Театр вампиров

Быть вожаком стаи непросто. Во-первых, этот титул завоёвывается в кровопролитном бою. Во-вторых, стаю нужно защищать и утрата даже самого слабого её члена карается жестокой местью. В-третьих, стаи всегда отстаивают свою территорию. Так, волки де Шаньи уже пять поколений обитали в пригороде Парижа, где было больше частных домов, лесов и простора. Здесь они могли спокойно растить молодняк, охотиться и обращаться в зверей. Здесь ночами слышался волчий вой, здесь щенки с годами становились хищниками, здесь они боролись, иногда разрушая свои же постройки. И спокойно де Шаньи жили до тех пор, пока к вожаку стаи Филиппу в гости не нагрянули двое. Первым пришёл серафим. Он был вежлив, улыбчив, обходителен, предлагал сотрудничество, службу, защиту. А вторым пришёл наглый рыжий одноглазый тигр, который проделал весь путь, чтобы послать Филиппа нахуй. И, честно говоря, тигр тут же заслужил уважение вожака волчьей стаи. Филипп предложил ему отправиться в бар и хорошенько выпить, но тигр послал его во второй раз. Теперь Филипп считал его своим лучшим другом. Но, меж тем, откуда в Европе большие кошки? Тем более, с такой агрессивной звериной энергией. Похоже, в Париже появился хозяин вертигров — человек, завоевавший их полное уважение, тот, кому они доверили свою жизнь. Хуже, если этот самый хозяин — кровосос. Тогда вертигры будут служить ему десятки поколений, пока не прервётся их род или пока кто-нибудь не прикончит бессмертного. У Филиппа не было хозяина, он не собирался им обзаводиться, и с кровососами сотрудничать совершенно не хотел. В то же время его стая без конца это обсуждала. Их беспокоило, что в Париже пробудился король вампиров, который открыто выказывал презрение псовым оборотням. Как и большинство ночных зубастиков, он считал волков и крыс нечистоплотными, переносящими заразу, бешенство, паразитов. Раньше Филипп не обращал внимания на подобные заявления от вампиров — обычно с ними редко доходило дело до кровопролития. Они не пачкают свои аристократические руки мирскими делами, а пока они найдут достойного соперника для оборотня, пройдёт не один десяток лет. Но потом Филиппу доложили, что его младший брат постоянно ошивается у резиденции повелителя мрака. Обычно вожак не запрещал стае охотиться, но Рауль, мягко говоря, не был похож на хищника. Он всегда был слишком мягким, слишком обходительным, слишком податливым. Филипп не видел в нём вожака стаи. Как и их покойный отец. Этой ночью Рауль вернулся побитым, с разодранным пальто, весь в грязи и пыли. Парень был бледен, его трясло от гнева, в глазах появился бледно-желтый волчий блеск. Он был близок к неконтролируемому превращению. Любопытно. И что же его могло так расстроить? Филипп лучше других знал, что можно сколько угодно мутузить младшего брата — он всё равно не перекинется. Он из той породы, что боялась зверя внутри себя, боялась утратить человечность. И в итоге из-за внутренних противоречий именно они чаще всего и становились истинными монстрами. Филипп не вмешивался в жизнь младшего брата. Захочет — сам расскажет о своих неудачах. К тому же, у вожака стаи были дела поважнее: во-первых, он наносил на новую карту пометки, обозначая линиями границы территорий, которыми владели стаи; во-вторых, до следующего полнолуния оставалась пара дней, и он не решил, куда направить боевую мощь своих волков. В полнолуние контролировать обращение не удавалось, поэтому оборотни в эти дни держались подальше от городов. В-третьих, чёртов король вампиров вызывал у него головную боль. Он уже выдвинул некромантам ультиматум: либо они убираются из Европы, либо он превратит их самих в зомби. Большинство не послушались, а зря. Этот вампир убийственно силён. Оборотни содрогнулись от бешеной волны силы в ту ночь, когда он пробудился. Связываться с ним точно не лучшая идея. Рауль прервал размышления Филиппа, грохнув кулаком по столу. Старший брат медленно, почти равнодушно скосил взгляд на младшего. — Ты говорил, что в бою проблемы исчезают, — прорычал Рауль. У него во