Ты обещал мне дом

Чимин сидит на крыльце под палящим летним солнцем. Капля пота щекотно скользит между лопаток, путается в поясе шорт. Жарко. Душно. У Чимина подживший синяк под глазом и облупившийся от солнца нос. Чимину семнадцать и после уроков он моет машины. А еще тайком подворовывает, по мелочи. Черин говорит, что у него ловкие руки, маленькие, для дела хорошо, из приюта выпустится — возьмет под крыло. А пока так вот, просто в доле. Чимин не жалуется, в городе без крыши никак, особенно таким как он, приютским крысам. Что толку, что приют под покровительством церкви, так название одно, в газетах покрасоваться. Все равно директор деньги тырит. А на детей всем плевать, закрыли с глаз долой куда подальше, и хорошо. У Чимина выпуск не за горами, а с работой в городе и так туго. Один выход — если тебя местная банда крышует. Вот Чимин и решил озаботиться поиском крыши заранее, а не когда жрать нечего будет. Чимин с досадой сплевывает в розовые кусты. Отец Келли, настоятель церкви, той самой, к которой приписан их приют, смотрит неодобрительно, но проходит мимо и подзатыльник не отвешивает. На край его длинной черной сутаны так и хочется наступить. Но сегодня Чимину не до мелких пакостей. Сегодня к ним привезут новенького, слушок еще с самого утра прошел. Так что самые любопытные, несмотря на жару, выползают на крыльцо, встречать. Чимин со своей шайкой, такими же обиженными жизнью мальчишками, как и он сам, будущими выпускниками, занимают лучшие места, по бокам ступенек. Все как на подбор худые и растрепанные, похожие на прибившуюся к крыльцу стайку дворняг. Лестница каменная, нагрелась на солнцепеке, жарит задницу, но Чимин уже и притерпелся вроде. Он откидывается спиной на перила, запрокидывает голову к небу, жмурит слезящиеся от избытка света глаза. Сейчас бы на крышу, там хоть ветром обдувает, а воспитатели пусть себе орут, что аварийная, что черепица отходит, черт с ним. На крыше у Чимина свое место, даже нычка, куда он деньги прячет. Чтобы не с пустыми руками отсюда уходить. — Смотри, едут. — Длинный Рой трясет Чимина за плечо. Чимин приоткрывает один глаз. И точно, во двор с горем пополам заползает приютская развалюха, поднимает за собой пыль шлейфом. Дети на крыльце принимаются гудеть как потревоженный улей. Директор Майерс, уже успевший вспотеть в своем костюме, сам открывает новенькому дверцу машины. А тот не хочет выходить, так и сидит сзади, вцепившись в ручку чемодана. Чимин его понимает, он сюда тоже особо не рвался, только не спрашивал его никто, отловили на улице и запихнули, по правительственной, мать его, программе контроля беспризорников. Директор вытирает платком потную лысую макушку, что-то говорит пацану, вроде как ласково, но получается скорее раздраженно, показывает рукой, чтобы выходил. Улыбка у него тает как масло на солнце, из дружелюбной в угрожающую, и пацан, наконец, вылезает. Домашний, таких сразу видно, не то что Чимин — шантрапа уличная, а чистенький. Носатый, глазастый, и рот у него какой-то лягушачий. Пацан сжимает губы, храбрится, но Чимин таких знает — показуха. Страшно ему. И неуютно. Взгляд пустой, весь в себя, а лопатки так свел, что плечи чуть не до ушей поднялись. Новенькие всегда такие. Ну те, которых из семей к ним привозят, не из других приютов, те-то стреляные воробьи. Пацан крепче вцепляется в чемодан, так и идет с ним, держит перед собой как щит. Обреченно перебирает тощими ногами, острые коленки торчат из-под широких шорт, рукой все время тянется поправить слишком узкий воротник рубашки. Одежда-то на нем явно с чужого плеча, подмечает Чимин. Новенький дошаркивает до крыльца и вдруг запинается, смотрит прямо на Чимина, безошибочно выцепляет его в толпе потных, неряшливых, разновозрастных детей. Как будто наводит прицел. Взгляд у него вблизи очень темный и неожиданно взросло-тяжелый, чужой и свинцовый, такой, что несмотря на жаркий день по спине бегут мурашки. Чимин зябко передергивает плечами, но пацан уже проходит мимо. Чимин всматривается в худую напряженную спину, чуть оттопыренные лопухи ушей, все какое-то нелепое и несуразное, и от контраста ему становится не по себе. Чимин решает, что новенький ему не нравится. — Пацаны, — зовет Чимин внезапно охрипшим голосом. — Устроим новичку теплый прием. Кто со мной?   Новенького они находят в общей комнате. Тот сидит на не заправленной кровати, руки сложены на коленках, слева привезенный чемодан, справа выданная стопка постельного белья, с зубной щеткой сверху. У него все тот же безразличный взгляд, только смотрит он теперь в стену. Новенький не реагирует, когда Тао скидывает белье на пол, чтобы вальяжно усесться рядом. Не реагирует, когда с другой стороны Рой закидывает ему руку на плечо. Чимина его спокойствие раздражает. — А чего это мы не представляемся? — противным голосом начинает спектакль Тао. Он умеет быть пугающим, когда захочет, есть в его скуластом лице что-то неприятное, паучье. — Манерам не учили? Или гордый такой? Только тогда пацан соизволяет отвлечься от созерцания стены, и его по-рыбьи безжизненные глаза снова впиваются в лицо Чимина, хотя Чимин не сказал еще ни слова. — Тэхён. Голос у новичка глубокий и низкий, совершенно к его лицу неподходящий. Только вот отвечает он одному Чимину, не обращает внимания на его дружков. Рой это тоже прекрасно видит, он хоть и кажется на первый взгляд тупее пробки, но далеко не дурак. Хотя мразота, конечно, редкостная. Если бы Чимину не были полезны его кулаки, в жизни бы не связался. — А знаешь ли ты, Тэхён, — вклинивается Рой в их обмен взглядами. — Что личные вещи должны храниться в шкафчике в комнате старшего воспитателя? Рой похлопывает по чемодану, и Тэхён вздрагивает, тянется за своими вещами, но слишком медленно — Тао его опережает. — Опа, а что это тут у