Не раб Моргота

Старик прижился в замке. Зимой он вряд ли более нескольких раз вышел из него во двор, под открытое небо, - зато неплохо освоил дорогу в библиотеку. Да и с библиотекарем свел знакомство - нет, не дружбу, конечно… Но к нему, помнившему все оставленные библиотеки - и ту, что за Морем, и те, от которых осталось, похоже, лишь то, что успели унести (он и успел), - к нему уже давно почти никто не подходил ближе вопроса по необходимости. Старик же… то ли нужные ему рукописи были столь близки молчаливому эльфу, то ли то, что он пожелал записать сам… или, быть может, было между ними еще что-то общее? Хотя и не ближе двух голов, склоненных над одним свитком. Но библиотекой его передвижения не ограничились. Старик забредал в мастерские, на конюшню… Подобрал себе с разрешению конюха спокойного, ничьего коня, и когда развернулась скора южная весна, первый раз выехал из ворот вместе с охотниками. Пока длились лето и ранняя осень, он повторил вылазку еще несколько раз, - а однажды с ближним дозором доехал берега Гелиона и долго вглядывался, щурясь, в лес на том берегу широкой, быстрой и мутной реки и тени гор за ним - только видел ли он горы? Не странно было, что ни в земли за Гелионом, ни в земли севернее, откуда он пришел, старик вовсе не стремился; но ни разу не заглянул он и в ближнее людское селение - одно из тех, что стояли раньше южнее, в Эстоладе (теперь прибавилась в нем и небольшая примесь тех, кто пришел из земель кругом Химринга). "Мой путь, лорд, - он перевел дыхание, решаясь сказать то, что давно знал, - мой путь в землях живых и по моей воле - давно окончен. Здесь я - лишь твоей милостью, а в живых и вне Тени… Ты ведь знаешь?" Он посмотрел на собеседника - снизу вверх и, быть может, оттого - как-то хитро, и продолжал: "Сомневаюсь, чтобы кто-то еще в этих землях пожелал бы увидеть именно меня, а я - тем более… Да, я знаю, что де-то не так уж далеко от этих земель, как говорят, до сих пор живет Берен… Нет, слишком уж разными вышли дороги, поверь мне. Встретимся после, если суждено". Сказал - как отрезал, как решил наконец то, что до сих пор еще оставлял в дальнем уголке души - "а вдруг?". Но что бы ни говорил он о различных путях, было непохоже, что он собирался покинуть замок и его обитателей. Тот, кого многие называли именем Талион, выглядел старше своих лет, а держался куда лучше, чем можно было предположить по первому взгляду на него… Он стал самой настоящей частью замка Амон Эреб. И - частью жизни нескольких его обитателей. Их встречи с Маэдросом продолжались, хотя и не были слишком частыми. Они не раз говорили о прошлом, как и при первой встрече, - и однажды Маэдрос заговорил о том, что даже не надеялся услышать его собеседник. О Финроде Фелагунде, короле Нарготронда, для которого сковали гномы Наугламир. О Финроде, приезжавшем, чтобы забрать его и Маглора в очередное беззаботное странствие по землям юга, почему-то именуемое "охотой"; о Финроде, что через год после очередной "охоты" появился на Химринге (как оказалось, не побывав с тех пор в своем городе), а рядом с ним, ни на шаг не отставая, незнакомый невысокий… как оказалось, человек. На вопрос об имени он отвечал с небольшой заминкой - "Беор", и без малейшего сомнения отправился вместе с эльфами во внезапный бой, поджидавший их чуть севернее - первых из людей на стороне Эльдар… Все это было, по нынешним меркам, давно, - раньше той зимы, что минула почти пятьдесят лет назад, - и другого лета. Тогда старик единственный раз на глазах у кого-то плакал - и не смущался своих слез. Впрочем, многие их разговоры были просто спокойными, и этот, нынешний, тоже не предвещал ничего особенного - разве что старик попросил Маэдроса прийти к нему. Но тот не очень и удивился - снова стояла поздняя осень, дожди разгулялись, тучи, казалось, цеплялись за верхушки башен (много ниже химрингских)… И потому он пристально вглядывался и выспрашивал - не нужна ли помощь, не стоит ли позвать, хотя бы для совета, целителя (если уж он сам не решился)… Но старик, поглядывая на пламя в очаге, качал головой: - Нет, лорд, все так же не плохо, как и прежде, и по этому поводу целителей вовсе незачем беспокоить. Я не стану жаловаться тебе на старые кости - не так уж много мне их сломали: я мало сражался… Сам уже и не скажу, по какой прихоти хотелось объявить тебе мое желание именно здесь, прости уж докучного… гостя. Да. Я долго гостил у тебя, лорд Маэдрос, испытывая твое гостеприимство, твою память… А теперь я все-таки собираюсь уходить. Он поймал недоуменный взгляд Маэдроса - в сторону размытого дождями пейзажа за окном. - ...