Март 1184, Дамаск, дворец султана Салах ад-Дина
Первая и, пожалуй, единственная причина, по которой Доротее Ромирес понравилось пребывание в древнем оплоте мусульман — городе Дамаске во время своего бесцельного длинного путешествия — это вкусная еда. Настоящее изобилие различных яств, привезённых со всех концов света. Рынок был настолько пёстрым и ароматным, что запах специй доносился даже до возвышенного на холме султанского дворца, заставляя всех от обычных слуг до приближённых самого повелителя давиться слюной в ожидании того, как с лёгкой руки владыки им будет позволено наконец насладиться ужином под мелодию девичьего смеха и звон расписной посуды. В гареме пира ждали не меньше. Суетливым служанкам и евнухам порой приходилось перехватывать фрукты и ягоды, предназначенные для наложниц, чтобы урчащие животы не отвлекали девушек от занятий и прихорашиваний. К слову сами наложницы хоть и пытались держать себя подобно скромным принцессам, тоже начинали испытывать чуть ли не первобытный животный голод, стоило только пряному аромату защекотать ноздри. Разомлевшие девицы звонко смеялись, а невольный наставник и учитель арабской письменности, уже почти потерявший голос от бесконечных криков, сложив руки в молебном жесте, спрашивал, за что же Аллах его так наказывает. На выручку учителю пришла одна из служанок, передёргавшая чуть ли не всех барышень за волосы, чтобы те наконец успокоились. Не переставая тихо хихикать, девушки наконец опустили взгляды на лежащие перед ними листы, на которых коряво были выведены арабские буквы. — Это «с-э-э», — в очередной раз протянул Симсим-ага, проходя между поставленными в два ряда невысокими столиками. — Что это такое?! Исправляй, нет-нет, совсем криво! Что это за кошмар… А вот ты будешь делать всё заново! Пока наставник гневно плескал руками, девушки, чьи образовательные труды он уже унизил, показывали его спине языки и продолжали смеяться, правда в разы тише. — Тише-тише! — продолжала причитать Нуха-калфа, старшая из служанок. Женщина, уперев руки в боки, грозно осматривала небольшую комнату, словно свои владения и периодически шикала на непослушных красавиц. Взор коршуна и натянутая словно струна спина говорили о настроении калфы яснее некуда, однако озорная молодость, витавшая в гареме была сильнее её внутренней стойкости и спокойствия. — Смотри на лица, Самах, по ним можно понять, кому из них удастся завладеть вниманием султана, а кому снимут голову с плеч. — Так, а вот это уже неплохо… Очень даже! Умница! Смотрите и учитесь, — ага поднял хрупкий листок с едва успевшими подсохнуть чернилами и показал его притихшим наконец девицам. Те, как одна, смерили упорную ученицу презрительными, завистливыми взглядами и, желая превзойти соперницу, уткнулись в собственные листки, начиная старательно выводить ту самую непослушную «с-э-э». Наставник с довольной ухмылкой кивнул девушке, запоминая черты лица, чтобы в будущем посоветовать её господину. Смуглая кожа, блестящие чёрные глаза с хитрым огоньком внутри и густые тёмные брови. Прямой стан, узкие, но не по-девичьи крепкие плечи, на которых аккуратными волнами лежали вьющиеся волосы. Утонченная и вместе с тем дикая красота вкупе с упорством — это именно то, что нравилось безмерно их повелителю. Мужчина медленным шагом вернулся на своё место и встал рядом с калфой и юной служанкой. — Аллахом тебе клянусь, эта девчонка знает как путь в покои султана проложить… Что скажешь, Нуха-калфа, сможет ли она порадовать нашего повелителя на этой неделе? Не томи, расскажи о ней, — с привкусом странного охотничьего азарта прошептал ага, словно только что своими руками поймал диковинную птицу. — Она? — женщина вгляделась в милое личико наложницы, отмечая едва заметную улыбку, выражающую полную уверенность в себе, и задумчивый взгляд. — Думаю да. Мила на лицо, скора на язык, правда до чего тиха и одинока порой, многого и не скажешь. Когда нам лучше представить её господину? — Султан отдыхает после похода, три ночи его никто не должен беспокоить. Но на четвертую, Нуха, мы подарим ему нашу