нас? Подарочки привез? — Тао длинными узловатыми пальцами, тоже какими-то паучьими, уже щелкает замками. Открывает чемодан, показывает всем, что внутри. — Не трогай, это мое, — подрывается с места Тэхён. В прежде мертвых глазах теперь плещется испуг. Наконец-то он похож на человека, а не на ледышку. — Сиди, не рыпайся, — Рой крепким захватом окольцовывает чужую шею. Тэхён пытается трепыхаться, но куда этому тощему ушастику против Роя. Чимин и сам бы пару раз подумал, прежде чем на него бычить. Чимин и Тао заинтересованно склоняются над открытым чемоданом. Внутри почти пусто, что-то из одежды, небольшая коробка, и фотография в рамке. Ребенок на коленях у хрупкой красивой женщины с тонкими чертами лица. Ее приобнимает за плечи мужчина, очень похожий на Тэхёна. Чимин сглатывает непонятно откуда взявшийся в горле ком. Хотел бы он хоть раз увидеть своих родителей. — Сиди, говорят. — Тэхён снова дергается, и Рой заламывает ему руку. — Мамочка-то тебе явно не поможет. Тао мерзко смеется, и рамка с фотографией падает на пол. Его паучьи пальцы оказываются не такими уж цепкими. По стеклу расползается уродливая трещина, от угла наискосок, перечеркивает лицо мужчины. — Убью, — Тэхён рычит, как подбитый звереныш. И это было бы убедительно, если бы не его полные слез глаза. Он ведет себя как жертва, а жертвам спуску не дают, это правило в Чимина тут в прямом смысле вколотили. — Пусти. Чимин и сам не понимает, чего он так зациклился на Тэхёне, на его дурацких глазах, с девчоночьими длинными ресницами. Чимину просто хотелось увидеть в них хоть что-то живое. Только теперь он уже сомневается, что выбрал правильный способ. Чимин шарится в чемодане, берет в руки старую, выцветшую от времени коробку. Карты Таро, Чимин слышал про такое, ерунда типа гороскопов и прочей мистики. Чимин вытряхивает карты из коробки, и пока рассматривает, упускает из виду возню на кровати. Вскидывает голову только когда слышит визг. И видит, как Тэхён стремительно изворачивается ужом, кусает Роя за бледную веснушчатую руку. Тот от неожиданности выпускает его из захвата. Тэхён бросается на него со всей дури, обрушивается своими кулаками и острыми локтями. Они сплетаются в воющий и матерящийся клубок, Тэхён визжит и кусается, как девчонка, он совсем не умеет драться, этот нелепый недокормленный берсерк. Но Тэхён побеждает, кажется, исключительно из-за силы своей злости, Рой кряхтит от боли, и Тао поднимается ему помочь, но Чимин его останавливает. — Оставь. Он же чокнутый, — Чимин фыркает и кладет карты на место. — Совсем отбитый. Ты глянь на него. Победивший в схватке Тэхён дышит тяжело, худые плечи так и ходят вверх-вниз. Рубашка порвана, не хватает пуговиц на вороте, но зато он может теперь свободно дышать, отстраненно отмечает Чимин. Скула расцарапана, а взгляд совершенно бешеный, как будто он сейчас кинется на них с Тао. Щеки раскраснелись от злости, а глаза блестят. И так Чимину нравится гораздо больше. Похоже, Чимин ошибся, Тэхён не жертва. А раз так — самое время пойти на мировую. — Я Чимин, — он протягивает Тэхёну руку. Гнев и страх Тэхёна сменяется прозрачно-ясной и абсолютно человеческой растерянностью, но стоит он все равно настороженно, весь подобравшись, будто ждет подвоха. — А это Рой и Тао. Добро пожаловать, что ли. Тэхён все же пожимает протянутую руку. Для такого задохлика ладонь у него удивительно большая. И очень, очень теплая. Чимин с парнями уходит, оставляет в комнате беспорядок и открытый выпотрошенный чемодан. В дверях Чимин оборачивается, видит как Тэхён садится на пол у кровати и прижимает к груди рамку с фотографией. Всхлипывает горько и надрывно. В груди у Чимина отчего-то неприятно колет. Чимин добился своего, только вот он уже и не рад.   После их разборок Тэхёна действительно никто больше не трогает. И даже не потому, что Чимин так сказал, просто Тэхён реально чудила сраный. Шатается привидением по коридорам, бормоча что-то себе под нос. Всем спокойнее смотреть сквозь него, типа если его игнорировать, то есть надежда, что пройдет мимо. Тэхёна это, похоже, устраивает, он тихий, закрытый, но упрямый чуть ли не до надменности. Поэтому остальные его не то чтобы любят. Скорее терпят. С ним общаются, но не дружат. И как вот с ним таким дружить, если Чимин как-то раз чуть в штаны не наложил, когда Тэхён вырулил на него из-за угла, уставился в упор своими рыбьими глазами, выдал что-то про пустой день, и спокойненько пошел дальше. Напугал и настроение испортил. Денег, кстати, в тот день Чимин не заработал. Тогда он эти две вещи между собой не связал.   Чимин идет ночью отлить, шлепает босыми пятками по полу. Мимо как всегда заснувшего на дежурстве воспитателя Дрейка. Темно. Тихо. Вообще, в их приюте могло бы быть даже красиво: высокие потолки, арочные окна, даже витраж старинный есть. Но всю эту красоту портят по больничному белые стены. Точнее, когда-то давно они были белыми, сейчас все в потеках от сырости. Видимо руководство думало, что белые стены будут внушать воспитанникам мысли о смирении и прочих добродетелях, но Чимину глядя на них хочется только выть от тоски и свалить куда-нибудь подальше и побыстрее. Под тусклым светом единственной лампочки в конце коридора Чимин сворачивает к уборным, открывает дверь, осторожно придерживая, чтобы не скрипнула, и обнаруживает перед зеркалом Тэхёна, тоже босого. Точнее, его спину, лица Тэхёна Чимин не видит. — Здаров, — бросает ему Чимин и идет мимо, к туалетам. А в ответ тишина. Тэхён его будто и не замечает даже, что-то бормочет, уперевшись в зеркало лбом. Зеркало возле лица Тэхёна все запотевшее от дыхания. Ну и ладно, решает Чимин, не очень-то и хотелось. Пожимает плечами и запирается в кабинке. Когда Чимин, сделав свои дела, выходит к раковине помыть руки, Тэхён все еще там. Стоит все