Театр вампиров

"Другу моего сердца и моей мрачной тайне мадам Жири. Здравствуй, милая Мадлен. Понимаю, за свою долгую жизнь ты могла забыть мою ничем не примечательную роль в твоей тягостной судьбе. Потому прости меня, что напоминаю о тех жестоких временах. Двадцать пять лет назад. Иерусалим. Стена Плача. Ты молилась, стоя на коленях, умоляя Небесного Отца даровать тебе прощение, вырвать тебя из объятий тьмы. Увы, милосердный Бог внял твоим мольбам. Тебя схватили, ранили, обескровили, сковали серебром и бросили в колодец дожидаться зенитного солнца. Я был тем, кто освободил, вытащил тебя и помог бежать. Охваченная ужасом скорой смерти, ты забыла о прежнем отчаянии, ты рыдала у меня на груди, ты захотела продолжать свою опостылевшую нежизнь, ты клялась, что однажды отплатишь добром за добро, спасением за спасение. Тогда я отпустил тебя с миром, ничего не требуя взамен. Тогда я был молод, меня не тяготила ответственность, и я не нуждался в помощи творения тьмы. Но прошли годы, многое изменилось и моё тело стало подводить меня раньше срока. Каждый день я теряю сознание от мучительной боли, каждый день просыпаюсь от неё же. И каждый день моя несчастная девочка страдает сильнее меня от моих мук. Я удочерил малышку. Она была совсем дикой, дралась, ругалась, была сущим кошмаром для всего детского приюта. Я приютил её и приложил все усилия, чтобы исцелить ту рану, которую нанесли ей родители, оставив её в роддоме. Но увы, мой час близок, и я тоже предам своё несуразное, родное, любящее дитя. Мадлен, ты, конечно, догадываешься, о чём я хочу попросить. И я прекрасно знаю, что клятва, данная вампиром, жжёт его нутро раскалённым клеймом до тех пор, пока не будет исполнена. Позаботься об Изабель. Отплати спасением за спасение. Это твой долг перед умирающим стариком. Я завещаю ей всё, что у меня есть. Я знаю, что тебя не заинтересуют деньги сироты, Мадлен. Для алчности нужно иметь хоть какой-то вкус к жизни. Его ты утратила ещё в прошлом столетии. Она не беспомощна. С ранних лет всю свою злобу кроха вкладывала в балет и уроки в музыкальной школе. Она стесняется петь на людях, но у неё это прекрасно получается. Я знаю, тебе под силу развить её сдерживаемый талант. Ей найдётся место в твоём театре "Érèbe". И ты защитишь её от затаившегося там зла. Это твой священный долг. В жизни и смерти твой. Перс." Мадлен Жири аккуратно сложила письмо, вернула его обратно в конверт. Ни один мускул её бледного, бескровного лица не дрогнул, когда она читала послание, однако чувства женщины, уснувшие за долгие столетия одиночества, зашевелились, словно ядовитые змеи в гнезде. Человек, проявивший к ней доброту, умер от долгой и продолжительной болезни. И, зная о природе Мадлен, он не попросил для себя спасения, не попросил сделать себя бессмертным. Восхитительно. Мадлен могла ему только позавидовать. Сама она бежала от смерти так же сильно, как и тянулась к ней. Подняв взгляд от конверта, она окинула им стоявшую перед ней девочку. Миловидная, с большими серо-голубыми глазами и лицом в форме сердечка. Невысокая и вряд ли сильно вырастет, худощавая. Перс называл её злым ребёнком, но Мадлен была не склонна с ним согласиться. Девочка казалась испуганной. Какой любопытный у неё запах... — Как тебя зовут, девочка? — Изабель, — буркнула она себе под нос. — Идо. — Сколько тебе лет? — Двенадцать. — Хорошо, — вздохнув, Мадлен поднесла к губам сигаретный мундштук и затянулась терпким дымом. — Безопасный возраст. Девочка подняла на неё взгляд. В нём всё ещё были скорбь, боль и глубокая тоска, но в то же время Мадлен разглядела в ней странную решимость взрослого человека. — О чём вы? — Начну издалека. Ты принесла мне вскрытое письмо, — Мадлен выдохнула струйку дыма. — Ты уже прочла его, и я хвалю тебя за это. Во-первых, любопытство — признак живого ума, во-вторых, я бы тоже хотела знать, в чьи руки вверяю свою судьбу. Ты знаешь, что я вампир. Ты веришь в это? — Да. Она ответила слишком быстро, ни на секунду не задумавшись. Хорошо. — А ты знаешь, чем я питаюсь? — Кровью. — Хорошо, — Мадлен нахмурилась. Спокойствие этого ребёнка внушало ей смутное беспокойство. — Тебе двенадцать. По нашим меркам ты ещё слишком маленькая, чтобы твою кровь можно было пить. Это и есть безопасный возраст. Мадлен не стала углубляться в детали. Запрет охоты на детей объяснялся устройством вампирского общества. Пить кровь ребёнка считалось одним из самых омерзительных преступлений. Изабель ни к чему об этом знать. По крайней мере, сейчас. Перс выбрал удачное время, чтобы умереть. Если бы он отошёл в мир иной позже, когда красота Изабель расцвела бы в полную силу, Мадлен пришлось бы очень нелегко. В театре слишком много похотливых напыщенных театралов, жаждущих молодой крови. — Тем не менее, — женщина поднялась из-за стола, оправив своё строгое чёрное платье. Изабель сжалась, стала ещё меньше, с опаской глядя на неё. — Наверное, ты ждёшь, девочка, что я постараюсь заменить тебе мать, что стану опекуном и близким другом. Этого не будет. Хочешь крышу над головой, тёплую постель и безопасность — заработай это. Пока не подрастёшь, будешь учиться, будешь выполнять мои