На заре туманной юности

      Доппо щурится на солнце и крепче сжимает в руках две бумажки по сто йен — баснословную сумму для семилетнего ребёнка. Это сколько жевачки можно было бы накупить! Но у них есть куда более полезное и, несомненно, ответственное задание — сходить в магазин за хлебом. До магазина идти пешком очень долго, но у них есть лучшее изобретение человечества, и называется оно велосипед.       — Пакет есть, поехали! — Кэй выбегает из дома, размахивая с трудом добытым полиэтиленовым пакетом, и лучезарно улыбается, сбегая по лестнице, пока дверь за ним захлопывает ветер.       — Дзян-кэн-пон! — проигравший Кэй лезет на сиденье, пока Доппо пытается удобно разместиться на багажнике и обхватить руками водителя, чтобы не навернуться.       По дороге они разговаривают о всяком — о школе, друзьях, мультиках с какого-нибудь канала, который в город уже провели, а в пригород ещё не успели. Кэй крутит педали и всё равно умудряется вставлять больше комментариев, чем Доппо рассказывает ему информации.       У магазина велосипед можно бросить без присмотра — он здесь никому не нужен, у каждого второго и так свой есть. Доппо хотелось бы, чтобы в городе тоже так можно было доверять людям.       — Здравствуйте, Танака-сан! Дайте, пожалуйста, буханку белого! — просит Кэй, на что добродушная женщина бросает: «Конечно», — и отходит к печке у стенки, где невысокому Кэю её за стойкой не видно. Доппо вытягивается как может и кладёт деньги на специальное блюдце.       — Сдачи должно хватить на эти, — Доппо разглядывает ценники и указывает на коробку со штучными жевачками с вкладышами.       — И пару жвачек! Зелёных! — обрадованно восклицает Кэй, женщина кивает, забирает деньги и кладёт покупки в приготовленный пакет. Мальчишки кивают на сказанное вслед «мамины помощники» и уносят в товарном эквиваленте прощённые им пару йен недостачи.       Хлеб только из печи, оттого мягкий и тёплый. Доппо начинает лезть на сиденье, но тормозит.       — Ты едешь? — Доппо озадаченным взглядом смотрит, как Кэй сначала, прикрыв глаза, вдыхает запах свежего хлеба, а потом… — Эй, ты чего творишь?!       — Попробуй! — вместо объяснений Кэй протягивает ему батон ненадкусанным углом вперёд. Хлеб и правда замечательно пахнет — устоять не получается.       Более вкусного хлеба — нет, более вкусной еды в принципе — Доппо в жизни не ел. Более того, он уверен, что не найдёт ничего настолько же вкусного в городе, сколько бы не искал.       — А нам не влетит? — с опаской спрашивает, повторно забираясь на сиденье.       — Это того стоит! — Кэй вешает пакет на руль и влезает на раму, вынуждая поискать положение, в котором будет лучше видно дорогу.       Они снова говорят, но теперь о том, что за этот год произошло здесь, за городом, и Кэй ещё больше тараторит без умолку, успевая при этом продолжать ещё больше портить хлеб, сгрызая корку на рёбрах. Но на самом интересном месте на дороге возникает непредвиденная ветка, и оба с грохотом летят с велосипеда на колючий асфальт.       Доппо группируется комочком и влетает в асфальт плечом, теряя очки в полёте. Кэю везёт меньше — он мало того, что ссаживает коленку, так ещё и падает почти что в куст крапивы и больно жжётся обеими руками и всей спиной. Первая мысль — «от мамы влетит», вторая — «ну, я этой крапиве ещё покажу».       Доппо шарит руками по асфальту в поисках очков, но находит Кэя и помогает ему подняться. Взамен Кэй быстро находит глазами потерянные очки, и, дохромав до них и обратно, протягивает Доппо. Одно стекло выпало, Кэй говорит, что в траве на обочине что-то сверкало, но он туда не полез.       — Завтра найдём по палке и врежем этой крапиве! — причитает Кэй, выискивая крупные листы подорожника и почёсывая свежие краснеющие пятна.       — Зачем?.. — для Доппо вполне понятно, зачем искать подорожник, и, надев уцелевшую часть очков, он к этому процессу присоединяется, но что даст избиение травы палкой, остаётся за пределами его понимания.       — Месть — это блюдо, которое подают холодным! — это не кажется чем-то очень разумным, но отомстить за свежие ожоги, проявляющиеся у Кэя на спине, Доппо тоже очень хочется.       Ещё несколько минут возни для проверки велосипеда на негнутость, хлеба на непомятость и тщетный поиск второй линзы от очков, и Доппо с приклеенным плевком на рану листом подорожника снова крутит педали, правда, теперь Кэй сидит всё-таки на багажнике и, игнорируя крапивный зуд, обнимает его под руками, продолжая беззаботно тараторить, как они тут играли в футбол на пустыре и что в их команде как раз не хватает одного игрока.       По приезде им обоим действительно влетело, Кэю от мамы и Доппо от тёти Камэко заодно, хотя она пообещала не уточнять его маме по телефону, при каких условиях пострадали очки.       — Точно крапиве вломим! — шипит Кэй, подставляя спину под мамины руки для обработки какой-то мазью, и резко вздрагивает, когда получает нападение откуда не ждали — Доппо склоняется с зелёнкой над его только что домученной перекисью коленкой.       Камэко смеётся, вспоминая себя и Сайко в их возрасте — из них двоих предводителем была сестра, но, справедливости ради, и «городской» никто из них не был. И тем не менее, в каком-то ящике до сих пор лежат старые очки Сайко — такие же, с одним выбитым стёклышком, только с другой стороны.

***

      — Поэзия Доппо! Ручка! — ослепляющая вспышка и вместо листочка из блокнота с надписью, в руках у Доппо действительно оказывается обычная шариковая ручка. Кэй не может подобрать слов и выдавливает из себя только восхищённое «ва-а-ау».       Ещё один аспект жизни помимо оценок, учебных активностей, распорядка дня, порядка в комнате и цели в жизни, в котором двоюродный брат лучше него. Мама ведь душу выест этим, ей только дай повод высказать Кэю, кто лучше него и почему его увлечения ни к чему хорошему не приведут, а вот у других! Но ведь вины Доппо в этом нет, так?..       — А что ещё ты можешь создать? — Кэй смотрит на зелёную книжечку в руках у Доппо, как на что-то совершенно неземное. Он слышал про одарённых, но поверить, что они существуют, что один из них даже его родственник… Это где-то за гранью.       — Как я понял — любую штуку не больше блокнота, если понимаю, как она работает, — Доппо пролистывает блокнот, в котором половина листов наискось исписана словами «машина», «пистолет», «компьютерная мышь» и другими вещами, которые, видимо, воплотить не удалось. — Пытался создать деньги интереса ради, но автоматы их не воспринимают.       — А жаль, мы бы так разбогатели! — Кэй откидывается на подушку и мечтательно разглядывает потолок. Им уже по 14, а Доппо в конце лета и вовсе стукнет 15, но каждый раз, когда они проводят лето у Кэя (то есть, каждое лето), оба ночуют у Кэя в комнате и до рассвета не могут уснуть, потому что каждый раз тема разговора слишком интересная.       — Ничего не жаль! Это нечестно! Я только в исследовательских целях! — от Доппо Кэю в лицо прилетает какой-то мягкой игрушкой, из тех, что лежали на полу недалеко от надутого матраса.       — Ладно, ладно! — Кэй приподнимается на локтях и бросает игрушку обратно. — Слушай, а давай сделаем какую-нибудь штуку, типа… В общем, что-нибудь парное! Типа нерушимая связь, братские узы и всё такое!       — Вроде браслетов дружбы? — нет, он не может быть настолько ребёнком, во всяком случае, Доппо хочется в это верить.       — Не, браслеты дружбы - это бабская тема и прошлый век! Бери выше — серёжки! — Кэй с горящими глазами начинает шарить по столу и что-то искать, вызывая у Доппо нервный смех.       — Значит, браслеты — бабская тема, а серёжки — нет? — Доппо скептически смотрит на происходящее у письменного стола действо, отложив дневник и скрещивая руки на груди.       — Ну, не с камнями, конечно, а простенькие и при этом стильные! Я как раз губу хотел проколоть! Представь — клятва на крови! — Кэй наконец приносит импровизированный набор для пирсинга — иголку, забытую когда-то неизвестным гостем по неизвестному поводу, недоеденную с вечера половинку яблока и антисептик, который в комнате нужен был на случай регулярно разбиваемых частей тела.       — И какую клятву даём? — Доппо смиренно визуализирует себе «простенькую и стильную» серёжку, которую можно было бы носить на губе.       — Что всегда друг-друга поддержим и будем по одну сторону баррикад. Если весь мир будет против тебя, я буду стоять за твоей спиной и продавать тебе патроны! — ещё секунда, и Кэй со стола же приносит небольшое зеркало, смотрясь в которое рисует себе ниже губ точку недавно созданной ручкой. Доппо пару раз непонимающе моргает, вдумываясь в его слова, а потом заливается смехом.       — Только чур за деньги из блокнота! Разбогатеешь — ух! — Доппо всё-таки ищет нетронутую страницу в дневнике и выводит на ней «серьги» освободившейся ручкой. Серёжки получаются красивые, серебристо-металлические (металл задумывался каким-нибудь применимым для таких украшений и не должен давать аллергическую реакцию или ржаветь), довольно небольшие и изящные, достаточно, чтобы их было удобно носить. — Но я не хочу губу прокалывать. Может…       Доппо поворачивает голову и, скосив глаза на зеркало, рисует точку на хряще ушной раковины.       — Лёд создашь? Растает в тарелке от яблока, — Кэй обильно поливает перекисью иголку и на всякий случай яблоко, проливая её на кровать и пол.       — Давай лучше анестетик, — ещё одна надпись на ещё одной чистой странице. Создать пшикалку с анестетиком у Доппо получается с третьего раза, потому что не сразу, видимо, удаётся корректно визуализировать каждую деталь (слава Богу, что он вообще додумался сразу после обнаружения способности поразбирать каждый небольшой предмет в близком доступе, чтобы понять, как что работает).       Кэй удовлетворённо кивает, видя результат работы способности, и с готовностью подставляет губу под пшик.       В один момент становится страшно и время начинает тянуться нестерпимо долго. Пока подействует анестезия. Пока Доппо подставит к будущему месту прокола половинку яблока. Пока занесёт иглу. Сердце колотится громче с каждым ударом.       Сам момент прокола почти не чувствуется, но сейчас самое главное — не шевелиться и не дышать, чтобы не порвать себе губу к чертям собачьим.       — Готово, — Доппо аккуратно заменяет иглу на серёжку и подносит зеркало. — Тебе идёт.       В первую секунду даже удаётся разглядеть аккуратный прокол и серёжку, вставшую как влитая. А потом картинка в глазах начинает расплываться от слёз. Нет, ему всё ещё не больно, просто сам себя слишком перепугал, как ребёнок перед прививкой, и вкус крови, которой хоть и совсем немного, но она всё-таки есть, ассоциируется с чем-то неприятным.       Ещё немного, и Кэй натурально по-детски ревёт, кинувшись Доппо на грудь и заливая слезами его футболку.       — Что, так больно было? Или сейчас болит? — Доппо аккуратно обнимает за плечи и говорит успокаивающим голосом, тихо и прямо над ухом. — Ты же сейчас меня перепугаешь, я и ухо прокалывать не захочу.       — Ничего не больно! Я от испуга! — Кэй ведь и правда от испуга, верно? От испуга, что с ними сделают родители… Но пути назад нет. Колоть надо, пока у самого губа не разболелась, чтобы рука не дрогнула. — Если ты не дашься ухо проколоть, то я обижусь!       — Ладно, ладно, дамся, — Доппо выпускает из объятий и помогает вытереть мокрые щёки. — Коли́.       Кэй делает пару глубоких вздохов, чтобы окончательно успокоиться и хватает анестетик. Пшикает пару раз для верности, всё-таки ухо — не слизистая. Подносит яблоко, по новой продезинфицированную иголку. Как только Доппо сигнализирует, что анестезия подействовала, и закусывает губу для верности — втыкает иглу одним быстрым рывком. Доппо в этот момент замирает до состояния статуи и терпеливо ждёт, пока иглу заменят на серёжку.       — Мне идёт? — Доппо реагирует куда менее эмоционально и пытается, скосив глаза на зеркало, разглядеть получившийся прокол.       — Очень! — Кэй восхищённо разглядывает свою работу и уже задумывается над тем, чтобы стать мастером пирсинга. — А мне?       — Как будто только её тебе и не хватало, — Доппо в голову в свою очередь лезут мысли, а не обернуть ли свою способность в ювелирное дело.       — Помни, мы теперь связаны! Клятвой на крови! — в окно начинает пробиваться солнечный свет, значит, они снова провозились до самого рассвета. Кэй возвращает домашний набор для пирсинга на стол и с улыбкой лезет под одеяло.       — Теперь ещё и клятвой на крови. Значит, точно не поссоримся, — Доппо укрывается посильнее и, вопреки выработанной годами привычке, не отворачивается к стенке. И даже не потому, что тогда придётся лежать на проколотом ухе — просто не хочется.       К середине того же дня их обоих увезли в город из-за воспаления в местах проколов. Несильного — дезинфекция сделала своё дело. Но существенного.       Обратно за город этим летом Доппо уже не отпустили, а Сайко даже чуть не выкинула «проклятую железку», которую Доппо едва удалось отбить, пообещав, что больше он в уши в непроверенных условиях ничего втыкать не будет.       На следующий год почти всё лето для Доппо ушло на подготовку и вступительные экзамены, чтобы поступить в как можно более престижное учебное заведение, потом то же самое настигло и Кэя… И вскоре из традиции поездка за город превратилась в не более, чем набор приятных воспоминаний с откликом в виде нескольких шрамов и небольшой серёжки, лежащей в каждом новом очечнике, завёрнутой в салфетку, чтобы не поцарапать очки.

***

      Когда от информатора поступило известие, что Портовая Мафия получила на неопределённое время дополнение в виде клана Сакураги из прилегающего города, сначала стало несколько страшно. Потом непонятно — в клане Сакураги нет ни одного эспера, и если им покровительство Мафии точно будет не лишним, то самой Мафии-то это зачем?       Потом дверь офиса Агентства выбил с ноги человек, которого (по справке от того же информатора) все, кто стоял у него на пути, кличут «демоном клана Сакураги», и вопросы отпали.       — Погоди, этого не выкидывай, — Куникида хватает Кенджи за руку как раз за секунду до того, как в окно полетит ещё один избитый член группы налётчиков от Сакураги. — Мне надо кое о чём с ним поговорить. Йосано-сан, подлечите?       — Врага? Что-то мягок ты стал, Куникида, — но, тем не менее, Акико хватает одного взгляда, чтобы оценить степень травм и даже сразу вылечить пострадавшего.       Куникида на подколку не отвечает, разглядывая у «врага» сверкающую серебристо-металлическую серёжку на проколотой губе. Как только синяки и травмы с тела исчезают, Куникида подхватывает его под локоть и тащит из офиса, буркнув на выходе в ответ на чей-то вопрос, что скоро вернётся. За закрывающейся дверью слышно пояснение от Ранпо — «дела семейные». Точнее и не скажешь.       — Какого чёрта ты вообще делаешь в рядах Сакураги? — первым задаёт вопрос Куникида, разместив их обоих за столом в Узумаки и заказав чайник и две чашки.       — И я рад тебя видеть, — Сугихара растерянно потирает затылок, пытаясь придумать, как уместить восьмилетнюю историю в одно предложение. — Если коротко — так получилось. Я у них вообще обычно не на боевых ролях, чаще грязную работу делает Киришима. Но тут это, особый случай…       — Как «так получилось»? Потрудись, пожалуйста, объяснить, как из нормального круга общения ты попал вот в это?! — принёсшей чай официантке Куникида кивает, отмечая, что чаевых надо бы оставить побольше — девушка вон как от страха трясётся, и это он ещё всей истории не слышал.       — Ну… Возможно, я увлёкся кое-какой нелегальной деятельностью… И украл кое-что очень дорогое… — Сугихара вжимает голову в плечи и зажимает уши, готовясь слушать страшный ор на всё кафе, но слышит только смиренный вздох.       — Ты абсолютно безнадёжен. Скажи спасибо, что попросил Йосано тебя вылечить, — Куникида с усталым видом трёт глаза и наливает им по чашке чая. — Говоришь, обычно не дерёшься? Тогда чем ты занимаешься в клане? Я же тебя знаю, у тебя проблемы начинаются сразу, как только противник оказывается больше куста, а оружие — сильнее палки.       — В основном, вожу машину. Но ты меня недооцениваешь! С тех пор прошло достаточно времени, чтобы освоить что-то ещё! — Сугихара, как всегда, похож на обиженного ребёнка и своё мнение, кажется, готов защищать до потери пульса.       — Ага, например, как поставить подножку, — Сугихара на шутку Куникиды обиженно надувает щёки и отворачивается, выбивая на смех и вынуждая как-то это решать. — Ладно, не дуйся ты так! Как там тётя Камэко?       — По правде говоря, меня выгнали из дома, когда воровством увлёкся. Я же сначала по мелочи, на слабо, а потом спрос в коллективе начал расти, и вот я уже выношу из антикварного дорогущую чашку… В общем, мама выставила меня, не дав даже что-то забрать. Мне стало нечего есть и негде спать… — Сугихара с каждым словом становится всё более грустным, и расспрашивать его дальше Куникиде хочется всё меньше, но также это понемногу начинает напоминать что-то знакомое, что он недавно от кого-то уже слышал.       — И ты подался туда, где дают деньги? — Куникида помешивает в чашке пять кусочков сахара и придвигает Сугихаре. — Я правильно запомнил?       — Ты помнишь до сих пор! — чай, который пьёт Сугихара, по своей сладости никак не вяжется с понятием «член клана якудза». Впрочем, сам Сугихара тоже с этим понятием не вяжется. — Можно и так сказать. К тому же, мне там даже комнату дали. А как тётя Сайко?       — Долго ругалась, когда я бросил колледж, и, скажем так, теперь я тоже дома не живу, — не говорить же, что мама на такое дело поворчала пару дней и успокоилась, поняв, что Куникида променял учёбу на более подходящую ему работу?       — Ты бросил колледж?! — Сугихара чуть не сшибает собой чашку, подаваясь вперёд, чтобы лучше слышать. — Наш идеальный Доппо — и бросил учёбу?!       — А, то есть, тебя не смущает, что я вместо работы учителем оказался в детективном агентстве? — Куникида откидывается на спинку дивана и скрещивает руки на груди, снисходительно улыбаясь.       — А я знаю, что ты там делал? Может, ты их клиент какой-нибудь? — возвращаясь на диван, Сугихара снова чуть не сшибает чашку, на этот раз локтём, но всё-таки умудряется расположить его в опасном полусантиметре от собственного напитка.       — И именно поэтому ваш демон-синевласка первым делом зарядил мне по хребту! — Куникида демонстративно потирает спину и морщится, потому что место удара действительно до сих пор побаливает.       — Клиент, который попал под горячую руку! Хотя, признаю, Киришима может быть неразборчив во время мордобоя, — Сугихара нервно посмеивается в поисках аргументов для оправдания коллеги, но быстро смиряется с их отсутствием и переходит в наступление, меняясь в лице и меняя тон на более серьёзный. — Мне больше не нравится то, что ты забыл о нашей клятве.       — Если бы я забыл её, то ты бы сейчас валялся под окном, — тем не менее, Куникида инстинктивно касается того места, где был прокол, нащупывая небольшое утолщение, и моментально отдёргивает руку.       — Ты не носишь серёжку. Судя по заросшему проколу — никогда и не носил. И даже не пытался связаться или, не знаю, узнать где я, например — даже когда у тебя появился телефон, — Сугихара больше не кажется ребёнком. Он выглядит сурово, уверенно и даже внушает страх, когда указывает на некогда проколотое ухо.       — Я хотел, но мама сначала решила, что ты плохо на меня влияешь и учёба важнее, а потом… Потом колледж, уход из него, Агентство… и вот мы в этой точке времени, — Куникида пытается говорить твёрдо, но вместе с тем успокаивающе, чтобы Сугихара, как обычно, не накрутил себя до точки невозврата. В том, что он ревел, никогда не было проблемы, но вот разозлённый… Разозлённый Сугихара — это что-то новое. Для Куникиды так точно.       — Не заговаривай мне зубы. Во время учёбы в колледже ты жил с родителями, и учёба тебе давалась легко, у тебя вполне было время поискать мои контакты! Да тебе вообще всё легко давалось! Крутая школа, учёба после выпуска рядом с домом и там, где хотелось! Да ты всегда умудрялся учиться только на высшие баллы и быть лучшим везде, куда ни лез! Весь такой идеальный, паинька и просто золото! Тебя мне всю жизнь ставили в пример! Ты сделал меня никчёмным и ненужным для собственной матери! Из-за тебя меня выгнали из собственного дома! — вот и всё, Сугихару прорвало. Всё, что волей-неволей копилось с самого детства, пролезло наружу. И сразу стало легче — исчезло что-то, что сильно давило изнутри и в самые плохие дни начинало буквально пожирать. Осталась пустота. Боль. Осознание, что что-то тут не так — они ведь не общались последние восемь лет, тогда… Куникида вообще хоть как-то приложил руку к тому, как сложилась судьба Сугихары?       — Не спорю. Возможно, в чем-то мне повезло. Что меня отдали в хорошую школу, например. Но кроме этого мне, наверное, совершенной удачей достался только двоюродный брат. Остальное — упорство и только оно, — тихий голос действует успокаивающе. Ещё немного, и Куникида слышит очень тихие всхлипы.       Когда ярость утихает, на место обиды на брата приходит обида на самого себя — за то, сколько всего только что ему наговорил. За то, сколько собственных грехов успел повесить на родного человека. И, незаметно для самого Сугихары, по его щекам начинают течь слёзы.       Куникида больше ничего не говорит, а обходит стол и пересаживается рядом, к Сугихаре, обнимая и позволяя уткнуться в собственный жилет, совсем как когда-то в футболку. На этот раз Сугихара не строит из себя крутого и сильного — он ногтями крепко впивается в складки чужого жилета на спине, не желая отпускать, и даёт себе прореветься по существенному поводу впервые за последние несколько лет, если не за всю жизнь. И Куникида не спешит уходить, только аккуратно разбирая спутавшиеся прядки отрощенных Сугихарой, только чтобы походить на брата, волос.       — Я не сержусь. Признаю, я действительно мог найти немного времени, но не стал этого делать. У меня нет оправданий. Я могу попытаться загладить вину перед тобой? — тем же успокаивающим голосом спрашивает Куникида, полушёпотом и прямо над ухом.       — Я тоже мог хотя бы попробовать спросить. Но не стал — и виноват не меньше, — бормочет Сугихара, всё ещё буквально плачась в жилетку Куникиде. — И вообще, это я тут должен вину заглаживать!       — Ерунда, забыли. Если бы меня всю жизнь принижали за счёт другого человека — я бы тоже на эту гниду обозлился, — Куникида издаёт смешок, и Сугихара наконец поднимает на него заплаканные, краснючие глаза.       — Ты не злишься? — непроизвольно жмурит то один глаз, то другой, когда с его щёк стирают мокрые дорожки, но, кажется, уже не плачет.       — А должен? — Куникида снисходительно треплет его по волосам. — Лучше спроси об этом тётю Камэко, думаю, она соскучилась по тебе.

***

      — Куникида-ку-у-ун, неужто ты уши проколол? — с большим трудом удаётся увернуться от руки Дазая, протянутой к небольшой серебристо-металлической серёжке, продетой сквозь хрящ.       — Не трогай, а то исчезнет, — убедившись, что повторной атаки не предвидится, Куникида снова склоняется над стопкой документов и заново начинает их перебирать. — Пожалуйста, не отвлекай меня, раз уж сам не работаешь.       — Так ты и такие штуки создавать умеешь? — нарочито-восхищённо восклицает Дазай, с удвоенным интересом разглядывая простейшее украшение.       — Создавал. На заре туманной юности, так сказать, — на этот раз отвлекает звук уведомления на телефоне. Экран высвечивает новое сообщение от контакта «Брат»:       «Когда у тебя отпуск? Тебя мама в гости зовёт, обещает твоей наши проделки больше не сливать».