также, ссутулившись, уткнувшись в зеркало. В этот раз Чимин подходит поближе, присматривается повнимательней. Глаза у Тэхёна полузакрыты, под веками лихорадочно дергаются белки. Выглядит жутковато, Чимину не нравится. Чимин трясет его за плечо, и Тэхён вздрагивает, резко бьется головой о зеркало, и открывает нормально глаза. Осматривается как на новом месте, хотя насколько Чимин помнит, тут ничего не менялось. Ряд раковин с ржавым ободком вокруг стоков, потемневшие кафельные швы, длинное зеркало вдоль стены, мутное по краям, громко капающий в тишине кран. Оба лица Тэхёна выглядят напуганными до полусмерти, неизвестно какое больше — то, что отражается в зеркале или то, что повернуто к Чимину. — Тэхён? — машет ладонью у него перед носом Чимин. — Эй, чудик, все нормально? — Чимин? — Тэхён быстро-быстро моргает и, кажется, немного приходит в себя. — Что мы тут делаем? — Ты не знаю, — хмурится Чимин. — А я поссать пришел. — Я тоже не знаю, — растерянно оглядывается Тэхён. Снова обводит взглядом кабинки, возвращается к раковинам. И выдыхает тихо: — Голова болит. Чимин уже собирается уйти, но не может, совесть не дает. Тэхён какой-то подозрительно бледный и потерянный. Сжался весь как в комок, трет ладонями виски. — Холодно тут. Пошли спать, — Чимин кладет руку Тэхёну на плечи. Тот под ладонью мелко трясется, и Чимину это нравится все меньше. — Давай, шевели ногами, и баиньки. Или можем Дрейка разбудить, таблетку тебе попросим. — Не надо таблеток, — Тэхён умоляюще смотрит на Чимина. — Я сам. Пойду спать. — Вот и молодец. Чимин провожает его до кровати, смотрит как Тэхён укрывается одеялом, потом еще и покрывалом сверху, вошкается, заворачивается как гусеница в кокон, с головой, и только тогда ложится сам. Чимин рассматривает трещинки на потолке, вслушивается, пока дыхание Тэхёна не становится мерным и легким. Тогда Чимин засыпает и сам. Сны ему в эту ночь снятся неприятные и мутные, как старое запотевшее зеркало. На таблетки Тэхёна все-таки сажают. Говорят из-за того, что головные боли усиливаются, но слушок по коридорам ходит, что не только. Чимин, в общем-то, не удивлен даже. Тэхён лунатить перестает, зато вместо этого орет теперь по ночам из-за кошмаров. Чудила сраный, все-то у него не слава богу, ругается про себя Чимин. Но когда Рой ночью запускает тапком в снова разбудившего всех своими криками Тэхёна, грозится запихать тапок тому в задницу.   Они в приюте голодные не сидят, но и не шикуют особо. Поэтому и хватаются в свободное время за любую подвернувшуюся работу: моют машины, разносят газеты, всякое по мелочи, в общем. Чимин тоже, только он еще и кошельки подрезает. Когда был помладше, у него даже схема была, чтобы в полицию не загреметь, он же не дурак. Простая такая схема: смешаться с толпой, вытащить кошелек, лучше у женщины, они обычно добрее, а потом догнать владелицу, и вернуть, типа вы вот тут обронили. Работало безотказно, Чимин и так на мордашку миленький, а как сделает большие честные глаза — ну чисто херувимчик со свадебного торта, так что растроганные тетки обязательно отстегивали ему вознаграждение. Потерпеть еще только оставалось, когда его за щеку потреплют, и все, можно было разойтись. Идиотка с радостью, что не лишилась кошелька, Чимин — что натянул дурище нос. А потом Чимин стал работать без возврата. Сегодня он собрался идти на новое место, а то в этом районе он уже примелькался. Да и Черин недавно намекнула, что пора бы побольше в общак приносить. Ласково так, но Чимин сразу понял, что к чему. С самого утра выходного Чимин бежит к воротам. Время — деньги, времени терять нельзя. Но дорогу ему внезапно заступает Тэхён. И глаза у него не рыбьи как обычно, а бешеные и такие темные, что радужки почти не видно. — Не ходи, — заявляет Тэхён приказным тоном. А голос дрожит, под конец фразы совсем срывается. — Не сегодня. Чимин от удивления даже не находится с ответом. Но больше от вида Тэхёна — тот бледный, отчаянный какой-то. Чимин его таким видеть не привык. Замкнутым, высокомерным, безэмоциональным — да. Но не как сейчас, как будто он расплачется, если Чимин уйдет. — Тебя забыл спросить, — Чимин побыстрее обходит Тэхёна. Нет у него времени на чужие странности. Особенно теперь, после разговора с Черин. — Это плохо кончится. — Тэхён его догоняет, впивается пальцами в футболку, сжимает в кулаке до побелевших костяшек. — Руки убрал, — начинает раздражаться Чимин. Серьезно, он не нанимался терпеть чужие заскоки. — Будь осторожнее, Чимин. — Тэхён не первый раз называет его по имени, но первый раз звучит так. Взволнованно? Нежно? — Пожалуйста. Будь осторожнее. Тэхён единственный, кто говорит ему это, остальным на него плевать. А Тэхёну как будто не все равно. Чимин не знает как ему быть и что сказать, слишком странные слова от человека, с которым они знакомы всего ничего. — Убери руки, — повторяет Чимин. Выходит не так твердо, как хотелось, но Тэхён все-таки разжимает пальцы. Чимин поправляет растянутый мятый край футболки и уходит. Когда он поворачивает за угол в конце улицы, Тэхён все еще стоит у ворот, смотрит ему вслед, грустно ссутулив плечи. Чимин старается выкинуть этот странный разговор из головы, но так и не выходит.   