птичку. — Хорошо, а сейчас заканчивай с занятиями. Нам всем пора немного отдохнуть. — Не спорю. Аллах мне свидетель, я назанимался с ними на три жизни вперёд, — на выдохе произнёс Симсим и хлопнул в ладоши несколько раз, оповещая наложниц о конце занятия. Как только слуги покинули помещение, девицы, сбившись в стайки, распределились по мягким подушкам и, не прекращая щебетать, оставили отмеченную наставником ученицу в гордом одиночестве. Девушка, ещё раз оглянувшись по сторонам, встала из-за столика и быстрыми уверенными шагами вышла из комнаты. Сквозняк тут же разметал чёрные, словно смола, волосы, заставляя их хозяйку раздраженно фыркнуть. Улыбка оставила милое лицо, черты его разгладились, и во взгляде не осталось ни капли покорной благодарности к снисходительным речам Симсим-аги. — Госпожа! — восторженно вскрикнула служанка и тут же прикрыла рот ладонями. — Тише! — как назло спутавшееся в ногах лёгкое платьице чуть не стало причиной поцелуя наложницы с каменным полом. — Я же просила… — Да-да! Но я так рада, Вы не представляете, сегодня он улыбнулся мне, госпожа! Ваши советы действительно помогают! — Самах, помощница строгой Нухи, едва сдерживалась, что бы не запрыгать от радости, чем рисковала раскрыть их встречу. — Ещё бы, — Доротея закатила глаза, будучи уставшей в очередной раз слушать о любовных удачах и неудачах наивной служанки. — Ты принесла то, что я просила? Глаза Самах расширились, девушка активно закивала головой и, нервно оглянувшись по сторонам и, на всякий случай заглянув за угол, достала из тайного кармана небольшой свёрток. Ромирес, не церемонясь, выхватила его из чужих рук и развернула. На лице растянулась удовлетворённая улыбка, в чёрных глазах, казалось, заплясали чёртики. На небольшую ладонь высыпалось несколько лепестков сон-травы. Накануне вечером Самах была послана на тот самый рынок, чтобы купить для прихворавшей тётушки «лекарственных трав», лишь бы отсрочить её встречу со Всевышним. — Вы уверены, что это правильно? Разве цветок может сотворить настоящую любовь? — неуверенно спросила служанка. — Милая моя Самах, любовь рождается в сердце, а не в цветах, но разве есть зло в том, что цветы помогают этой любви раскрыться? Аллах не разлучит два любящих сердца из-за пары лепестков, — наложница успокаивающе погладила служанку по плечу. Мурлыкающие нотки в голосе подействовали гипнотически. — Это же не приворотное зелье какое, а обычное снадобье для раскрепощения души. — А как же повелитель? Вы с ним ещё ни разу не встречались, как он может Вас любить? — Это уже оставь мне, поверь, Самах, я знаю, что делать, — самоуверенно заявила девушка, прекрасно понимая, что помощница калфы поверит в любое её слово. И какова же цена такого слепого доверия? Та самая любовь, страстная и вечная. Именно её хитрая, молчаливая наложница пообещала скромной служанке в первую их встречу. И глупая, наивная, безумно влюблённая Самах поверила, нырнув в омут с головой. Называя чудаковатую наложницу своей госпожой, она, сама того не понимая, возвышала чужеземку над собой. В её мыслях чернобровая красавица уже была султаншей, при которой Самах, сместив грозную Нуху-калфу, правила гаремом. Однако чего стоила любая власть по сравнению с любовью, о которой, подобно любой девице своих лет, грезила юная служанка. Она была готова идти за своей госпожой и в огонь, и в воду, лишь бы путь в конце концов привёл её к вечной любви, которую она бы лелеяла словно своё дитя, находясь под покровительством у столь могущественной личности. Поэтому едва заметная угроза в проницательном взгляде чёрных глаз остудила пыл взволновавшейся служанки. — Как скажете, госпожа, — помощница калфы склонила голову, на личике её расцвела улыбка. — В четвертую ночь от этого дня Симсим-ага представит Вас повелителю. Вы успеете со снадобьем? — Трёх дней будет более, чем достаточно, — отрезала девушка. — На моей родине я уже помогала людям его силой. Самах облегчённо вздохнула, однако в то же мгновение напряглась, стоило ей посмотреть в глаза госпожи. Наложница угрюмо уставилась в пол, взгляд