***
Номер Арсений узнаёт у Журавлёва, и не думая скрывать свой интерес — на дружеский подкол — типа, чё, запал? — ответ следует честный. Не то чтобы его бисексуальность когда-либо была тайною за семью печатями, но о конкретных симпатиях, особенно когда дело касалось общих знакомых, Арсений старался молчать. С Шастуном же хочется орать. На него, на себя — в горах от непонимания, в каких недрах он эти эмоции откопал и зачем вытащил. И что с ними делать. Тогда Арсению пришлось яростно дрочить в туалете и вызывать такси до дома, потому что внезапный всплеск забрал всю его энергию, да и алкоголь подействовал как снотворное — сил на дальнейшие посиделки откровенно не было. И на то, чтобы терпеть взгляды Шастуна и сдерживать свои, пьяно-похотливые, тоже. Тот уехал немногим позже, как передали Арсению его источники в лице всевидящей Олеси, и тогда эта информация вызвала странную улыбку. Он пишет Антону в телеграме спустя сутки раздумий и потеет как тварь, беспричинно переживая и выглядя не иначе, как влюбленная в старшеклассника девчонка. Для полного погружения не хватает только отбросить телефон подальше и пойти мыть посуду и надраивать хату, чтобы не видеть значок «просмотрено» и, не дай бог, «не отвечено». Но Арсений не настолько не в себе. Поэтому он садится жопой в трусах на ковёр и выгребает из шкафа носки, принимаясь перебирать их и объединять в пары. Себя бы, конечно, в пару кое с кем объединить, но это так, лирика. [Динамо, 22:06] О, Арс, дарова [Динамо, 22:06] Сори за игнор я мочил комаров [Динамо, 22:06] Они суки даже на 5 этаж залетают Чувство, будто общаются триста лет в обед, сидели на соседних горшках в саду и закапывали жуков на заднем дворе общего дома. В жизни Арсения таких людей можно по пальцам одной руки пересчитать, вероятно, потому, что сам он таким не является и все вот эти до пизды открытые и миролюбивые в его поле не задерживаются. И то, что Антон в принципе ему отвечает, добровольно залезая в эту заварушку, а Арсений пишет ему первый — весьма… необычно. Новый опыт. Эмоции и чувства. Интересно и до жути пугающе. Где-то в межрёберной ямке горит и зудит. Арсений ещё с минуту буравит взглядом периодически погасающий экран, бездумно жамкая носок с леопардовым принтом, и перебирает в нещадно тупящей голове варианты ответа. [Я, 22:24] Хахахха [Я, 22:24] Я почему-то даже не удивлен)) Типичная среда Антона Шастуна, хахаха Арсений чувствует себя самым тупым человеком на планете. Хуйхуйхуй, блять. Чё за кринж. [Динамо, 22:24] Ой все то ты знаешь Арсений [Динамо, 22:24] Сам там небось в берете блять стихи читаешь у окна с вином и мальбухой как истинный спбшный поэт страдалец [Динамо, 22:25] Ну или дрочишь. хотя одно другому не мешает Слово за слово — и проходит час. Арсений так и не встаёт с пола, только меняет положение с сидячего на лежачее и под голову подсовывает гору носков. Антон довольно быстро переходит на кружочки и голосовые, где подолгу мусолит одну и ту же мысль, бесконечно отвлекается, путается, смеётся и кривляется, и с каждым новым видеосообщением Арс всё сильнее убеждается в своей к Антону симпатии и желании эту историю развить. Они общаются так, словно не с ним Арсений запирался в туалете бара пару дней назад и на коленях умолял повторно озвучить свой отказ. Не перед ним снимал рубашку и краснел от неловкости ситуации. Не с ним флиртовал за общим столом. Хотя Арсений теперь сомневается даже в том, был ли то флирт или просто шастовская манера общения, неправильно Арсением понятая. Тем не менее, Шаст приглашает его на тусовку в честь окончания ВУЗа, а Арсений не находит в себе выдержки отказаться.***