Чимин пробирается на крышу тайком, хочет пересидеть, переночевать в каморке на чердаке, куда на памяти Чимина кроме него самого никто ни разу не заходил. Слишком маленькая, слишком неудобно расположена, слишком опасно лезть — что по старой лестнице, что по крыше. Черт бы побрал Тэхёна, как в воду глядел. Чимин попался, когда щипал очередной кошелек. Попался красиво, как по писаному, как будто его поджидали. Попался чужой банде, на чужой территории. Естественно, просто так ему уйти не дали. Мало того, что пришлось вернуть весь улов, его еще и отделали. Повезло, что первый раз там видели, так что били скорее в воспитательных целях: пара поджопников да разбитая бровь. Ливер не отбит, костяк цел, мозги тоже, бровь только чешется теперь, зараза. Так что Чимину больше обидно, чем больно. Упущенных денег еще жалко. А это все ерунда, заживет. Бывало и хуже, когда Пантеры с бандой Косого Ларри из Риверсайда заелись. После того случая про Чимина начали говорить, что у него девять жизней, как у кошки. Чимин откидывается спиной на скат крыши, упирается ногами в трубу старого дымохода, и становится вполне терпимо. Удобно даже. Крыша еще теплая, не успела остыть за день. Внизу видно двор, обнесенный забором. Во дворе — облезлые скамейки, ржавые скрипучие качели и деревья. За деревьями — река и здания. Город. Как будто игрушечный, собранный из кубиков. Перечеркнутый линиями проводов. Чимин смотрит на город, и ждет не дождется, когда уже свалит отсюда в новую, взрослую жизнь. А потом слышит, как подозрительно громко стучит черепица. Не от сильного ветра, а как будто на крышу угораздило забраться слона. Но это оказывается всего лишь Тэхён. — Нашел. — Вид у Тэхёна довольный до жути, хоть и запыхавшийся. А еще держится Тэхён очень неуклюже, как будто ни разу до этого по крышам не лазал. Чимин хочет спросить, откуда Тэхён знал, что он будет именно здесь, как он вообще умудрился сюда забраться, и какого, собственно, черта. Но Тэхён неожиданно взмахивает руками, опасно заваливается набок, и Чимин может только заковыристо выругаться. Тэхён все же выравнивается, но теперь замирает на месте в нерешительности, боится сделать шаг. — Иди сюда. — Чимин поднимается ему навстречу. Вечно от Тэхёна одни проблемы. Чимин вот с крыши ни разу не сковырнулся. И ему было как-то невдомек, что это не у всех так. Хотя Чимин гостей к себе ни разу не приглашал, и вообще был принципиально против. Но Тэхён уже пришел. Да и назад теперь идти дольше выйдет. — Я не знаю как, — говорит Тэхён. И Чимин ругается снова. — Согни колени. Не так сильно, чуть-чуть. Молодец. Теперь иди, осторожно, не поднимай ноги высоко. Вот здесь напрягись, — показывает Чимин в район собственного солнечного сплетения. Тэхён ползет как каракатица, и Чимин бы над ним посмеялся, если бы не боялся, что тот навернется в любимые розовые кусты отца Келли и свернет свою тощую цыплячью шею. Дальше остается только пройти вдоль стены по выступу, и готово. Тэхён справляется. — Давай руку, — говорит Чимин, когда до него остается пара шагов. Рука у Тэхёна горячая, потная, но на удивление совсем не противная. — Садись теперь, отдыхай. Жив? — Вроде. — Тэхён мешком оседает вниз. И выдает: — Я, вообще-то, жуть как высоты боюсь. — Так какого хера ты сюда полез? — возмущается Чимин. — К тебе. Тэхён улыбается во всю пасть, его глупый лягушачий рот растягивается в такую же глупую прямоугольную улыбку. Чимин бы и рад на него наорать, но не получается. Сегодня он впервые видит настоящую улыбку Тэхёна. Чимина как будто ослепляет солнцем. Как будто он стоит на самой высокой крыше. Красиво, что аж дух захватывает. Но Тэхён не был бы Тэхёном, если бы все не испортил. — Я же предупреждал. — Улыбка Тэхёна меркнет, а сам он неодобрительно качает головой. — Конечно, воспитатель Тэхён, простите, что не послушался, — язвит в ответ Чимин. Если Тэхён пришел, чтобы читать ему нотации, он его сам пинком с крыши спустит. Тэхён, уловив перемену в настроении Чимина, вздыхает. Долго, тяжело и устало. Точно как Дрейк. Даже губы поджимает так же строго. — Кстати, про воспитателей, — меняет тему Тэхён. — Ты как отмазываться собрался? Чимин молчит, потому что никак. Молча сдастся, молча вытерпит все разочарованные взгляды воспитателей и выслушает кудахтанье отца Келли. Молча отработает очередное наказание. Потом пообещает, что такого больше не повторится, и конечно же, сделает так снова. С упрямством Чимина и его постоянно битой мордой все порядком намучились, но в итоге смирились, и Чимин зажил в свое удовольствие, отделывался скучными наказаниями, чистил картошку, драил полы, и делал вид, что раскаивается. — Понятно, — хмыкает Тэхён. А потом подсаживается поближе и заявляет: — Ударь меня. — Сдурел что ли? — как будто мало Чимину сегодня одной драки. — Ударь, говорю, — повторяет Тэхён. — Вот сюда, в нос. Давай. И пока Чимин медлит, не решаясь, сам лупит кулаком о каменную трубу дымохода. Ссаживает костяшки, морщится от боли. И задумчиво разглядывает свой кулак, осторожно дует на ссадину, слизывает капельку крови. Вот ведь придурок, с непонятно откуда взявшейся нежностью думает Чимин. — Не буду я тебя бить, — качает головой Чимин. Тэхён такой заморыш, что на него рука попросту не поднимается. — Тогда я скажу, что это я тебя побил, — Тэхён снова улыбается. Можно подумать, ему поверят. — Пошли сдаваться, пока нас не потеряли. Обратный путь в целом получается у Тэхёна получше. Уже в корпусе Тэхён берет вину на себя, говорит, что это он затеял драку. Наказывают, конечно же, обоих. Воспитатели обрабатывают им ссадины и оставляют перед дверью в кабинет директора, ждать нагоняя. Чимин, устав ждать, садится прямо на пол, привалившись спиной к стене. Тэхён, подумав, присаживается рядом. — А ты ничего, оказывается, — говорит Чимин. Ему к наказаниям не привыкать, но с Тэхёном оно как-то повеселее. — Ты тоже, — Тэхён легонько толкает его плечом. — Когда не строишь из себя крутого. — Я и есть крутой, — возмущенно вскидывается Чимин. Потому что да, он крутой. Подумаешь, сегодня немножко битый. Тэхён молчит в ответ слишком издевательски. И вот теперь Чимину по-настоящему хочется ему двинуть.   