26 апреля 1184 года, Иерусалим, королевский дворец.
Несколько дней подряд Доротея весьма успешно избегала пристального внимания барона де Шатильона. Правда в ней всё же проснулась паранойя и она предпочитала перемещаться по крыше, а не по коридорам, в которых её то и дело преследовал керакский Волк. Ей хотелось спросить прямо, неужели ему было дело до её прогулок или он захотел повторить самый нервный поцелуй в её короткой жизни? И всё же, пусть крыша её ни разу не подводила во время игры в опасные прятки, Ромирес нашла укрытие получше. Конечно, король сначала сопротивлялся её порывам поселиться в его покоях (и то для вида), но потом сдался, когда воровка упрекнула его в том, что он не отвадил Шатильона охотиться за её шкурой. Стоило ли говорить, что государь не из-за плохой памяти не успокоил сурового барона, а вполне специально. Ему показалось забавным и полезным то, что теперь во дворце на взбалмошную гостью наводил ужас не только его маршал, но и человек не менее жёсткой закалки. Девушка вела себя тише и прилежнее, однако побочным эффектом стала её внезапная миграция. Конечно, спала и приводила себя в порядок воровка в своих покоях, но и дня не проходило без того, что бы она не ввалилась в королевскую опочивальню и не осталась там на несколько часов. Доротея могла провести все это время в тишине, а иногда и на миг не умолкала, постоянно на что-то жалуясь на родном языке вперемешку с французским. Балдуин и к этому привык быстро. Такая озорная компания заставляла его отвлечься от проблем, а иногда и от важных дел. В моменты его особо бурлящей королевской деятельности Ромирес просто сидела напротив и, почти что не моргая, всматривалась то в самого короля, то в «непонятные каракули». Он поначалу смущался, пусть и не показывая этого, потом стал забавляться, подобно малому ребёнку. Когда воровка начинала зевать от скуки и засыпать, он будто невзначай чересчур громко кашлял или бил локтем по столу, заставляя девушку вынырнуть из забытья и нахохлиться от недовольства. В такие моменты она тихо ругалась на своём наречии, а потом в отместку совершенно «случайно» двигала стол, заставляя короля портить свои же чертежи. Кому-то показалось бы подобное поведение неприемлемым. Но Балдуин почему-то не был уверен в этом. В один день он даже спросил у бывшего наставника не позволяет ли он слишком многое своей гостье. На что старик Гийом вдруг засмеялся и причины своего веселья не раскрыл. Лишь сказал, что в глубоком детстве сам Балдуин вёл себя подобным образом и ему все сходило с рук. Конечно, он был принцем и ребёнком, а не вором, но все же слова летописца его успокоили. Пусть он уже не помнил своего детства, однако шедевры его малолетнего авторства до сих пор сохранились глубоко в библиотеке на бывших документах с подписями ещё его покойного дяди-короля. По воспоминаниям Гийома, Балдуин разукрасил и плащ своего крестного отца после чего последний в шутку заявил о племяннике как об узурпаторе и изменнике. Однако апогея вседозволенности Доротея достигла, когда, сидя с подгнутыми ногами на королевском ложе, внезапно упала на бок и через несколько минут тихо засопела. Балдуин, увлеченный государственными делами, не сразу заметил захват его постели, потому и будить сладко заснувшую воровку не торопился. Его так умилила свернувшаяся клубком, словно кошка, Ромирес, что он начал поднимать её только в тот момент, когда стража известила его о приходе лекарей. То, что получилось привести её в чувства не с первого раза, и упоминать не надо. А её скудная реакция и решение проблемы Балдуина почти не удивили: девушка просто скатилась с кровати и спряталась под ней. Конечно, это не было чем-то необходимым, но попытки государя убедить в этом воровку, успехом не увенчались — Ромирес без проблем заснула в новом укромном месте. Мысленно мужчина даже успел поинтересоваться в какой раз