На нём — обтягивающие джинсы с дырами на коленях и объёмный свитшот, под которым — предусмотрительно — чёрная майка по фигуре. В руках хороший коньяк, купленный по совету отца, и коробка с голубыми кроксами, потому что в одном из кружочков Шаст поделился тем, как хочет оригиналы, а не дешманские шлёпки с рынка, а Арсений слишком в нём заинтересован, чтобы игнорировать подобные выпады. В нём — бутылка эссы для храбрости и ноль благоразумия. Антон хаотично втягивает его в квартиру и бегло, но крепко обнимает в знак благодарности за подарок, выдаёт всратые тапочки-какашки и заталкивает в гостевую, представляя его своим друзьям, в числе которых Арсений узнаёт Журавлёва и Олесю. Становится менее тревожно, но ладони всё равно потеют, а пальцы то и дело тянутся к волосам, поправить и так идеальную укладку. Первую часть вечера они едят и болтают. В основном Арсений проводит время с Олесей и не пытается перетянуть на себя одеяло шастовского внимания, но не смотреть на него не получается — очень занимательно наблюдать за тем, как он ведёт себя с друзьями, анализировать, как к кому он относится, кому больше улыбается и с кем громче смеётся. Периодически Антон обращается и к Арсению, подходит к нему и опасно-крепко сжимает плечо, мнёт его и гладит, вероятно забывшись, и этого хватает, чтобы поплыть. Харизмой Шастун убивает, и глазами своими, добрыми, нежными, простыми, будто никогда не видевшими ничего жёстче убитого комара, — тоже. — А давайте в бутылочку с заданиями из «Правды или действия»? — предлагает Стас, уже доставая из шастовского шкафчика карточки. Антон садится напротив. Между ними — бутылка выпитого в первые пять минут «Асти» и пьяное напряжение. Арсению становится жарко, и прежде чем начать игру, он порывается снять свитшот, но натыкается на тяжёлый взгляд Шастуна. Тот коротко качает головой, запрещая, и у Арсения пересыхает в горле. — Так, давайте сразу договоримся, что за любой отказ участник пьёт стопку водки, — будто сквозь воду говорит Стас. С Шастуном так и так накидаешься, если пить будешь каждый раз, когда почувствуешь сексуальные вибрации. Ну, или Арсению снова кажется. Как показала практика — в контексте их общения с Антоном своим чувствам доверять нельзя, как и мозгу, особенно под алкоголем. Игру открывает её зачинщик и сразу же шлёт правило бутылочки нахер, когда на карточке попадается действие «Поцеловать игрока в шею не менее десяти раз». Дарина заливисто смеётся от щекотки, а Арсений втихаря цедит смешанную с ананасовым соком водку и ждёт очередь Антона. Дожидается на третьем круге. Лучше бы, конечно, они закончили на стриптизе Зайца и пошли кататься на электросамокатах, как предлагала Таня, потому что контролировать себя становится всё сложнее, а попавшееся Антону действие рискует сломать все тормоза разом. «Облизывать губы другого игрока на протяжении минуты» — Арс, — зовёт Шастун и манит пальчиком, когда Арсений поднимает на него расфокусированный взгляд. — Иди сюда. Он стучит себе по бедру и выпрямляет ноги, чтобы посадить его на себя, и Арсений безоговорочно слушается. Никого не слушался — все слушались его, а теперь — вот. Чужие пальцы цепляются за бока, хмельное дыхание на щеке, блестящие от алкоголя и внутреннего раздрая глаза. Он не знает, что ему можно. И можно ли хоть что-то — даже дышать — не знает тоже. Пробует коснуться голой кожи шеи, не скрытой воротом футболки, и получает колючий взгляд и тихое, одному ему слышимое нельзя. Убери. Не трогай. Только с разрешения. Арсений пропускает восхищённый вдох, практически скулёж, и чувствует, как моментально возгорается. Внутри аж дрожит. И пальцы сковывает ощутимым