После этого вечера что-то между ними меняется. Чимин сначала не понимает, что именно, а потом ловит взгляд Тэхёна на утренней молитве. И глаза у того не рыбьи, не привычно стылые и пугающие, а насмешливые и теплые. Чимин не может сдержать удивления, и Тэхён замечает, прикладывает палец к губам, отворачивается. Прикрывает глаза, и маленькое чудо пропадает под длинными ресницами. Тэхён прячет лицо в молитвенно сложенных ладонях. Прячет настоящего себя от всех, от бога, от воспитателей, как и все они. Но почему-то показывает Чимину. Чимин, сбитый с толку внезапным открытием, не может отвести глаз, не может насмотреться. Лицо Тэхёна в профиль — одна сплошная мягкость линий. Тени от длинных ресниц на щеке. Родинка на кончике носа, и еще одна на скуле. Хор поет про ангелов небесных, а Чимин видит одного рядом, слева в соседнем ряду. Ангел бросает на него еще один быстрый взгляд и чуть улыбается. А Чимин получает подзатыльник от Дрейка, чтобы не отвлекался.   Во время обеда они обмениваются взглядами, украдкой, осторожно. Улыбаются друг другу. Сталкиваются плечами в коридорах, будто невзначай. Когда Тэхён выходит гулять во двор, ищет взглядом Чимина на крыше, машет ему рукой. Как-то раз Тэхён снова приходит к нему на крышу. Потом еще раз, и Чимин его не гонит. Чимин теперь знает, что Тэхён не любит спать в общей комнате, боится кошмаров, не хочет видеть утром раздраженные лица других мальчишек, которым снова не дал выспаться. По ночам на крыше ледяной мальчик со стылым взглядом оживает и оттаивает. Такой надменный и строгий со всеми, Тэхён меняется наедине с Чимином, открывается, тянется к нему. Такой, оказывается, уязвимый за своей широкой глуповатой улыбкой, и Чимину хочется его защищать. В теплом сиянии улыбки Тэхёна мир начинает для Чимина сиять, пусть ненадолго, всего лишь пока они вдвоем. Тэхён помнит путь, но Чимин все равно держит его за руку. Осторожно ведет своими дорогами. Потому что Чимин превосходно видит в темноте, потому что Тэхён не видит, но доверяет Чимину. Фонарик для него Чимин все же покупает, из честно заработанных денег. Мог бы и украсть, конечно, но Чимин уверен, что краденый Тэхён бы не взял.   Ночью бушует гроза. Сполохи молний расчерчивают чернильно-синее небо, раскалывают на отдельные фрагменты. Стихия за окнами беснуется громко и тревожно. Кто-то из младших тоненько поскуливает под одеялом. Сегодня Тэхён не смог улизнуть от Дрейка, и ему пришлось выпить свои таблетки, в этот раз новые, которые обещали меньше побочек. На фоне общего шума Тэхён спит непривычно умиротворенно, не скрипит зубами, не говорит во сне. Включенный ночник на прикроватной тумбочке бросает отсвет на его изможденное лицо с глубокими пятнами синевы под глазами. Тэхён просто устал, думает Чимин, ему просто нужно хорошенько выспаться. Это Чимин может дремать как кот, в любом положении и в любое время, спасаясь урывками сна, меняя их на ночные бдения на крыше. Тэхён во сне поворачивается, и уголок одеяла утыкается ему в ноздрю. Тэхён смешно морщит нос, но не просыпается. Чимин встает, выключает мешающий ночник, и незаметно ото всех поправляет ему одеяло. Чимин просыпается от шороха Тэхёновой кровати под утро, когда даже самые напуганные грозой устают бояться и, наконец, засыпают. В полусне Чимин слышит, как встает Тэхён, шлепает пятками по полу, как всегда без тапочек, и идет к выходу из спальни. В тишине слышно, как Тэхён задушено всхлипывает, и Чимин подрывается с кровати. Несется за ним по коридору следом, спросонья врезается в дверной косяк, еле догоняет, утягивает за руку в пустой открытый класс. За окном небо начинает светлеть, достаточно, чтобы разглядеть, что глаза у Тэхёна покрасневшие и заплаканные. — Ты чего? — Чимин заглядывает Тэхёну в лицо. Тэхён отворачивается, промакивает глаза рукавом пижамы, но тут же всхлипывает снова. — Тэхён? — Я видел родителей, — справившись с собой, тихо говорит Тэхён. Чимин молча смотрит на него, ждет когда Тэхён продолжит. — Ты не слышал, как я здесь появился? — О таком обычно не спрашивают, — пожимает плечами Чимин. Не принято у них в приюте обсуждать такие вещи. Лезть в душу. Да и какой смысл, они здесь, и это надо просто пережить, дотерпеть до усыновления или выпуска. А жалость к себе в таких делах уж точно не помощница. — Мы с родителями попали в аварию, — начинает рассказывать Тэхён. — Я выжил, а они нет. Мне снился тот день. Он мне часто снится. Тэхён говорит дальше, а Чимин слушает. И понимает — это не жалость. Это горе. Горе крутится у Тэхёна в голове, заставляет переживать одно и то же снова и снова. И некому высказать обиду за то, что он оказался здесь, совершенно один. Не у кого попросить прощения и некого прощать. Никого нет. Тэхёну ведь всего семнадцать, да будь он хоть тысячу раз не от мира сего, в первую очередь он — мальчишка. У которого буквально вчера была семья и счастье. А сегодня — ничего своего, кроме вещей в чемоданчике, да и те заперты в кабинете старшего воспитателя. Чимин чувствует, как у самого щиплет в глазах, смаргивает дурацкую соленую воду, и тянется к Тэхёну руками. Тэхён не понимает, удивленно округляет опухшие зареванные глаза со слипшимися от влаги ресницами. — Иди сюда, — Чимин шагает ему навстречу. Тэхён бросается в его объятия с такой силой, что, кажется, оставляет синяки своими костлявыми плечами. Горбится, чтобы Чимину было удобнее его обнимать. Мертвой хваткой вцепляется в чужую пижамную рубашку. Чимин чувствует, как слеза скатывается по носу Тэхёна ему в шею, и обнимает крепче. — Я их предупреждал, — бормочет Тэхён быстро, почти неразборчиво. — А они не послушали. Почему меня никто не слушает? И ты тоже. — А сейчас я что делаю, — говорит Чимин мягко, ерошит ему волосы на затылке. — Помнишь, — Тэхён поднимает голову, чтобы посмотреть на Чимина. Лицо у него серьезное и решительное, почти торжественное. — Я говорил тебе не уходить. А ты все равно пошел. Я ведь знал, что тебя там побьют. — Как ты мог знать? — Чимин от удивления отстраняется, выпускает Тэхёна из