Дамаск, торговый рынок
Солнце озарило столицу мусульман несколько часов тому назад. В сердце города начинала кипеть жизнь: площадь полнилась людьми и криками торговцев-караванщиков, недавно вернувшихся из своих странствий. На выбор любому проходимцу предлагались сюящие шёлковые ткани, украшенные камнями, необыкновенные кушанья, различные хозяйственные принадлежности и лошади, рядом с которыми ютился и обычный скот. Из «засады» на башне видно было всё сразу. Девушка, наблюдая за разгулявшимся рынком, скучающе жевала яблоко, которое в последнюю минуту было украдено ею с серебряного блюдечка в гареме. Прислонившись плечом к холодной стене, она пыталась услышать что-либо о покидающих город караванах и наконец её острому слуху предстал подобный разговор: — Махир, может нам отложить этот путь до лучших времён? Ты сам знаешь: дорога в Иерусалим опасная, а воины султана устали после похода, нас никто не защитит! — скрытые плотным одеждами от палящего солнца фигуры остановилсь возле входа в заброшенную башню. — В прошлый подобный раз повелитель тебе уже отказал, ты разве ждёшь чуда? — Брось глупые мысли, если думать о беде — она придёт, потому закрой рот, — судя по плохо разборчивым словам, хозяин каравана решил подкрепиться. — Мы неплохо подзаработали в тот самый раз, а? Столько богатых франков — дури сколько влезет да успевай считать золото. Иерусалим — настоящая жила, отказываться от неё из-за звереющих тамплиеров я не собираюсь. Стоило слову «золото» слететь с губ караванщика, как девушка, чуть было не задремавшая, открыла глаза и напряглась всем телом. Значит тот легендарный Святой город, о котором она слышала в детстве, есть настоящая жила? Конечно, слухи о том, что Иерусалим — рай на земле, до неё доходили, однако казались ей пустыми. Потому что рай для паломников — это святое место, а наслаждение — возможность помолиться на Голгофе. От этого Ромирес мало была заинтересована в путешествии на Святую землю, однако сейчас в голове её наконец сложилась очевидная картина: Иерусалим — святейшее место на земле, его под свою власть забрали могущественные крестоносцы, которые протоптали путь для паломников, торговцев и аристократов из Европы. Ну, конечно, как Иерусалим мог быть беден?.. Доротея была готова поставить все честно украденные рубиновые перстни на то, что в Святом городе наживы было не меньше, чем в Дамаске, а то и больше… — И что будем делать тогда? — собеседник караванщика начинал нервничать. — Что-что? Найму я несколько стражников да ещё кого, не переживай. Да и ты, Назих, разве разучился держать в руках меч? — подтрунивал над мужчиной беззаботный торговец. — Нет, однако не мечтай, что я умру за твой кошель, Махир… План созрел в юной голове быстрее, чем разрешился спор мужчин. Девушка выглянула в маленькое окошко, смотря, куда направятся торговцы и, спрятавшись от ярких солнечных лучей обратно, достала из сумки сурьмяный блеск, завернутый в клочья потемневшей бумаги. Набрав на кончики пальцев порошок, она очертила ими брови, подвела обильно глаза, как это делали восточные мужчины. Как только прекрасное лицо её стало более похожим на мальчишечье, Доротея смотала из чёрной ткани, любезно одолженной у одного из торговцев, тюрбан, не забывая поплотнее замотать нос, рот и щеки. Широким поясом затянула на тонкой талии чересчур большие шаровары, подогнула на рубахе длинные рукава и накинула сверху запашной хафтан, который благодаря своим размерам скрывал очевидно девичью фигурку. Состроив самый серьёзный из взглядов, Ромирес спустилась вниз и вышла на горячую улицу. Сделав с помощью ладоней тень над глазами, она разглядела знакомые фигуры караванщиков, стоящих возле стражников и наёмников. «Была не была», — подумала девушка и неспешным, но уверенным шагом направилась в сторону принадлежавших мужчинам шатров. На