она, возможно, ночует под ним. Сейчас же оба занимались весьма рутинными вещами. Несмотря на то, что барон Лузиньян вернулся во дворец, Доротея после недавней вылазки, наградила себя маленьким отпуском. Конечно, он был спровоцирован и господином де Шатильоном, который, словно ястреб, выискивал её по всему замку. Король оказался непротив и пообещал уладить ситуацию с грозным рыцарем, сейчас успокоив воровку тем, что Рено собирается возвращаться в Керак через два дня. В глубине души Ромирес терзала совесть, напоминая ей, что ничего особо интересного вытянуть из Лузиньяна не удалось. Однако государь и здесь успел известить её о том, что у него достаточно прочих глаз, чтобы держать высокопоставленного лицемера в узде. А идея нагрузить Доротею принадлежала маршалу, чтобы та меньше думала о воровстве и прочих пакостях. Последняя невероятно возмутилась, но опасения графа поняла и проглотила. — А Вы только этим занимаетесь или чем-нибудь интересным тоже? — скучающе спросила Доротея, тыкая кончиком пальца в чертежи, над которыми король трудился уже третий час. — Чем-нибудь интересным я занимаюсь в одиночестве или с советниками, — не поднимая головы, ответил мужчина. — Чем это Вы таким интересным занимаетесь в одиночестве? — на лице воровки расплылась хитрая улыбка. Она поднялась со своего места и, обойдя стол, встала у короля за спиной, нависая над чертежами. — Не понимаю улыбки в Вашем голосе, — ровно ответил Балдуин и выпрямил спину, чувствуя тепло чужого тела позади. — И правда… Чем может мужчина заниматься в одиночестве в полумраке своих покоев? — невинно поинтересовалась Ромирес и наклонилась чуть ниже. — Тем, о чем слухи не пускают. Не переживайте, — голос его прозвучал холодно, однако маска едва укрыла румянец, выступивший на бледных щеках. — Ясно, все-таки ничем интересным, — зевнула девушка и опустила подбородок на мужское плечо. — Мне кажется, что я не лучшая цель для Вашей тактильности, — с едва заметной хрипотцой произнёс король и кашлянул пару раз, чтобы вернуть голосу прежнюю уверенность. — Какой Вы недосягаемый. Я думала, что мы уже почти друзья, — деланно расстроилась воровка, но головы не убрала. — Или мне всё же нельзя быть чуточку свободнее? — Мне кажется, что Вам можно всё, — на выдохе признался Балдуин, слабо улыбаясь. — Дело не в этом. Хочу напомнить, что я всё ещё болен. — А я хочу напомнить, что я всё ещё не боюсь. — Я не прошу Вас бояться, но быть осторожной советую. — Осторожность — моё второе имя, господин, — усмехнулась Ромирес, напоминая, что её источник её богатств — это не шпионаж, которым она занимается на временной службе у короля. — Скорее, пятое, — в тон ей ответил монарх. — Черт с Вами, постарайтесь не привезти семье в качестве гостинцев мой недуг. Доротея промолчала, лишь показательно потерлась о его плечо и начала наблюдать за движениями его руки. Писал и чертил он исключительно левой, правая в этот момент лежала на краю листа, прижимая его к столешнице. Обычно все его действия были чёткими и уверенными, несмотря на болезнь, однако сейчас он почему-то дышал намного тяжелее обычного и руки его охватила мелкая дрожь, будто бы он переживал от чего-то. Доротея вдруг тихо усмехнулась. — Я Вас не смущаю? — Смущаете, — просто и быстро ответил мужчина и поставил перо в чернильницу. — Я так понимаю Вам стало скучно? — Верно понимаете, — зевнула девушка. — Увы я не шут и не могу помочь Вам с хандрой, — он слегка повернул голову, сталкиваясь с воровкой взглядами. — Расскажите что-нибудь интересное, — Ромирес выпрямилась и села обратно на свое место. — Интересное? — Только не про Саладина, — на её просьбу Балдуин усмехнулся. — Может тогда Вы мне расскажите что-нибудь занимательное? У Вас хорошо получается много говорить, а я постараюсь слушать, — предложил государь, снова увлекая себя чертежами. — Спросите меня о чем-нибудь. — Почему же Вы покинули родные