рук. Перестает понимать, что происходит. — Я много знаю, — продолжает Тэхён, сверлит Чимина взглядом. — Просто вижу, и все. Мне никогда не снятся сны, только то, что будет. Или уже было, как та авария. От слов Тэхёна Чимину не по себе. Воздух между ними электризуется, Тэхён весь подбирается, напряженный, как струна, как стрела, готовая сорваться в полет. Чимин ловит темный всплеск в глубине его глаз, темнота вырывается наружу через расширившийся зрачок, и дальше, как круги по воде. Странный взгляд, пугающий, такой, что в слова Тэхёна почти даже верится. — Срань господня, — осипшим голосом выдает Чимин. Набор ругательств у него своеобразный, благодаря отцу Келли и его воскресным проповедям. — Ты не веришь, — говорит Тэхён разочарованно, и руки, которыми он цеплялся за пижамную рубашку Чимина, безжизненно повисают вдоль боков. — Тебя поэтому таблетками пичкают? — Вместо ответа спрашивает Чимин, потому что не знает, верит ли. — Да, — кивает Тэхён и поднимает на Чимина глаза, в которых снова блестят слезы. Тэхён с тихой и отчаянной надеждой в голосе продолжает: — Можешь не верить. Только пожалуйста, если я скажу тебе не ходить куда-то, не ходи, ладно? Я очень тебя прошу. — Я попробую. — Чимин, возможно, и не верит Тэхёну до конца, но решает довериться. В конце концов, его живучесть кому-то тоже может показаться странной. Не срастаются у людей переломы за пять дней. И Тэхён тогда налетает на Чимина с объятиями. Снова сжимает крепко, до боли в груди и невозможности сделать вдох. И откуда в таком тощем пацане столько силы. — Да не переживай ты так. — Чимин гладит его по спине и вспоминает уличную присказку. — Про меня знаешь, что говорят? Что у меня девять жизней. — Все равно обещай, — упрямо шепчет Тэхён ему в плечо, не ослабляя хватки. — На мизинчиках. — Ладно, чудик. — Чимин находит его руку и обхватывает чужой палец своим. — Обещаю.   Они с Тэхёном снова на крыше, небо над ними сегодня особенно красивое, чистое и звездное. От нагревшейся за день крыши идет плотное густое тепло, ласково растекается по спине, несмотря на жесткость старой черепицы. Чимин лежит и смотрит вверх на звезды, но все равно как будто падает. Выше? Ниже? Чимин не знает, но ему очень нравится. Небо будто затягивает его в свой сияющий водоворот. В груди становится легко и чуть щекотно. Только вот Тэхён рядом какой-то тихий и совсем поникший, где-то потерявший свою прямоугольную улыбку. — Ты ведь уйдешь, да? — грустно спрашивает он. — Уже скоро. Чимин поворачивает голову, и Тэхён ложится рядом, подперев щеку рукой, смотрит на Чимина грустными глазами. — Еще не скоро, — отвечает Чимин. Он не хочет говорить об этом сейчас, портить такой хороший вечер. — Но после выпуска, да. — Возьми меня с собой, — вдруг просит Тэхён. — У меня никого больше нет. Только ты. У Чимина тоже никого, кроме Тэхёна нет. Но слишком сложно, слишком большая ответственность. Чимин боится, что не справится. — Тэхён, ты же знаешь, чем я там собираюсь заниматься. — Мне неважно. Я никогда тебя этим не упрекну. Чимин молчит. Если он заберет Тэхёна, то его копилка, считай, сократится на половину. Чимин не знает, хватит ли его сбережений на двоих. И вообще, Черин его к себе взяла как раз потому, что он один, с такими проблем меньше. Еще и ей как-то рассказать придется. — Прости, — Тэхён понимает молчание Чимина по-своему и отворачивается. — Я не хотел навязываться. Тэхён ведь так и остался домашним мальчиком, с тревогой думает Чимин, как он будет там один, приютские должны держаться вместе. Кроме друг друга им никто не поможет. Это очень важное решение и очень для Чимина большое. Но Чимин его принимает, Чимин справится. Они справятся. — Тэхён, — говорит Чимин, и Тэхён смотрит на него с надеждой. — Я возьму тебя с собой. Они лежат рядом, повернув лица друг к другу. Под длинными ресницами Тэхёна Чимин тоже видит звезды. И звезды, по сравнению с его глазами уже не кажутся красивыми — холодные, круглые, равнодушные стекляшки. А Тэхён приподнимается, двигается ближе к Чимину, нависает сверху, его глаза сияют, и достаточно одного взгляда, чтобы закружилась голова. Чимин под ним дрожит ресницами, как распятая бабочка — крыльями, пришпиленный взглядом, раздавленный близостью. Тэхён давит ему на предплечья, прижимает к теплой крыше, как будто боится, что Чимин сбежит. Чимину бежать некуда, да и не хочется. Чимин не уверен, что сможет удержать равновесие. Теперь, когда в солнечном сплетении гнездится не привычное напряжение при балансировке, а щекочущая звездная воронка. С поцелуем Тэхёна на Чимина будто обрушивается небо. Тэхён целует неумело и мокро. Они сталкиваются зубами, и губы Тэхёна дрожат. А потом Тэхён отстраняется, продолжает все так же нависать над Чимином, только теперь он улыбается. Чимин думает, что за эту улыбку он заберет Тэхёна куда тот только пожелает. — Я мог бы открыть свой гадальный салон, — говорит Тэхён радостно. — Ну, карты там, хрустальный шар. Врал бы людям за деньги. Лицо у Тэхёна такое наивное, полное энтузиазма, что Чимину хочется и смеяться, и фейспаслмить, и снова Тэхёна целовать. Какой Тэхён все-таки тепличный мальчик. — Для этого нужны деньги, — пытается объяснить Чимин. — И нормальная крыша. — Да нормальный я, — обиженно ворчит Тэхён. И поднимается, чтобы сесть. — Меня проверяли. Написали в карточке, что все мои видения — это птср. Идиоты. Чимин все-таки фейспалмит. И смеется, и целует обиженного Тэхёна, пока тот не перестает хмуриться. — Я не про твою крышу, — стучит он Тэхёну пальцем по лбу. А потом продолжает, очень серьезно. — Чтобы делать дела в городе, тебе нужно разрешение от какой-то из местных банд. И сразу тебе его не дадут, сначала придется на них поработать. А потом отстегивать процент с прибыли. — Как с ними договориться? — Я уже. Розовые Пантеры из