Играй на мне, не прикасаясь

Сколько Эрик себя помнил, в его ванной никогда не висело зеркал. Он не мог понять необходимости полюбоваться своим лицом первым делом после сна, или позаглядывать себя перед тем, как выйти из дома. Если кого-то это и успокаивало, то ему, напротив, в лучшем случае дарило бессонные ночи. Однако, как бы хорошо он не избегал взглядов в отражающие поверхности, Эрик не мог избавиться от необходимости видеть своё тело. И особенно руки. Его руки почти всегда маячили перед глазами. Даже сейчас, когда он стянул перчатки и торопливо закатал рукава, стоя над раковиной, требовались усилия, чтобы не отводить взгляда от обтянутых кожей суставов, от проступающих вен. От конечностей трупа. Это казалось злой иронией. Пальцы, принадлежавшие, скорее, подземному чудовищу, нежели живому человеку, каждый день вдыхали жизнь в ноты, покрывающие иссушенную бумагу. Они творили музыку, создавали невероятной сложности чертежи и, одновременно с этим, уже давно были обагрены кровью. Они бесчисленное количество раз затягивали удавку на шее жертвы или ставили финальную точку в чертеже изощрённого пыточного механизма. И каждый раз, когда Эрик смотрел на свои ладони, он вспоминал вовсе не моменты созидания. С отвращением разглядывая шрамы, он не останавливался на мелких порезах и ожогах, оставленных оплывающим воском свечи или бумагой, когда он творил. Он следовал взглядом дальше, вверх по руке, где неровными следами красовались последствия его жизни в цирке. Там же, вместе с отметинами от пережитых унижений, бугрились более глубокие шрамы, созданные, чтобы это унижение позабыть. А ещё выше по предплечью, на сгибах локтей, виднелось свидетельство плохих решений в самые отчаянные времена. Следы, которые уже растворились и исчезли бы, если бы Эрика хоть немного заботило состояние его тела. Если бы он был немного аккуратнее. Но всё это оставалось делом прошлого. Старые раны не болели и напоминали о себе только неровными буграми, покрывающими и без того уродливые руки. Сейчас его беспокоили только ожоги на ладонях, которые приходилось скрывать перчатками, но это была приятная боль. Благодаря этой боли он смог сохранить нечто важное. Призрак поднял голову, заставляя себя оторваться от бесполезного разглядывания рук, и снова натянул перчатки. Он сжал ладони на раковине, чувствуя, как напряжена его челюсть, как конвульсивно подёргивается глаз, как угол его рта натягивается, контролируемый неправильно сформированными мышцами лица. Так всегда происходило, когда его что-то мучило. И сейчас его мысли переключились с болезненного осознания собственного несовершенства на не менее болезненное осознание потери контроля. Он отвлёкся, позволил себе утратить бдительность, и теперь ситуация быстро ускользала из его хватки. Сегодня ему пришлось похоронить ещё два тела. Назвать то, что от них осталось «людьми» он не мог даже в мыслях. На этот раз Эрик почти радовался, что перестал чувствовать жалость к погибшим и испытывать ужас, наблюдая за изуродованными телами. Когда-то он находил утешение в чужих страданиях, сумев убедить себя, что каждый человек заслуживает мучений, принимая каждое убийство на потеху персидскому шаху за личную месть, но со временем это чувство сменилось тупым безразличием. В какой-то момент Эрик задумывался, не стал ли он менее человечным благодаря отсутствию эмоций? Выводы, к которым он пришёл, не утешали, но и не удивляли. В детстве он винил в своих невзгодах уродливое лицо, но чем старше становился, тем яснее понимал: он уродлив целиком. Не только снаружи, но и внутри. Он оградил себя от людей, или людей от себя, скрывшись под оперным театром, а теперь его уединение рассыпается, а стены, которыми он отгородился, истончаются и крошатся с каждым днём. Уже несколько раз за последний час Эрик спрашивал себя, что на него нашло. На что он надеялся, когда уводил Алена вглубь подземелий? Каким образом его обыденная вылазка обернулась катастрофой? Выходя из жилища несколько часов назад, Эрик взял с собой усыпляющий раствор, свой верный эликсир Мазендарана, на случай, если что-то пойдёт не так. Обычно театр оставался относительно тихим и спокойным, но Призрак любил быть во всеоружии. Он даже готовился попытаться воспользоваться эликсиром вместо удавки, чтобы не нарушать обещание, данное Надиру, ещё сильнее. Казалось, у него появился шанс избавиться от препятствия законным путём, без кровопролития. Но когда Ален не появился в пятой ложе спустя отведённые двадцать минут, Эрик забеспокоился. Слишком долго. Обычно такая мелочь не заставила бы его нервничать, но в этот раз что-то казалось неправильным. Оперный театр, успевший стать домом, переставал ощущаться безопасной территорией. Где-то здесь шастал вредитель. Благодаря модификации стен, выдолбленным в камне полостям и гулким отзвукам в коридорах он мог слышать всё, что происходит в театре ещё до того, как увидит. И на этот раз он услышал звуки борьбы. Сквозняк, появляющийся только в том случае, если открывалась одна из потайных дверей, донёс до Эрика звуки его имени. Он сам не помнил, как преодолел последние метры до цели, но, увидев развернувшуюся перед ним сцену, сразу осознал, что как только набросит петлю на шею убийцы, Ален легко и быстро полетит вниз, потеряв опору. А дальше эмоции и инстинкты взяли верх. Он упустил свою цель. Позволил жертве уйти. Оставил преступника на свободе, не только рискуя допустить больше жертв, но и ставя под угрозу секрет своего существования. А Фрей, хотя и выжил, остался целью убийцы, рискуя попасть под удар в любую минуту, пока находится в здании. И, что страшнее, убийца мог бы продолжать преследование вне оперы, там, где у Эрика нет власти. Мысль о том, что жизнь человека, который захотел назвать его другом, теперь в опасности, беспокоила. Эрик не любил чувствовать себя беспомощным, поэтому он решил проблему по-своему. У него было достаточно времени, чтобы погрузить тело и разум юноши в полубессознательное состояние, пока тот был слишком озабочен страхом за свою жизнь. Эликсир Мазендарана одинаково хорошо работал как на врагах, так и на друзьях, и юноша вскоре забылся в мутном сне-обмороке. Оставалось только спрятать его в единственное место, которое Эрик до сих пор считал безопасным. В своё логово. Призрак оторвал руки от раковины и надел маску обратно на лицо. Его ждал орган. Больше никто не сможет отслужить панихиду по сгинувшим в застенках оперы душам.

