь себе. Хотелось утонуть в альфе, чтобы взял и грубо трахал, до слёз и искр, пока всё тело не будет болеть от перевозбуждения. — Альфа, — зовёт, пытается привести Ники в чувства. Это работает. Ники моргает пару раз, сбрасывает наваждение и нагибается к его лицу, целуя в распахнутые губы. И Хёнджина накрывает по новой. Тело будто по команде напрягается, как пружина. Целует глубже, кусает за нижнюю губу, стонет от ответного укуса. Оба чувствуют только смешанный запах феромонов. — Хочу тебя, — между поцелуями, негромко, будто это секрет. Скрещивает ноги на талии Ники, который так и не вышел. — Я же сказал, что буду тебя трахать, пока не будешь рыдать, — Ники отрывается от пухлых губ и переходит на шею. Омега так потрясающе пахнет. Сексом, страстью. Ники целует шею, острую линию челюсти, лижет запаховую железу, смакуя вкус на кончике языка. Хёнджин даёт доступ. Тихо стонет с зажмуренными глазами. Путается пальцами в мягких волосах альфы, выгибается, отдаётся. — Такой сладкий омега, — Ники шепчет на ухо, прикусывая мочку и наслаждаясь тихим писком. Хёнджин такой отзывчивый. — Сладкая шлюшка, — руки оглаживают бёдра, которыми Хёнджин его держит. Член внутри омеги не опадает. Ники кончил и остался возбуждённым. Эмоции били ключом, возбуждение не отпускало и крепко держало альфу на поводке. Восстановив силы, Ники на пробу вышел и со шлепком вошёл. Из-за спермы и большого количества смазки член без труда двигался, даже несмотря на то, как Хёнджин сжимался. — Да… Пожалуйста, — пятерня сжимается в волосах альфы. Хёнджин просит, льнёт ближе, лижет шею. Просит и расслабляется, позволяя двигаться. И стонет сладко, когда Ники удерживает его бёдра, беря сразу быстрый темп. Теперь не разменивается, берёт большую амплитуду, буквально пригвождая омегу к матрасу. — Давай, Хённи, кричи, — нависает над Хёнджином и придушивает, локтем упирается в грудь, фактически перекрывая омеге кислород. Хёнджин нечленораздельно стонет, хватается руками за запястье Ники, больно впивается ногтями, но не пытается убрать. В голове без кислорода становится пусто, только звон в ушах и тяжесть в горле. По телу бегут колкие мурашки, мышцы расслабляются. Хёнджин пытается вдохнуть, будто выброшенная на берег рыба. Ники рычит. Сдавливает шею сильнее. Он совершенно неопытен в вопросах перекрытия кислорода, чтобы это было безопасно для омеги. Тело под ним обмякает, свободной рукой он хватается за бедро и резко тянет ткань чулка на себя, разрывая. Когда у Хёнджина закатываются глаза, будто он сейчас отключится, резко убирает руку с шеи, диким взглядом наблюдая, как омега кашляет, стонет и глотает кислород. Кажется, будто он не в себе. Пустым взглядом смотрит на Ники, облизывает пересохшие губы, сквозь кашель и стоны будто пытается что-то сказать. — Ударь, — кое-как выдавливает Хёнджин. Лёгкие и горло горят огнём, но это именно то, что он так любит. По щеке ощутимо прилетает. До искр из глаз и брызнувших слёз. Первые, скатываются по щекам, а Ники, видя это, ускоряется. Рвёт ткань на втором бедре. Некогда красивые чулки все в стрелках и разорванные. — Какая же ты блядь, — зло рычит, а Хёнджин только кивает, соглашается, сквозь стоны просит ещё. — Ты жалкий. Раздвигаешь ноги перед всеми, кто готов тебя трахнуть? Ненасытная дырка. — Да… Да… Накажи меня, альфа, — уже не соображает. Слова Ники обжигают, будто опускают на дно. Хёнджин такая шлюха. Он согласен с каждым словом. Ники бьёт ещё раз, по другой щеке. Останется синяк. Боль резкая, будто кнутом по голой спине, с первого удара распарывая кожу. Хёнджин вскрикивает и жмурится. Плачет. Слёзы текут по щекам. И это состояние лучше, чем оргазм, чем длительная прелюдия. Омега целиком и полностью чувствует себя грязной шлюхой, которая даёт альфам в борделе. — Да, плачь, вот так, — Ники будто обезумел. Разум не его. Лицо Хёнджина красное от слёз и ударов. Он смотрит в глаза омеги, что едва может их держать открытыми. Ресницы мокрые, губы покусаны так, что кое-где потрескались в кровь. Хёнджин тоже не в себе. Он на дне того блядства, из которого состоит. И он утащил Ники за собой, окутал этим. Ники смотрит ниже. Руки крепко держат бёдра, на которых рваные чулки. Словно фантомно, уже видит, как кончит на них, завершит развратную картину. Закидывает одну ногу на своё плечо, а вторую прижимает к груди Хёнджина, который уже не соображает, что происходит. Срывается на финальный, бешеный темп. Кусает нижнюю губу, глуша низкие рыки. Хёнджин слово кукла, расслаблен, принимает и стонет, тоже близится к оргазму. Напряжение в омеге выдают только руки, закинутые за голову и сжимающие подушку, чтобы