Виллидж. Меня там ждут. — Смешное название, — Тэхён фыркает. А Чимину не смешно, Тэхён ведь вообще ничегошеньки не знает, ни о городе, ни о его улицах. Ни о тех, кому эти улицы принадлежат. — Не вздумай это сказать при Черин. Ей смешно не будет. — Так там еще и женщина главная? — А вот за такое она тебе яйца открутит. Там крутые девчонки, блин, да там все крутые. Они за последние полгода нехило так расширились, выдавили Тигров из второго округа… — Каких Тигров? — перебивает Тэхён. У него лицо человека, окончательно потерявшего нить разговора. И Чимину приходится выложить Тэхёну всю криминальную схему города. Улицы, а то и целые районы принадлежат какой-нибудь банде. Банды, те, что посерьезнее, в основном одной национальности, той, что их лидер. Своим проще держаться друг за друга. Итальянцы, ирландцы, китайцы — местная элита. Славяне и северные европейцы — наемники и головорезы, но они обычно на улицах не работают. Корейцы, индусы, прочие азиаты — мелкая шушера. Но Чимин высоко и не метит, ему бы для начала закрепиться, а там видно будет. Хотя дела у Черин в последнее время идут в гору. Тэхён слушает его внимательно, затаив дыхание. Что-то знакомое и темное мелькает в глубине его глаз, но Тэхён быстро смаргивает, будто и не было ничего.   Они с Тэхёном становятся секретом друг друга. От воспитателей, от шайки Чимина, ото всех. Потому что их не то, что не поняли бы — два пидораса в приюте при церкви, да директора с отцом Келли бы удар хватил. Чимин крадет поцелуи тайком, уносит с собой на горячих губах, трогает пальцем, проверяет, все ли еще они там. Потом идет за новыми. Уже кажется не остается ни одного потайного уголка, где бы он Тэхёна не целовал — под лестницей, в пустом классе, на крыше. А однажды Чимин застает Тэхёна у своей тумбочки, тот быстро отходит, но не успевает погасить ресницами триумфальный и хищный блеск глаз. Чимин открывает дверцу — на стопке его аккуратно сложенных трусов комком лежат лишние. Чимин едва дожидается библиотечных часов, когда в спальня почти пустеет, чтобы незаметно прихватить подарочек и закрыться с ним в душевой. Вернувшись, Чимин подкладывает Тэхёну под подушку ответный подарок. Чимин все больше отдаляется от своей банды. Они зажимают его во дворе после занятий, негодуют и требуют объяснений. Тэхён оказывается рядом то ли случайно, то ли подсмотрев такой вариант событий во сне. Видит, как они с Роем держат друг друга за грудки, и сам лезет на рожон. Благодаря Тэхёну попытка Чимина отстоять свою независимость один на один перерастает в общую драку. Численный перевес все же сказывается, Чимина с Тэхёном нельзя однозначно назвать проигравшими, потому тумаков они щедро раздают всем присутствующим. Но и победителями тоже, потому что Рой и Тао конкретно обижаются, и не желают больше иметь с Чимином дел. В итоге решают разойтись мирно, тем более что до выпуска остается не так много, Чимина с Тэхёном обещают не трогать, а лидерство над бандой достается Рою.   В октябре Чимину исполняется восемнадцать, Тэхён вряд ли знает об этом, о днях рождения у них не принято говорить, не принято праздновать. Но Тэхён откуда-то узнает. Заваливается на крышу с кексом, из которого торчит одинокая свечка. Чимин просиживает на крыше последние относительно погожие деньки, но ветер уже становится холодным и резким, не дает поджечь свечу, даже прикрытую полой куртки. Они бросают эту безнадежную затею, и Чимин разламывает кекс, отдает половинку Тэхёну и натягивает шапку ему пониже на уши, а то слишком большая теплопотеря при таких-то площадях. Тэхён прячет его замерзшие руки себе в карманы. — С днем рождения, — выдыхает Тэхён ему почти в губы. — Я скажу сейчас ужасную вещь. Но я так рад, что встретил тебя. Что бы я делал здесь один. Чимин не знает, что сказать в ответ. Слишком противоречивые чувства. Быть здесь — ужасно. Быть с Тэхёном — лучшее, что случилось с ним в жизни. Поэтому Чимин просто целует Тэхёна. Они вместе, а все остальное не имеет значения.   Тэхён, как и обещал, ни разу не упрекает Чимина, но явно за него боится и не может этого скрыть. В какие-то дни больше, чем в другие. Он не просит, но Чимин видит, как сильно иногда Тэхён хочет, чтобы он остался. Чимин хочет остаться тоже, но нельзя. Его ждут Пантеры и работа. Тэхён тогда целует его на прощание особенно крепко. Как будто благословляет. Пантеры тоже замечают, что Чимин стал хуже работать в последнее время, его вызывает на ковер Черин, и он выкладывает ей все начистоту. Потому что она многим ему помогла, и потому что Чимину нужно хоть с кем-то поделиться своей тревогой. Следующая их встреча проходит в гадальном салоне, в задней комнате которого продают наркоту, зашивают в мешочки гри-гри, и куда его просят взять с собой Тэхёна. Так Чимин знакомится с Сандарой, правой рукой Черин, хозяйкой салона по документам. В свои сорок с хвостиком она выглядит максимум на двадцать пять, и Чимину кажется, что она такая же как Тэхён. По крайней мере смотрит на Чимина она так же тяжело и пронзительно, и просит показать ладонь. Руки у нее мертвенно холодные, дым от сигареты в длинном мундштуке кружит голову, но Чимин терпит. Сандара ведет острым ногтем по линиям на его ладони, задумчиво хмыкает, и переключает внимание на Тэхёна. Сначала придирчиво и долго рассматривает его лицо, поворачивает за подбородок то в одну сторону, то в другую, а потом куда-то уходит. Возвращается с карандашом, запрещает Тэхёну моргать, и подводит ему глаза. В жирной рамке черной подводки взгляд Тэхёна становится еще тяжелее. — Вот так, — Сандара удовлетворенно улыбается. — Теперь рассказывай, что умеешь. Они обсудили все заранее. Тэхён не хотел признаваться в том, что видит эти свои сны. Чимин Пантерам доверял, но до определенного предела. Так что с Тэхёном был согласен. И не