тремором. А Шастун раскрывает кончиком его губы и лижет нижнюю. Его язык мокрый и горячий, и кажется, будто раскалённым железом провели по чувствительной кожице, абсолютно не щадя и не заботясь. Арсений закрывает глаза — держать их открытыми, смотреть, как темнеет напротив радужка, меняясь с травяного на глубокий зелёный, — невозможно. — Нельзя, — шепчет Антон, ненадолго отрываясь от выполнения задания. — Открой. В голове Арсения только одно звучит — «СУКА, Я ЩАС ТРУСЫ ВООБЩЕ СНИМУ НАХУЙ». Этот мем описывает его состояние как ничто другое. Он смотрит, чувствует, как чужая слюна остаётся на его пересохших губах, как скапливается во рту собственная. Антон тоже смотрит. И во взгляде читается столько власти и самоуверенности, что хочется — снова — не то плюнуть, не то на хуй присесть. Когда-то такую роль за собой держал Арсений — играл Бога, довольствовался своей могущественностью, тем, что его слово имеет вес, его слушаются, потакают, подкидываются на любую авантюру. Теперь же роли сменились, и он до сих пор, сидя на коленях едва знакомого парня и позволяя ему облизывать свои губы, не понимает, как умудрился допустить такое. Просто. В моменте. Неосознанно Арсений подаётся вперёд, чуть более осознанно — высовывает язык и ловит шастовский, зная, что ничего не выйдет — всё будет так, как скажет Антон. Антон говорит: «Нет». И больно стискивает бока, наверняка оставляя красные пятна. Арсений на это только улыбается и слизывает чужую слюну с собственных губ, обезумевши смотря на Шастуна, теперь держащего его на расстоянии. Буквально держащего. Стояк упирается в чужой живот. Арсений и не пытается скрыть. — Слезай, — легонько постукивая по бедру, говорит Антон, бегло оглядывая своих друзей. Те не то чтобы в ахуе, но удивлены, и секунд десять, пока Арсений пытается встать на свои ватные ноги и убежать в туалет, стоит неловкая тишина. Опять дрочить.***
[Динамо, 23:01] Я щас умру как хочу мак а курьер где то потерялсч [Динамо, 23:05] СУКА ОНИ ОТМЕНИЛИ ЗАКАЗ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! 1 [Динамо, 23:05] Я сецчас сожру кого-нибудь клянусь Антон не перестаёт ему писать даже после того, как Арсений трусливо сбежал с его вечеринки. События, там произошедшие, они не обсуждают тоже. Ни намёками, ни прямо, никак. Не то чтобы Арсений хочет — ему неловко, непонятно, собственные чувства по-прежнему тёмный лес, но было бы неплохо со стороны Антона дать понять, что он, как минимум, помнит, как максимум — думает. Хотя учитывая его пожизненный похуизм и отсутствие привычки загоняться о вещах, по его мнению того не достойных, хер он думал об этом больше пяти минут. Нет, Арсений не считает, что ему похуй на него и на их взаимоотношения — Антон парень эмпатичный и тонко этот мир и людей чувствующий — просто ему хочется простого человеческого искр, бурь и безумия, а Шаст в рот ебал тратить на это свой ресурс. Вот и общаются так, словно снова ничего не было, и не знает он, как ощущается на собственных губах шастуновский язык. [Я, 23:07] А у меня прям у дома мак [Динамо, 23:07] Это приглашение?))))))) Арсений меланхолично оглядывает свой срач, протухшее яблоко на тумбочке, покрытый пылью и трупами мошек подоконник, пятно от кофе на шторе… [Я, 23:08] ))) [Динамо, 23:08] Океееей И выходит из сети. В запасе у Арсения где-то час, может, полтора, если учесть время сборов и посещение «Вкусно и точки», поэтому — швабру в руки и вперёд. Он даже перед маминым приездом так не прибирался, как делает это сейчас, вычищая пыль из всевозможных углов и поверхностей, разгребая холодильник, меняя постельное бельё, полотенца в ванной, подготавливая