21 апреля 1184 года, Иерусалим, королевский дворец
По воле госпожи Фортуны, барон Лузиньян задерживался и во дворце давно не появлялся, что не могло не радовать юную воровку. Ей было меньше забот, а счёт дней тем временем всё больше приближал её к возвращению в Европу. Доротея ясно осознавала, что вряд ли сможет помочь Иерусалимскому королевству многим. Однако это её мало волновало, единственное, что имело значение — свобода, которой скоро смогут насытиться её лёгкие. А предвкушение заставляло воровку осмелевать больше прежнего… Девушка растянулась на постели, разглядывая каменный потолок. За окном щебетали птицы, сквозь плотные занавеси в покои просачивался тёплый свет. То было очередное утро в Святом городе, когда в голову воровки пришла спонтанная, но до боли логичная идея. Чтобы узнать о жертве своих преследований побольше ей всего-то нужно было покопаться в её «грязном белье», а точнее — перерыть покои Лузиньяна в поисках чего-нибудь предосудительного. Раз уж знатного барона не было на месте, то почему, собственно, она не могла нанести визит его побрякушкам и нижним одеждам? Конечно, ей необходимо было быть аккуратной и, не поддаваясь воровским привычкам и соблазнам, найти нечто стоящее королевского внимания. Потому, специально пропустив завтрак, понимая, что покои рыцаря в обычное время либо охраняются, либо полны служанок, она направилась в сторону комнаты наследника. На руке её поблескивал королевский подарок, удачно подошедший к её тёмно-синей котте, которую любезно для воровки пошили пару дней назад. Низкие каблучки стучали по полу, отдаваясь звонким эхом от высоких стен. Казалось, будто на завтрак отправился абсолютно весь замок, оставив покои отсутствующего барона лишенными всякой защиты. Как опрометчиво! Воровка уверенно подошла к дверям и попыталась открыть — заперто. Она покачалась с пяток на носки, спрятав руки за спиной, и присвистнула. Что ж, это было ожидаемо. Ромирес посмотрела по сторонам и выудила из правого сапога наспех сделанную отмычку из подручных средств. Девушка взяла в руки блюдце со свечой и поднесла её к замочной скважине, внимательно осматривая покои наследника и сам замок. Наконец она победно улыбнулась, поняв, как ей нужно действовать, и поставила свечу на пол, благополучно о ней позабыв. Доротея вставила отмычку в отверстие и прижалась ухом к двери. Несколько осторожных, но ловких движений и наконец она услышала звонкий щелчок. На лице её расцвела довольная улыбка. Это было не так уж и сложно, однако самая занимательная часть её вылазки была впереди. Доротея толкнула двери и те послушно отворились, пропуская воровку внутрь. В покоях царил полумрак, лишь солнечный свет, пробивающийся сквозь плотные занавеси, освещал ей путь. Девушка, особо не любуясь роскошной обителью, начала шариться в шкафах и на полках. Однако кроме парфюма, двух десятков выходных платьев и прочего богатого хлама она не нашла. На мгновение ей подумалось, что хитрый наследник увёз всё подозрительное с собой, как вдруг её цепкому взору предстал обыкновенный письменный стол, в котором было два плоских ящичка. Воровка скользнула к предмету мебели и встала на колено, всматриваясь внутрь сквозь очередную скважину. Однако в этот раз, подгоняемая азартом и любопытством, девушка не выдержала и просто с силой дёрнула ящик, вынуждая открыться. Внутри обнаружилось несколько платков со следами помад, пара колец и штуки три вскрытых письма. Ромирес раскрыла первый лист и пробежалась по нему взглядом — ничего интересного, обыкновенная семейная переписка. Второе письмо посвящалось некому французскому графу, что тоже не несло в себе никакой ценности для шпионки. И наконец в третьем, довольно обветшавшем воровка обнаружила заветную подпись, которая хоть и не разглашала имени получателя, одержала информацию, предназначенную очевидно не для простого человека.Милый мой друг, королевский двор скучает по Вашему шёпоту… Хотелось бы лично потребовать Вас в П. Я был бы рад узнать о здравии нашего общего друга и о Вашем приближении к короне. Для меня важно видеть такого знатного человека французской крови своим полноправным политическим союзником. Времени у Вас достаточно, однако не заставляйте меня действовать самому. Создайте иллюзию того, что Вы нам нужны…