коврах прямо перед ними сидели торговцы, у одного из которых на выбор покупателю были представлены разные изогнутые клинки. Ромирес наклонилась, изучая диковиное оружие. Более всего её заинтересовал совсем маленький тонкий кинжал, рукоять которого была усыпана камнями, переливающимеся в свете полуденного солнца. Девушка указала пальцем на клинок. — А-а-а, глаз — ястреб! Ты этим лезвием, добрый человек, обреешь любого славного воина, а он и не заметит, — расхохотался торговец, взгляд его хоть и был лукавым, но не врал. Доротея кивнула на оружие и, достав из сумки несколько монет, а с ними и парочку изумрудов, положила свою плату на землю перед караванщиком. Тот довольно заулыбался и, облачив кинжал в ножна, протянул загадочному юноше. — Под стать твоему росту, — со стороны послышалась насмешка. Девушка повернула голову в сторону голоса и узнала того самого Назиха, в глазах которого, к удивлению, смеха не было, скорее любопытство. — Ты, видимо, совсем мал. Знаешь хоть что с этим делать? Доротея, тихо хмыкнув, кивнула. Мужчина подошёл ближе и, как того ожидала Ромирес, был выше неё головы на две точно. — От чего молчишь? — торговец сложил руки на груди, девушка в ответ провела пальцем по собственному горлу и покачала головой. — Ты нем? Я понял. Покажешь мне, что умеешь? Мужчина отошёл подальше от остальных торговцев и указал на приобретённый воровкой клинок. Солнце слепило глаза, потому бывший воин не видел, как во взгляде напротив появилась раздраженная усталость. — Назих, ты чего? Парниша тебе макушкой до плеча-то не доходит, — послышался насмешливый голос хозяина каравана. — Я верю на слово, что ты хорошо обращаешься и с мечом, и с луком, только пощади бестолковую молодую голову. — Да он и не боится ни капли. — Это ещё не повод казнить всех направо и налево, — караванщик засунул в рот кусочек лукума и со слабым интересом посмотрел на место будущего поединка. — Никто никого убивать не будет. Начнём. «Вот увалень, дело — дрянь», — оценила свои шансы Ромирес. Все-таки крыша над головой и замедленный темп жизни расслабили воровку очень сильно. Она едва ли рассчитывала, что без отсутствия движения в течение двух месяцев, сможет что-либо противопоставить караванщику, который явно держал клинок в руке не первый раз в жизни. Мужчина выждал несколько секунд и совершил резкий выпад в сторону девушки. В последний момент она отклонилась назад и еле-еле смогла удержаться на ногах. Икры свела судорога, сердце забилось с невероятной скоростью. Действовать необходимо было быстро: Доротея всё же упала на горячий песок и перекатилась в сторону, стоило Назиху протянуть руку к вороту её рубахи. Пользуясь секундным замешательством противника, воровка пнула его по ступне, когда мужчина собрался сделать шаг в её сторону. Он пошатнулся, как только не почувствовал опоры под левой ногой и чудом удержал равновесие своего мощного тела. Слабость славного воина была очевидной — крупные габариты замедляли его движения и делали торговца менее ловким. Однако в физической силе он девушку превосходил и обладал не самой плохой реакцией, потому стоило Доротее обрадоваться своему удачному трюку и отвлечься, как сильная рука схватила её за шиворот и заставила подняться на ноги. Мужчина ударил локтем в живот воровки и из её груди неожиданно послышался хрип. — Стойте, — торговец, несколько минут назад продавший Ромирес кинжал, поднял руки, призывая молодых людей остановить драку. Однако разозлившаяся на караванщика и собственную слабость воровка со сжатыми губами проглотила ругательство и, нагнувшись, одним неожиданно мощным толчком заставила своего противника упасть на спину. Бурлящая кровь прихлынула к её лицу и девушка ловким движением уселась сверху на мужчину, занося над его лицом клинок. — Всё, хватит. А ну слезай с него, мальчишка, — хозяин