её стал тяжёлым, словно душу терзали неприятные воспоминания. Это был один из немногих случаев, когда Самах смогла точно подметить настроение таинственной чужеземки. Доротея сжала кулаки, от чего костяшки пальцев побелели. Вдох, выдох. Снова очаровательная игривость и уверенность в чёрных глазах. — Вы были лекарем душ? Сводили сердца? — в светло-карих глазах загорелся неподдельный интерес. — «Лекарь душ»… Воистину, милая Самах, воистину, — очередная совсем маленькая ложь слетела с губ наложницы. Лекарь — очень громкое слово, даже если знать, что «волшебное» снадобье вовсе не помогало разрастись любви, а лишь временно сваливало человека с ног и притупляло в нём всякие боли. В общем-то надежды Самах на чудодейственный отвар были обмануты с самого начала. Но кто мог знать, вдруг это ребяческое обаяние сможет в итоге очаровать грозного командира стражи и без помощи «волшебства». — Тогда я побегу, госпожа. Да хранит Аллах Ваш сон в грядущую ночь, — быстро поклонившись, служанка, словно на крыльях любви, упорхнула в длинный коридор. — Спи спокойно, Самах, надеюсь ты простишь мне мою маленькую выходку, — тихо протянула девушка, как только звуки шагов стихли за далёким поворотом.***
Дворец Салах ад-Дина, трое суток спустя
Три ночи минули быстрее, чем того ожидала воровка. Однако «волшебное» снадобье вдоволь успело настояться и было готово к использованию. В это время Доротея уже час ломала голову, как лучше заставить султана, который без сомнений являлся человеком внимательным и неглупым, проглотить горькое варево. По её расчётам пара капель должна была свалить повелителя часа на три. Правда расчёты эти были сделаны, исходя из опыта взаимодействия с больным человеком, а не пребывавшем в полном здравствии, поэтому сомнения продолжали терзать юный пытливый ум. — Esto es una especie de pesadilla… — тяжело вздохнула девушка, схватившись за голову. Забившись в угол гарема, она ждала часа, в который за ней явятся слуги повелителя, чтобы, словно жертвенного агнца, вручить ему хрупкую с виду красавицу. Однако прежде ей в последний раз надо было увидеться с Самах, чтобы план её точно сбылся. Ну и чтобы попрощаться. Попрощаться так, чтобы Самах, как и остальные слуги, лишь с утра поняла бы: своей «госпожи» она больше никогда не увидит. Наивную и доверчивую Самах ей было в самом деле жалко, Ромирес успела привязаться к ней, словно к младшей сестре, за которой она приглядывала на протяжении последних двух месяцев. В чёрством, казалось бы, сердце поселилась слабая надежда на то, что помощница калфы сохранит свою головушку на плечах после того, что произойдёт грядущей ночью. Наконец тяжёлые двери отворились. Двое крепко сложенных стражей ладонями придерживали их, пока слуги спешно заполняли и без того тесное помещение. Впереди всех вышагивала Нуха, за ней почти вприпрыжку шли слуги, на руках неся полупрозрачное одеяние и полотенца. — Поднимись, — без лишних церемоний повелела калфа, как только её цепкий взгляд нашёл маленькую фигурку в углу комнаты. — Сегодня ночью тебя в покоях будет ждать султан. Будь учтива, покорна, не поворачивайся к господину спиной. Заходя, кланяйся, как вас учил Симсим-ага и без веления повелителя не смей поднимать на него взгляд. Уяснила? — получив короткий кивок, женщина продолжила: — Угодишь султану — будут к тебе по-другому относиться, под его защиту встанешь и он одарит тебя дорогими камнями, золотом и, молись на свое счастье, ребёнком. — Мне надобно быть по-особенному готовой? — девушка опустила невинный взгляд на ярко-красные ткани, которые слуги пытались удержать в руках. Те всё выскальзывали и норовили упасть на каменный пол. — Конечно. Следуй за Самах в бани, — в следующее мгновение калфа подозвала служанку. Та вынырнула из-под руки Нухи и едва заметно улыбнулась своей госпоже. — Симсим-ага вернётся за тобой через три часа. Женщина и большая часть слуг покинули гарем, оставив Доротею, Самах и помощников в нарядах одних. По комнате прошёлся шепот: завистливые девицы обсуждали дурной вкус Симсима-аги в выборе наложницы и одеяний для