рту уже обозначились звериные клыки. — Сразись со мной! — Насмерть? — Нет! Но если убьёшь меня, я буду благодарен! Даже так? Младший брат не просто попал в драку, но даже нажил проблем? И когда только успел? Филипп не задавал вопросов. Он вышел из дома, лениво потирая затылок. Такая небрежность была его личным отвлекающим манёвром: пока противник думал, что Филипп расслаблен, сам оборотень следил за каждым шорохом, прислушивался к дыханию оппонента, следил за скачками его энергии. Между прочим, полезная привычка против магов. Далеко отходить от дома Рауль не стал. Едва оказавшись за порогом, он перекинулся, наплевав и на одежду, и на обувь, которые тут же разорвало от трансформации. Его мышцы вздулись и покрылись светлым мехом, кости под кожей пришли в движение, неравномерно увеличивались, так что казалось, будто они готовы выскочить из тела. Руки стали звериными лапами с острыми когтями, лицо превратилось в оскал хищника, взгляд стал свирепым, голодным, злым. Рауль завыл, выгнув спину, вызывая брата на бой. Он был в форме полузверя: стоял на двух ногах, при этом был куда крупнее любого человека, тяжелее, мощнее, с волчьей мордой вместо человеческого лица. Снег оседал на густом мехе, путался в нём, застревал. Поразительно. Раньше эта форма удавалась ему с трудом. Рауль напал, глухо рыча. Филипп сделал шаг в сторону, легко и элегантно уклонившись от удара. Промахнувшись, младший брат взрыл лапами снег и, казалось, от такой простой неудачи ещё сильнее озверел. Рауль развернулся, выдохнув облако белого пара. Он не медлил. Набросился, тяжело оттолкнувшись от земли, хотел накрыть Филиппа своей массой. Не вышло. Вожак отскочил в сторону, с хищной грацией приземлившись на ноги. Рауль замахивался, Филипп отходил в сторону, волк бросался вперёд, вожак без усилий перепрыгивал через массивную тушу. Когти Рауля свистели в морозном воздухе, из пасти капала слюна, глаза сияли в темноте. Если подумать, то даже в полнолуние Филипп не видел его настолько злым. Контролировать зверя — искусство, которое дано постичь далеко не каждому оборотню. Вот и сейчас, Рауль, нетренированный мальчишка, уже тяжело дышал. Его когти оставляли трещины на асфальте, стене, металле, его огромное тело сбивало всё на своём пути. И, посчитав, что с младшего достаточно, напал сам Филипп. Он оказался рядом так быстро, что это движение было невозможно уловить взглядом. Филипп сжал кулак, замахнулся и с хрустом вогнал нижнюю челюсть Рауля в верхнюю. Клыки щёлкнули, хлынула кровь. Рауль заскулил, закрыл глаза и рухнул, приняв облик человека. Регенерация оборотней быстрая, так что Филипп не боялся что-нибудь сломать Раулю. Заживёт. К тому же, травмы только ужесточали, делали сильнее, превращали мальчика в мужчину. — Полегчало? — спросил Филипп, убрав руки в карманы. Рауль не выдержал. Стиснув зубы, он ударил кулаком по снегу, от досады невнятно простонав. Он сплюнул кровь, видимо, вместе с зубом. Ничего. Через пару минут вырастет новый. Подойдя, Филипп подал ему руку. Зажмурившись, Рауль принял помощь и с трудом поднялся на ноги. — Ну? Рауль нахмурился, провёл рукой по лицу, вытряхивая хлопья снега из волос. — Изабель... — О, — хмыкнул Филипп, закинув руку брата себе на плечо. — И что же сделала дочка вампирской мегеры? Снова не ответила на звонок? Рауль не ответил, прерывисто выдохнув. Филипп не настаивал. Вместе с младшим братом он вошёл в большой, предназначенный вожака и его родных дом. Здесь жили Рауль, их сёстры, мать, сюда же Филипп приведёт жену и будет растить волчат. По крайней мере, до тех пор, пока сын не решит сам стать вожаком и не убьёт Филиппа. Жизнь оборотня — вещь простая, понятная, неинтересная, размеренная. О другой Филипп и не мечтал. Это Рауль любил всё усложнять. — Фил, — Рауль утёр кровь с лица, когда брат бросил ему полотенце и новую одежду. — Как разорвать узы крови? Вожак приподнял бровь. — Я похож на того, кто знается с кровососами? — Ты годами бегал за Мадлен Жири! — А ты попробуй за ней не бегать! Этот взгляд и эти ноги свели с ума