красивые кружки и распечатывая новый диффузор от Зелински… Последние двадцать минут перед теоретическим приходом Шастуна он отмокает в ванне — выливает на себя поллитра геля, натирает кожу мочалкой, два раза чистит зубы и намазывается всеми смягчающими и увлажняющими кремами, что у него есть. И губы — прозрачным блеском. Чтоб уж наверняка. И как только он накидывает на распаренное тело свободную майку с широкими вырезами и шорты, на честном слове держащиеся на бёдрах, в домофон, наконец, звонят. — Третий этаж. Арсений волнуется. Антон же без лишних расшаркиваний всучивает ему пакет с фастфудом и отправляет на кухню сервировать стол, пока он моет руки. Вайбы вернувшегося с работы мужа. — Та-а-ак, ну что, — незаметно вплывает в кухню Шастун, неожиданно сжимая арсовы плечи, подойдя к нему сзади, — какая у нас культурная программа на сегодня? Арсений, стараясь сильно не палиться вот так сразу, как можно тише сглатывает, нервно продолжая раскладывать два вида картошки по тарелкам. — Ну, учитывая, что время уже почти час, а завтра понедельник, из программы у нас только поесть и выпнуть тебя из моего дома. — Нихуя, малышечка, просто бомба, — цитирует он какой-то очередной мем и отходит, занимая арсов стул. На это Арсений только вздыхает, мысленно уговаривая себя быть гостеприимным и дружелюбным. — А я думал, ну там, фильмец посмотрим… Расстроенным Шаст не выглядит. Знает, наверное, что при его желании они и фильмец посмотрят, и картину по номерам порисуют, и звёзды с неба в корзинку соберут. Проще говоря, Арсения никто не спросит. И что самое для Арсения странное — он не чувствует себя униженным. С его мнением не считаются, его потребности и хотелки не учитывают, запрещают буквально всё, а с ним самим делают, напротив, что хотят, не спрашивая, однако Арсению не кажется это неуважением. Это игра. А когда обе стороны получают удовольствие, какая разница, насколько её правила не вписываются в рамки морали? — Передумай, — коротко отвечает Арсений и, ничего больше не говоря, берёт два стакана, бутылку «Добрый Кола» и уходит в комнату. Антон появляется в дверях через полминуты, с тарелками в руке и смешливой улыбкой на лице. — Чё ржёшь? — разливая колу по стаканам, спрашивает Арс, не поднимая взгляд. — Смешной ты. — В плане? — Ты и сам понимаешь. Арсений всё сильнее чувствует себя пнём. — Что будем смотреть? — решая не разбираться, что он там понимает, открывает Арс ноутбук. — Давай «Друзей» с первого сезона. Последний раз «Друзей» Арсений пересматривал лет пять назад, и несмотря на не угасающую до сих пор популярность, этот сериал он считает сугубо личным, тем, чем не хочется делиться с посторонними, потому что не от хорошей жизни Арс включал серию за серией, пытаясь убежать от реальности туда, где просто и смешно. Однако сейчас он открывает нужный сайт, не думая. Антон рядом довольно хмыкает и протягивает Арсению брусочек картошки, щедро обваленную в сырном соусе. Вкусно. — Чтоб ты понимал, — проглатывая, говорит: — ты первый, с кем я буду пересматривать «Друзей», — решает поделиться Арсений, тут же оборачиваясь на Шастуна, чтобы проследить за эмоциями. Тот тронуто улыбается. Выпячивает нижнюю губу. — А я так людей отсеиваю, — отвечает Антон, двигаясь чуть ближе. — Типа, кому нравится, тот мой, кому нет — нахуй. Категорично, да, но зато сразу можно понять, че по интересам, чувству юмора и каким-то ценностям, — он улыбается, закидывает в рот картошку. — Ты, кстати, Росс, стопудово. — А ты кто? — Чендлер, конечно. — Хоро-о-ош, — Арс улыбается и кивает. — А кто твой любимый персонаж? — Слушай, вообще Росс… Он такой типа дэдинсайдик, но