Короткая, совсем не примечательная с виду записка, а уже повод призвать её получателя к оправданиям. Однако никаких имён на листке не значилось, а нахождение его в покоях барона не имело свидетелей. Точнее таковой себя воровка назвать не могла: здесь она никто и проникновение в чужую спальню в первую очередь навредило бы её и без того шаткой репутации, а влиятельному змею Лузиньяну всё сошло бы с рук. Все же такого на вид очевидного доказательства было мало, хотя любопытства у Ромирес не убавилось. Девушка решила, что королю в этой истории не понравится всё, начиная от её поползновений и вторжений и заканчивая письмом. Даже если бы Балдуин увидел бы то, что и Доротея, он вряд ли бы смог предпринять нечто радикальное. В конце концов, даже короли не всевластны. А давление французского двора с каждым днем лишь росло. Ромирес похмыкала и убрала записку себе в штаны, решив, что распорядится ей иначе. Не найдя более ничего интересного, она вынырнула из покоев с победным выражением на лице, но ликование её прервали. В тот же момент на узких плечах оказались тяжёлые руки. Её схватили за подбородок, вынуждая поднять взгляд. — Так-так, что это у нас здесь? — хриплый голос прогнал по женской спине табун мурашек. — Я заблудилась, — неуверенно соврала девушка. Пронзительный взгляд серых глаз не давал ей здраво рассуждать, сердце быстро забилось от страха. — И решила, что чужие покои — единственный способ найти верный путь? — Шатильон несколько секунд ждал ответа, а затем выпрямился, громко выдыхая. — Что ты там делала? — Говорю же, выход искала, — внезапно осмелевшая воровка пожала плечами и хмыкнула. Стоит ли говорить, что барона такой ответ не устроил? Он схватил её под ребра и поднял, прижимая к холодной стене. Ромирес ойкнула, ударившись головой о камень. Она рефлекторно сжала руками крепкие плечи и болезненно простонала, чувствуя, как чужие пальцы впиваются в бока. Прикусив нижнюю губу, девушка приоткрыла глаза, осматривая лицо знатного рыцаря. Серые, словно сталь, глаза окружала паутинка морщин. Закрученные рыжие усы могли бы вызвать у неё приступ смеха, если бы их обладатель не грозился сломать ей ребра в этот момент. Доротея подняла ноги, чтобы обхватить ими талию мужчины и чувствовать себя увереннее — вырываться смысла не было. В ответ на её действие рыцарь лишь сильнее вдавил её в стену. — Кто ты? Я тебя не знаю, — барон прищурился, пытаясь найти в девичьем лице хоть каплю знакомых ему черт. — Я… гостья Его Величества, — прохрипела девушка, силясь приподняться на чужих плечах. — И что же гостья забыла в покоях наследника? Скажи мне, кто ты! Шлюха или воровка? — Я, — Ромирес замялась, понимая, что не может выдать себя. — Выдумывай быстрее, — прошипел барон, раздражение и гнев сквозили в его голосе. Внезапно боковое зрение воровки уловило движение в дальней части коридора. Знакомая служанка, добродушная Аннет стояла вдалеке, прижав к груди поднос и зажав себе рот рукой. Ромирес вновь нашла в себе силы и, не задумываясь лишний раз о последствиях, прижалась к губам рыцаря своими. Тот опешил, из-за чего не сразу отстранился и даже позволил ей углубить неуклюжий поцелуй. Только вывалившийся из рук служанки поднос, звонко брякнувший по каменному полу