поручения, будешь изображать обычную девочку. Проявишь послушание — будешь сыта, одета, обута, в тёплом доме. Не проявишь — вышвырну на улицу хоть в мороз, хоть в бурю. Изабель прерывисто вздохнула. – Н-но... клятва! — Мне не страшны последствия, – отрезала Мадлен, нахмурившись. — Клятва клятвой, но терпеть спесивого ребёнка я не собираюсь. Девочка стала белее мела. — Тем более, если этот ребёнок, — Мадлен впивалась взглядом в хрупкую фигуру малышки, — не человек. Изабель ахнула. — Как вы узнали?! Папа уже писал вам?! — Я стара и уже имела дело с такими, как ты, — голос Мадлен звучал спокойно, холодно, — и этот запах я ни с чем не спутаю. Девочка опустила голову, стиснув подол платья. — Прошу вас... мадам Жири... не прогоняйте меня. Люди не любят таких, как я, гонят, презирают. Пожалуйста. Если бы я хотела, я никогда бы не стала такой! Умоляю вас! Изабель сжала губы в линию, изо всех сил сдерживаясь. Её плечи подрагивали, её худощавая фигурка сжалась, точно готова была вот-вот исчезнуть. Мадлен нахмурилась. Слёзы и крики таких существ, как Изабель, могли убивать. К счастью, эти силы не действуют на вампиров — на тех, кто уже давно умер. Мадлен в целом терпеть не могла, когда кто-либо при ней плакал. Боже... да что она за чудовище? У малышки умер единственный близкий человек, а она взялась ей угрожать? Мадлен приблизилась, протянула бледную, холодную руку и опустила её на макушку Изабель, взъерошила густые кудрявые волосы. Девочка вздрогнула от этого жеста, подняла глаза на женщину. — Я тоже любила Перса, — вздохнула Мадлен. — Если бы он попросил у меня бессмертия, я бы помогла ему. Несмотря на запрет повелителя. Голубые глаза девочки заблестели. Сжав губы, она рванула навстречу женщине, крепко обняла её, спрятав лицо в складках чёрной юбки. Она держалась изо всех сил, но не смогла долго подавлять боль. Изабель заплакала, и Мадлен словно заново умерла, ощутив могущество этого ребёнка. *** К музыкальным урокам Изабель потянуло практически мгновенно. По вечерам, когда Солнце было ещё высоко над горизонтом, Мадлен давала уроки вокала и игры на фортепиано. Ночью, когда пробуждались артисты, проводила репетиции. Изабель появилась в жизни вампирской леди, когда Érèbe временно был закрыт для посетителей. Даже немёртвым требовалась передышка в пару месяцев, чтобы отдохнуть, отвлечься от выступлений и избавиться от желания убивать неблагодарных зрителей. Тем не менее, каждую ночь вампиры были заняты репетициями. Мадлен, как и её повелитель, не терпела халтуры, а потому прогул живые мертвецы могли оправдать только второй смертью. Мадлен играла, и Изабель наблюдала за изящными движениями её пальцев округлившимися глазами. Мадлен пела, и Изабель отвлекалась от своей боли, запоминая интонацию, высоту звуков, мелодию, артикуляцию. Мадлен, затягиваясь сигаретой, уничтожала артистов своей беспощадной критикой, а Изабель стояла за её спиной и жадно впитывала манеру поведения. — Мадам Жири, а кто это? — спросил один из вампиров, указывая на Изабель. — Уже не в первый раз её вижу. — С недавних пор — моя дочь, — ответила Мадлен, и от её слов Изабель замерла. — И если хоть волосок упадёт с её головы, Жиль... — Понял-понял, — парень примирительно вскинул руки, обнажив в улыбке клыки. — Но... разве повелитель позволит держать в театре человека? Изабель скосила взгляд на Мадлен, потом на Жиля. — Повелитель спит, — Мадлен выдохнула струйку дыма. — И я знаю его дольше всех в Érèbe. Он... поймёт мою сентиментальность. Изабель хлопала ресницами, встретившись взглядом с холодными, как смерть, глазами приёмной матери. В них не было ни чувств, ни эмоций, ни жажды жизни, только глубокая задумчивость. Девочка неоднократно слышала о загадочном повелителе, знала, что он впал в глубокий сон на десятки лет — так поступают все вампиры, чтобы оправиться от тяжёлых ран. — Мадам Жири, — нахмурился Жиль. — Повелитель злой, как Дьявол, и не одобряет подобные слабости. — Само собой. Как бы он тогда прожил полтысячелетия? Изабель вздрогнула, спрятавшись за юбкой Мадлен. Ей было всего двенадцать, но она испытала столько несчастий, что её взгляд сделался усталым, серьёзным, сердитым, как у взрослого человека. Однако для неё сейчас и тридцатилетний был глубоким стариком, а повелитель, должно быть, казался божеством. Мадлен её понимала. Он и для неё был божеством. — А если он..? — Жиль скосил взгляд на девочку и выразительно щелкнул клыками. Изабель сжала губы в линию. Мадлен опустила ладонь ей на голову, этим незначительным жестом даря обещание защиты. — В последние годы он пил только кровь других вампиров, — отрезала Мадлен. Повернувшись к девочке, она продолжила уже мягче. — Изабель... ни один вампир, каким бы могущественным ни был, не посмеет тронуть тебя. Девочка не поверила. Она вообще была убеждена, что все на свете желало причинить ей вред, но ни одно живое существо ни за что на свете не защитило бы её. Мадлен стряхнула пепел с сигареты, неторопливо вернувшись к фортепиано. Стоило ей занести руки над клавиатурой... Изабель, стоя у неё за спиной, открыла рот, набрала в лёгкие воздуха, чтобы что-то сказать. Но не решилась. Мадлен выжидала