каравана спешно приблизился к ним и попытался схватить наглеца за шкирку, как возле его кадыка, почти заплывшего жиром, оказалось сияющее лезвие. Глаза «юноши» налились кровью. — Всё, ты победил, малец горячее сердце, а теперь убери-ка клинок. — Да, ты победил, — признал поражение Назих. Доротея снова обратила на него внимание. Взгляд торговца был подозрительным и немного лукавым. — Чего хочешь за победу? Девушка, переведя дух, поднялась на ноги и, попросив жестом у пожилого торговца кусочек бумаги, аккуратно, но быстро вывела на листке надпись: «Проводите меня в Иерусалим». — И всё? — хозяин каравана рассмеялся, но потом, на секунду задумавшись, заявил: — Ты победил Назиха, не меня и не стражников. Пусть побежденный и проводит тебя в Иерусалим. — Ты верно насмехаешься надо мной, Махир? Сам-то понимаешь, что без меня никто из стражи тебя слушать не будет, предложи ты им хоть тысячу изумрудов, — Назих поднялся на ноги и, отряхнувшись от песка, положил руку на плечо девушки. — Тем более разве тебе не нужен ещё один славный воин? На слова мужчины девушка активно закивала и, желая помочь тому убедить хозяина каравана, вытащила из сумки несколько золотых монет. Глаза караванщика загорелись и тот с невероятной для его веса ловкостью наклонился вперёд и забрал деньги из чужих рук. — Как хочешь, но есть он будет из твоей тарелки, — Махир повернулся к ним спиной и, считая монеты, направился к воротам, ведущим из города. — Славно ты бьёшься, — Назих сжал чужое плечо большой ладонью и заглянул в глаза странному мальчику. — Сколько тебе лет? Оценив собственные размеры в сравнении с мужскими, девушка, чувствуя, как неожиданно запылали её щеки: то ли от страха, то ли от смущения, показала на пальцах, что ей пятнадцать. — Вот как… И зачем тебе в Иерусалим? — продолжал свой допрос караванщик. Хотя он и наклонился к лицу воровки, однако все равно не мог слышать, как она скрипит зубами от раздражения. Девушка поднесла указательный палец к губам, скрытым чёрной плотной тканью и подмигнула торговцу. Тот выпрямился, не сводя с неё подозрительного взгляда, и неспешно направился за своим товарищем, жестом призвав Доротею идти за собой.***
Вечер того же дня, после ухода из Дамаска
Наконец, спустя два месяца, тянувшихся словно вечность, Доротея вздохнула полной грудью. Золотая клетка осталась позади, как и страх перед тем, что её схватят до того, как она покинет столицу мусульман. Не то что бы Ромирес доверяла кому-либо из торговцев, которые, скрепя сердце, приняли её в караван, однако от них в случае чего можно было откупиться или же сбежать в пустыню. Свобода, долгожданная свобода. Воровке не шибко нравились бесконечные пески: она скучала по лесам, рекам и цветущим полям родной Кастилии, но отсутствие стен уже радовало её отчасти диковатую душу. Восток был прекрасен по-своему. Золотая пустыня, усыпанная мистически таинственными оазисами, чёрное небо, соприкасающееся с самой землёй и огромные звёзды, периодически падающие вниз. Та малость детской души, что осталась в беглянке, желала поймать все сияющие осколки. Но Доротее искренне не нравились пальмы. Конечно, плоды, которые они давали, отличались необыкновенно прекрасным вкусом, однако отсутствие множества веток на стволах и пушистой листвы заставляли чувствовать воровку странную уязвимость. На родине она частенько лазала по деревьям, не только от скуки, но и спасая собственную жизнь. — Красивая будет ночь, — знакомый голос вырвал девушку из воспоминаний и рассуждений. — Ты сильно отстаёшь. Доротея повернулась в сторону Назиха. Его карие глаза улыбались понимающе. Девушка пожала плечами, вернувшись к созерцанию розовеющего неба. — И всё же не могу понять, зачем такому юнцу бежать из безопасного города в стан наших врагов? Хочешь посетить святыни? Воздать почести