края, о которых так много и желанно говорите? — спустя несколько секунд задумчивости спросил король. — Ох, — воровка серьёзно призадумалась, размышляя над тем, стоит ли раскрывать ему правду или соврать. — Это очень долгая история. Но дело не только в её длине, но и в некоторых… моментах, которые мне не хотелось бы раскрывать. — Я не настаиваю, — равнодушно пожал плечами мужчина, чем вызвал у Ромирес странное недовольство. — Вы бы поверили, если бы я сказала, что у меня есть совесть? — Конечно, а не должен? — он на мгновение поднял на неё весёлый взгляд. — Я не знаю… Просто… Услышав эту историю полностью, Вы бы так не говорили, — девушка заметно стушевалась и положила голову на сложенные на столе руки. — Кто знает… Но раз в Кастилии случилось нечто страшное, то я могу предположить, что туда Вы возвращаться не собираетесь? — Я ни разу не была в Англии, — усмехнулась воровка, смотря на террасу. На улице вечерело и небо стало тёмно розовым. — Там правит мой троюродный брат, — внезапно поделился монарх, и девушка подняла голову. — Правда? — Наши отцы друг для друга сводные братья. — Вот это уже интересно… И Вы как-то общаетесь? Как родственники, я имею в виду. — По-моему я ни разу не видел его в жизни, но мы поддерживаем переписку, — он откинулся на спинку кресла и задумался. — Раз в месяц или полтора. Конечно, наши разговоры касаются только государственных дел, однако упоминая их, Генрих, кажется, жаловался на сыновей. — Семейные раздоры? — улыбнулась воровка. — Вроде против него поднимали восстание, а во главе стояла его жена… Пожалуй, английскому государю живётся даже веселее, чем мне, — из груди короля вырвался тихий смех. — Да-а, вам, особам голубых кровей, не позавидуешь, — девушка поддержала его веселье. — Но я слышала, что Генрих довольно стар. — Он крепко держится за власть, а что Вас беспокоит? — Вы звучите молодо, хотя, возможно, я себя обманываю, — пожала плечами Ромирес и закинула в рот виноградину. — И сколько Вы бы дали мне лет? — мужчина чуть сощурил глаза в ожидании. — Лет тридцать. — Мне двадцать три, — брови девушки мгновенно устремились наверх. Она слегка приоткрыла рот, глаза её удивлённо загорелись. — Я разве не упоминал об этом? — Даже если и упоминали, я вряд ли слушала, — девушка пожала плечами и улыбнулась. Король понимающе хмыкнул. — А я хорошо помню, что Вам едва исполнилось восемнадцать и Вы путешествуете вот уже четыре года, — с шутливой укоризной произнёс Балдуин, всегда с неподдельным интересном поглощающий обрывки её историй. — Я не удивляюсь Вашей хорошей памяти. Вы молоды, совсем ещё мальчик, сидите вон, замки рисуете, — в тон ему ответила воровка и провела кончиком пальца вдоль ровной линии на листе, наровя смазать чернила. — Я повзрослел в девять лет, — Балдуин весьма ловко перехватил её руку, аккуратно держа тонкое запястье. — А я в семь, — Доротея повторила его жест и сквозь тонкую ткань длинной перчатки почувствовала пульсацию крови. — Что же с Вами случилось? — он чуть крепче сжал пальцы, взгляд его не оставлял её лица, такого же веселого и беззаботного. — Жизнь сурово, но быстро поставила меня на ноги. В обоих смыслах, — девушка легко высвободила руку из приятных оков и сладко потянулась. — Впрочем, забудем. — Вам пора отдыхать, — король опустил руку обратно на стол и взглянул на темнеющее небо. — Как и Вам, господин, — она вытянулась в своём кресле и зевнула, смотря на него из-под опущенных ресниц. — А я отдохну уже на Том свете, — Балдуин снова потянулся к чернильнице, намереваясь продолжить работу, но внезапно лист выскользнул из-под тяжести его руки и оказался во власти чужих. Девушка довольно усмехнулась и пробежалась взглядом по ровным линиям. Рядом с ними были подписи, которые ей с трудом удавалось прочитать. Почерк у государя был красивым, но до той степени косым, что почти что нечитаемым. Мужчина молча наблюдал за