умный. Арсений прогружается секунд десять, пытаясь понять, послышалось ему или Антон действительно сначала назвал его Россом, а потом сказал, что это его любимый персонаж, и по итогу просто глупо хихикает, предлагая приступить таки к просмотру и трапезе — остынет же! С Антоном оказывается приятно. В такой обстановке — дом, еда, «Друзья» — когда спокойно, не играет музыка и не влезают третьими лишними другие люди — с Антоном прям очень хорошо. Он постоянно трогает, наваливается в порыве смеха и ставит на паузы, чтобы поразгонять шутки и обсудить конкретные моменты, его впечатлившие, а Арсений, тем временем, даже за сюжетом не следит — он смотрит, как Шаст щупает собственную коленку и стучит по его, Арса, бедру, привлекая внимание, как облизывает пальцы, испачканные в соусе от бургера и масле, как фырчит и сопит, смеясь и просто наблюдая за картинкой на экране. И, видит бог, Арсений держался, но. Антону на его бёдрах как мёдом намазано, и если это не неосознанное желание близости, о чем его тело всеми силами пытается сообщить, то что? 02:34 Дома Арсений не надевает под шорты трусы, и Антон, кажется, понимает это, когда его рука под воздействием арсовой плотно укладывается на пах. — Арс, — буквы рычащие, — нет. Но сам руку он не убирает. — Почему? — Убери. — Твоя рука — ты и убирай, — Арсений убирает только свою. — Арсений. То, как каждый раз жаром обдаёт от одного лишь тона, — невероятно. У Арсения был опыт с пресловутым дэдди, который командовал, доминировал и унижал в контексте сексуальной игры. Не плохо, но и не супер хорошо. Никак. То ли мужчину выбрал не того, то ли химия не случилась, то ли в настроение не попало, но одно Арс себе пообещал точно — никакого повторения. Антон не пытается играть в дэдди — он сам по себе такой. Не дэдди, нет. Просто словом может заставить кончить. И взглядом. И именно это — вкупе с довольно безопасными, мягкими чертами лица и характера, с кудряшками и зелёными, добрейшими глазами — Арсения в нём и привлекает. — Блять, — ругается Арс едва слышно, послушно убирая с себя чужую руку и отодвигаясь от Шастуна как можно дальше, чтобы не касаться его вообще никак. Тот смотрит, выразительно вскинув бровь. — И куда ты отсел? — стучит по освободившемуся месту рядом. — На место. — Блять! Как собачке команду дал. Арсений возвращается, и не зря — Шаст по-хозяйски укладывает ладонь теперь на внутреннюю сторону арсова бедра, пробираясь под штанину шорт и сдвигая её вверх, чтобы касаться голой кожи. Воздух как-то резко кончается. Кажется, ещё минута — и ладони Арсения оставят мокрые пятна на сером покрывале его кровати. Это снова односторонняя история. Антону можно всё, Арсению — ничего. И если он хочет продолжения, какое бы оно ни было, он должен сидеть и помалкивать. Такие же правила? Нельзя делать по-своему. Десять минут, аккурат до окончания серии, Шастун просто самозабвенно наглаживал его бедро, совершенно игнорируя образовавшуюся палатку в районе арсовского паха, и не предпринимал ничего боле. Арсений же весь извёлся и изъёрзался, и только более крепкое сжатие в моменты откровенных попыток Арсения получить больше ласки тормозило его и усмиряло, и он разочарованно вжимался в стену, до боли врезаясь в неё макушкой, чтобы хоть так себя отвлечь. На титрах Антон молча, опять же не спрашивая, ставит на паузу и оставляет крышку открытой, дабы не лишать последнего источника света. Арсений напрягается и замирает, как загнанный в угол зверёк, смотрит с опаской и старается не дышать. Антон явно что-то задумал, но Арсений, кажется, впервые за весь свой довольно обширный сексуальный опыт и предположить не может, что. И что