отрезвил сурового рыцаря. Он отступил назад, позволяя воровке опуститься на землю. Мужчина повернулся к Аннет, взгляд его был яростным и удивлённым. — Прошу прощения, господин, — девушка склонила голову и присела, выказывая почтение. — Госпожа… Однако страх быстро пересилил её и служанка, схватив поднос, быстро выбежала из коридора. Воровка в это время пыталась отдышаться и вернуть себе устойчивость. Ребра ныли от грубой хватки, затылок все ещё болел от удара о стену. — Что же о Вас теперь подумают, добрый господин? — прохрипела девушка. На её лице растянулась лукавая ухмылка. — Мне плевать, что обо мне надумают слуги, — мужчина вернул воровке свое внимание. — Да, вот только она это всё разнесет по дворцу очень и очень быстро, — Ромирес тихо засмеялась, когда заметила переменившееся выражение лица барона. — Догоняйте. — Мы ещё поговорим, — пригрозил рыцарь и широкими шагами пересёк длинный коридор, покидая пределы замка. — Буду ждать с нетерпением, — промурлыкала Доротея на эту несостоятельную угрозу. За то время, пока Шатильон будет разбираться со служанкой, она тысячу раз успеет спрятать свою неоднозначную находку.***
Солсбери, Англия, замок-темница Алиеноры Аквитанской
Изгнанная королева всё же убедила сына поехать во Францию, чтобы возобновить прежнюю дружбу. Конечно, Филипп постепенно превращался из мальчика в юношу, а Ричард и вовсе повзрослел и стал мужчиной с сильными изменениями в характере и желаниях. Общаться с юным импульсивным королём, зазнавшимся от своего положения, не хотелось. Однако некоторые прежние братские чувства в горячем сердце принца всё же остались. В конце концов он наконец сможет отдохнуть от братьев и отца вдали от дома. В последний день он решил навестить мать в её замке, чтобы попрощаться и в очередной раз выслушать её наставления. Каждый раз, когда она провожала его в путешествие, на охоту или турнир, то прощалась, словно в последний раз. Пусть Алиенора и строила из себя невозмутимую и расчетливую королеву, которой она на самом деле была, однако в присутствии сына её сердце теплело. Ричард воплотил в себе её пламенную юность, о которой оставалось лишь вспоминать. Красивый, сильный, с обострённым чувством справедливости и стальной натурой. Воистину старший сын был её отрадой в это суровое время. Единственное, что порой до бессилия раздражало Её Величество — холодное отношение принца к престолонаследию. Он не был против правления, но и не рвался к нему, как прежде, не задумывался о браке и не хотел даже слышать о детях. Хотя после турниров, когда он бездумно отправлялся в город, на нём висли все местные дети, что принца ни капли не смущало. Впрочем Алиенора не позволяла злости брать верх и задерживаться в сердце. Ричард был неглупым, что несомненно королеву радовало и успокаивало. Как только сын взойдёт на престол, она подберёт ему жену и будет заниматься воспитанием внуков. Не то что бы Алиенора, особенно после сложных отношений с младшим сыном, хотела много возиться с детьми, однако нечто сентиментальное всё же пробудилось в её сердце с возрастом. И в этот миг, когда сын в полном обмундировании стоял напротив, возвышаясь над матерью своей могучей фигурой, в её душе снова перевернулось нечто. Она с гордостью поправила на нём сюрко с английскими львами и отошла на шаг назад, любуясь отпрыском. Мужчина чувствовал себя неловко, однако не мешал ей, лишь сильнее стягивал на широких плечах походный плащ. Наконец женщина перестала сладко улыбаться и, отвернувшись, направилась к трону, усаживаясь поудобнее. — Мне нет нужды повторять свои советы. Я в тебя верю, мой милый Ричи, — её голос эхом отражался от сводов замка, гипнотизируя мужчину. — Ох и не по нраву мне эти игрища, — тяжело вздохнул принц, однако давать заднюю