всплеском любопытства у своей подопечной. Он просто не мог сердиться на эту изворотливую, хитрую, но до того чудную девчушку, спуская ей с рук почти любую шалость. Она этим пользовалась, не стесняясь. Ромирес вернула ему чертёж спустя пару минут и поднялась со своего места. Она размяла спину и неспешно направилась к двери. — Доброй ночи, Ваше Великое Превеличество, — зевнула девушка и выскользнула из покоев, оставляя тихо смеющегося государя в гордом одиночестве. В свои комнаты она возвращалась неторопливо, насвистывая незамысловатую мелодию под нос. Поздоровавшись по пути с парой слуг, Ромирес наконец свернула в нужный коридор, к которому уже успела привыкнуть. Однако в этот раз её «дорога домой» едва не наградила воровку остановкой сердца. Пока она считала все неровные линии, расползающиемся узором по гладкому камню на полу, в неё снова кто-то влетел. Причём на такой скорости, что Доротея сразу же упала на спину, больно ударяясь поясницей и мягким местом. Правда долго жаловаться на неприятное приземление ей не позволили чужие сильные руки, в миг поднявшие её на ноги. Перед лицом девушки замаячили знакомые закрученные усы. Она тут же побледнела, а затем внезапно разозлилась. Как она могла так глупо попасться? — Добрый вечер, дорогая королевская гостья, — холодно поприветствовал барон. — Был добрым, — прохрипела Ромирес, когда руки Шатильона грубее сжались на её вороте. — Пойдём-ка, побеседуем малость…***
Уже часа два Доротея, заморенная допросом, сидела во временных покоях керакского Волка. Он то и дело перечитывал неоднозначное письмецо и постоянно хмыкал. Вскоре Ромирес надоело это полунемое вопрошание и она поинтересовалась, может ли наконец пойти спать. Шатильон на это ответил отказом, коротким и жёстким, из-за чего воровка сразу же напряглась. — И как же я Вас теперь отпущу? Долг не позволит мне дать свободу вору, тем более уже ни раз прощенному, — начал издалека рыцарь, но девушка его прервала громким зевком. — Давайте быстрее к делу, добрый господин, — скучающе попросила Ромирес и закинула ногу на ногу, покачивая носком сапога из стороны в сторону. — Скажи-ка мне честно, ты своим шпионажем стараешься уплатить долг или тобой движут и иные цели? — Всё разом. Можете смеяться, но и у вора может быть жажда справедливости. — Я вижу таких, как ты, насквозь. И прекрасно понимаю, что нечто явно отталкивает тебя от родного дома и нечто другое заставляет тебя служить нашему государю. Что же это? Корысть, внезапное благородство или нечто более личное? — Всё сразу. — Я предлагаю тебе сделку. Пусть не самую справедливую или выгодную, но дарующую возможность свершить месть, закончить начатое и помочь близкому человеку, — последние слова Шатильон произнёс с хитрой, но не злобной улыбкой на губах. — Он мне не близок… — заявила Ромирес и овткла взгляд. — В контексте твоей жизни я полагаю, что близок, — понимающе кивнул мужчина. — Я тоже считаю Его Величество особенным человеком, заслуживающим добра и помощи. — Он хороший, — прошептала девушка и едва заметно улыбнулась каким-то своим мыслям. — По-настоящему хороший и честный. Я его за это уважаю, но порой, когда воюешь со змеями, надо уметь думать, как змея, — вновь начал намекать на суть сделки барон. — Чего Вы хотите? — разгорячилась Ромирес, нервно сжимая края рубахи. — Вашего опыта вкупе с моими возможностями, — вернув лицу прежнюю серьёзность, продолжил Шатильон. — Вы хорошо играете разные роли и в силах постоять за себя. Так почему бы Вам не проникнуть в тыл врага, не втереться в доверие и не выяснить, что же стоит за этим посланием? — Вы желаете, чтобы я… — После прибытия в Европу отправилась в Париж и завладела бы вниманием французского короля, — твёрдо закончил мужчина. — Но как? У него-то вряд ли есть рынок рабов или гарем, в который берут кого угодно с красивой мордашкой… — Вы уже начинаете обдумывать ближайшее