ему разрешат, блять, и разрешат ли. Может, Шаст извращенец и любит ебать обездвиженных, представляя, что это труп или кукла. Или садист, и за каждое неверное, в его понимании, телодвижение будет пиздить черенком от швабры. Впервые за все их малочисленные встречи они не пьяные. Но ведёт так, будто в каждом — не менее бутылки коньяка. Антон встаёт напротив, загораживая свет экрана ноутбука, и в темноте трудно различить его лицо и понять эмоции, но одно видно чётко — глаза. Сверкающие в ночи, жаждущие, уверенные. Ни говорить, ни делать ничего не нужно — просто смотри на меня, Шаст, и по кругу пускай своё твёрдое «нет» в ответ на мои попытки тебя коснуться — и я спущу в штаны, как жалкий девственник, впервые увидевший кусок голой кожи. Он снимает футболку, и Арсений перестаёт себя контролировать — подскакивает и натурально влетает в Шастуна, принимаясь хаотично перемещать руки по его голому, сухому торсу, щупать мягкий живот, обводить выпирающие рёбра, соски… Тот ловит его за шею и ощутимо сдавливает, перекрывая доступ кислороду. Правильно, не больно — знает, куда надо давить и как обхватывать — у Арсения от осознания выбивает почву из-под ног. И снова он оказывается в ногах Антона. Как в том баре. — Прижмись, — подаётся он бёдрами навстречу Арсу, показывая, чем и куда нужно прижаться, а Арсений чуть ли язык по-собачьи не высовывает, тут же вжимаясь носом в пах и облегчённо выдыхая. И вдыхая. Отдалённый запах порошка, табака и улицы. Грубая ткань штанов неприятно натирает кожу, но Арсений не перестаёт елозить носом и щеками, ощущая, как напрягается под слоями тканей чужой член. Руки сами тянутся сжать антоновы бёдра сквозь одежду, и по ним же он получает, восторженно айкая. — Нельзя. Антон всё понял. Он играется. И даже когда можно — он запрещает, потому что ему нравится наблюдать, как Арсений растекается по полу и дёргается от каждого «нельзя» как от удара. — Притормози. Ослушаться — равно умереть. Поэтому Арсений отлипает сразу, не мешая Антону расстегнуть ширинку и спустить штаны вместе с трусами до колен. — А теперь лижи. Без рук. Он пододвигается ближе, кидает затуманенный взгляд вверх, чтобы пересечься с таким же антоновым. Смотрит же, нежно и вожделенно, на грани, со скрываемым восхищением. Арсений смотрит также, но больше — с хорошо читаемым «трахни». И Антон прекрасно всё видит и чувствует. Он вытягивает руку и зачёсывает спавшую на лоб чёлку, проводя Арсению заодно и по щеке, и только одобрительного хороший мальчик не хватает. Хотя и без него — пиздец. Антон берёт свой член и ведёт по длине пару раз, обнажая головку, красную и блестящую от предэякулята, и у Арсения натурально вышибает из лёгких воздух. Он бездумно высовывает язык и вытягивает вперёд голову, хочет было помочь себе руками и ухватить Шаста за бёдра, чтобы зафиксировать и направить член в рот, но вовремя себя одёргивает — зная его упёртость — ну истинный Овен! — Антон собственным оргазмом пожертвует, но Арсения проучит, заставив мучиться и умолять. Поэтому не выёбывается и довольствуется тем, что дают. Шаст стучит головкой по языку, по губам, пачкает слюной щёки. Арсений сжимает себя сквозь шорты. Чувствует, как естественная смазка расползлась мокрым пятном по ткани. Шипит. — Не трогай себя! — слышит он сверху; хочется завыть. — Убери руки за спину. — С-сука, — он жмурится, качает головой, прерывисто дышит. — Ай, блять! — шипит, когда Антон дёргает его за волосы и подставляет к губам член. Глаза по-прежнему полузакрыты — практически вслепую Арсений вбирает в рот по сантиметру, погружая глубже, глубже, глубже — до глотки и рвотного рефлекса — знает, какого