***

Ален проснулся от тоскливых, заунывных звуков, резко, окунувшись в реальность, как в ледяную воду. И снова его встретила кромешная темнота. Он привычным движением потянул руку к глазам, чтобы снять повязку, но на этот раз не обнаружил её на месте. С трудом юноша различил очертания своей ладони в темноте комнаты, едва угадав её очертания. Он сел и несколько секунд моргал, справляясь с головокружением, вслушиваясь в мрачную музыку. Похоронная месса, исполненная на… Органе? Несомненно, звучало похоже. На ощупь поднявшись с кровати, Ален с удивлением понял, что стоит на ковре. Осторожно, прощупывая носком ботинка пол перед собой, он направился туда, где светились тонкие полосы света от дверного проёма. Он дёрнул дверную ручку. Заперто. Нахмурившись, юноша несколько раз дёрнул дверь сильнее, попутно пытаясь вспомнить, где он находится. Он помнил, как в одиночестве шёл по театру, и как по собственной глупости попался в ловушку. К горлу подступила тошнота. Перед мысленным взором предстали тела, лежащие на дне пропасти под его ногами. Тогда он чуть не погиб, но был спасён… Эриком. Точно. Последним, что помнил Ален, была тряпка, которой Призрак утирал его лицо, а затем он, похоже, отключился. Выходит, это Эрик принёс его сюда вместо того, чтобы бросить на месте или проводить до комнаты. Ален всё еще гадал о причинах такого поступка, но мысль о том, что он где-то в подземном логове, и на сей раз даже не в пыточной, успокоила его. А органная музыка, тем временем, прорыдав финальный аккорд, смолкла, оставляя после себя давящую тишину, каким-то образом казавшуюся ещё более мрачной, чем заупокойная музыка. Пока Ален решал, стоит ли ему подать голос или остаться вежливым гостем и дождаться визита хозяина, послышались шаги. Фрей поспешил вернуться на кровать. Даже если он считал Эрика своим другом, он не горел желанием столкнуться с ним в дверном проёме. Он не хотел, чтобы Призрак решил, что его гость пытается сбежать. Когда дверь распахнулась, юноше пришлось зажмурить глаза, чтобы хлынувший из коридора мерцающий свет не ослепил его. А когда его глаза привыкли, он увидел Эрика, застывшего с подсвечником в руках. — Уже пришёл в себя? — его тон не звучал обеспокоенно. Мужчина прошёл к комоду, установил на него свою ношу и спешно вернулся к двери, будто стремясь отдалиться от источника света. И всё же, пламени нескольких свечей хватало, чтобы рассмотреть убранство комнаты. Помещение оказалось простым, но гораздо более ухоженным и аккуратным, чем ожидаешь увидеть в подземном логове человека, которого не просто так прозвали «призраком». Здесь располагались все удобства, комод с лампой, которую Ален не смог обнаружить, обшаривая помещение в темноте, а так же кресло и кровать. Совершенно нормальная комната, если не знать, что она построена под оперным театром. В комнату вели две двери, одна, сейчас закрытая, и вторая, где в проходе стоял хозяин дома. Которого, впервые с момента их знакомства, удалось рассмотреть при свете. Без скрывающей его образ темноты, Призрак казался ещё выше. А может, такой эффект придавала его неестественная худоба, которая раньше пряталась под широким плащом особого кроя. Лицо Призрака скрывала маска, оставляющая на виду только подбородок и нижнюю губу, но, похоже, он улыбался, хотя и жутковато. Не без дрожи, юноша подумал, что не привыкни он к Эрику заранее, его бы напугало это зрелище. — Спасибо, что принёс меня сюда. — Ален отвёл взгляд, стараясь не пялиться, а затем стыдливо поджал губы. — Не ожидал, что упаду в обморок. Хотя, честно говоря, неудивительно. Я в твоём доме, верно? Эрик ненадолго отвернулся, скрывая лицо в тени. — Да. Было небезопасно оставлять тебя там. Убийца мог вернуться. Ален передёрнул плечами и снова уставился на Эрика, обхватывая себя руками. — Но ты прогнал его. Значит, он поймёт, что ему не стоит на меня охотиться… — Фрей не стал продолжать эту фразу, говоря всё тише и тише, пока совсем не замолчал. Он не мог убедить в этом даже сам себя, и его дрожащий голос точно не убедил Призрака. Тот только посмотрел на своего гостя сверху вниз с некой жалостью. — Боюсь, ты находишься в ровно противоположной ситуации. Я подозреваю, что ты станешь его главной целью. — Эрик прислонился плечом к дверному косяку и оглядел комнату, придирчиво, будто впервые её видел. — Именно поэтому, ты остаёшься здесь. Это не звучало как вопрос или предложение. Просто констатация факта. Он остаётся здесь.