мгновение, второе. Господи, Перс... ты никудышный отец для маленькой девочки! — Изабель, — произнесла Мадлен, — если тебе что-то нужно — говори прямо. Люди не умеют читать мысли. Да и я не обладаю этим даром. — Мадам Жири! — выдохнула девочка. — Научите и меня! Мадлен едва заметно улыбнулась. Она знала, что Изабель сгорала от стыда, что краснела до корней волос от своей нечаянной просьбы. — Хорошо, — вампирская леди обернулась к приёмной дочери. — После репетиции определим твой диапазон, приступим к упражнениям. По вечерам будешь учиться играть вместе с классом. Девочка умолкла. Мадлен улыбнулась, увидев, что бледное личико Изабель стало пунцовым, что она изо всех сил боролась с желанием заплакать. Ей в стольком отказывали, что проявление доброты ранило её сердце. Изабель кивнула, сдерживаясь, от волнения будучи не в силах даже поблагодарить Мадлен. — Отправляйся в мой кабинет и отдохни, — Мадлен повернулась к партитуре. — В отличие от меня, тебе нужен сон. Но Изабель впервые не послушалась. Пока Мадлен репетировала, девочка разминалась, растягивалась, выполняла балетные па. Вампирская леди хмурилась, не одобряла занятие приёмной дочери, но и не запрещала ей скакать по зрительному залу. Изабель сбегала от горя, от слёз и печали в постоянную работу. Разве можно винить ребёнка в таком взрослом способе спасения от скорби? *** В первый раз они посетили могилу Перса спустя полгода после его смерти. Это было глубокой ночью, после того, как Мадлен посетила одного из своих доноров. Сейчас глаза вампирской леди горели древним инфернальным огнём, на лице появился нежный румянец, в холодном теле медленно и равномерно билось мёртвое сердце. Изабель держала её за руку, прижимая свободную руку к сердцу — к серебряному крестику у себя на груди. После смерти Перса и переезда к древней леди Изабель снились кошмары. Она плакала во сне, кричала, даже страдала от лунатизма. Мадлен это не пугало. Её пугали способности сверхъестественного ребёнка. Пробуждающиеся силы Изабель не действовали на неё, только заставляли вздрагивать и ощущать знакомое прикосновение смерти. Но соседи — обыкновенные живые люди — ощущали её воздействие. И творили с собой непоправимое. — Мадам Жири, — шёпотом произнесла девочка, крепче сжав её руку. Они проходили по каменной дорожке мимо мраморных надгробий, статуй, крестов. В ночной тьме тени приходили в движение, шорохи оглушали, вой волков леденил душу. — А здесь водятся призраки? Мадлен окинула кладбище взглядом. В темноте она прекрасно видела и без фонарика. — Да, — ответила женщина. — Но не беспокойся. Если они остались на кладбище, значит, не ориентируются в реальности, не думают. Они просто повторяют те же действия, что и при жизни, а нас с тобой не видят. Изабель ненадолго замолчала. — А много ещё в мире... немёртвых? Она разговаривала, чтобы отвлечься. Это хорошо. Ей нельзя замыкаться в себе. — Смерть... воплощается во множестве обликов. Как в прекрасных, так и в отвратительных. И чем древнее существо, тем ближе оно по своей сути к Смерти. Изабель сощурилась, вглядываясь в её лицо, потом посмотрела перед собой. Мадлен прикусила губу изнутри. Самым древним немёртвым был её повелитель. Возраст отражался и в ужасном характере, и в тяжёлом взгляде, и в манере вести дела. — Смерть — тоже реальное существо? — Не знаю, — голос Мадлен прозвучал глухо. — Лично я его не видела. А вот с его детьми сталкивалась. Изабель сжала губы в линию. — Да, — Мадлен вздохнула. — У всех вас очень схожий запах. Такое возможно только у очень близких родственников. — ...почему вампиры принимают меня за человека? — Они молоды. Тому же Жилю всего-то 96 лет, — вампирская леди едва заметно нахмурилась. — А вас встретить можно редко. Твои сородичи не любят селиться в городах. — Неудивительно. Я тоже ненавижу Париж. Оставшийся путь они прошли молча. Изабель была злым и пугливым ребёнком, но рядом с Мадлен она будто бы набиралась храбрости. Наблюдая за вампирской леди, девочка уже давно обратила внимание, как сильно самые страшные, самые жуткие вампиры театра боялись Мадлен, как её слушались оборотни, как она могла осадить любого, кто пытался спровоцировать конфликт. И если Изабель черпала силу из своих сверхъестественных способностей, то Мадлен обходилась без них. Девочка хотела научиться быть такой же. А Мадлен надеялась, что никогда она такой не станет. Луч фонарика выхватил скромную могилу на окраине кладбища. Мадлен распорядилась установить здесь гранитное надгробие, высадить цветы. И, конечно, она договорилась с одним из местных некромантов провести ритуал, чтобы тело Перса никогда и ни при каких обстоятельствах не поднялось из-под земли. Он не станет вампиром, не будет ангелом, не превратится в отвратительного зомби... Пусть спит спокойно. Это его право. По щекам Изабель покатились слёзы. Мадлен не нужно было видеть, что девочка плачет — она чувствовала эту убийственную, эту давящую энергию. В этот раз вампирская леди не упрекнула её, не осадила, не приказала сдерживаться. Пусть поплачет. Сейчас, когда вокруг только мертвецы и одна немёртвая, ни крик, ни плач малышки не причинят никому вреда. Шмыгнув носом, Изабель