предкам-воинам? — не унимался торговец. Ромирес, усмехнувшись, покачала головой. Караванщик замедлил своего коня, объехал скакуна, которого сам отдал девушке, и поровнялся с ней с другой стороны. Краем глаза Ромирес проследила за действиями сарацина, мышцы её напряглись: мужчина был теперь рядом с её рукой, которая все ещё ныла после её победного удара, а кинжал, купленный воровкой утром был привязан к ноге с другой стороны. — Мы всё ещё на территории нашего дома и если захочешь, то можно вернуться. Я лично отвезу тебя назад, — в словах караванщика не было злобы, но и искренней заботы тоже не ощущалось. — После того, как Махир начал сборы, я в последний раз заглянул во дворец, чтобы повидаться со старыми братьями по оружию и узнал одну невероятную новость: минувшей ночью из покоев султана украли все драгоценности, а гаремные девицы рыдают весь день из-за пропавших украшений. К чему клонит торговец — ясно стало сразу. Опьяняющее чувство свободы стало исчезать из груди, сердце забилось с такой силой, что казалось сейчас выскочит наружу и утонет в горячем песке. — Ты можешь говорить со мной по-обычному. И я не удивлюсь, услышав женский голос, — надежда на чудо разбилась вдребезги.***
То же время, дворец короля Иерусалима
Закат накрыл Иерусалим полотном, простирающимся до самого горизонта. Последние лучи заходящего солнца позволяли королю, чертящему на большом листе ровные линии новой крепости, сидеть без свечей. Их он использует, как только станет совсем темно: грядущей ночью спать не планировалось. Усталости в теле, кроме привычной от болезни, не было, наоборот — что-то необъяснимое заставляло его держаться на ногах с самого раннего утра почти без передышки. Аппетит государя улучшился, что несказанно обрадавало лекарей, сестру Сибиллу и Раймунда. Также монарх планировал навестить старого друга и наставника Гийома, чтобы поделиться пусть и не большим, но неожиданным счастьем от улучшения самочувствия. На лице Балдуина не было привычной серебряной маски, вместо неё вуаль из плотной ткани, которая пусть и мешала чуть больше, постоянно сползая и свисая вниз, все же открывала больший угол обзора для глаз и позволяла легче дышать. Он и вовсе бы снял все лишнее с головы, однако раздражающее огромное зеркало напротив его постоянно нервировало, а убрать его куда подальше — не доходили руки. Плащ висел на спинке кресла, пояс лежал на столе рядом с чертежом. — Тс, нет-нет, — тихо шептал король, будто кто-то мог его услышать. — Вот так уже… лучше… Очередная идеально ровная линия и в комнате наконец послышался облегченный вздох. В принципе на данный момент Балдуин сделал всё, что хотел, поэтому решил позволить себе небольшой отдых. Гийом в этот вечер планировал начать разбирать завал в королевской библиотеке и монарх как раз смог бы составить ему компанию. Приказав стражникам оставаться возле покоев, мужчина неторопливо, наблюдая за постепенно сгущающимеся сумерками, направился в книжную обитель. Внутри было светлее, чем в комнате государя, поэтому его уставшие глаза не сразу привыкли к пламени свечей. — Вы здесь? — подал голос король. Он эхом отозвался в высоких сводах библиотеки. — Ах, да, мальчик мой, ты пришёл, — из-за книжного шкафа вышел мужчина в летах. В руках его была целая гора различных бумаг и томиков. — Я только начал, вот, нашёл несколько записей твоего отца, держи. — Спасибо, давайте я Вам помогу, — мужчина приблизился к наставнику, но тот протестующе покачал головой. — Нет-нет, сядь. У всех своя работа и я более, чем уверен, что ты достаточно устал от своей. Балдуин с доброй улыбкой посмотрел на своего старого воспитателя. Канцлер, архиепископ. Казалось, почётные должности Гийома были слабее желания везде наводить порядок и копаться в литературе. Монарх не мог обвинить летописца в халатности по отношению