эффекта можно добиться — и проверяет на Антоне. А тот как-то судорожно цепляется пальцами за волосы, царапает ногтями кожу, громко вздыхает… Сейчас в выигрышной позиции Арсений. Впервые, кажется, за всё их с Антоном общение. И он высасывает — в прямом смысле — из этого момента всё. Двигает головой, с нажимом скользит языком по члену, лаская самые чувствительные его точки, втягивает щёки, пропускает до горла. Сосёт, как конфету, совершенно не стесняясь вытекающей изо рта слюны вперемешку с шастовской смазкой, перекошенного лица и грязных звуков. Кайфует. Антон поощряет его тихими стонами и то мягкими, то неосознанно грубыми поглаживаниями по волосам. — Арс, Арс, — тянет, отстраняя, — стоп. Арсений смотрит непонимающе и потерянно, дыша через рот и слизывая с губ слюну. Что-то не так? Он снова позволил себе лишнего? — Бля, видел бы ты себя сейчас… С этими словами Антон заставляет его встать. Помогает, развязывая невидимую верёвку и массируя чуть затёкшие руки, всё это время действительно продержавшиеся у Арсения за спиной. И целует. Неожиданно. И абсолютно охуенно. Мокро и сразу глубоко, не брезгуя и не жадничая. Распаляя и распаляясь. Он снимает с Арсения майку, дёргает вниз шорты, выпрыгивает из своих и разрешает, наконец, себя трогать. Целует щёки, кусает подбородок, шею, ключицы, роняет на кровать и вжимает в матрас тяжестью своего тела. Арсений скрещивает ноги у Антона за спиной и короткими ногтями впивается в кожу на отчётливо выпирающих лопатках, чувствуя, как ещё пара движений — и полетят искры из глаз, как в мультике. Антону тоже требуется совсем ничего — он двигает бёдрами и тяжело дышит Арсу в шею, с нажимом проезжаясь членом по животу, кусает кожу и зализывает, и ничего, кроме задушенного «Шаст» выдавить из себя не получается. Шаст густо сплёвывает в ладонь и обхватывает сразу два члена. Вверх — вниз, пальцем — ласкает арсову головку, размазывая сочащуюся смазку, языком — нализывает солёную от пота шею. Арсений кончает первый и не помнит, за сколько справляется Антон, но вряд ли больше, чем за десять секунд, учитывая хриплые стоны у уха и укусы туда же. Тело наэлектризованной жижей растекается по постели, слипаются глаза и мучает жажда. Они пьют остатки колы из одного стакана, ничего друг другу не говоря, и наскоро закидываются картошкой. На часах — почти три. Антон закрывает крышку ноутбука. Целует нежно и вдумчиво, укладывая голову на подушку, и заботливо вытирает краем одеяла испарину со лба, слюни с щёк и масло от картошки с губ. Покрывалом — сперму с животов обоих. Арсения вырубает.***
— Слушай… Они встречаются у Арсения дома спустя три дня — Антон заезжает после собеседования без предупреждения, шурша пакетами из мака, и по-хозяйски включает «Друзей». — А ты со всеми, ну, такой, или подыгрываешь мне? Арсению не то чтобы ловко это обсуждать, особенно на трезвую голову, но в недавней переписке Антон вбросил фразу, суть которой в том, что Арс якобы меняет людей, и уж лучше он спросит прямо, чем умрёт от любопытства и собственных догадок. — Блин, а что, так заметно? — Антон чуть краснеет. — Да не особо, просто ты… — Короч, если на чистоту, — перебивает Шаст, — то в сексе я та ещё ромашка, но мне так вкатило, как ты поплыл тогда, в баре, что я решил попробовать и, ну, втянулся… — И тебе… ок? — уточняет неуверенно, ёрзая задницей по дивану. Антон берёт его за руку, заземляя, и улыбается. — Да, Арс, — убеждает. — Это вот та эмоциональная разрядка, которой мне не хватало. Арсений улыбается тоже и по-кошачьи льнёт к плечу, приятно пахнущему смесью парфюма и дезодоранта. Вечер, Антон, «Друзья» и мак — и ничего больше не нужно.