подошла к надгробию, опустилась перед ним на колени, положила у изголовья букет белых лилий. И умолкла. Слёзы текли по её лицу, девочка вперила взгляд в надгробие, замерев, замолчав. Не в силах смотреть на это, Мадлен тихо подошла, опустилась на колени рядом, наплевав на дорогостоящую юбку. Она скользнула взглядом по имени, датам рождения и смерти, эпитафии, которую сама взяла из стихотворений Рильке. И поразилась тому, что в её неживой душе проснулись эмоции. Мадлен было горько, тягостно, она вновь испытывала давно утраченную тревогу, холод отчаяния, горечь утраты. Скорбь пустила корни в её чёрном сердце, проросла в нём, разорвала на части. И от этой боли перед глазами всё замерцало, стало мутным, неясным, дрожащим. Мадлен моргнула. По её щекам катились кроваво-красные слёзы. — Ма... мадам, — тяжело дыша, произнесла Изабель. — Вы... Мадлен провела пальцами по щеке, но остановить поток слёз не смогла. В её жизни только два мужчины проявили к ней искреннюю доброту и участие. И один из них мёртв. А второй был ранен так сильно, что не мог пробудиться, сколько бы Мадлен ни поила его кровью. Повелитель. Призрак Оперы. Она уже не надеялась на его возвращение. И, тем не менее, верность не позволяла ей покинуть его, уйти, стать свободной. Мадлен закрыла лицо рукой, пряча его от девочки, и, не сдержавшись, всхлипнула. Подумать только. Она не проронила ни слезинки с тех пор, как стала вампиром. Изабель приблизилась. Неуклюже, осторожно, будто боясь уколоться, она обняла приёмную мать. И представив, как это выглядит со стороны, вампирская леди сквозь плач болезненно рассмеялась. Старую мёртвую женщину утешает двенадцатилетняя девочка? Смех да и только! И всё же, она обняла плачущую малышку в ответ. В своей вечной жизни Мадлен никогда никого близко к себе не подпускала. Это было основным правилом, благодаря которому она прожила так долго. *** В вампирском обществе всегда существовала строгая иерархия. Дитя-по-крови подчинялось родителю, как и его дети-по-крови, как и дети их детей. И потому, когда родитель покидал детей, когда погружался в летаргию или же погибал, в вампирском обществе начиналась смута. У Мадлен тоже был конкурент за лидерство в Érèbe. Его звали Теодор. Он неоднократно обращал людей в вампиров, селил их в театре, несмотря на очевидную бездарность новых артистов, насмехался над работами Мадлен, пытался пробраться в подземелье к склепу повелителя и его свиты. Мадлен могла его осадить, поставить на место, раздавить своими силами. Но убить не могла. Эту самодовольную сволочь обратил повелитель, а значит Теодор был её братом-по-крови. Родственные узы с Теодором ничего не значили для Мадлен, но вот гнева повелителя она боялась. Но, когда Изабель повзрослела, когда её красота расцвела в полную силу, Теодор решил нанести удар. Он захотел насильно сделать Изабель своим донором. Сначала он пытался за ней ухаживать, но Изабель не было до него дела. Она погружалась в работу, начала давать уроки балета, пела и играла на инструментах. Она стала взрослой, могла распорядиться наследством Перса самостоятельно, покинуть Мадлен и искать счастья вне стен Érèbe. Но она решила остаться. Мужчины добивались её внимания, но Изабель не обращала внимания их комплименты, их ухаживания. Она стала такой пугающе самостоятельной, что Мадлен без конца корила себя за плохое воспитание девочки. А когда Изабель, перепуганная и в рваном платье вбежала в покои матери, Мадлен возненавидела себя ещё больше. Каждый вечер Мадлен учила дочь обороняться от вампиров. Леди боялась, что рано или поздно она сама могла напасть на Изабель, растерзать её, чтобы утолить древний голод. Пожалуй, эти навыки и позволили девушке сбежать от Теодора и его свиты. И все же, приводить её в этот проклятый театр, позволить в нём остаться было ошибкой. Мадлен трижды прокляла себя за самонадеянность. — Дорогая, — произнесла она, подойдя. Изабель тяжело, надсадно дышала, дрожа всем телом. Подол её платья был порван, как и воротник. Вампир пытался добраться до её шеи, но наткнулся на серебряный крестик. Хотя бы это спасло её от непоправимого. — Ма... ма... мадам, — просипела девушка, спиной упираясь в дверь. — Я... я... — Теодор? Девушка кивнула, глядя перед собой пустым, лишённым мыслей взглядом. Мадлен протянула к ней руки, и девушка безвольно упала в холодные объятия вампирской леди. Она не плакала, не кричала — это Изабель сама себе запретила навсегда — но содрогалась всем телом от ужаса. — Дорогая, прости меня. Изабель мотнула головой, задыхаясь от подавляемых эмоций. — Ты видела мои слёзы, ты видела мою радость. Но ты не видела монстра. В дверь Мадлен не стучали. Её сорвали с петель. Изабель невольно вскрикнула, но тут же зажала руками рот, спрятавшись за спиной матери. Вампир из свиты Теодора сделал шаг в покои Мадлен, второй. А на третьем его тело обмякло, тяжёлым мешком повалилось на пол. Глядя на него, Мадлен крепко стиснула кулак, повернула его, и у вампира с отвратительным хрустом сломались кости черепа, рёбра. Для вампира это не смертельно, поэтому, подойдя, Мадлен выстрелила ему в сердце серебряной пулей. Изабель боялась дышать. Мадлен подняла на