было не в его характере. — Но и они лучше, чем идиот Джон на троне и сходящий с ума от старости отец. — Вот видишь, ты меня очень хорошо понимаешь. — Не уверен, однако же ладно. Мне пора, — мужчина склонил голову. — Матушка… — Прощай, мой милый Ричи. Обязательно посылай весточки, только не раскрой цели своего путешествия! — Да-да, — уже закрывая массивные двери, ответил принц. Как только раздался тяжёлый удар, мужчина быстрым шагом добрался до коня и вскочил на него с такой лёгкостью, будто на нем не было несколько килограмм доспехов. Их его заставила надеть мать, переживая о безопасности сына. Он искренне ценил такую заботу, хотя и не понимал её. Ричард верил в судьбу и сомневался, что мог бы погибнуть от случайного удара мечом или упавшей дубовой ветви. — Господа, мы отправляемся в Кентербери, — объявил принц, в тот же миг подшпоривая резвого скакуна и уносясь далеко от замка.***
Иерусалим, королевский дворец
За последнее время это был первый раз, когда Балдуин тратил свободное время не на лечение или отдых, а на другое развивающее занятие. Раньше он занимался подобным исключительно часто, за что был порицаем дядей и бывшим наставником. Потому в своё время монарх всё же решил не терзать и без того слабое тело разного рода нагрузками. Однако сейчас странное, мальчишеское любопытство пересилило, и Балдуин свободные минуты посвятил изучению столько необыкновенного наречия, которое приходилось родным его гостье. Конечно, он осознавал, что никогда не побывает в Кастилии, но что мешало ему мечтать? Казалось, словно его душа стала чуть более романтичной. Способствовало ли этому постоянное присутствие загадочной особы было не ясно. Но король давно привык быть с собою честным: когда воровка ежедневно под покровом ночи устраивалась на парапете, который находился сбоку чуть выше его террасы, и наблюдала за звездами, не стесняясь внимания государя и его редких вопросов, у него захватывало сердце. Он редко общался с кем-то свободно, тем более с девушками. Даже сестра и та, из-за разлучения в детстве, была чаще отстранена, хотя в последнее время в её взгляде появилось нечто лукавое. И все же сестра это сестра, а тут вполне самостоятельная и независимая девица, то и дело проверяющая насколько крепки были его нервы. Не сказать, что подобного рода авантюристы вызывали в нем симпатию. Скорее наоборот: если на страницах книг таковые были героями, которые никогда не проигрывают, то в жизни это зачастую обыкновенные разбойники, жаждущие лёгкой наживы. Впрочем воровка соединила в себе две ипостаси, которые умудрялись друг другу не противоречить. Девушка хотя изначально была слабо заинтересована в работе на короля, однако теперь так загорелась идеей восстановления правосудия, что порой даже пугала монарха. Она оказалась настоящей ищейкой и от скуки следила не только за прихвостнями Лузиньяна, но и за некоторыми «союзниками». Ромирес даже призналась, что «на всякий случай» наблюдала и за самим королём. Будь на его месте кто-нибудь характером подходящий на графа Трипольского, то от воровки бы осталось мало. А Балдуина такое дело лишь позабавило и умилило. Самоотверженность он уважал во всех людях, в том числе в «низких и порочных». Впрочем это было не единственное, чем Доротея удивила короля за последнюю неделю. Взять хотя бы утро сего дня, когда король, возвращаясь из сада, в котором он, находясь в гордом одиночестве, завтракал, наткнулся на барона Шатильона, разразившегося ругательствами, не достойными чести рыцаря. Балдуин учтиво поинтересовался причиной столь выраженного негодования и, ни капли не удивившись, услышал словосочетание «королевская гостья», плевком сорвавшееся с уст достопочтимого барона. В чем именно обстоял острый вопрос, он не узнал и решил