Головная боль Сакуры Харуно

                    Берн встретил свинцовым небом и пронизывающим ветром. Несмотря на середину июля Сакуре показалось, что здесь глубокая осень. Она с носом зарылась в ворот худи, радуясь, что додумалась посмотреть на температуру и взять тёплые вещи. У аэропорта ждал водитель с табличкой. Он помог с багажом и открыл дверь заднего сиденья. Сакура чувствовала себя важной персоной, едва ли не знаменитостью.       Всё вокруг удивляло. Другие здания, другая природа, другие люди. Прилипнув к окну, Сакура рассматривала проплывающий за окном пейзаж. За время долгого перелёта она успела пережить и страх, и волнение, и нетерпение вперемешку с предвкушением. Мысли об Итачи притупились, когда самолёт зашёл на посадку. Сакура вспомнила наставление Ино:       — Не забывай, ты едешь в другую страну за счёт семейки Учих. Сполна вкуси их щедрость.       Щедрость и правда оказалась чрезмерной: гостиница, куда её поселили, была похожа на королевский дворец. Во время перелёта Сакура успела узнать, что площадь Швейцарии чуть больше площади Кюсю, и её можно было бы объехать полностью за час по прямой. Прямых дорог, как оказалось, здесь нет. В Токио была глубокая ночь, в Берне вечер только начинался. Сказав, что заедет завтра в десять, водитель оставил Сакуру.       Скоро. Совсем скоро она увидит Итачи. Последняя встреча вставала перед глазами против воли. Страх постепенно поднимал голову. Он рос, пока машина неторопливо преодолевала горные серпантины и перевалы. Сакура совсем не обращала внимания на окружающую красоту. Крепко сжимала кулаки, лежавшие на коленях, и пыталась усмирить стук сердца.       Клиника, в которой лежал Итачи, больше походила на множество разрозненных домиков с одним большим в центре. Большой парк, озеро, горы вокруг и бескрайнее небо над головой — здесь всё дышало покоем, который Сакура не могла найти в себе. Её встретила Микото.       — Итачи не знает, что ты приехала, — сказала после короткого поклона.       — Почему?       — Не хотела обнадёживать.       — Но я прилетела вчера, вы могли бы…       — Нет. Он… После аварии он изменился. Я не знаю, как бы воспринял эту новость. Но он точно будет рад тебя видеть.       Сердце застучало слишком сильно. Сакура стояла перед дверью палаты, собираясь с силами. Решимость растаяла, но отступать было поздно. Шаг, и она оказалась в комнате, обшитой деревянными панелями. Из большого, почти во всю стену, окна, открывался потрясающий вид на горы. По бокам стояли напольные вазы, мягкий обитый плотной серой рогожкой диван занимал половину стены. Над ним — тонкий телевизор. Широкая больничная кровать была переведена в сидячее положение и… пуста. Из-за приоткрытой двери доносился шум воды. Вот он прекратился, послышался тяжёлый вздох, шаркающие стариковские шаги. Дверь беззвучно открылась, тонкие пальцы впились в дверной проём. Итачи вышел из ванной и словно в стену упёрся глазами в Сакуру.       Слёзы стремительно заполнили глаза, Сакура даже не пыталась их остановить. Как он похудел! Кожа вместо светлой, с лёгким загаром, стала землистого цвета. Мышцы словно усохли, мокрые волосы облепили скулы и подбородок. Глаза потускнели.       — Сакура? — недоверчиво протянул он тихим, хриплым голосом. — Что ты здесь делаешь?       Она не знала, что сказать. Итачи пошатнулся, сделав шаг. Сакура моментально оказалась рядом, взяла под локоть, но он недовольно сбросил руку.       — Приехала побыть сиделкой? Мать подослала? Собирай чемодан и возвращайся к Хатаке-саме.       — При чём тут… — Сакура опешила. Его губы сложились в горькую складку.       — Зачем ты здесь? Мы ведь уже всё решили.       Итачи медленно пошёл к кровати, держась за стену. Его ноги были слишком тонкими, только ступни остались прежними, теми, что она помнила. Он сел на кровать, тяжело дыша. На лбу блестел пот.       — Ты ещё здесь? — спросил недовольно. — Насмотрелась?       Сакура отмерла. Подошла, скрестила руки на груди и окинула полным презрения взглядом. Все слова Микото обрели смысл и вес. Если вытаскивать Итачи, то явно не жалостью.       — Ты себя в зеркало вообще видел? На что здесь смотреть? Или всё ещё считаешь себя неотразимым?       Лицо Итачи вытянулось. Он сглотнул. Нервно дёрнул плечом, потянулся к одежде, сложенной аккуратной стопкой на кровати.       — Так и будешь смотреть? — спросил угрюмо, развязывая полотенце.       — Чего я там не видела, — хмыкнула Сакура. Но отошла к окну. — Красиво.       Когда она обернулась, Итачи только закончил надевать пижамную рубашку. Его пальцы ходили ходуном, лоб блестел от пота. Сердце стиснула крепкая рука.       — Рассказывай, зачем приехала. — Он лёг, накрылся одеялом по пояс.       — Ко мне приходила Микото-сан, ты прав. — Сакура не отводила глаза. Пусть не думает, что ей больно на него смотреть. — Сказала, что ты не хочешь восстанавливаться после аварии. Не хочешь двигаться дальше. Я не поверила, что она говорит о тебе. Решила проверить.       — Люди меняются. — Итачи прикрыл глаза. — Возвращайся в Японию.       — Ты так мне не рад? — голос дрогнул. Итачи глубоко вдохнул, длинно выдохнул и только тогда посмотрел. Во взгляде отразилось слишком много эмоций, от них дрожь прошла по телу.       — Рад, — ответил глухо.       — Плохо радуешься. — Сакура подходила к кровати медленно, шаг за шагом. — Я надеялась на другую реакцию при встрече. — Она наклонилась к нему, почти коснулась губами губ, но Итачи в последний момент отвернулся.       — Ты отказывалась стать моей любовницей, но согласна изменять сама?       Выпрямившись, Сакура приподняла бровь.       — Дело в Какаши?       — Какаши, — горько выплюнул Итачи. — Просто Какаши, какая прелесть.       — Чего ты хотел? Чтобы я страдала от любви, днями и ночами рыдая в подушку? — возмутилась Сакура.       — Да! Может, этого я и хотел! Потому что сам…       — Вовсю готовился к свадьбе! — выкрикнула Сакура и осеклась. Итачи окаменел. — Прости.       Он повернул голову к двери.       — Мне жаль Изуми, правда. Но ты жив. Пусть это прозвучит эгоистично, но меня это волнует больше, чем чужая смерть.       О взгляд Итачи можно было порезаться. Сакура выдержала его, вздёрнув подбородок. Не нежничать сюда приехала.       — Тебя волнует моя жизнь?       — Почему тебя это удивляет? Мы не чужие друг другу.       — Не чужие, ты права. — Уголок рта пополз вверх. Итачи прошёлся по ней взглядом. — Может, отсосёшь по старой памяти?       Сакура могла бы ответить десятком ехидных фраз, но видела — он даже не шутит. Говорит то, что от него хотят услышать. Видеть это, слышать было жутко.       — Не хочешь узнать, как я долетела?       — Думаешь, мне это интересно? Ты здесь, значит, полёт прошёл нормально.       Мысленно Сакура зарычала. Внешне осталась невозмутимой. Даже улыбнулась.       — Надеюсь, кормить тебя с ложечки не надо?       — Нет, еду мне обычно дают через трубку, — съязвил Итачи. Она мысленно подняла большой палец.       — До обеда ещё час, не хочешь прогуляться?       — Если ты не заметила, я плохо хожу. Рассказать, сколько костей было сломано?       — Я знаю, — оборвала она. На миг, короткой вспышкой возникло искалеченное жуткое лицо и загипсованное тело. — Но сейчас не вижу гипса. Идём, покажешь мне местные красоты.       Итачи выдохнул через нос. Она ответила упрямым взглядом. Сошлись на коляске. Сакура как следует укутала его пледом и покатила в парк.       — Я перешла на третий курс, — начала задумчиво, толкая коляску по дорожке. — Если честно, почти не помню, как сдала сессию.       — Удобно спать с преподавателем.       — Он помогал подготовиться по некоторым предметам. — Сакура не собиралась скрывать то, что ему и так известно. Правда, так и не сказал откуда. Об их отношениях знала только Ино. Хотя в последнее время они почти не скрывались, потому что дальше Какаши у курса Сакуры ничего не вёл.       — Представляю, как активно и старательно он тебе помогал.       Сакура хотела было возмутиться, ведь Какаши на самом деле очень помог. Но посмотрела на каменное лицо Итачи и коварно улыбнулась: да он ревнует! Первая эмоция, за которую надо тянуть, которую надо развивать, чтобы вытащить.       — Очень старательно, — протянула небрежно. — Иногда после этих занятий я просто падала без сил.       Это было правдой: Какаши заставлял заниматься до изнеможения и не отпускал спать, пока не перескажет то, что надо было выучить. И не даст понять, что запомнила. Итачи стиснул зубы, под кожей проступили желваки.       — Он отлично владеет языком, та-ак объясняет! Но мне больше нравились письменные занятия. Ты, наверное, владеешь каллиграфией, уверена, что Какаши…       — Может, мы перестанем обсуждать твою учёбу? — раздражённо перебил Итачи и поднял на неё глаза. Между бровей легла недовольная морщинка. Сакуре захотелось показать ему язык. Рано. Вместо этого она небрежно пожала плечами.       — Как скажешь. Тогда расскажи, как тебе здешняя еда.              Чудеса не происходят моментально, для каждого необходимо время. Для Микото чудо уже случилось: когда она увидела их в парке, увидела, как Итачи о чём-то спорит с Сакурой. Её мальчик давно вырос, конечно, Микото это знала. Но видела сына, всю жизнь только сына. Сейчас перед ней был мужчина, который не хочет, чтобы любимая женщина видела его слабость. И он сделает всё, чтобы восстановиться.                     Она не приснилась: на самом деле была рядом. Сперва Итачи боялся, что откроет глаза, а Сакуры нет. Но шли дни, а пробуждение не наступало. Каким она видела его? Жалким? Иногда Итачи замечал тень жалости во взгляде, но она не давала ей выход. Наоборот, язвила, хлестала безжалостными фразами, от которых порой хотелось встряхнуть её как следует. Это желание наполняло энтузиазмом. Жаль, что сил и правда было очень мало.       — Если будешь идти с такой скоростью, через пару часов мы доберёмся во-он до того дерева. — Сакура показала на дерево, которое росло прямо за окном. На беговой дорожке была установлена минимальная скорость, и всё равно ноги с трудом передвигались. Страх, что кости снова сломаются, не отпускал. Сколько бы врачи ни уверяли, что всё срослось и риска нет, Итачи не мог избавиться от ощущения собственной хрупкости.       Дни, недели, месяцы, проведённые неподвижно, перевернули его мировоззрение с ног на голову. Дали понять, как легко всё может оборваться. Не от продолжительной болезни, не от старости, а просто по щелчку пальцев кого-то на небесах.       Но всё-таки Сакура была права: он выжил, а значит, надо возвращаться. Стиснув зубы, день за днём Итачи упорно занимался: физиотерапевтический зал, тренажёрный, массаж, бассейн… В перерывах завтрак, обед, ужин и прогулки с Сакурой. Она почти всегда была рядом, даже мать и ту он видел реже. Жила в одном из гостевых домов на территории комплекса.       Зачем приехала? Итачи задавался этим вопросом, глядя на неё. Когда хмурится и подставляет плечо, когда ругает и возмущается. Когда упрямо спорит или поджимает губы. Уже три недели прошло, как Какаши её отпустил?       Его тень стояла между ними постоянно. Каждый раз, когда хотелось коснуться, Итачи одёргивал себя. Сакура тоже не проявляла ни капли интереса, словно была сиделкой, и только. Вредной, саркастичной, часто грубой и жёсткой, но сиделкой. Силы возвращались, желание жить — тоже, а вместе с ними постепенно начало нарастать желание другого толка. Сакура была рядом, но Итачи этого было уже мало.       Даже днём под солнцем здесь было прохладно. Итачи набросил на голову капюшон чёрного худи, посмотрел на Сакуру и закатил глаза: в лёгкой курточке, неужели нет ничего теплее? Со вздохом снял джинсовку, набросил на узкие плечи. Они неторопливо шли по успевшему опостылеть парку. Хотелось в горы. Держать её за руку, бродить по тропинкам, совсем как тогда.       — Уже месяц прошёл, — начал он, привычно сворачивая к озеру. — Ты скоро уедешь?       — Так не терпится от меня избавиться?       — Не понимаю просто… Я бы не отпустил тебя так надолго.       — Почему? Не доверял бы?       — Не доверял бы мужчине, к которому ты поехала.       Они начали осторожно спускаться к берегу. Сакура привычно вытянула руку, придерживая его, идя чуть впереди. Как будто, если он начнёт падать, она сможет удержать.       — Ты — образец целомудрия, — хмыкнула она и посмотрела странно. С хитринкой? С вызовом? Итачи не различил, только сердце забилось быстрее, и бровь поползла вверх.       — Я? Целомудрия?       — Ты выглядишь так, словно, если кровь прильёт к члену, потеряешь сознание. Не злись, но так и есть. — Сакура хмыкнула. Окинула наглым взглядом. — Поэтому мне нечего бояться за свою честь.       Она поправила куртку на плечах и пошла к скамейке, стоящей у воды. Обернулась через плечо:       — Ну как, ты идёшь, или помочь и довести?       Скрипнув зубами, Итачи пошёл, злясь, что силы восстанавливаются слишком медленно, мышцы нарастают нехотя.       О том, что желаний становится слишком много, Итачи узнал через две недели. В бассейн удалось попасть только под вечер. Почти все пациенты уже разошлись по палатам, только в углу вместе с физиотерапевтом занималась женщина. В воде Итачи забывал о страхах и переломах. А ещё чувствовал себя прежним.       