половину Парижа! Рауль отвёл взгляд, краснея от откровенности брата. Филипп хмыкнул, сев на диван. — А как сражается... просто отвал башки. — Она вампир! — У каждого свои недостатки, Рауль. Младший брат совсем поник, свесил голову. Филипп, взяв кочергу, пошевелил угли в камине. — Изабель сделали донором, — наконец, произнёс он. — Она... она уже одержима этим ублюдком. — Каким же? — Филипп зарылся пальцами в свои густые светлые волосы. — И как такое допустила лучшая женщина на Земле? — Вампиры зовут его повелителем. Он... ведёт себя, как настоящий урод. Филипп замер. Твою мать. Твою. Мать. Повелитель, Изабель, ставшая донором, и влюблённый в неё Рауль. Не из-за него ли король вампиров решил избавиться от волков? Рауль достаточно безрассуден, чтобы вывести из себя древнее зло. — Слова вставить мне не дал. Постоянно затыкал, напоминал о моей природе. Ещё и на балу Изабель за собой увёл, — он вздохнул. — Сегодня приставил к ней вертигра... одноглазого придурка. — О? Друган мой. — Чего?! — Ты продолжай, — Филипп отставил кочергу. — А я пока подумаю, что с тобой делать. — В смысле? — Рауль, — Филипп вздохнул. — Это не обычный вампирский лорд. Его всерьёз считают королём, — он убрал руки за голову, откинувшись в кресле. — Так что твоей Изабель крупно повезло. — Ничего ей не повезло! — огрызнулся парень. — Не она выбирала этого урода! — Но и тебя она не выбирала. Рауль умолк. Филипп не оборачивался, но прекрасно знал, что младший брат в бешенстве. В гостиной вместе с треском пламени и тиканьем напольных часов слышалось глухое рычание. Будь мальчишка человеком, справиться с чувствами ему было бы куда проще. Оборотни же подходящего партнёра чуют, влюбляются в его запах. Поэтому Мадлен было сложно отделаться от Филиппа — от неё так пленительно пахло розами, зимним ветром, вишней... — Я запрещаю тебе отправляться в Париж. — Фил... — Я запрещаю. Тебе. Покидать. Мой ареал. Возражения? — Он убьёт Изабель! Как ты этого не понимаешь?! — А что предлагаешь ты? Чтобы я подверг риску стаю, потому что у тебя брачный период? Рауль засопел. Он всегда так делал, когда сгорал от стыда. — Изабель в беде. Разве я могу сидеть, поджав хвост? Филипп задумчиво почесал затылок. — Разве она искалечена? Ранена? Запугана? — Н... нет, но... — Вот и заткни пасть. Отпусти. И не лезь. Рауль снова зарычал, но Филипп проигнорировал его. — Наши будут приглядывать за тобой. Сделаешь хоть шаг в сторону Парижа — затолкают обратно, сломав пару костей. Парень не ответил. — А я, пожалуй, прогуляюсь. Узнаю для тебя, дебила, как избавиться от уз крови. И сделаю это аккуратно. Филипп особо выделил последнее слово, из-за чего Рауль вздрогнул. — Фил. — Заткнись, Рауль. И не приноси семье ещё больше проблем. *** Эрик не отправлял Изабель репетировать вместе с труппой, а потому девушка решила вернуться к ним без его ведома. Она не сомневалась в его профессиональных навыках, чувствовала, что благодаря ему её голос быстро изменится, станет только лучше, но... Но рядом с ним думать о работе она не могла. Ей каждый раз хотелось побыстрее закончить и начать обучение чему-то более взрослому. Даже после демонического борделя. Чёртов извращенец. Но вообще, правильно ли это? Не слишком ли Изабель навязывалась? Думая об этом, она пришла в покои Мадлен. И застыла в дверях, услышав мужской голос. — Да брось, мне просто интересно, когда ты завела себе эту зверушку? И почему, Мадлен? Неужели в тебе проснулась сентиментальность? — Если ты ещё раз, Отто Реннер, назовёшь мою дочь зверушкой, я лично убью тебя, несмотря на твою неприкосновенность. — Да, — вздохнул мужчина, — тебе не привыкать убивать всякого, кто попадётся под руку. — В Érèbe каждый — убийца. В том числе и ты. — Совершенно верно, — он радостно хлопнул в ладоши, — но не каждый осмелится поступить так низко, так подло, так омерзительно... В покоях что-то оглушительно грохнуло, раздался треск стекла. Изабель вздрогнула, крепче вцепившись в сумку. — Не тебе меня судить, червь. Отто звонко захохотал. Не выдержав, Изабель