выведать все напрямую от виновницы катастрофы. Потому, как только по плотной ткани занавеси скользнула знакомая миниатюрная тень, он, чего-то смущаясь, убрал книгу, сюжет которой был расписан языком юной воровки, в шкаф. Наконец в покои юркнула запыхавшаяся девчушка, тут же упавшая на мягкий ковёр. Она согнулась серпом на полу и попыталась восстановить сбитое дыхание. Балдуин её, как обычно странному появлению, не удивился, как и словам барона о неприличной выходке. Он жестом пригласил её присесть напротив, при этом не сводя с аккуратной фигурки на полу, по-доброму смеющегося взгляда. Девушка почти что вскорабкалась на кресло и развалилась на нём, слово грузный торгаш под тенью шатра. — Добрый день, моя милая госпожа, — поприветствовал её государь. — Ваше Величество, — на выдохе прохрипела девушка. — Позволите узнать причину Вашей столь заметной усталости? — Очень… жарко… устала… лезть, — на её ответ мужчина лишь улыбнулся и, поднявшись со своего места, подошёл к столику, беря в руки кувшин с водой. — Прошу Вас, выдохните и попейте, — он наполнил чистый кубок и протянул его девушке. Не долго думая, а точнее не думая вообще, воровка припала губами к металлическому сосуду, не поднимая рук. Мужчина на мгновение застыл, чуть не пролив содержимое кубка прямо на свою подопечную. Ромирес решила не изнурять себя новыми усилиями и просто воспользовалась королём, словно своей кормилицей. Тому такая роль неожиданно понравилась. Обычно, когда ему становилось хуже, лекари поили его настоями похожим образом, потому как руки становились совсем слабыми и непослушными. Сейчас, когда монарх находился в обратном положении, нечто гордое в его груди мягко затрепетало. Ему было приятно помогать другим, даже в таких странных ситуациях. Пожалуй, единственное, что государя в этот необыкновенный момент смущало — это взгляд, которым его наградила Доротея. Таким образом обычно блестели глаза любовников или сумасшедших. Потому, как только девушка, не разрывая зрительного контакта, осушила кубок, мужчина отодвинулся, ставя его обратно на столик. Затем король вернулся на своё место. — До меня дошёл слух, будто одна черноволосая бестия портит нервы моим подданным. Снова, — издалека начал монарх. — Но как он успел?! — сразу же разгорячилась девушка, откидываясь на спинку кресла. — Извините. Я честно не хотела этого делать! То же мне, лобызаться со стариками… — Прошу прощения? — ткань на лице короля скрыла его удивление. — Ах, подождите-ка. А что он Вам сказал? — Господин де Шатильон решил не раскрывать истинной причины конфликта, сохранив Вашу честь и, судя по всему, свою… — Вы же меня поймёте? — резко поднявшись со своего места, девушка оперлась локтями о стол, приближаясь тем самым к государю. — Если Вы объясните, — Балдуина не на шутку насторожила взволнованность подопечной. — Я… просто прогуливалась по замку, заблудилась и тут на меня налетел этот коршун: «Кто такая? Чего ищешь? Что здесь делаешь?!»… — А Вы ему? — мужчина улыбнулся, будучи зрителем маленького представления с обилием жестикуляции и различных гримас. — А я ему хотела сказать всё, как есть, а он меня схватил, словно я его плащ украла! — глаза собеседника чуть расширились. — Ничего я не крала! Ну я его, думаю, давай проучу. Вижу служанку, а они ж любят сплетни, я его и прижала, как девок в таверне жмут. — Вы сразили моего славного барона поцелуем? — внезапно засмеялся мужчина. Хрипло, слабо, но так искренне, что на душе воровки полегчало: она боялась, что он заметит её недоговорки. — А Вы во мне сомневались? — подмигнула ему Ромирес, уже свободнее опускаясь в большое кресло. — Ни в коем случае… Видимо, господин де Шатильон на взводе после недавних событий, — начал рассуждать король. — Потому прошу не