…
Антон вскакивает, раскрывая глаза, но вокруг полноценный мрак: шторы, как всегда, закрыты. Сердце клокочет, раненой птичкой вырываясь из груди, а в голове такая каша, что в комочках можно тонуть. Он ощупывает себя и выдыхает, ощущая под пальцами вполне себе среднестатистическое тело. Такое, знаете, чересчур долговязое, с начавшим расти пивным животиком и отсутствием мужественных волос на груди. Антон его так-то не жалует, но сейчас готов петь дифирамбы, потому что оно, по крайней мере, не червячье… червяковое? Йобтвоюмать. Второе, куда более красиво сложенное и Антоном любимое тело рядом не движется совсем. Это странно, потому что Арсений спит на удивление чутко, в то время как его самого можно выносить с матрасом — и ухом не поведёт. Первое время отношений Арсений бегал на цыпочках, чтобы не потревожить дрыхнущего до обеда Антона. Но потом понял, что его поднять не сможет даже извержение Кракатау, и упокоился. Кто ж знал, что с вулканом может посоревноваться только сон про червяка. Йобтвоюмать. Антон же даже не знает, чем его этот сон так зацепил, мало ли какую дичь может сотворить мозг, ещё и довольно уставший. Это сейчас у него адреналин плещет, потому что минуту назад червяк прощался с жизнью, а так это даже немного забавно, на самом деле. Чего только улитка Поз стоит. Но ведь Арсений там был точно, глаза эти он узнает всегда, и смотрел он с такими чувствами, какие нормальные люди к червям не чувствуют. Или чувствуют? Антон даже лезет в сонник, но ничего похожего на его ситуацию не находит. Хотя, в общем, всё говорит о том, что черви — это плохое предзнаменование, и его ждут проблемы, депрессия, предательство, и писька стоять не будет. Последнее немного расстраивает. Некая Прокофья Вольдемаровна в комментариях утверждает, что после такого сна у неё умер муж, и тут виноваты точно черви, а не алкоголизм. Антон сначала зависает, а потом блокирует телефон и уходит на балкон покурить и немножко подумать. Нет, он ещё не настолько отчаялся, иногда червяк — это же просто червяк. Но что-то в голове странные мысли крутит, и его мотает в этой карусели, как в пустом метро. И с чего бы вдруг? Ночной воздух проходится по голой груди, морозя кожу, и он ёжится, откладывая электронку на столик. Почти пустая пачка сигарет на подоконнике глядит укоризненно, будто она умеет глядеть, но это никак не останавливает. Гонять пар сейчас не хочется, и он только надеется, что Арсений поймёт. Ему бы сейчас не помешала какая-нибудь гусеница с кальяном и мудрым советом. Как раз под стать червяку. Но есть только синий вонючий «Винстон» и огни Москва-Сити вдали. Такая себе психотерапия, конечно, но чем богаты. В рефлексию Антону пытаться сложновато, но в самобичевании ему равных нет. Арсений говорит, что у него нет столько овец для Антоновых загонов и надо бы как-то с этим бороться. Но Антон это загонами не считает, Антон умеет трезво оценивать себя, даже если трезвость эта немножко сорокоградусная. На него вдруг накатывает такая тоска, что впору выть одиноким волком, хотя на волка он похож меньше всего. Тем более одинокого. Сигарета уже начинает горчить, и он тушит её о перила, когда дверь за спиной тихо открывается. Таки разбудил. — Ты чего тут? Руки ложатся на талию, а подбородок на плечо, и Антон готов замурчать домашним ленивым котом, коим рядом с Арсением себя чувствует постоянно. И сколько бы времени ни прошло, его касания всё ещё заставляют мурашек устраивать на теле коллективную гонку. Антон пропал ещё на моменте конфетно-букетного периода, когда их, как подростков, гоняли из углов и не давали сосаться. А сосаться тогда хотелось постоянно, как, впрочем, и сейчас, но уже не с таким рвением. Скорее лениво ласкаться и нежиться, как те самые коты. В Антоне при виде Арсения так много любви и тепла внутри, что, если его превратить в дождь — мир утонет. — Эй, всё хорошо? — Арсений потирается носом о изгиб шеи, туда же и невесомо чмокая, и это вот прям очень хорошо. Раньше Антон бы потащил его в постель, но период ебучих (ха) кроликов у них тоже уже прошёл, и теперь трахацца в любой удобный и не очень момент больше не тянет. Дима сказал, что теперь они похожи на давно женатую пару, которая переругивается по поводу покупки туалетной бумаги домой, а потом воркует на диване в обнимку. Антона всё устраивает. Если бы сейчас на землю упал метеорит, он бы лишь стоял, как Тони Старк, но, наверное, с меньшим пафосом. Потому что расклеиться сейчас чувствуется как грех. Они стоят, как две слипшиеся макаронины, которые ещё к кастрюле