неё. — Горестно, что мы видим тебя в последний раз, — после колкости, брошенной в адрес избранной хранителями гарема наложницы, помещение снова наполнил заливистый смех. Ромирес одарила девушку равнодушным взглядом, в глубине которого, однако, была жалость. Жалость ко всем этим наивным дурочкам, заточенным в позолоченной клетке. Конечно, её не удивляла их надежда на то, что после встречи с султаном она отправится на эшафот, но поражало другое: в скором времени они явно начнут грызть глотки друг другу, от чего их созданная для вида сплоченность казалась пародией на ораву обиженных детей. Ещё успокаивало мстительную душу понимание того, что гаремные красавицы видят в последний раз не только Доротею, но и свои украшения. Девушка тихо хмыкнула, невидящим взглядом пронизывая жертв своей подлости, а затем, встрепенувшись, пошла за щебетавшей что-то Самах. Служанка настолько увлеклась мыслями о своём ненаглядном, что даже не проследила, следует ли за ней подопечная. Когда они пересекли порог бань, а остальные слуги остались за дверью, наложница взяла помощницу калфы за плечи: — По поводу снадобья, вот, — девушка сунула в руки служанки маленькую склянку, которую та сразу же спрятала в длинном рукаве. — Выпей тоже, как останешься наедине со своим возлюбленным. И проследи, чтобы он выпил его первее. На здорового мужика нужно больше времени. — А я? Мне кажется, моей любви итак много, — нежные щеки Самах порозовели, она отвела взгляд. — Так надо, иначе магии не получится, всё должно быть честно, — девушка едва сдержала смех, потому быстро отвернулась. — Хорошо, я понимаю: чудо требует жертв! — в сердцах воскликнула Самах и тут же обернулась на тяжёлую дверь. Тишина. — Именно так, — кивнула Доротея, не торопясь снимая с себя платье. Личико её тронула искренняя улыбка. Тело девушки давно не ощущало этой свободы и дело было не только в шёлковом платье, упавшим вниз бесформенной тряпкой, но и в предвкушении скорого побега. Она неторопливо провела ладонями по груди и животу, напрягла руки, чувствуя, как под нежной кожей перекатываются мускулы. — Вы такая красивая, госпожа, — пролепетала Самах и, намочив плотную ткань в ароматной от цветов воде, провела ей по спине Ромирес. Кончиками пальцев она ощущала, насколько бархатной была кожа девушки. — У повелителя нет шансов устоять перед Вами. — Sé, — пребывая в плену необъяснимой неги, ответила Доротея. — Ваш родной язык такой красивый, но я не понимаю, откуда он, — с нескрываемой грустью произнесла Самах. Она не желала признавать это, но ей было страшно обидно, что госпожа, за которую она бы дала голову на отсечение, не хотела ни разу поделиться с ней такой мелочью — кто же она? Откуда… — Это уже неважно, теперь мой дом здесь и мой родной язык такой же как у тебя, — она подбадривающе коснулась руки служанки. — Верно, госпожа…***
Шестнадцатое марта, одна тысяча сто восемьдесят четвёртого года. Я всё ещё в Дамаске, но грядущей ночью покину это чёртово место. Здесь красиво, но моя душа на последнем издыхании. Я еле терплю этих глупых куриц, которые меня окружают. Клянусь, не будь я так близка к моему уходу отсюда, я бы перерезала им глотки. Хотя признаюсь, мне жалко их, они, сами того не ведая, обрекают себя на жизнь в этом аду, украшенном шелковыми нитями и рубинами. Пожалуй с меня хватит, я почти поправилась, находясь всё время на одном месте. Каждый раз приходилось ждать, пока эти гусыни уберутся из бани подальше, чтобы выдалась минутка размять тело. Они все ещё смотрят на меня как на чокнутую, что же, пусть оно и так в некоторой мере, но я-то знаю, что что меня над ними превозносит умение читать не по слогам. Как минимум. Приходится писать это, сидя на полу, с моего места в этой темнице куда-то подевались все подушки. Впрочем неважно, утром эти дуры будут рыдать, когда не увидят своих золотых цепочек и колец. Ладно, скоро сюда явится ага, мне надо в последний раз явить этому странному миру робкий взгляд и смущенную улыбку. Собираюсь писать письмо Самах, оставлю его на этом самом месте, где я спала последние два месяца.