гневиться на него чересчур сильно, как то любит Ваша пламенная натура. — Так уж и быть, — бессовестно пожала плечами Доротея, мысленно падая с хохоту. Лишь бы сам барон не рассказал об основной причине своего недовольства. Расскажи воровка о своей странной находке королю сразу, он может и предпринял бы какие-то меры по отношению к Лузиньяну (пусть и не открытые) и не стал бы наказывать её за воровство. Сейчас же она находилась в зоне риска и понимала, что ей ещё придётся держать ответ перед суровым рыцарем. — Совсем скоро первые суда отойдут в Мессину, — сменил тему монарх. — Когда? — вынырнув из своих мыслей, поинтересовалась девушка. Время летело так быстро. — Через неделю. Однако боюсь, что они будут непригодны для Вашего возвращения. — Почему? — Видите ли, на них будет множество знатных баронов и рыцарей, им принадлежащих, — мужчина сделал короткую паузу, подбирая слова. — Это обычное дело, но девушке, даже такой бойкой и храброй, как Вы, среди такого люда не место. — Может я и не графиня какая, но… — Дело не в цвете Вашей крови, моя милая госпожа, а в том, что далеко не все рыцари чтят непорочность и чистоту, — Балдуин слегка согнулся над столом, чувствуя напряжение в воздухе. — Я думаю, Вы понимаете меня. Позвольте мне проявить заботу и усомниться в Вашей способности противостоять десяткам мужчин, которые в присутствии прекрасной молодой девушки позабудут о совести. — Я поняла… — на очередное удивление монарха спокойно ответила воровка. — Спасибо за Ваше беспокойство. Но когда же я смогу отправиться домой? — Ещё через неделю после первых кораблей, — пояснил монарх. — Получается две недели, хорошо, — кивнула сама себе девушка. Между молодыми людьми повисло молчание. Каждый думал о своём. Воровка о дальнейших планах после возвращения в Европу, король о том, что скорее всего заскучает без задиристой особы. Он весьма быстро привык к её присутствию, к её выходкам и её любви ко всему новому. В этом они были похожи, единственное, что ставило между ними барьер — это данные им возможности. Казалось бы, Балдуин был королём, богатым монархом, обладающим властью и могуществом, но по воле Рока был заперт в собственном дворце страшной болезнью. Доротея же обрела свои сомнительные богатства путем греха, у неё не было ничего и было всё. Она была свободнее, чем любой король или дворянин и пользовалась своей свободой полностью, вызывая у монарха в периоды меланхолии зависть, а в обыкновенное время радость. Пусть кастильская дикарка и была замкнутой, и все же легко делилась с ним некоторыми моментами её приключений. Бывали вечера, когда государь, помогая ей в понимании «клятого франкского наречия», передавал ей слово и она, шаг за шагом, вполне легко рассказывала ему всё, что могло бы его заинтересовать и при этом не навредить её репутации. Конечно, он не знал и толики её истории и был невероятно опечален скорым отплытием подопечной, понимая, что банально не успеет выведать у неё хотя бы каплю такой заманчивой истории жизни. Девушка же вновь и вновь ныряла в пропасть, не представляя себе свою жизнь через две недели. С одной стороны она соскучилась по европейскому климату, по родным местам, в которых она начинала свое путешествие. Ромирес даже думала посетить родной город, хотя потом и отгоняла эти мысли. Однако нечто удерживало её в Святом городе. Она словно открыла для себя другой мир: волшебную долину Ближнего Востока с горячим ветром и пряными ароматами, огромный город, напоминающий по-странному уютный лабиринт, переполненный самыми разными людьми, а правил этим городом не менее загадочный государь, чьи лицо и фигура всегда были скрыты белыми одеждами, из-за которых он напоминал ангела, спустившегося из Райского царства и озаряющего золотые пески своим