прицепились — хуй отмоешь. Антона опять же всё устраивает, он так-то человек небалованный, как можно заметить. Его априори уже распирает от того факта, что Арсений — такой хороший, красивый и заботливый — достался из всех людей мира именно ему. Мысли о том, что он Арсения не заслуживает, посещают его кудрявую голову с периодичностью в несколько часов, и сегодняшний червячный сон вдруг не кажется таким уж странным. Как там в соннике говорилось: черви присутствуют в снах людей, в семьях которых охладевают отношения. Значит ли это, что Арсений его бросит? Да нет, не бросит его человек, так нежно целующий сейчас за ушком. Даже если во сне он собирался Антона убить, это же, в конце концов, ничего не значит, правда?.. — Если бы я стал червяком, ты бы любил меня по-прежнему? Тишина затягивается, и Антон мысленно забивает крышку гроба. Права была Прокофья, как там её: во всём виноваты червяки. Может, и лучше бы было, если бы Антон и вправду стал этим слизким созданием и закончил приманкой для условного окуня. Почётно вроде. Арсений отрывается, и внутри это ощущается будто вместе с кожей, а на деле же спине просто становится холодно. У него-то шёлковой пижамки в наличии нету, да и спать Антон предпочитает почти голышом, так кожа дышит. И это ещё одна монетка в копилку их разностей. Питерская интеллигенция и воронежское быдло — как начало очень хуёвого анекдота. Антон готов уже оправдываться, мол и я не я, и хата не моя. Но Арсений материализуется перед ним, упираясь спиной в перила, и укладывает свои вечно холодеющие ладони на плечи. Антон по инерции хватает чужие бока, придерживая, чтобы не упал, на что Арсений лишь улыбается. — Загнался? — щёк касаются пальцы, ведут от скулы вниз так трепетно, будто Антон от любого прикосновения разлетится на мелкие осколочки. Хотя он, кажется, да, но не от прикосновений, а от распирающих чувств. — Да не то чтобы… — Загнался. Он усмехается мягко, и интимности моменту придаёт то, что говорят оба шёпотом, хотя надобности в этом нету никакой. Антон смотрит на любимое лицо — заспанное и расслабленное — и понимает, что терять Арсения не хочется. А ещё что сейчас как минимум часа два ночи, и он умудрился разбудить человека своими заёбами. Но что поделать, если волнушка внутри пищит фальцетом, вцепившись в светлый образ Арсения, как дети вцепляются в тазик с конфетами. Быть может, было бы проще, будь он обычным среднестатистическим мужиком, но Арсений же буквально как модель из журналов «Форбс». Не засмотреться на него может разве что слепой, и то не факт. — Забудь, мне фигня какая-то приснилась, вот и… — Я бы любил тебя, будь ты хоть червяком, хоть комаром, хоть рыбой-каплей, потому что это ты, Антон, — Арсений целует, так хорошо, как умеет только он, и Антоново сердце по ощущениям трескается от передоза чувств. Ещё чуть-чуть, и он начнёт блевать зефиром и извергать розовые феромоны — вот как на него Арсений действует. — Почему ты постоянно в себе сомневаешься? Он шепчет в самые губы, почти не отрываясь, и Антон закрывает глаза, внутри завывая от безысходности. Ну вот кто его за язык потянул-то? Арсений… И причём буквально, и прямо сейчас засасывает и тянет на себя, а потом переходит на пухлую нижнюю губу, начиная терзать её. — И за что ты мне такой достался? Вопрос остаётся без ответа, потому что Арсений снова жарко припадает к губам, зарываясь рукой в волосы. Антон больше холода улицы не чувствует, Антон по ощущениям горит изнутри, а Арсений лишь распаляет его ещё сильнее, а потом смотрит, как та девочка из мема. Он притирается вплотную, прижимаясь всем телом, и пижама, наверное, комкается, но так плевать. — Я люблю тебя, Антон, — губы блуждают по лицу, касаются щеки, скулы, нежно целуют за ушком и возвращаются к еле заметной родинке на носу. Настолько незаметной, что сам Антон её полжизни не видел, ага. — Могу повторять это каждый день. Люблю, люблю, люблю… — каждое слово сопровождается громким чмоком. Антон жмурится, пока его лицо активно слюнявят, и хихикает, не пытаясь увернуться, потому что зачем? Ему нравится каждый миг, проведённый с этим человеком, даже когда у него включается режим экстра-нежности и Антон оказывается затисканным. Будто не почти двухметровый мужик, а пушистый щеночек — это цитата. Антон покрепче перехватывает чужие бока и пятится назад, пока Арсений, снова вернувшись к губам, прижимается так, будто собирается приклеиться к его груди. Антону хочется сказать, что это лишнее, что никаких доказательств он не требует и Арсеньеву любовь видно за