вошла без стука, приготовившись закричать. Мама всегда защищала её, и какими бы в последнее время ни стали их отношения, давать её в обиду Изабель не собиралась. Даже если ей хамил зеркальный маг. — Что вы здесь делаете? Отто перевёл взгляд на Изабель, хитро ухмыляясь. Он был одет во всё серебристое, начиная от цилиндра, заканчивая начищенными ботинками и тростью, даже его длинные волосы были тронуты серебром. Мама стояла, сжимая кулаки до того крепко, что из ранок в ладонях потекла тёмная вампирская кровь. На полу лежало разбитое зеркало. — Всего лишь занят безобидной порчей имущества, мадемуазель, — ответил Отто. — Я всё слышала, — процедила Изабель. — И я передам Призраку Оперы, что вы считаете меня зверушкой. Лицо мага окаменело. Он мгновенно выпрямился, убрав руки за спину. Мадлен сняла разорванные кружевные перчатки, стряхнула кровь с пальцев. — Не надо, Изабель. Я и это... отребье ненавидим друг друга не первое столетие. Подойдя, Изабель развернула ладони женщины. Порой, когда Мадлен была голодна, её раны затягивались мучительно долго, и сейчас был как раз такой случай. Хмурясь, фея достала из сумки тряпичные салфетки, утёрла тёмную кровь и перевязала тонкие запястья матери. Отто наблюдал за ними, сощурив хитрые лисьи глаза. — Изабель, — вздохнула Мадлен. — Заживёт. Однако девушка её не слушала. Перевязывая ледяную руку матери она вдруг осознала, как давно не оставалась с ней наедине, как давно не разговаривала, как давно злилась на вампирскую леди за её непрошенные интриги. Но... стоило ли? Эрик, конечно, — не подарок, но в разлуке с ним девушке было гораздо тяжелее, чем в его объятиях. И вообще, была ли вина Мадлен в том, что Изабель укусил древний вампир? Нет. Фея закрыла глаза, взяв себя в руки, потом перевела взгляд на Отто. — Мсье Реннер, если вы не по делу, то я прошу вас удалиться. Маг не изменился в лице. Он скосил глаза на Мадлен, и от одного взгляда на леди его верхняя губа натянулась от отвращения. — Нравится вам это или нет, мадемуазель Идо, но повелитель определил меня и это... существо в дуэт. От меня зависит её выживание, как и моё — от неё. Изабель перевела взгляд на мать. — Мы сражались вместе во время Ночи ночей, — льдисто-голубые глаза Мадлен стали ещё холоднее. — Будь моя воля, я бы предпочла об этом не вспоминать. Отто откинул голову назад, весело расхохотавшись. Его звонкий смех отражался эхом от стен. — Будь моя воля, — он стукнул тростью по полу, после чего осколки разбитого зеркала поднялись в воздух, закружились и восстановились в ровную отражающую поверхность, — я бы никогда не связался с таким чудовищем. Изабель сжала кулаки, открыв было рот, но маг осадил её взмахом руки. — У вас, мадемуазель, полный карт-бланш по перемещению в моих зеркалах, — его улыбка была лукавой, но холодной. — Дайте знать, когда вам захочется познакомиться с милашкой Мег Жири. Мадлен снова не выдержала. В этот раз на пол не летели зеркала. В этот раз она напала, оскалив острые клыки. Бледной ладонью леди схватила мага за шею, впечатала в стену и подняла на вытянутой руке с такой лёгкостью, будто он ничего не весил. Отто хрипло хохотнул, когда у него изо лба потекла струйка крови, и исчез. Тяжело дыша, леди с отвращением тряхнула руками. — ...мама. Мадлен потребовалась пара мгновений, чтобы успокоиться. — Извини за беспорядок, дорогая. Изабель проследила взглядом за женщиной, которая с величайшим спокойствием подняла стул у туалетного столика, вернула на место зеркало. Как всегда, холодная и непроницаемая, как всегда, полная благородства и выдержки. — Мам... если тебя что-то мучает... — Мне четыре сотни лет, милая. Мучить меня может только навязчивое внимание, недостойные вампиры и твои проблемы, которыми ты не делишься. Изабель потупилась. Впервые с момента укуса ей стало по-настоящему стыдно. — О каких проблемах речь? Призрак Оперы... хорошо со мной обращается. Не считая, что он лютый извращенец. — Заботится обо мне, прислушивается, — продолжила девушка. — Да, он строг, но в то же время он часто... шутит. Конечно, его