девушку глаза, и та содрогнулась, увидев в них не раскаяние, не сожаление и не ужас перед убийством. Бледно-голубые глаза Мадлен горели одержимостью. Второй вампир попытался напасть на леди со спины, но Мадлен махнула рукой и своей силой впечатала его в стену, вдавила в неё, едва ли не расплющила. Третьему кровососу повезло больше всех. Его Мадлен элегантным взмахом руки лишила головы. Она шла по коридору, оставляя за собой трупы вампиров, на ходу перезаряжая револьвер. От серебряных пуль немели пальцы, руки не слушались, но Мадлен не обращала на это внимания. Леди была полна жажды убийства. Повелитель всегда особенно ценил её вампирские способности. Стоило Мадлен взглянуть в глаза другого существа, как оно тут же лишалось силы воли, мыслей, даже способности двигаться, держаться на ногах. Вот только использовала женщина свои тёмные способности редко. Мадлен боялась стать таким же жестоким чудовищем, как её повелитель. Она и не замечала, что местами была гораздо чудовищнее его. Реакция леди была куда лучше, чем у младших вампиров. Ни одна пуля не пролетела мимо цели. Каждый, кто посмел напасть на Мадлен, угрожать её дочери, лежал холодным трупом с серебром в груди. Теодор сидел в своих покоях, держа пальцами бокал со свежей кровью. Он сидел в окружении своего гарема — молодых, бледных, стройных девушек в роскошных шелках и бархате. Они были новоумершими, каждой едва исполнилось пять лет со дня смерти. Мадлен не одобряла их появления в театре. Вампирская леди не чувствовала в них ни силы, ни достоинства, ни страсти. Они не были достойными нежизни. И потому каждая из них рухнула на пол, потеряв всякую волю к сопротивлению. — Что такое? — хмыкнул Теодор, глядя на неё, закинув ноги на стол. — Мадлен показала коготки? Он расслабился, не пошевелился, даже когда Мадлен подошла. Ничего удивительного. Вампирская леди была со всеми строга, но своему брату-по-крови давала слишком много поблажек. Его медовые глаза сверкнули, обдав Мадлен жгучей волной силы. Женщина крепче обхватила оружие, ощутив эту давящую, разрывающую на части энергию. И ответила своей. В разуме Мадлен, её мыслях со дня превращения в вампира поселился монстр. Хищник, лишённый чувств, эмоций, моральных принципов, способный только пить кровь, убивать, разрушать. С каждым столетием вампирская леди всё сильнее боялась давать своему внутреннему зверю волю. Потому что ей всё тяжелее было вновь обрести над собой контроль. Монстр не мучился от боли, не страдал от лишений, не боялся, не привязывался, не скорбел. Мадлен обожала это состояние ровно на столько же, насколько впадала от него в ужас. Монстр смёл линию обороны Теодора, обратил его силу в ничто, его защиту — в прах. Теодор выпустил ружьё из рук. Монстр набросился. Монстр ломал кости враждебного вампира о мебель и стены, он рвал его на части. Он погружал острые клыки в ледяную плоть и пил. Пил. Пил! Пил, пока мёртвое сердце не забилось в ужасе, пока оно не сжалось и не превратилось в сухое осиное гнездо. Тело вампира высохло в руках монстра, сжалось, стало лёгким и невесомым. В то время как монстр был переполнен силой собрата. Он торжествовал, он ликовал, он жаждал смерти, кровопролития, уничтоже... — Мама! Мадлен моргнула, моментально придя в себя. Это обращение до того потрясло её, что она моментально лишилась сил. Иссохшее тело Теодора выпало из её обмякших рук, пятна его крови сверкали на её перчатках, подоле платья, губах. После такого убийства удивительно, что она окончательно не лишилась рассудка. Слишком сильную эйфорию она испытала от его смерти. — Изабель..? — Мама, — просипела девушка, подойдя на негнущихся ногах к вампирской леди. Она смотрела на разрушения, которые устроила её приёмная мать, на оставленные трупы, и от шока не могла вымолвить ни слова. — Изабель, — тяжело дыша, Мадлен перчаткой отёрла губы, пряча лицо. — Я надеялась, что ты этого никогда не увидишь. Девушка сжала губы в линию. Теодор неоднократно раздражал её своим вниманием, своим флиртом, но попросить помощи у самого близкого человека — у своей матери — Изабель не решалась. Она боялась, что Мадлен прикажет ей убираться из Érèbe. Мадлен всегда была такой строгой, отстранённой. Да и неженкам не место в театре вампиров. А Изабель так не хотелось снова оставаться одной. Она и не думала, что Мадлен впадёт в ярость, не думала, что она способна навредить актёрам ради подкидыша. — Мама, — Изабель сжала губы в линию, закрыв глаза, изо всех сил сдерживая свои убивающие слёзы. — Да как у тебя хватило ума извиняться?! Мадлен опешила. Она вздрогнула и застыла, когда девушка подбежала, стиснула вампирскую леди в крепких объятиях. Дочь с детства не позволяла себе подобной сентиментальности, росла серьёзным и задумчивым человеком. Закрыв глаза, Мадлен обняла её в ответ. — А как же... мама, как же повелитель?! У тебя будут проблемы! Вампирская леди нахмурилась, вновь ощутив вкус крови сородича на кончике языка. — Я... объяснюсь с ним. Не беспокойся. За свою жизнь я совершала и более тяжкие преступления. Она вывела дочь из комнаты, провела по коридорам к выходу. Свита Мадлен, напуганная яростью вампирской леди, только сейчас