к доверенным ему делам, но королю было больно смотреть, как возрастной человек нагружает себя дополнительной работой. Это могло сказаться на здоровье мужчины, а Балдуин меньше всего хотел расставаться с тем, кого знал с самого детства. — Как твои дела? — привычка обращаться к королю на «ты» самого государя не раздражала, наоборот — заставляла чувствовать себя уютнее в компании учителя. Сам Гийом хоть и ругал себя, но никак не мог развидеть в бывшем воспитаннике того мальчика, которого снимал когда-то с дерева. — Благодарю, гораздо лучше. Даже не знаю, что это за волшебство такое… — мужчина откинулся на кресло и стянул с головы капюшон вместе с вуалью. — Знаете, последние сутки меня мучает странное чувство, будто нечто важное должно случиться. — Как я рад! — летописец скрыл печаль в глазах, как только ему открылось перебинтованное лицо государя. — Мне думается, что это несомненно добрый знак. Чудо, надо ждать только чуда и ничего больше! Главное — глядеть по сторонам, лишь бы не проморгать. — Знать бы, когда именно случится то, что должно… Конечно, хотелось бы чуда, божьего благословения, — мужчина прикрыл глаза, дыхание его стало более тихим. — Я буду за тебя молиться, мой мальчик. Вот увидишь, Бог пошлёт тебе свой дар, каким бы он ни был, — уверял наставник, продолжая листать книги в надежде найти что-нибудь интересное. — Я ничего не боюсь, пожалуй, кроме бесполезно прожитой жизни… Поэтому собираюсь всю ночь совершенствовать на чертежах будущие крепости. — Никогда не забывай об отдыхе. Что-то я сомневаюсь, что Господь оценит твои самоистязания, — мужчина, кладя некоторые рукописи на стол рядом с государем, внезапно потрепал его по светлым волосам. В сердце его проснулись отеческие чувства. — Вы правы, но пока я чувствую себя так стойко и бодро, буду работать. Время истекает, надобно разрешить много вопросов, — мужчина слабо улыбнулся, почувствовав руку наставника на своей макушке. На мгновение он вернулся в детство. — И не поспоришь, нам дано слишком мало времени, чтобы тратить его впустую… Ступай, мой мальчик, а я буду стеречь покой дворца. Вдруг то самое чудо нагрянет сегодня? — летописец рассмеялся. — От судьбы, правда, не уйдёшь. — Тогда я бы хотел встретить его сам, — король подхватил настроение учителя, в голубых глазах загорелась искра. — Хотя мне вряд ли хватит умений его поймать. Повелителю Иерусалимского королевства до сих пор не было понятно, почему он ждёт этого самого чуда так явно, словно гостя. Вдруг ничего не будет вовсе или будет совсем незаметным. Пожалуй, страдающая душа эгоистично хотела получить спасение — прямо и ясно. Балдуин мало верил в чудеса, не был религиозным фанатиком, но неясное смятение глубоко внутри не позволяло ему спокойно жить. Пусть в таком состоянии он провел всего день — в его обречённой на короткий век жизни этого было достаточно. И всё же, мечтать не было вредным для души, но было опасным для государства. Потому король решил забыть о своей новой заботе и вернул государственные дела на приоритетное место. Всё-таки мечтать — это не для него.***
То же время, пустыня, подход к границе с королевствами крестоносцев
— Чего молчишь? Не скрывай истины, я тебя раскусил, — уверенно заявил торговец и подъехал чуть ближе. — Что ты хочешь от меня услышать? — наконец не выдержала Ромирес. — Что я обокрала султановы покои и гарем? — Ты сама себя выдала, — мужчина на миг замер: голос девушки был звонким и сильным, и если бы она захотела, то смогла бы удачно изобразить совсем юного мальчика. — Когда решила приземлиться на меня во время нашей схватки. Я не почувствовал у тебя мужского начала. — Идиотка, идиотка, идиотка, — раочарованно зашептала девушка, ударив себя по лбу ладонью. — Стой, погоди, не убей себя! — неожиданно засмеялся мужчина. Доротея вопросительно посмотрела на