шутки вертелись только вокруг секса, но матери об этом знать не стоит. — Шутит? — глаза Мадлен округлились. — О... это... это очень хорошо, дорогая. — Мам. — Что? — Этот Отто. О ком он говорил? Обычно Мадлен удовлетворяла любопытство дочери. Она прекрасно знала, что рано или поздно при должном упорстве девушка сама раздобудет ответы на все вопросы, поэтому было проще рассказать ей обо всём лично, чем после перевязывать раны, обрабатывать порезы и терпеть ненавидящие взгляды. Тайны театра вампиров — смертельно опасная вещь. Особенно для малолетних банши. — Это... моя дочь. Родная, — голос Мадлен звучал холодно, сухо, отстранённо. — Она мертва. Уже давно. Прости, милая, но мне действительно тяжело вспоминать об этом эпизоде в своей жизни. Изабель насторожилась от слов матери. Она не назвала Мег ни человеком, ни вампиром, не произнесла её имени. Для Мадлен родное дитя было "этим эпизодом". Она настолько её ненавидела, что решила обезличить? Девушка хотела об этом спросить, но не стала. Мадлен вновь замкнулась в себе, её взгляд стал непроницаем. Вампирская леди рассказывала немного о своей жизни, но эти жалкие осколки уже начинали складываться в полноценную картину. Мадлен ненавидела своего ребёнка, относилась к мужчинам с предубеждением, не приближалась к донорам, воспитывала Изабель в строгости и постоянной работе... Каким бы человеком ни была Мадлен Жири, с ней обошлись настолько ужасно, что даже будучи всесильным монстром она не может найти утешения. Молчание затянулось. Подняв взгляд на своё отражение, Мадлен открыла косметичку и принялась поправлять макияж. — Мам. — Слушаю. Что ты сделала в Ночь ночей? Почему Эрик винит в своей ране тебя? Почему четыреста лет назад он обратил именно тебя? Скольких он обратил и почему выжила ты одна? Нет. Ни на один из этих вопросов Мадлен не ответит. По крайней мере, сейчас. — Призрак Оперы сделал, — Изабель потёрла укус на шее, рассуждая, — кое-что, к чему я не была готова. Я хочу его немного проучить. Можно сегодня я порепетирую с труппой? — Конечно. — А ты расскажешь мне, как правильно обижаться? Мадлен выразительно приподняла бровь, встретившись взглядом с девушкой. — Он не любит извиняться, — негромко произнесла Изабель, тщательно обдумывая каждое слово, — а мне нужно, чтобы он кое-что сделал, чтобы заслужить прощение. — Во-первых, — вздохнула Мадлен, перейдя на шёпот, — ты зря обсуждаешь это в Érèbe. Во-вторых, любой мужчина взбесится, если ты будешь обижаться молча. Изабель наклонила голову набок, слушая. — Ругайся с ним, кричи, бесись, огрызайся. Раз вы любовники, тебе ни к чему сдерживаться. Но ни в коем случае не молчи, не избегай и не игнорируй. Сделаешь так — и он заставит тебя закричать. Изабель отвела взгляд, сжав сумку на плече. Эрик и без ссор заставлял её кричать. В постели. Чёрт. И с каких пор она стала настолько испорченной? Значит, чтобы добиться желаемого, нужно просто очень красноречиво обижаться и быть невыносимой? Для Изабель это звучало дико. В приюте она была конфликтным ребёнок, но рядом с Персом и Мадлен постоянно проглатывала обиды и уходила в себя. Она боялась, что за эмоции её выпорят или выгонят из дома. Эрик заслуживал скандала за их маленькое приключение в борделе. Быть может, тогда этот несговорчивый и угрюмый вампир в попытках извиниться расскажет больше о себе самом, а не о Мадлен? К примеру, как он стал вампиром? От кого в нём такое невероятное могущество. Мадлен была старше всех в театре, но даже она не знала, кто обратил Призрака Оперы и где он сейчас. Мадлен подозревала, что Эрика могла обратить сама королева вампиров. И, раз их связывают такие близкие отношения, Изабель уже желала добраться до неё, дунуть пыльцой в лицо и кричать до тех пор, пока королева вампиров не исчезнет с лица Земли. Ни с кем и никогда она не станет делиться Эриком. — Милая... а чем он тебя обидел? Изабель вспыхнула, вздрогнула и поспешила уйти. — Который час?! Мама, нас заждались! Мадлен хотела её остановить, но даже при большом желании не смогла бы.