получить хоть какую-то фиксацию. Из-за новой позы Ники безошибочно попадает по простате. Взглядом цепляет то, что на особо глубоких толчках видно, как кожа внизу живота Хёнджина натягивается. И это служит спусковым крючком. Он так глубоко в Хёнджине. Неожиданно омега выгибается и заходится в рыданиях, сокращаясь вокруг члена. Сжимая Ники так, что тот рычит, совершая финальные толчки. Трахает омегу сквозь оргазм. Едва успевает выйти, как кончает сам, проведя рукой по члену пару раз. Кончает на живот, бёдра, ягодицы. Пачкает итак грязного, всего в собственной сперме, омегу, который сквозь пелену смотрит на это. Дрочит себе, пока всё до последней капли не попадёт на изорванные чулки и кое-где синие от нажима пальцев бёдра. Вдыхает, кажется, первый раз за последние пару минут. Всё тысячекратно лучше, нежели Ники столько раз фантазировал. Хёнджин ослабший, в посторазменной неге, но всё равно послушно держит бёдра раскрытыми. Чтобы альфа смотрел. Чтобы альфа видел, что сделал. А Ники физически не может оторвать взгляда, рассматривая ту грязь, в которой они утонули. Под омегой простынь была мокрая от смазки. Та всё ещё продолжала вытекать мелкими толчками из припухшего ануса вместе со спермой. Не отдавая себе отчёт, Ники нагнулся, носом и губами провёл по подрагивающему бедру, вдыхая запах кожи. Сейчас Хёнджин весь пах ими. Ники утробно рыкнул, нежно оглаживая бёдра и ягодицы, размазывая по ним сперму. Не удержался и припал губами к ещё сокращающемуся анусу, слизывая их общий вкус. Омега дёрнулся и слабо простонал, но Ники не дал отстраниться, удерживая бёдра и нежно, аккуратно вылизывая. Вкус собственной спермы не ощущался чем-то противным или неправильным. Их медленно отпускало. Кровь уже не стучала в висках, а возбуждение не стояло пеленой перед глазами. Хёнджин слабо подрагивал и млел под языком Ники. Даже аккуратные касания ощущались, будто разряды тока, и если Хёнджин понимал всю интимность момента, то Ники действовал чисто на инстинктах. Так вылизывают после секса свою омегу, свою пару. И омега внутри Хёнджина мурчал котёнком и тянулся к альфе, который о них заботится. Постепенно Ники двигался аккуратными поцелуями всё выше. Будто не мог иначе, хотелось вылизать и зацеловать Хёнджина. Каждый участок кожи. Омега был так хорош для него. Когда дошёл губами до шеи, то в глаза бросились уже наливающиеся синим следы от удушья. Поднял взгляд выше и увидел скулу, на которой будто бельмо был ещё синяк. И Ники захотелось удавиться. Хёнджин, в полуобморочном состоянии, моментально среагировал на изменение в запахе альфы. Ники как впервые смотрел на его шею и скулы, в запахе сгущалось отчаяние. — Ш-ш, Ники, иди сюда, — как смог прохрипел. Слабыми руками обхватил лицо альфы, притягивая к себе и целуя. Успокаивающе, нежно. — Ты не сделал ничего плохого, — шепчет в губы и мягко глядит по голове, пытается успокоить. У самого нутро стянуло от эмоций Ники. В силу опыта, Хёнджин прекрасно понял реакцию. Оба перегнули, перешагнули черту. Только Хёнджин этим жил много лет, а для Ники такой опыт был впервые. — Боже… Прости… Я тебя ударил, — Ники пытается справиться с паникой. В голове горел красный код. Он ощущал себя так, будто поднял на омегу руку в примитивном смысле этого слова. По натуре, Ники никогда бы так не поступил, не ударил бы и не сказал того, что говорил. Мягко, как может, целует сначала синяк на скуле, потом опускается к шее. Он готов вымаливать прощение, целуя омегу хоть в ноги. — Детка, тише. Успокойся. Всё хорошо, — Хёнджин снова обхватывает лицо, и когда убеждается, что Ники его слушает, продолжает, — Так бывает во время секса. Эмоции, страсть. Так точно не надо делать с первым встречным омегой, но у нас с тобой другая ситуация. Я сам тебя просил ударить, не мешал душить. Мне было очень хорошо, ты был идеален, — горло дерёт от такой длинной речи, но Хёнджин знает, что обязан успокоить сейчас и всё объяснить. — А если бы я тебя задушил? Господи… — Ники накрывает второй волной. Страх. А что, если бы он покалечил или убил Хёнджина? — Ты бы никогда мне не навредил, — Хёнджин говорит уверенно. И смотрит тоже. Пытается взять эмоции и панику Ники под контроль своим феромоном и словами. — Даже не думай переживать. Всё хорошо. Если тебе некомфортно в таком формате, я больше не буду. Но ты не сделал ничего плохого, — гладит большими пальцами подбородок. Ники смотрит неуверенно ещё какое-то время, но расслабляется. Сглатывает. Опускает взгляд на губы Хёнджина, треснутые и покусанные. Приближается и аккуратно целует сначала верхнюю, потом нижнюю. Хёнджин улыбается и отвечает, обнимая за шею.