Нет, не туда. Туда, правда твоя, глянешь - и выходить не пожелаешь, если не случится надобности уж совсем неизбежной… как твоим дозорным. Нет, лорд, я хочу отправиться иным путем - рано или поздно им уходят все люди. Объяснение оказалось понятным, да только найдутся ли слова в ответ? - Ты… - Нет, снова покачал головой старик, - я не слышу за спиной поступь охотника, нагоняющего добычу… хотя совсем недавно и не думал, что будет иначе. Но это - иное, лорд; оно не заслужено мною, лорд, оно - дано, и я знаю об этом, хотя никто из живущих не учил меня таким словам. И никто из людей, что живы ныне, не совершил, быть может, столько зла, чтобы лишиться права на такой дар, - и никто не совершил такое добро, что могло бы вернуть нам потерянное, как говорят, нашими предками… Потому это - дар. Слова его были уверенными, хотя и негромкими, зато - без привычных небольших пауз, да еще - полными той внутренней силы, с которой, должно быть, и говорит тот, чье сердце свидетельствует ясно о вещах, доселе неизвестных. И этих слов действительно было достаточно, чтобы понять. Тем легче, что Маэдрос видел эту грань не впервые. (…А ведь они успели поговорить и об Амлахе, потомке Хадора, пришедшем из Эстолада со своей враждой к Отцу Лжи до конца жизни, - о Беоре Старом, хотя об окончании его жизни оба знали со слов других…) И понимание слышалось в голосе Маэдроса, - но было смешано с печалью: - Я понимаю… и принимаю то, о чем сказал ты. Но что же… что я могу сказать тебе - и что сделать для тебя, Талион? - Прежде всего - не слишком печалиться обо мне, лорд. Не думай, что я прожил слишком мало - всего и после того, как ушел от Тени. Я действительно ухожу по своей воле - пожелал уйти, когда понял, что сумею. Прежде, чем меня разобьет какая-нибудь хворь… и прежде, чем до меня снова доберется зло. Ты ведь тоже не рассчитываешь, что от него можно вовсе отгородиться - здесь и теперь? Маэдрос скользнул по нему взглядом, глубоким и темным. Во взгляде таилось многое - память, потеря, тоска, неисполнимое желание вернуться… То, о чем они говорили. Но отвечал он иначе - твердо: - Да, мы знаем о нем. И именно потому пытаемся все же удержать его - покуда можем. - Я знаю, лорд. Это нелегко. Но у вас еще есть немало воинов - и, может быть, немало лет, а я… Я один, я стар, хотя бы и не по годам, и если говорить правду, то не очень-то силен, да к тому же… я многовато своей души уже отдал - им. И я ухожу туда, где ко мне уже не сможет добраться Моргот - что бы он ни лгал в своей гордыне! Посление слова старик снова произнес иначе, и перед взглядом Маэдроса за его спиной на мгновение возникло серое небо и множество черных птиц, - и он понял, каковы же были Речи Хурина и Моргота - точнее, речи одного из собеседников. Но главным было все-таки не то, и следующим мгновением все затмили сами слова - "куда уже не сможет добраться Моргот", - ты ведь знаешь, не с драконами да орками, ты знаешь - в душу и сердце. Но и это не было главным - сейчас, а еще - для этого человека, который может уйти за Круги Мира… И он - тоже непривычным для нынешнего Маэдроса голосом, высоким и ясным, ответил, едва прозвучали слова собеседника: - Так будет! Комната ответила звенящим эхом, а старик - своим привычным голосом, просто и спокойно: - Так будет. …А ты можешь быть рядом со мной, лорд - если пожелаешь. Я приглашаю тебя - думаю, через несколько дней, когда завершу все свои невеликие дела здесь - вот ведь, до сих пор не записал для библиотеки историю Золотого Дракона Дор-Ломина… И как бы ни были серьезны сказанные перед тем слова, в глазах собеседников скользнула веселая искра: об этом они тоже говорили… Подумав, старик назвал еще два имени - приглашаемых, а еще с несколькими обитателями замка пожелал увидеться до того. За окном переходя в сумерки, заканчивался короткий осенний день - но не дождь… Тот день действительно пришел скоро - но за несколько дней поздняя осень успела стать зимой, - быть может, и непрочной, но землю схватил мороз и на нее опускались крупные снежные хлопья. В тот день к тому, кто отзывался на имя Талион, пришли все трое приглашенных им - и командиру дозора оказалось совсем легко и просто это сделать: где-то полтора месяца назад он основательно застрял у целителей, и был уже в общем и целом поставлен на ноги, но нынешний дозор возглавил Даэлир, а сам он - ворчал на удержавших, наслаждался вечерами в тепле и под крышей, писал заметки об обороне крепости - затем, чтобы воспользоваться ими мог не только он сам, всякое ведь бывает… В ту ночь, что пришла след за днем, в сны лорда Маэдроса стучалось Внешнее море - словно доплескивало через брешь в той каменной определенности судьбы, которую могли пробить не только подвиги и победы, но и несколько разговоров по-другому и о другом. Не пролом, через который можно бежать, - скорее, щель между камнями, куда может проникнуть, если разойдутся тучи, луч света… * - Скажи мне, какое написать имя? - спросил его мастер-камнерез, тот же, что однажды уже вырезал на простом сером камне - "Амлах, сын Имлаха, воин Химринга", - и кто теперь скажет, уцелел ли тот камень до сих пор? - "Талион", - ответил ему Маэдрос. - Потому что это действительно так, потому что это - его имя, и здесь многие называли его так же. А прочее - не важно. Оно не меняет сути…