— Что это за шайтанское наречие? — самая капризная из наложниц выхватила дневник из рук избранницы. — Верни, — тихо приказала Доротея. — О, так ты говорящая. Чудеса! С чего вдруг? Может мне стоит лучше отнести его Симсим-аге, пусть почитает, а там глядишь не далеко и до отсечения твоей нелепой… — красавица не успела закончить, как вокруг её горла сомкнулись тонкие, но хваткие пальцы. — Я сказала — верни, — едва слышно произнесла девушка. — Положи на пол, иначе я вырву его из твоих мёртвых холодных рук. — Не посмеешь, я закричу, — солгала наложница. Ей было страшно даже смотреть в глаза сумасшедшей чужеземке, а воздух постепенно начал уходить из её тела. — Ничего страшного, свиньи всегда кричат, когда их режут, — девушка крепче сжала пальцы, притягивая к себе нарушительницу спокойствия. — Просто положи на пол, и я забуду о твоём безрассудстве. — Ладно-ладно, — наложница медленно опустилась на корточки и оставила дневник на том же месте. После она тут же вскочила назад и поспешила вернуться к своей постели, шепча нечто вроде: «Сумасшедшая, бесноватая!» — Вот так вот, — спокойно произнесла избранница и потрясла руку, которой миг назад чуть не удушила гаремную красавицу, будто бы смахивая грязь. Она снова села на холодный пол и, достав из-за пазухи припрятанный листок, начала писать прощальное письмо своей доброй наивной помощнице — Самах.***
Ближе к ночи, когда все остальные наложницы уже спали, не зная, что остались без своих драгоценностей, за Доротеей наконец явились слуги во главе с Симсим-агой. — Ты всё помнишь? — со взглядом мудрого наставника спросил мужчина. Девушка кивнула. — Отлично, отлично! Ох, как ты понравишься нашему повелителю. Аллах, я переживаю за тебя, словно ты мне дочь родная. От такого сравнения избранницу передернуло. Отчего-то в её голове поселилась мысль, что родных дочерей как скот не продают, даже султану. Она криво улыбнулась и последовала лёгким шагом за агой. Наконец, спустя несколько длинных коридоров, они достигли покоев повелителя. Ромирес провела ладонями по складкам платья, словно разглаживая их, однако на самом деле нащупывая крошечный флакон. Сердце её забилочь быстрее, когда дверь отворилась. Ещё раз, благословив девушку на удачу, Симсим поспешно удалился, оставив наложницу наедине с султаном. — Не стесняйся, подойди ближе, — магическую тишину арабской ночи нарушил низкий голос повелителя. Ромирес, вздохнув поглубже, шагнула в глубину помещения. Покои султана были не менее роскошны, чем весь остальной дворец. Однако многого разглядеть Доротее не удалось — полумрак надежно скрывал всю красоту. Конечно, это не могло не радовать воровку, тени — единственный и вернейший её союзник. — Господин, — она склонила голову так, как это делают слуги перед тем, как сообщить какие-либо вести. — Ты не встаёшь на колени, — скорее заинтересованно, чем раздражённо заметил мужчина. Лицо его было видно благодаря нескольким свечам. Султан был не молод, однако в глазах его виделось некоторое озорство, присущее юности. — Прошу прощения, господин, мои колени немного больны, — солгала девушка. Истина же была горда и проста — она не могла позволить себе встать перед кем-либо в этой жизни и в следующей на колени. — Занятно, — только и ответил повелитель. — Иди сюда, хочу видеть твоё лицо. Не спеша, чтобы волшебная склянка не дай бог не выпала из складок платья, девушка подошла к султану. Тот жестом пригласил её сесть напротив. И пока она, мысленно ругаясь на свое одеяние, пыталась удобнее устроиться в мягком