торговца. — Что это за язык? Явно европейский, но точно не язык франков… Я бы узнал. — Какая теперь разница? Ты отвезешь меня обратно в Дамаск? — обречённо вздохнула воровка. Она только почувствовала себя свободной, как теперь ей грозило снова вернуться в клетку, но теперь не золотую, а самую настоящую. — Нет, — сразу же отчеканил мужчина. Он посмотрел вперёд, на остальной караван, который был достаточно далеко, чтобы никто лишний не слышал их разговора. — Ты победила меня в бою, где все условия были на моей стороне. За свою победу ты справедливо потребовала того, чтобы я проводил тебя в Иерусалим. Это долг чести. Я его выполню. — Ага, а как только вернёшься, то сразу же побежишь к султану… — Не моё это, — перебил её мужчина. — Жаловаться это про Махира, гляди, чтобы он не узнал о твоей истинной природе, ведь слух о пропаже драгоценностей из дворца его уже настиг. — А то, что я… украла? Ты заберёшь это всё? — конечно, радоваться тому, что её не посадят в темницу и не казнят было бы кстати, но её лисья натура не хотела расставаться с тем, чего она добивалась два месяца. — Только одно. Украшение, сделанное мастерами на заказ для сестры. Золотой браслет с сапфирами, — торговец кивнул на сумку Доротеи. — А остальное… Не скажу, что султан любит воров. Но, как мне кажется, что-то его в твоём трюке поразило. Упёртая ты, я вижу по глазам. — Чёрт подери, я два месяца провела в четырёх стенах с толпой глупых сорок не просто так! — снова вскипела девушка. — Знаю, поэтому никто не хочет, чтобы ты туда возвращалась. Султан готов простить тебе такую дерзость за твой ум и, возможно, за что-то ещё. Но если ты хоть раз ещё появишься в Дамаске, то лишишься своей головы, — строго произнёс мужчина и протянул воровке руку. — Фортуна, ты действительно мне улыбнулась, — облегченно прошептала Ромирес, на мгновение крепко зажмурившись — Луна точно была знаком. Девушка вытащила из сумки то, что потребовал караванщик. Сердце сжалось, когда она передавала изящное украшение в мужские руки. В любом случае, её жизнь была дороже какой-то безделушки. — Если Саладин с какой-то великой радости пощадил меня, то почему надо скрывать себя? — Потому что такие как Махир захотят получить за ту, что оскорбила султана, награду. А такая стычка создаст много шума, из-за которого тебя точно убьют. Повелитель не хочет, чтобы слухи расползались, отчасти поэтому ты ещё носишь голову на плечах. — Ладно, я буду максимально осторожной. Обещаю, как только мы войдем в Иерусалим, я вас оставлю, — девушка склонила голову, благодаря за милость. — Через двое суток мы пересечем границу и будем переходить Иордан… — начал было мужчина, кивнув её обещанию, как вдруг его перебили: — Доротея, — он пожал протянутую руку.***
Двое суток спустя, после остановка возле реки Иордан
Изначально Доротея была уверена, что после такого везения некто свыше пошлёт ей своей издевательский привет. Она ожидала, что священная река Иордан, о которой слагали легенды, окажется невероятно широкой и бурной. Но увиденное её воистину поразило: вода в реке была ярко-синей, рядом с ней росли деревья, пусть немного, но вдали от родных лесов даже пара веток могла вызвать в груди воровки приятные тёплые чувства. Перейти реку с помощью специальных больших плотов оказалось проще, чем ощущалось сначала. Самым сложным было заставить лошадей не паниковать от шумящей воды. Ромирес сидела на большом валуне вдалеке от привала, смотря то на караванщиков, то на звезды. За её спиной успокоившийся Иордан убаюкивал округу тихими всплесками. На душе было спокойно: султан пощадил её голову, она на полпути в город-жилу и сейчас вольна делать, что пожелает. Почти всё… Свобода пахла приятнее любых цветов. Конечно, зелёные просторы Европы песок заменить не мог, но ещё ни разу она не видела таких звёзд, до которых