стала показываться из укрытий. Они собрались вокруг матери и дочери, словно ожидая приговора, склонили головы, опустились на колени. Леди легонько толкнула Изабель к выходу, а сама осталась среди вампиров. Окинув их взглядом, она стиснула кулаки, сжала зубы, вновь поддавшись испепеляющей ярости. — Я говорила, что не оставлю в живых никого, кто посмеет хоть одним пальцем тронуть мою дочь, — её голос был холоднее льда. — Теодор не внял моим словам. Он мёртв. Так продолжится и впредь! Даже если в театре не останется ни одного вампира! Артисты не подняли взглядов. — В театре осталось слишком много тел, — произнеся это, Мадлен пренебрежительно стянула с рук окровавленные перчатки, бросила их на пол. — Из кровь отравлена серебром. До рассвета бросьте трупы оборотням. — Мадам Жири, — робко спросил Жиль. — А как же наш театр? — В отличие от нас, будет жить, — Мадлен перевела взгляд на Изабель, от чего девушка вздрогнула. — Отменим ближайшие спектакли, вернём зрителям деньги. И займёмся репетициями в новом составе. Леди подошла к дочери. Изабель сжала губы в линию. Она знала, что означал такой требовательный взгляд мадам Жири. Изабель будет выступать на сцене. Это не обсуждалось. *** К репетициям Изабель приступила без возражений. За долгие годы Мадлен вытренировала её вокал, научила отыгрывать эмоции, раскрываться в роли. И к своей работе девушка подходила с завидным старанием и сосредоточенностью, не позволяя себе расслабляться. Она не только не сбежала из Érèbe, но и стремилась помочь в его восстановлении. И всё же, кое-что заставляло Мадлен беспокоиться. Перед тем, как уйти на покой, повелитель оставил огромные тома своих работ, тысячи партитур, либретто, зарисовок. Мадлен бережно хранила их в библиотеке, переписывала, если документы портились. И зная, как повелитель ревностно относился к своему творчеству, никто не спешил прикасаться к его произведениям. Никто, но не Изабель. Она читала, наигрывала, напевала. Сюжеты повелителя, его дерзкие решения, задумки завораживали выросшую в театре девушку. — Мама... а кто такой Призрак Оперы? Она спросила об этом посреди разбора одной из самых сложных арий. Мадлен замерла, сложив руки на коленях, отведя взгляд в сторону. — Дорогая, — вздохнула она. — Это и есть повелитель. Он всегда подписывается только так. — Он... такой талантливый. — Милая, у него сотни лет опыта за плечами и десятилетия практики. Повелителя часто называли ангелом музыки. Ночной музыки. — А какой он? Пожалуйста, расскажи. Мадлен вновь нахмурилась, глядя на дочь. Она понимала, что её опасения были преждевременны, беспочвенны, и всё же ей не хотелось, чтобы юная девушка интересовалась мужчиной, который родился в годы Высокого возрождения. Но если она не удовлетворит любопытство Изабель, оно разгорится с новой силой. — Скрытный, — ответила Мадлен. — Недоверчивый, жестокий. Он признаёт только одну силу в этом мире — страх. И твоё счастье, что он уснул надолго. Если повелитель проснётся, нас ждут серьёзные проблемы. — Какие же? — Призрак Оперы старше короля вампиров, он невероятно силён. И рано или поздно вампир уничтожает равного по могуществу, — Мадлен вздохнула. — Повелителя не любят ангелы, не любят оборотни. Он построил целый театр, населённый вампирами, где мы не скрываем свою суть. Остальную нежить такая открытость пугает. Изабель склонила голову набок. — И его человеческие доноры уже мертвы, — произнесла Мадлен, глядя в пустоту перед собой. — Я приведу к нему людей, но... он такой гурман. Мадлен не хотела продолжать разговор. Ей казалось, что одно упоминание повелителя пробудит его от долгого сна. Но Изабель была другого мнения. — Разве кровь не одинакова на вкус? Мадлен пожала плечами. — Важна не кровь. Важны эмоции, которые донор вызывает в вампире. Люди должны нас впечатлить, покорить, вызывать симпатию, чтобы мы захотели припасть к их шеям. Мадлен говорила спокойно, но Изабель вспыхнула от смущения и отвела взгляд в сторону. Она уже была взрослой и прекрасно понимала, к чему клонила вампирская леди. Человек должен вызывать желание, влечение. А трапеза — это не просто приём пищи. Это чистый, обнажённый эротизм. Тряхнув головой, Изабель велела продолжить репетицию. Больше о повелителе она не спрашивала. Подготовка к премьере проходила спокойно, без лишних волнений. Театр был закрыт для посещения, а новая загадочная постановка в Érèbe интриговала постоянных зрителей, интересовала их. Тем не менее, Мадлен не давала интервью, но велела разрекламировать постановку. Ожидаемо, Изабель волновалась перед первым в жизни выходом на большую сцену. Её пугали и зал, полный зрителей, и страх перед ошибками, и собственная непохожесть на труппу. Она была единственным живым существом среди ходячих мертвецов, и здоровый цвет её молочно-белой кожи тут же бросался в глаза. — Дорогая, — вздохнула Мадлен. – У театра пахнет мокрой псиной. Рауль опять здесь? — Мама, — девушка покачала головой. — Не знаю. И, честно говоря, мне не хочется его видеть. — Волнуешься? — Да. — Ты прекрасно поёшь и уже научилась контролировать свой голос. Не беспокойся. Ты не сорвёшься на крик перед живыми людьми. В ответ Изабель только