кресле, Саладин изучал её лицо. Симсим не солгал: чужеземка была красивой, хотя и не по-обычному красивой. Он привык, что девушек не красят столь тёмные и густые брови, однако диковатой особе они добавляли необъяснимой привлекательности. Взгляд её становился выразительным, но этому, конечно, способствовали и длинные ресницы. Хотя глаза её в принципе заслуживали особенного внимания. Они были настолько тёмными, что казались почти чёрными. Возможно, они таковыми и были. Нос и губы были небольшими, из-за чего прелестное лицо с первого взгляда могло показаться детским. Волосы из-за своей черноты сливались с тьмой султанских покоев. Кожа чужеземки была смуглой, возможно, от арабского солнца, и сияла в свете свечей. В общем, внешне девица могла даже напоминать красавицу восточных кровей, однако султан чётко видел в ней породу… европейскую. На дочь франков она не походила, однако корни имела явно с запада. — Откуда ты, прелестное чудо? Как твоё имя? — мужчина обратил на себя внимание наложницы, которая бесстыдно рассматривала сначала самого султана, затем его покои. — С северо-запада, — скучающе ответила девушка. Повелитель нахмурился. — А имя моё в могучих стенах Вашей обители больше не принадлежит мне. — Хорошо, можешь не называть его. Но скажи мне, прелестный цветок, что оно значило? — мужчина протянул к ней руку. Подумав с несколько секунд, Доротея положила на большую мазолистую ладонь свою маленькую. На тыльной её части в то же мгновение появился след от колючего поцелуя. — Божий дар, — не соврала на этот раз девушка, пристально глядя в чужие глаза. Почти все напутствия Симсима-аги оказались бесполезными. — Интересное ты создание, неужели ни капли не боишься? — наложница покачала головой, на что султан одобрительно улыбнулся. — Ты не голодна? — Нет, господин, — пожалуй, чересчур быстро ответила Ромирес. Ей не хотелось, чтобы султан в ближайшее время что-либо ел, иначе усыпляющее свойство чудо-отвара могло ослабеть. — Я поела. — Ты так мала, — словно объясняя свое желание накормить гостью, произнёс мужчина. — Подойди ко мне, дитя. Наложница поднялась с мягкого кресла и в пару лёгких шагов оказалась перед султаном. Он поднялся на ноги, из-за чего девушка рвано выдохнула: мужчина был слишком близко, а ей не хватало роста, чтобы посмотреть ему в глаза. Его рука нежно коснулась её подбородка и заставила Доротею приподнять голову. — Сколько тебе лет? — Восемнадцать, повелитель, — она качнула головой, щекой ласкаясь о чужую руку. — И ты готова возлежать со взрослым мужчиной, из-за которого, считай, ты невольница? — султан умело скрывал это, но невинный, на первый взгляд, жест наложницы заставил все его могучее тело напрячься. — Если бы трусила, то сопротивлялась бы и сейчас, — беззаботно ответила девушка. — Я не сомневаюсь, — удовлетворенный взгляд. — Симсим-ага, твой учитель, похвалил тебя за упорство. Сказал, ты хорошо читаешь и пишешь. Лучше других. — Да, повелитель, мне нравится читать, — и она снова сказала правду. — Похвально, — султан взял в правую руку перо и обмакнул его в тёмные чернила. Несколько быстрых движений и на пергаменте появилась надпись: — Прочти. — Ни одна душа не понесёт чужого бремени, — повернув голову, девушка проскользила взглядом по аккуратно выведенным арабским буквам. — Это из Корана? — Верно, мудрая мысль. Тебе так не кажется? — наложница едва заметно кивнула. — Ты воистину интересное создание, твои глаза полны тайн. Но я разгадаю их в следующий раз, если ты непротив. — Господин, — на выдохе