словно можно дотянуться рукой. Единственное, что её неожиданно отягощало — это копна густых, невероятно сильно отросших чёрных волос. Ещё раз смерив спокойным взглядом караван, расположившийся в сотне метров от реки, девушка спрыгнула вниз и направилась к воде. — Ну что же, пора начинать очередную новую жизнь, — Доротея растерла ладони и, достав из ножен кинжал, присела на корточки. Острое лезвие блеснуло в свете луны и отразилось в воде. Девушка стянула с головы тюрбан, который упал рядом бесформенной тряпкой. Отмерив рукоятью нужную длину, Ромирес полоснула клинком по мягким волосам. Несколько прядей упало вниз. Ещё несколько аккуратных, но уверенных движений ловкой руки и вместо чёрной гривы на голове остались на удивление мило растрепанные короткие волосы, как говорится, под «мальчика». — Золотые руки, — тихо засмеялась воровка, расчесывая пальцами мягкие прядки. — Чего смеёшься? — из-за камня, который надёжно скрывал девушку от всех потенциальных любителей подглядывать за моментами чужого счастья, выскочил Назих. — О боже, пожалуйста, сохрани моё сердце, — зашептала горячо Ромирес, хватаясь за грудь руками. — Я занята. — Ой-ой, как же жалко твои прелестные кудри, — нараспев произнес мужчина и сел рядом. — Точнее, я уверен, что они были прекрасными. — Да, но они мне надоели, — беззаботно ответила воровка и убрала кинжал в ножны. Караванщик смотрел на неё с любопытством и искрой азарта в глазах. Девушка вопросительно приподняла брови, ожидая продолжения разговора. Но мужчина молчал, изучая её лицо. На губах его появилась одобрительная улыбка. — Красивая, — кивнул торговец. — Откуда взялась такая? — Откуда взялась, там уже нет, — пожала плечами воровка. Собеседника такой ответ не устроил, он сощурил глаза, пытаясь всмотреться в чужую душу. — Из Кастилии. — Что-то знакомое, — протянул торговец. — Насколько ужасна твоя родина, что ты оставила её? — Она прекрасна, но я… не люблю сидеть на одном месте, — девушка прижала ноги к груди и опустила подбородок на колени. — Заметно. — Зелёные поля, голубое небо, высокие леса и широкие реки, — не обратив внимания на колкость, прошептала воровка. Возможно, в первый раз за весь свой путь она чувствовала себя так спокойно, что могла рассказать незнакомцу немного о себе настоящей. — Совсем другой мир, но уже далёкий. А главное люди, не такие, как у вас. — А какие у нас? — мужчина наклонился ближе, будто готовый услышать чужую тайну. — У вас слишком зажатые, вроде не злые, а и не шибко добрые. Везде подвох. — Ты и сама смотри, явно с подвохом, — торговец потрепал девушку по волосам. — А я в принципе другая. Поэтому дома у меня ни там нет, ни здесь, вот и бегаю, — Ромирес потянулась и, упав на спину, придерживая себя локтями, посмотрела на караванщика: — А ты тоже хитрый, не похож на обычного торгаша. Здоровый как конь. — А я был раньше воином, — искра в глазах мужчины внезапно потухла. — Ранили? — Убили. Сына, — улыбка исчезла и с лица воровки. — Первый и последний его поход. Вот теперь я торгую нажитым. Я один, мне все эти трофеи для жизни не нужны. — А жена? — заранее зная ответ, спросила Ромирес. — Умерла, — заданный в начале разговора шуточный лад внезапно испарился. Между людьми повисло тяжелое молчание. Каждый думал о своём. Доротея вспомнила о собственной семье. Как бы ни хотелось похоронить все воспоминания, они разом нахлынули на неё, словно волны буйного моря, захлестывая и унося далеко в прошлое. Девушка тряхнула головой, отгоняя знакомые образы. Сердце защемило. — Не время для слёз, — воровка удивлённо посмотрела на мужчину, рука которого приблизилась к её лицу. Он заботливо стёр соленую каплю с нежной щеки. Они были опасно близко друг к другу и взгляды их весьма вовремя пересеклись. Девушка быстро изучила мужское лицо, словно видела его в первый раз. Во