кивнула. — Дорогая, ты боишься зрителей? — Мадлен приподняла бровь. Изабель мотнула головой. — Тогда чего? Девушка ответила не сразу, пальцами крепко сжав воздушную ткань белоснежного платья. — Мама... я читала рецензии от Призрака Оперы, — она едва заметно нахмурилась. — Не было того голоса, который ему бы понравился. Он не щадил никого. Особенно сопрано. Глаза Мадлен округлились. — Я боюсь, — девушка пожала плечами, издав нервный смешок. — Боюсь, что и меня он тоже раскритикует. Глупо, конечно, он ведь спит дольше, чем я живу. Она вдруг резко замолчала, опустив взгляд. — Дорогая, — Мадлен вздохнула, закурив сигарету. — Если повелитель захочет тебя покритиковать, то пусть выучит хоть одного человека лучше, чем я выучила тебя. Лицо Изабель зарделось. Подойдя, Мадлен опустила ледяную ладонь её на плечо. — А теперь выйди на сцену и сияй, моя маленькая дочка. Глаза Изабель заблестели от слёз. Вновь стиснув кулаки, она приказала себе сдерживаться. Во-первых, грим смоется, во-вторых, её слёзы могли убить первые ряды зрителей. Прежде чем уйти, она крепко стиснула Мадлен в объятиях и выбежала к кулисам. Мадлен прерывисто затянулась сигаретой и выдохнула струйку дыма. Нужно будет после премьеры спрятать все партитуры Призрака Оперы. Когда Мадлен спустилась в оркестровую яму, зал был уже полон зрителей. Это её не удивляло. В конце концов, элегантных, харизматичных и загадочных вампиров любили все: от юных посетителей до пожилых. Вампирская леди хорошо понимала, как сильно она и её сородичи задевали чувства смертных. Теперь их заденет Изабель. Существо, чьих собратьев люди гнали, истребляли, боялись и надеялись тем самым отсрочить смерть. Теперь всё иначе. Ни человеку, ни целой разъярённой толпе не отнять жизнь Изабель. Мадлен об этом позаботится. Глядя на дирижёра, она заиграла. Медленно, неспешно, осторожно погружая зрителя в действие на сцене. И, сосредоточившись на исполнении, автоматически нажимая на нужные клавиши, Мадлен с изумлением отметила, что не слышала своей же музыки. Она ждала выступления Изабель, и только это занимало её мысли. Подумать только... Мадлен думала, что за свою долгую жизнь уже разучилась о ком-то волноваться. И всё же, она переживала так сильно, что у неё дрожали её твёрдые, ледяные пальцы. Когда Изабель запела, Мадлен прерывисто вздохнула, вслушиваясь. Вокал её дочери всегда был сильным, ярким, насыщенным, но сегодня... Сегодня она пела, как сошедшее с небес божество. Её голос, созданный для убийств, сегодня покорял сердца, завораживал, влёк за собой, точно пение древнегреческой сирены. Изабель протягивала руки к залу, и зрители невольно тянулись к ней, переставали дышать. Она покорила их, понравилась им, заинтересовала. Но когда её ария подошла к концу, когда Мадлен обрушила пальцы на клавиши, ставя точку в исполнении, произошло... что-то. Сначала вампирская леди ощутила ноющую боль в сердце, почувствовала его мощный удар. И это произошло не с ней одной. Женщина перевела взгляд на дирижёра и увидела струящуюся у него из глаз кровь. Он рухнул, оскалив клыки, схватившись за горло. Мадлен поднялась, пошатнулась. И услышала. "Мадлен... Мадлен". Голос повелителя раздавался в стенках черепа, грохотал, разрывал на части. Она подняла взгляд на зрителей. Они не теряли сознания, из их глаз не текла кровь. Но они смотрели на Изабель Его глазами. Глазами, горящими в темноте инфернальным пламенем. — Изабель! — прогремела Мадлен в могильной тишине зала. — Беги! Он... он пробудился! — Мама! Мадлен качнулась и повалилась на колено. Дочь редко была непослушной, но в этот раз решила не подчиниться матери. Она подбежала к Мадлен, взвалила её руку себе на плечи. — Что ты делаешь? — тяжело дыша, прохрипела Мадлен. — Беги. Я его слуга. Я причиню тебе вред. Изабель сжала губы, видя, как медленно глаза мамы становятся другими. Из холодных, спокойных и задумчивых — страстными, пылкими, свирепыми. — Господи... — Беги, — Мадлен оскалила клыки, пытаясь сопротивляться. — Я вернусь. Клянусь. Сжав губы, Изабель кивнула и, подхватив юбки, ринулась к выходу. Вампиры поднимались со сцены с громким рычанием и были сами на себя не похожи. Они тянули руки к девушке, ползли за ней, скаля острые, как бритва, клыки. Изабель захлопнула дверь в зрительный зал и опрокинула стоявший рядом с ней тяжёлый шкаф. Выходов оттуда много, но большинство вампиров, должно быть, попытаются выбраться именно через этот — вслед за девушкой. Только Изабель выдохнула, как старый театр сотрясли рык, вой и скрежет. Прикусив язык, чтобы не вскрикнуть, она рванула к ближайшему выходу. Она слышала топот тяжелых шагов за спиной, шумное дыхание, хлопанье крыльев. Что за ней гналось? К черту! Она выбила дверь плечом, захлопнула её за собой. И застыла. Фойе заполнили незнакомые вампиры. Все в изысканных костюмах прошлых эпох, все, как один, с сияющими глазами. Они не двигались. Истощённые, ужасные, отвратительные на вид, они смотрели на Изабель, и девушка кожей ощущала их жажду. Они лезли на стены, на окна, встали у дверей, свисали с потолка. Изабель сжала серебряный крестик на груди и вытянула руку с ним. Часть вампиров сделала шаг назад, часть — зашипела, оскалилась. Изабель не верила происходящему. Всё её существо превратилось в чистейший, обволакивающий ужас. — Господин... — Мессир... — Владыка... — ...