взором цвета весеннего неба. Конечно, стоило упомянуть и её желание завершить начатое — едкая жажда мести и справедливости съедала её сердце. Лузиньян должен быть наказан! Наконец собеседники посмотрели друг на друга. В глазах короля застыл немой вопрос: «Всё хорошо?». Воровка ответила ему едва заметной улыбкой и кивком. И то был первый момент их особого взаимопонимания. Не считая разве что самого первого столкновения в тёмном коридоре. Они слово читали мысли друг друга и, пусть и молча, но были согласны в своих переживаниях. Между ними постепенно начала зарождаться дружба. Самая настоящая, которую часто начинают ещё будучи детьми. — Вы хотите домой? — внезапно тихо, но прямо спросил государь. — Наверное, — пожала плечами девушка. И снова воцарилась тишина. Балдуин, всегда готовый к ответу, сейчас не мог найти и слова для поддержки своей скитающейся знакомой. Ему хотелось подбодрить её, придать уверенности, но на ум приходило лишь горькое признание: он не хотел, что бы она так скоро уплывала. Возможно, это было странно и эгоистично, что являлось совсем противоественным для него. Однако, когда впервые находишь интересного собеседника среди почти что ровесников (к тому же девушку, что было для иерусалимского короля непривычно и волнительно), то расставаться с «находкой» очень не хочется. Некто свыше решил поиграться с его сердцем. — А как давно Вы… правите? — внезапно спросила Ромирес, пытаясь заладить беседу. — Уже около десяти лет, — на его ответ девушка неосознанно скрутила губы в трубочку и присвистнула. — И как Вам? — Интересный вопрос… Я никогда не мечтал о троне, он лишь моё рабочее место, как кузница для кузнеца, — на выдохе ответил король. — Однако, ни родись я с короной на голове, моя участь была бы незавидной. — А о чём Вы мечтали? — понимая, что мужчина намекнул на свою болезнь, воровка поспешила перевести тему. — Прозвучит банально, но мне хотелось бы жить где-нибудь вдалеке от дворцовых интриг. Может быть, в Кастилии? Без моего недуга и обязанностей, — он отвёл взгляд, впадая в глубокую задумчивость. — Вам бы пошло пасти овечек, — беззлобно улыбнулась девушка и Балдуин тут же представил себя в роли пастуха: с вилами в руках и шерстяных варежках. — Вы бы в таком случае стали бы отличным шутом, — воровка на его слова поджала губы, смотря на короля снизу вверх очень осуждающе. — Не обижайтесь. Наверное, я неправильно подобрал слова. У Вас невероятное чувство юмора, оно Вас красит. — Ну-ну, на всякий случай я и Вам колпак с бубенцами подберу, — скрестив руки на груди, пробурчала девушка. — Как пожелаете, но знайте, что я люблю синий цвет, — шутливо предупредил король, с досадой отмечая, что шутовской головной убор ему подойдёт больше, чем корона. — Хорошо, я запомню, — улыбнулась воровка и внезапно зевнула, потягиваясь. — Пожалуй мы оба порядком подустали, моя милая госпожа, — мужчина с усилием поднялся на ноги, придерживаясь за край стола. — Угу, — слегка разочаровавшись в собственной слабости, согласилась Ромирес. Она не то что бы устала, просто атмосфера, царившая в покоях короля действовала на неё невероятно убаюкивающе. — Мы можем продолжить нашу беседу завтра, — подбодрил её государь. — Какой же Вы всё-таки добрый, — покачала головой воровка, чувствуя, как её сердце наполняется теплом от его невинного предложения. — Я не могу на Вас сердиться… Доротея не ответила, не понимая, как трактовать его слова. Ясно было одно: вино, которым она побаловалась в такой погожий день и объятья ночи, покровительствующей откровениям, наполняли её голову желаниями, которые она бы, находясь в холодном состоянии разума, посчитала бы дикими. В конце концов, король был мужчиной, пусть и лишённым, по крайней мере на первый взгляд, земных страстей, а