многом он был типичным арабом: тёмные волосы, смуглая кожа, густая борода и нос с горбинкой. Но глаза его были светлее, чем у того же Саладина или Симсим-аги. Понимая, чем может обернуться столь продолжительный зрительный контакт, воровка предупреждающе прошептала: — Если мы это сделаем, я забуду обо всём уже завтра, это не будет иметь никакого значения, — она посмотрела на плотно сжатые губы и отодвинулась. — Твоя правда, юный воин, — мужчина, прежде чем подняться на ноги, взял маленькую ладонь в свою руку и оставил на ней колючий поцелуй. — Я бы послушал о твоих странствиях завтра в дороге. — Тогда снова придётся идти в самом хвосте, — усмехнулась девушка, поглаживая место, где ещё секунду назад были сухие мужские губы. — С радостью, — мужчина отряхнул свои одежды. — Я буду ждать тебя у себя, если проголодаешься… — Как скажешь. Как только Доротея осталась одна, она с невероятным облегчением вздохнула. Ещё миг и они точно бы поцеловались. Ромирес списала все на всё ещё пьянящее её счастье от долгожданной воли и решила сбросить напряжение с помощью короткой разминки тела.***
Трое суток спустя, последние часы пути до Святого города
Как торговец с воровкой и условились, на следующий день после их короткой, но весьма душевной беседы у священной реки, девушка поделилась некоторыми фактами о себе и своей жизни в последние годы. Она рассказала о том, как попала в гарем к Саладину и что это было намного более трудным, нежели побег из того самого гарема. Они вместе смеялись с её ярких воспоминаний о стычках с остальными наложницами и о том, как некая милая служанка, чьё имя она отказалась называть в целях безопасности своей невольной сообщницы, помогала ей очаровать султана. Рядом с торговцем Доротея чувствовала себя в относительной безопасности, так как находясь под его крылом, она могла позволить себе даже небольшие шутки над хозяином каравана. Сам Махир тоже потешался над необычной дружбой бывалого вояки и немого мальчика, однако золото, которым платил их гость за радушие, заставляло его забыть о существовании этих двоих на некоторое время. Нечто общее породнило их на время пути. И вот уже который день они плелись в конце остального каравана и обменивались шутками, которые были понятны лишь им двоим. Ещё девушка привыкла активно жестикулировать, чтобы каждый раз, когда один из стражей или торговцев намеревался что-то сообщить Назиху, все выглядело естественно: немой общался руками. Никогда бы в своей жизни Ромирес не подумала, что сможет так легко ощущать себя с потенциальным врагом. Однако она бы так не поражалась, если бы только знала, что её ждёт впереди. — Ну я и вплела эти её цепочки в волосы, а как она потом орала… — в очередной раз делилась воспоминаниями о гаремных приключениях воровка. — Стойте! — внезапно её историю прервал громкий крик одного из наёмников. — Впереди кресты! — О Аллах, я так и знал, я же говорил ему, — Назих подшпорил коня. — Оставайся здесь, если что — ищи меня. — Что? Что происходит? Эй! — девушка вгляделась в горизонт. Однако палящее солнце не давало разглядеть причину паники. — Очередные выбившиеся из-под руки иерусалимского короля европейские фанатики. Крестоносцы… — торговец перевел коня на голоп и оставил воровку одну. — Крестоносцы? Вдалеке наконец стали виднеться белые ткани и блестящие шлемы. Видимо, это были те самые «звери», о которых говорил Назих несколько дней назад в Дамаске. Намечалось нечто страшное и кровавое. — Прости, Назих, но я нанималась к вам стражем и, как бы мне ни хотелось остаться здесь, я пойду за тобой, — необъяснимое чувство справедливости и праведного гнева овладело прежде осторожной воровкой, и она, не медля ни секунды, пустила своего жеребца вслед за караванщиком.Видеть то, осуществление чего требует долг, и не сделать — есть отсутствие мужества.