она здесь. Глаза Изабель округлились. Вампиры, несмотря на ненависть к серебру, обступали её плотным кольцом. Девушка пятилась, сжавшись, чувствуя, как к горлу подступает вопль ужаса. Спиной она врезалась в кого-то и застыла. Крик и слёзы, способные убивать, сейчас не шли, не подчинялись ей. Изабель резко обернулась, занеся крест над головой. Она хотела остриём ранить вампира, лишить его сил. Но он перехватил её руку ледяной ладонью в шёлковой перчатке. Взгляд, полный адского пламени, бледная кожа, тонкие губы, чёрные, зализанные волосы, низкие брови. Его фрак выцвел от времени. Белая маска скрывала половину лица. Стоило ему коснуться Изабель, как её пробила дрожь от его силы. Пальцами он перебрался к её ладони, стиснул ими крест, швырнул его в сторону. Изабель моргнула, видя, как в темноте фойе исчезал ее последний шанс на спасение. Вампир сделал шаг вперёд, она отступила. Он притянул её к себе, она стала отбиваться, колотила его, но он не обращал на это внимания. Стиснув зубы, Изабель ощутила, как по щекам потекли слезы, но и это не подействовало. Вампир не обратил внимания на её силы. Изабель била его, топтала каблуками ноги, но безрезультатно. Объятия вампира были холодными и крепкими. Его клыки погрузились в нежную кожу, кровь хлынула из двух ран. Девушка содрогнулась, когда он сделал первый глубокий глоток. Её сердце отозвалось в груди не страхом, не отвращением, но странной смесью мрачного наслаждения и эйфории. Боль быстро исчезла, силы оставили её. Вампир пил, и его объятия стали из насильственных любовными, нежными, ласковыми. Первыми остыли её руки и ноги. Пульс лихорадочно отдавался в ушах, дыхание сбилось, стало прерывистым, частым. Перед глазами всё плыло, кружилось, ослепляло своей яркостью. Изабель застонала от бессилия. Она не могла держаться на ногах, и ей было до того холодно, что хотелось плакать. Тем временем тело вампира становилось всё горячее, всё живее. Когда он отстранился от раны, тяжело дыша и зарывшись носом в волосы Изабель, она больше не понимала где находится. Девушка и не подозревала, что умирала. Ей хотелось только одного. Чтобы больше не было холодно. Содрогаясь, глядя перед собой невидящим взглядом, она пыталась сжать кулаки, но не ощущала своего тела. Беспомощная и раненая, она лишилась чувств на руках у вампира. *** Увидев дочь полумёртвой, Мадлен пришла в ужас. Наваждение оставило её, когда повелитель утолил голод. Она пришла в себя и бросилась искать Изабель, но бежать далеко не пришлось. Повелитель, ещё не отошедший от долгого сна, сидел на диване в своём кабинете, перебирая пальцами кудри Изабель. Девушка была без сознания, её голова покоилась на бедре Призрака Оперы. Сердце Изабель так лихорадочно билось, что Мадлен кожей ощущала её пульс. Мужчина сделал её своим донором. Ублюдок. — Повелитель, — просипела женщина, не сводя взгляда с Изабель. — Здравствуй, Мадлен. Она содрогнулась. За десятки лет Мадлен успела забыть, каким приятным и каким властным был голос Призрака Оперы. — Эта женщина, — произнёс он, прерывисто выдохнув, — восхитительна. Спасибо, что привела её. Жаль только, что она такая хрупкая. Я хочу её. Хочу ещё. С этими словами он поднёс белую руку девушки к губам, поцеловал тыльную сторону ладони, провёл клыками по коже. Глядя на эту сцену, Мадлен боялась дышать. К счастью, нового укуса не последовало. — Это моя дочь, — Мадлен стиснула кулаки. — Повелитель, я ни о чём и никогда вас не просила, но... — Мадлен, — он лукаво улыбнулся. — Ни. За. Что. Вампирская леди стиснула кулаки. Её трясло от бессилия и гнева. Всегда сильная, всегда могущественная, она не могла ничего противопоставить мучителю собственной дочери. Его силы, его воля сжимали Мадлен в тисках. — Ты в курсе, — пальцами он скользнул вдоль шеи девушки, дотронулся места укуса. — Пара недель, и она захочет меня с той же силой, что и я — её. Она не сможет думать ни о чём, кроме моих укусов. И ты не сможешь отказать своему чаду, сходящему с ума от муки. Беги от меня, прячь её. Наши с ней узы не разрушит даже смерть. У Мадлен опустились руки. Он был прав. Тысячу, десятки тысяч раз прав! Но неужели чудо невозможно?! Изабель — не человек, она куда теснее связана со смертью, чем любой вампир! Неужели и ей не избежать кровных уз? — Позаботься о ней, — Призрак Оперы поднялся, окинув лежащую на диване девушку жаждущим взглядом. — Я хочу как можно скорее вновь услышать её голос. Голос. А ведь Мадлен сама его вытренировала. Сама заставляла Изабель заниматься, каждый день делать разминки, репетировать. Она сама была причиной того, что самое дорогое ей существо оказалось в объятиях чудовища. Когда Призрак Оперы вышел, Мадлен рухнула на колени, до боли стиснула зубы, вонзила ногти в древесину пола, оставляя на ней царапины. Но дыхание Изабель участилось, и Мадлен пришла в себя. Нужно помочь ей, нужно сделать переливание, нужно спасти... ...хотя, гораздо милосерднее было бы её убить. Убить, бросив вызов господину и избавив своё дитя от зла.