будущее. Что же, похвально. Но это уже моя проблема, — усмженулся барон. — Я отправлюсь с Вами и под моим началом у Вас будет больше возможностей влиться в «высокое общество». — Я так понимаю, Лузиньян тоже будет там? — распалившись, спросила воровка. Рыцарю понравился блеск в её глазах. — Конечно. Потому за свои войска здесь я не беспокоюсь, моё место на время займёт верный соратник и никакой избалованный наследник не соблазнит его на малодушные грабежи. Ромирес некоторое время молчала, обдумывая предложение барона. С одной стороны, ей хотелось свободы и независимости, а с другой… внезапно обострившееся чувство справедливости и желание помочь милосердному королю за неоднократное спасение ее жизни. Девушка потерла подбородок и с удивлением обнаружила, что сильно склоняется в сторону принтия предложения. Терять ей было особо нечего, кроме головы, однако подобная угроза ей была знакома ещё до участия в дворцовых интригах. А теперь у неё появилась возможность прослыть чуть ли не героиней в своих кругах и записать свое имя в пыльную летопись. — Я согласна, — ясно ответила воровка. — Король, я полагаю, не знает? — О моих планах нет, у него свои «уши», пусть к их услугам он прибегает редко и неохотно. Однако ему известно о том, что я отбываю в Европу и он уже попросил меня приглядывать за Вами во время пути, — тихо хохотнул барон. — Никакой свободы…***
5 мая 1184 года, Иерусалим, королевский дворец.
Настало время прощаться. Доротея нежно подержалась за руки с Сибиллой, пусть между ними и не было чересчур близкого общения, однако с принцессой найти общий язык оказалось так же просто, как и с её братом и летописцем Тирским. Маршал держался отдалённо, но и его против воли убедили попрощаться. Правда убедили Раймунда не король с принцессой, а издевательски умоляющие глаза воровки, которой до ужаса нравилось докучать суровому графу. Он сжалился и по нему было видно, что внезапные шуточные объятия растопили верхушку льда на его сердце. В конце концов, бывший регент был человеком добрым, пусть эта доброта в нем поусохла в пылу вечной битвы. Милая Аннет, которая порой помогала изнемогающей Ромирес смыть с себя пыль и усталость, едва удержалась от излишней сентиментальности, чем напомнила воровке Самах. Короля же Доротея навестила самым последним, словно оттягивая самое неприятное расставание. Конечно, внутри её гордого сердца была твёрдая уверенность, что как только она взойдёт на палубу, все её мысли и чувства обратятся к дому, к будущему, к возобновлению её теперь уже не бесцельного путешествия. Однако разум продолжал издеваться над ней: пребывание на Ближнем Востоке стало одним из переломных моментов в её короткой, но красочной жизни. Нечто перевернулось в её мировосприятии. У неё появилась цель, спровоцированная впервые не только жаждой наживы, но и справедливости. Воровка, поправив ремень от мешка на груди, постучала в дверь, ведущую в королевские покои. Стражники словно не замечали её присутствия до тех пор, пока не услышали хриплый голос короля, велящий впустить гостью внутрь. — В честь нашей последней встречи Вы решили удостоить меня проникновением через двери, а не окна… — мужчина повернулся а ней, сев в полоборота. Его левая рука держала перо, испачканное чернилами, правая же безвольно висела вдоль стройного тела. — Стараюсь оставить хорошее впечатление, — улыбаясь кончиками губ, пробормотала воровка. — Лучше поздно, чем никогда, верно? — он повернулся к ней полностью и попытался подняться, однако ловкие руки остановили его. — Я ненадолго, сидите уж, — ее фривольность короля давно не удивляла и он послушно остался в кресле. — Время летит быстро, — выдохнул монарх, пытаясь скрыть по-детски сильную грусть. Он на миг забыл о своей болезни и неловко поймал небольшие ладони, прикладываясь к ним тканью маски. — Наверное, — девушка мгновенно обхватила своими пальцами его, чувствуя