Волосы уже отросли достаточно, чтобы можно было собирать их в короткий хвост, но отдельные пряди всё равно выбивались. Проплыв несколько метров под водой, Итачи вынырнул, убрал волосы с лица. Улыбнулся, заметив Сакуру. Она редко приходила сюда: для родственников был целый спа-комплекс, как в лучших отелях.       — Не устал? — спросила, останавливаясь у бортика и кутаясь в белый халат. Окна запотели. Несмотря на конец июля снаружи было зябко. В несколько гребков Итачи подплыл к ней, облокотился о бортик. Взгляд уткнулся в хрупкие щиколотки и аккуратные пальцы. Сакуре нравилось, когда он их целовал…        — Нет. Пришла присоединиться?       — Не возражаешь?       Она сняла халат, под которым оказался закрытый серый купальник. Нырнув, Сакура сразу же вынырнула и поплыла к противоположному концу. Быстро грести было тяжело, но Итачи не собирался ставить олимпийский рекорд. Неторопливо плыл навстречу Сакуре: она уже оттолкнулась от бортика и лениво поплыла на спине. Пара в углу бассейна выбралась и неторопливо пошла к душевым, они остались одни.       Плеск воды и дыхание — больше не было никаких звуков. А ещё очень громко стучало сердце. Сакура не подплывала, постоянно ускользая, и вскоре поймать её стало его целью. Включился азарт. Они не разговаривали. Молча играли в догонялки, пересекаясь взглядами. Что-то незаметно изменилось, воздух, и без того влажный, стал гуще. Дышать приходилось чаще. Итачи планомерно загонял Сакуру в угол, отлично понимая, что при желании она сбежит: он уже начал уставать. Но Сакура позволяла поймать, плыла прямо к бортику. Когда упёрлась в тупик, развернулась, часто дыша. Вода ласкала её часто поднимающуюся грудь. Здесь было мелко, но ей приходилось стоять на носочках. Рывок, и Итачи остановился перед ней, упёрся в бортики обеими руками. Между ними с трудом бы протиснулось ребро ладони. Тишина стала оглушительной.       Губы Сакуры влажно блестели, при всём желании Итачи не мог оторвать от них взгляд. Во рту вдруг пересохло.       — Зачем ты приехала? — прошептал он, впервые повторив самый первый вопрос. Посмотрел в глаза, сглотнул. — Зачем, Сакура?       — А сам как думаешь? — Её взгляд лихорадочно метался по лицу.       — А как же?..       — Мы расстались, — перебила она. Видел — не врёт. Короткий выдох, и Итачи склонился к ней. К долгожданному, необходимому вкусу губ. К ней, единственно желанной, одной на всю жизнь.       Лунный свет скользил по обнажённой коже. Сакура неторопливо раскачивалась на нём, сплетая пальцы, упираясь в ладони. Звуков в палате было много, и все они — о неторопливой страсти. Сегодня Сакура вела, и он позволял, понимая, что время для горячего секса ещё настанет. Сдержанные стоны были тихими, но прошивали дрожью до нутра. Когда она легла на него, руки обвили талию, желание стать ближе, быть глубже стало невыносимым. Итачи поймал её губы, скользнул внутрь языком, плавно перевернул на спину. В этот момент, прямо сейчас, он любил её так сильно, что слёзы кипели на глазах. Вверх-вверх-вверх… Итачи остановился, уткнулся лбом в плечо. Его мелко трясло, и Сакура так же дрожала. Всхлипнув, подняла его голову, поцеловала, вынуждая снова начать двигаться. Зарылась в волосы на затылке, оттягивая, задыхаясь в открытый рот. Они вошли в резонанс, когда каждое движение пронзает одинаковой сладостью. И кончили одновременно, выдыхая в поцелуй.       Микото спешила к Итачи, чтобы сказать, что его выписывают. Она разговаривала с лечащим врачом вечером, не стала заходить к сыну после — было поздно. Но сейчас хотела первой сказать, а после — порадовать Сакуру. К этой девочке у неё было столько благодарности, что за всю жизнь не расплатиться! Даже Фугаку принял тот факт, что Итачи сделал верный выбор. Какую ошибку они едва не совершили, практически сломав его! Микото до сих пор с ужасом вспоминала безразличный взгляд. Ей было искренне жаль Изуми, но эгоистичная радость за то, что сын остался в живых, была сильнее.       Дверь открылась тихо. Микото вошла, прислушалась и пунцово покраснела. Короткий коридор скрывал кровать, справа была дверь в душ, впереди — окно с закрытыми шторами. Тонкие стоны и тихие выдохи отчётливо и однозначно говорили о происходящем в палате. Попятившись, Микото вышла. Прислонилась к стене и широко улыбнулась.