произнесла избранница, когда мужчина подхватил её на руки, вынуждая обнять ногами его бедра. Султан аккуратно и медленно гладил густые волосы и выгнутую спину чужеземки, улыбаясь тому, с какой ловкостью и силой, та забралась на него. Девушка первая прижалась к его губам своими и сейчас, словно дикая кошка, безболезненно кусалась и облизывалась. Тонкие цепкие пальчики пробрались под его одежду, касаясь горячей кожи, царапая, побуждая скорее перейти к делу. — Чудное создание, прояви терпение, — мужчина посадил девушку на мягкую постель и отошёл назад на несколько шагов, начиная избавляться от своего одеяния. — Как скажете, господин, — тяжело дыша, ответила наложница, падая на спину и пронзая султана ожидающим взглядом. Когда он наконец закрыл себе обзор своими чёрными одеяниями, девушка быстро вытащила флакон из складок платья и, вылив содержимое себе за щеку, бросила склянку на толстый ковёр, чтобы та не произвела никакого шума своим падением. Всё происходило так стремительно и гладко, что Доротея плохо верила в то, что это не сон, а явь. — Ты прекрасна, дитя, — мужчина навис над наложницей, провёл шершавой ладонью по плоскому животу, едва ощущая кончиками пальцев невидимый мягкий пушок. Девушка подняла руки, таким образом прося, чтобы ей дали обнять чужую шею. Тихо усмехнувшись, султан наклонился ниже, щекоча нежную кожу жёсткой бородой и позволяя обхватить себя. Понимая, чего желает нетерпеливая избранница, он вместе с ней перевернулся на спину. Доротея прильнула к губам повелителя, крепче сжав его бедра своими и, как можно более незаметно, позволила отвару оказаться во рту султана. Вместе с этим она посильнее прикусила свой язык и с негромким вскриком отпрянула. — Всё хорошо, дитя? — девушка показала мужчине кончик языка, на котором проступила кровь. Она надеялась, что горьковатое послевкусие после поцелуя повелитель спишет именно на её кровь, а не нечто другое. Однако мужчина будто бы вовсе ничего не заметил и, коснувшись лица своей избранницы, нежно погладил её по щеке. Девушка улыбнулась, мысленно начиная отсчёт: скоро отвар сон-травы подействует и Саладин уснёт крепким сном. — Милый мой цветок, рана заживёт. Не переживай и впредь будь аккуратнее. Будь терпеливой, — наказал мужчина, отчего-то понимая, что его строгая просьба окажется забытой, как только чудная девица покинет его покои. Султан вновь приблизился к её лицу. Дыхание девушки участилось, она села к повелителю на колени, заглядывая в глаза. Взгляд её был изучающим и отчасти безумным, будто она чего-то сильно ждала. Саладину казалось, что в глубине чёрных глаз можно увидеть самого дьявола. Ромирес обняла султана за шею, едва ощутимо сдавливая её, лишь бы замедлить его дыхание. Она повалила мужчину на расшитые простыни, усевшись на живот и, играюче кусаясь, ждала, пока тот наконец закроет глаза.***
То же время, Иерусалим, дворец короля Балдуина IV Иерусалимского
Над Святым городом давно сияла полная луна, жители его спали спокойно зная, что пока они находятся под защитой своего короля, ничто, даже падение солнца наземь не сможет потревожить их покой. Улицы Иерусалима давно остыли, горячий пустынный ветер остыл вслед за ними. В покоях хранителя обители Христа было так же холодно. Свечи медленно догарали, а в камине не осталось ничего кроме едва теплых углей. Тем не менее казалось, что хозяин покоев вовсе не заметил наступившей тишины и пробирающего до дрожи сквозняка. — Буду ждать ответа через семеро суток от заката сего дня. Шестнадцатое, — сам себе