физическую слабость и душевную силу сквозь это нежное касание. — Желаю Вам найти себя и уйти от беззакония, — с улыбкой в голосе мужчина кивнул сам себе, осознавая, что такая горячая на голову особа вряд ли изменит себе после его наивных пожеланий. Она не ответила, чувствуя, как снизу вверх её тело напрягается от тяжелых чувств и мыслей. Хотелось сделать что-нибудь запоминающееся, сказать было мало. Молчание наполнило королевские покои и перед тем, как Балдуин снова заговорил, вобрав в больные легкие чуть больше воздуха, девушка, наклонившись, прильнула к его губам. Через ткань маски она не сразу нашла их. Даже сквозь такое небольшое прикосновение воровка почувствовала, как напряглось его тело. Она целовала его так нежно, насколько только могла, словно в любой момент король мог рассыпаться от любого её неловкого действия. Ей нравилось играть со смертью и прежде, но сейчас неукротимость её своеволия достигла своего особенного необычного апогея. Ромирес была влюблена в собственную отчаянность. А когда монарх едва уловимо наклонил голову в её направлении, она едва удержалась от более лишённых приличия действий. Возможно, конечно, он сделал то не специально. Доротея оторвалась от его маски и выпрямилась. Государь держал голову опущенной. Не зная, как прокомментировать её очередной бездумный поступок, он лишь тихо хмыкнул. Балдуин сам не до конца понял, что произошло. Перед и без того мутным взором расстелилась бледная пелена, а в мыслях то и дело всплывала мимолетная картина. Вот Доротея слегка сгибает колени, становясь ещё ниже, при этом слегка привставая на носочки очаровательных сапожек, которые он подарил ей некоторое время назад. Затем её ловкие воровские руки находят его плечи, широкие, но худые, и мягко сжимают. После Ромирес, прикрыв свои чудные чёрные глаза, приближается к нему, да так, что он может разглядеть все маленькие неровности на её почти детском мальчишичьем лице. Взор скрыт за густыми ресницами, аккуратный нос с почти незаметной горбинкой непременно коснулся бы его собственного, если бы не последствия болезни. И губы, слегка припухлые, смоченные вином и прощальными поцелуями. Всё это медленно приближается и ему становится сначала страшно, потом интересно, а потом мысли покидают голову, и он пытается найти в себе силы, чтобы ответить на невинную ласку. Понимает — неправильно, нельзя, но внезапный порыв тешит самолюбие, живущее не последнем издыхании. В конце концов, когда ещё ему удасться, пусть и через преграду, поцеловать прекрасную юную даму? И слабое сердце поддаётся, Балдуин едва двигается навстречу, как вдруг воровка выпрямляется и делает шаг назад. Эгоистичное желание прижать девушку к себе подавляется и король вспоминает о своих обязанностях. — Прошу прощения, Ваше Величество, — прошептала Ромирес и нервным жестом зачесала непослушные короткие волосы назад. — Я тоже буду по Вам скучать, моя чудная госпожа, — мягко улыбнулся мужчина, осознав, что поцелуй был последствием её скорым отплытием. — Если я заеду к Вам в гости эдак через три недельки, Вы не полезете в петлю? — Постараюсь, — государь внезапно выдвинул из стола ящичек и вытащил оттуда… монетку. Она была блестящей, но довольно старой. — Если всё же захотите вернуться, на время или… то вернёте мне и её. — Она какая-то особенная? — предположила воровка, крутя в руках маленький подарок. — Материальной ценности почти никакой, но мне она очень дорога. — Почему? — девушка слегка нахмурила брови и убрала монетку во внутренний карман. — Даст Бог, расскажу при нашей следующей встрече, — кивнул мужчина, мысленно беря обещание со своей приятельницы посетить Иерусалим однажды ещё раз. — Прощайте, Ваше Величество, — Ромирес сделала несколько шагов к двери спиной вперёд, а затем развернулась и покинула королевские покои в последний раз. — До свидания, моя госпожа…***
7 мая 1184 года, Ибелин.