километр. Антон в ней буквально тонет, размахивая белыми трусами, как знаком, что сдаётся, и никакая служба спасения тут уже не поможет. Он хочет Арсения успокоить, потому что его бяки лишь в его голове, и тот к ним никакого отношения не имеет и уж точно не нанимался психологом на полставки. Хочет, но ничего не говорит, поглощённый поцелуем полностью. Да и Арсению очевидно никакие слова не нужны, он всё видит и так. Антон уже спрашивал, за что такого Арсения от вселенной получил? Они валятся на кровать, тихо хихикая, и Арсений, пользуясь Антоновым разморённым состоянием, берёт того в захват. Он дрыгается, пытаясь уйти от окруживших его тело конечностей, но на тело наваливаются всем весом, придавливая к кровати, и это гейм овер. Арсений целует снова, явно отвлекая, но Антон доверчиво ведётся, пропуская юркий язык в рот, и старается не улыбаться. Если от него того хотят, он примет правила игры и поддастся этому пирату-разбойнику, закутывающему тело в одеяло. Он ощущает себя огромной личинкой-переростком, но Арсений снова наваливается сверху, прерывая все попытки выпутаться. Козёл такой. Последний раз он так закручивался в лет восемь — качался по полу, а потом получал от бабушки за испачканную простынь. Сейчас же он ощущает себя максимально тепло, а смеющийся на ухо Арсений тянет за какие-то особые проводки внутри, отвечающие за сентиментальность. Тот шепчет на ухо о том, что сделал из него самого симпатичного на свете червяка, и Антона таки пробивает на смех. Ну невозможный… невозможно любимый. Если кто-то когда-то попросит его описать свои к Арсению чувства, то он не сможет сказать ничего внятного. Потому что внутри в отделе «важное и нужное» он занимает всё место, вытесняя другие мысли и чувства. Потому что каждый раз он плавленым сыром стекает по тарелочке, когда ощущает чужие касания. Потому что не может человек столько чувствовать, а Антон чувствует, и от этого мозги превращаются в желе, а мысли в кашу. Потому что Антон любит и любим, в чём Арсений усомниться не даст никогда. Ещё и по голове настучит за такие умозаключения. А где-то в другом измерении маленький Арсюша притащит домой найденного в саду червячка. Чтобы кормить его крошками хлеба и рассказывать о своих буднях новому другу. Но это уже немного другая история…~
18 октября 2023 г. в 20:00
Антон видит перед собою спасительную норку и ползёт, ползёт, ползёт… Тело не хочет передвигаться быстрее, и, будь у него, например, слизь, как у улитки, может, и получалось бы лучше. Хотя улиткам это мало помогает, и Поза, например, приходится толкать толпой, чтобы успеть хоть куда-то, значит, не в этом дело. Так в чём же, сука!
Земля снова содрогается, и он уже мысленно представляет свою кончину. Сил, чтобы рыть под себя и прятаться, совершенно нету, значит, огромнейшая нога сейчас нагонит и в лучшем случае растопчет его бренное тельце. А говорила Ира: «Не ползай около домов», но ведь там так много крошек и кожурок, а от приевшихся листочков уже болит желудок. Да и любопытство — вещь, поистине, страшная.
На пути появляется подошва яркого красного кроссовка, и он дёргается, врезаясь задним концом в какую-то коряжку. Было бы у него сердце, оно бы уже отказало, но он только колбасится, пытаясь вернуть равновесие. Всё-таки упорства ему не занимать, и, хоть шансы на выживание ниже нуля, надо барахтаться в молоке — может, и масло получится, даже если он на мышку мало похож. Мало — в смысле вообще не похож.
Переднего конца касаются огромные пальцы, и любимая, прекрасная земля пропадает из-под тела. Ветер обдувает, а на поясок давят с такой силой, что о потомстве потом можно и не мечтать. Он растягивается, пытаясь, может, выскользнуть, но всё, кажется, напрасно. Внутри случается по меньшей мере инфаркт, а тельце падает на ладонь, и вот теперь всё. Антон буквально видит перед собой надпись «wasted», а ещё огромные голубые глазища. Глазища, смотрящие так заворожённо, будто он не червь, а золотая карточка из «Орла и Решки». Ну вот, Ира будет горевать (точно нет), но есть и плюс, его же не скормили птенцам, а мама всегда говорила, что это позорная смерть. Зато есть перспектива быть нанизанным на крючок и стать симпатичной приманкой. Звучит вроде неплохо.
По всем канонам сейчас перед метафорическими глазами должна была проноситься его недолгая жизнь, но нет. В мозгах штиль, а Антон лишь жалеет, что не дополз-таки до тех симпатичных перегнивших яблочных кожурок и умрёт сейчас довольно голодным. На этом и закончится история дождевого червяка Антона Шастуна. Занавес…