продиктовал мужчина. На мгновение забывшись, он постучал кончиком пера о свой стол. Письмо к антиохийскому графу было готово. Король едва слышно устало вздохнул, заметив, что на до этого момента идеально чистом столе теперь красовались тёмные пятна. Он провел рукой по металлическому лбу и прикрыл глаза. Несколько ровных вдохов и выдохов, и душа короля вновь вернулась в спокойное свое состояние. В эту же секунду раздался громкий стук в дверь, который своим эхом сотряс высокие стены покоев монарха. — Войдите. — Ваше Величество, я так и думал, что Вы все ещё бодрствуете, — шаркающей походкой в зал вошёл Раймунд, прихрамывающий на левую ногу. — Не спится, — односложно ответил мужчина, не оборачиваясь. — Что-то случилось? — Нет, я пришёл, чтобы склонить Вас ко сну. Уже поздно, даже Иерусалим может подождать до утра, — маршал сел на кресло рядом с шахматной доской. — Тогда я подожду вместе с ним, — Балдуин поставил на конверт печать. — Будь добр, передай это первому же гонцу, которого встретишь, когда будешь уходить. — Как прикажете, — Раймунд убрал письмо за пазуху и, с минуту в нерешительности помолчав, положил руку на плечо короля. — Вам необходим крепкий сон. Не стоит разбрасываться остатками здоровья. — Ты перестанешь меня поучать, если через десять минут я последую твоему совету? — было слышно, что монарх улыбался. Слабо и печально, но улыбался. — На сегодня — пожалуй, — бывший регент поднялся со своего места и хотел было уйти, как вдруг его остановил мягкий, задумчивый голос повелителя: — Этой ночью луна светит необыкновенно ярко. Сердцем чувствую, что обязано произойти нечто особенное. — Дай Бог, чтобы это было добрым знаком, — губы графа Триполи тронула улыбка. — Да будет на то Божья воля, друг мой, ступай, спокойной тебе ночи, — Балдуин едва заметно кивнул маршалу и тот, ответив ему тем же лёгким жестом, удалился. — Господь, надеюсь, что ты даёшь мне знак, заставляя звезды беспокоить мою душу…***
Дамаск, дворец султана Салах ад-Дина
Повелитель, лишь спустя несколько минут потерял сознание. На мгновение Доротея успела не на шутку взволноваться: она не была святой ценительницей целомудрия, однако свой первый раз она едва ли представляла себе с мужчиной почти втрое старше неё. Голова султана покоилась на расшитых шелком подушках, грудь его медленно вздымалась от каждого тяжёлого вздоха. Девушка, наученная воровским опытом, уже успела собрать все блестящие безделушки, которые заприметил её зоркий глаз, в небольшой свёрток. Также, не удержавшись от странного соблазна, Ромирес стащила две довольно увесистые из-за драгоценных камней книги. О любви к чтению она султану не солгала. В потьмах воровка кое-как нашла нечто, напоминавшее мешок, в который она и убрала все добро. Оставалось лишь забрать собственные вещи и подарки наложниц из потайного места. Выйдя на террасу, чтобы спуститься по выступам на стене вниз, девушка внезапно остановилась. Взгляд её был прикован к огромной луне. Она светила так ярко, что почти ослепляла. — Espero que la fortuna me mande una señal, — восторженно выдохнула девушка. Свобода была так близко.***
Судя по всему, то действительно была фортуна. Воровка осталась незамеченной. Забрав все свое и чужое, она сидела в заброшенной башне, смотря на звезды. Ночью покидать город было опасно и подозрительно. Поэтому Доротея с нетерпением ждала утра, чтобы покинуть Дамаск с первым же караваном…Луна — отражение глаз. Когда двое смотрят на неё с разных концов земли, они непременно встречаются взглядами…