Ближайшей гавани они достигли через пару дней пути. Воровка постоянно находилась в поле зрения барона Шатильона по его собственному распоряжению. Сначала она, впрочем как и всегда, сопротивлялась, ведомая любовью к свободе и гордостью, но затем, после парочки словесных оплеух, угрюмо повела коня за пожилым рыцарем. Тот держался в седле уверенно, постоянно контролируя дисциплину своих воинов и своей невольной подопечной. Лузиньян со своей свитой к ним приближаться не рисковал. К вечеру перед отплытием они въехали во владения барона Ибелина, с которым её за ужином познакомили и где впервые Рено представил её как свою дальнюю родственницу с дальнего европейского запада. Барон Барисан принял её радушно, приговаривая, что она похожа на одну его племянницу. Доротея старалась держать лицо перед знатными особами, однако барон удержал её от лести и прочей раздражающей фальши и призвал быть собой. Затем он остался наедине с Шатильоном, и те вполголоса обсуждали общую молодость, дела в Европе и другие темы, касающиеся лишь их двоих и их доброй памяти. Девушка в это время чересчур любезно общалась с бароном Лузиньяном, который решил выведать, правда ли загадочная гостья короля была кровью от крови старого барона. Доказательств ни «за», ни «против» ни у кого из них не было, потому Ги, поддавшись на миг девичьему очарованию, решил поверить в эту легенду, выдуманную Шатильоном буквально на ходу во время ужина. На рассвете Доротея с открытым сердцем попрощалась с хозяином Ибелина и они вновь продолжили путь. Теперь уже на воде. Ромирес успела забыть, что такое волны и её на время охватила морская болезнь, с которой она, в принципе, управилась быстро, по утрам разминая тело на верхней палубе, чувствуя на коже тёплое солнце, а в волосах мягкий ветер. И путешествие по воде их длилось сильно дольше, чем по суше. Прощалась со Святой землёй воровка весьма тепло, мысленно, но искренне. Она начинала скучать по её шпионской рутине в огромном дворце, по все знающим Сибилле и Аннет, по строгому недоверчивому маршалу, по понимающему Гийому и по королю, милосердному, загадочному и почти родному. В конце концов, не каждый король смог бы терпеть её любовь к игре с ножами. Мессины они достигли к вечеру очередного долгого дня их путешествия. Ромирес изучала великую гавань почти что влюблённо. Город казался ей невероятно красивым и, конечно, полным привычных ей европейских одежд, традиций и людей. Пусть в нем было не мало и от востока, с которым, как ни крути, происходил культурный обмен, Мессина оставалась оплотом европейской цивилизации, чем внезапно порадовала соскучившуюся по дому Доротею. Она встречала Европу, а Европа встречала её.Возвращения никогда не бывают случайны. Возвращаются, чтобы изменить что-то, чтобы что-то исправить. Иногда сам Господь ловит нас за шкирку и возвращает в то место, где мы случайно ускользнули из-под его ока, чтобы исполнить свой приговор — или дать нам второй шанс.