Доротея была женщиной, юной, привыкшей больше играть и хитрить, но не признавать действительность. Впрочем то было неважно. Скорее всего в ней проснулась знакомая жалость, пусть её и пугали смертельно больные, монарх ей все же казался чересчур мягким, чтобы нагонять ужас. Ромирес даже не имела понятия, сколько ему было лет, могла лишь предполагать, что около тридцати и сейчас он, скорее всего, доживал свои последние годы, если не месяцы. Однако момент между ними произошёл. На подсознательном уровне они на миг перешли грань деловых отношений. Стечение обстоятельств, тёплая дружеская беседа и всё. Балдуину на миг захотелось обнять воровку. В знак благодарности. Они были знакомы мало и их отношения представляли из себя нечто странное: большую часть времени Доротея проводила наедине со своим поручением или Раймундом (что последнего часто выводило из себя). Короля же она распознавала, как единственную защиту после того, как Назих отдал её ему на попечение. Конечно, он был и замечательным собеседником, с которым можно было скоротать вечера за совместным чтением и обсуждением внешнего мира. Но не более, ведь подобным она занималась и с летописцем Тирским, который как-то обрадовался её появлению в библиотеке с целью поживиться знаниями. Да та же Сибилла, однажды нашедшая подопечную брата в саду, сидящей на дереве, предложила ей как-нибудь выпить вина и обсудить приключения воровки в гареме. Доротея определённо начала привыкать к жизни в Святом городе. Конечно, она легко адаптировалась под любые условия, однако в Иерусалиме некто свыше будто схватил её за душу и не желал отпускать. В сердце воровки появилось чувство, словно нечто важное случилось в её жизни, когда она пересекла границу Иерусалимского Королевства. Ей было непонятно, что именно. Возможно, её преследование Лузиньяна, возможно, нечто более высокое. В любом случае в книге жизни Ромирес открылась новая глава. И всё же то были лишь мысли, которыми она старалась погасить в себе по-детски жалостливое желание утешить изнуренного болезнью короля. В конце концов он напоминал ей брата, по которому Доротея скучала. — Госпожа? — казалось, что мужчина звал её уже давно, судя по веселью, которое сочилось из его глубокого голоса. — А? Извините, — девушка тряхнула головой, отгоняя спутанные мысли и обещая себе больше не пить местного вина. — Пожалуй, нам действительно пора отдохнуть, — Балдуин понимающе кивнул, ведь самого тоже в последнее время терзали тяжёлые думы касательно королевства, здоровья и предопределения. — Спокойной ночи, Ваше Величество, — девушка, сложив руки за спиной, слегка поклонилась и направилась к двери. — Добрых снов…***
Ночь выдалась странной. Доротея уснула не сразу. Как только она покинула королевские покои, её голову снова заполнили мысли о возвращении в Европу. Потом они плавно превратились в обдумывание собственных действий. Что ей дальше делать с запиской? Что с ней сделает Шатильон, как только поймает за шкирку в ближайшее время? Девушка уже готовилась к этой тяжёлой беседе, исходом которой скорее всего станет шантаж. И как назло убивать его было нельзя. Да и чего лукавить, суровый рыцарь напугал воровку вполне по-настоящему. Ещё от Назиха она узнала о прозвище барона — Волк Керака. Действительно, вытянутый возрастной рыцарь был похож на старого вожака стаи, к которому приходили за защитой или справедливостью. Однако подобной роскошью обладал и государь, куда более мягкий и рассудительный. Но то было лишь полбеды. Всю ночь воровке настойчиво снился Иерусалимский король, беседующий с ней о чем-то, судя по всему, важном и высоком. Сути их разговора она не помнила и не понимала, знала лишь, что во сне они, видимо, были друзьями…Чувства людей гораздо интереснее их мыслей.