хотел Тэхёном рисковать. — Могу гадать на Таро. Могу красиво наврать что-нибудь про шар. — Например? — Сандара поднимает бровь. — Скажем, к тебе пришла женщина. Немолодая. Некрасивая. Встречается с чужим мужем. Хочет узнать их будущее. Что ей скажешь? Что она дура, хочет сказать Чимин, а он — мудак. Тэхён же оказывается хитрее, продуманнее, и неожиданно циничнее. — Что он ее любит. И жену любит, но по-своему, не так. Что судьба их испытывает, но все обязательно решится так, как будет лучше для всех. — Неплохо, — одобрительно кивает Сандара. — Руны и хиромантию освоить не сложно, я расскажу. Пока приходи учиться, потом начнешь работать с клиентами. Сначала делим выручку семьдесят на тридцать, если люди к тебе пойдут — пополам. Больше людей — выгоднее проценты. Не будешь приносить мне пользу — вышвырну. Вопросы? — Нет, мэм, — отвечает Тэхён. — Я согласен. — У меня есть вопрос, — встревает Чимин. — Тэхён будет участвовать в том, что происходит в задней комнате? — Если захочет заработать побольше. — Не захочет. — Чимин скорее сам в это втянется, чем позволит втянуть Тэхёна. — Какие страсти. — Сандара смеется обидно и колко. — Аж молодость вспомнила. Договорились, милый. Там твой птенчик работать не будет. Но если он окажется бесполезен — ты заплатишь за каждый потраченный впустую день его обучения. — Согласен. Чимин и нестареющая, красивая до суеверного ужаса женщина жмут друг другу руки. Что же, Тэхён теперь будет подрабатывать, врать людям за деньги. Как он и хотел.   В честь Хэллоуина воспитатели разрешают им устроить небольшую вечеринку с тыквенным пирогом и костюмами. Младшие нацепляют уродливые пластиковые маски, те кто постарше — вымазывают лица одолженной в девчачьем корпусе косметикой. Делать дырки для глаз в простынях им категорически запрещают, но Чимин замечает, как мелкий пакостник Давид прячет за спиной ножницы. Тао где-то добывает бренди, и старшие тайком подливают его себе в чай за праздничным ужином, передают фляжку под столом. Чай черный и сладкий, бренди тоже, воспитатели и сами открывают себе бутылку вина, и особо не обращают на детей внимания. В какой-то момент руки Чимина касается сидящий рядом Тэхён, и сначала Чимин думает, что он хочет передать через него фляжку, но Тэхён показывает ему глазами на дверь. Чимин кивает, и они выходят из-за стола. Прочь от мелкой нечисти с липкими от сладкого пирога руками. Прочь от нечисти постарше, едва уловимо пахнущей бренди. — Сладость или гадость? — спрашивает Тэхён, когда они остаются одни в пустом в коридоре. — У меня ничего нет с собой, — Чимин даже немного теряется, не понимает, что Тэхён задумал. — Тогда я похищаю тебя. — Тэхён широко скалится, обнажая бутафорские клыки. У него чуть заметно дрожат руки, а глаза блестят, как будто он тоже пил чай с добавкой. Хотя Чимин знает, что от спиртного Тэхёну еще хуже, чем от таблеток. — Куда ты меня ведешь? — Тэхён берет Чимина за руку, и устремляется дальше по коридору. — В мое вампирское логово, — Тэхён пытается звучать зловеще, но выходит смешно и шепеляво. Клыки ему явно мешают, цепляются за нижнюю губу. — И не веду, а коварно похищаю. Вместо плаща у Тэхёна на плечах темно-синее покрывало с кровати. Он настолько нелепый сейчас, насколько красивый, и Чимину ужасно хочется его поцеловать. Он даже против клыков ничего не имеет. Так что Чимин улыбается и подыгрывает, с удовольствием позволяет себя похитить. Они идут темными коридорами, мимо общей спальни для мальчиков, мимо классов, по лестнице наверх. Почти как герои готического романа, только свечей в руках не хватает. Вампирское логово вполне предсказуемо оказывается чердаком. Там все покрыто толстым слоем пыли, кроме небольшого подметенного пятачка в углу, на котором расстелен плед. Тэхён проходит вперед, зажигает пару свечей на ящиках, а потом становится перед Чимином, смотрит пристально и жгуче. Отражение свечей в его глазах дрожит как в расплавленном черном зеркале. — И зачем, — у Чимина не получается спросить с первого раза, голос подводит, и приходится сначала прокашляться. — Ты похитил меня? — Хотел побыть вдвоем, — Тэхён обнимает, укрывает их обоих своим плащом-одеялом. Снова шепелявит. — Соскучился. — Сними эти дурацкие клыки, — просит Чимин. — Они меня бесят. — Они крутые. — Они мешают целоваться. — Оу. Тэхён с двух сторон подцепляет клыки пальцами, и выкидывает куда-то на пол. Вряд ли они ему еще пригодятся. — А теперь? Поцелуешь? Вот ведь дурак. Спрашивает тоже. Они идут к пледу, не переставая целоваться, не могут оторваться друг от друга как изголодавшиеся. Кожа Тэхёна под губами горячая, нежная, чуть солоноватая на вкус. Чимин ведет языком по мочке, чуть прихватывает губами и Тэхён обмякает, расслабленно откидывает голову назад. Чимин кусает местечко, где шея переходит в плечо, и Тэхён шипит. Чимин стискивает чужую задницу, вжимая в себя, и Тэхён глухо низко стонет. Тэхён под Чимином выгибается, тянется дрожащими руками к молнии джинсов. — Расстегни, — руки Тэхёна не слушаются. — И свои тоже. — Тэхён, — начинает Чимин неуверенно. Он не думал, что Тэхён собирается зайти так далеко. — Ты не хочешь? — Тэхён тут же убирает руку. Чимин хочет, конечно хочет, но не так же. Тэхён заслуживает большего, чем пыльный холодный чердак. И Чимин даст ему это, уже скоро, у них будет своя крошечная квартирка, на мансарде, он почти договорился. Только рассказать еще не успел. — Хочу, — Чимин успокаивающе целует Тэхёна везде, куда может дотянуться: лоб, висок, скула. — Очень хочу. Потерпи еще немного. — Не хочу терпеть, — Тэхён все-таки справляется с молнией, стягивает джинсы. — Хочу тебя. Тэхён, всегда такой закрытый, сейчас открывается целиком, впервые и полностью. Отдает все — свое голое тело и еще более голую душу. Это слишком много для Чимина, для их первого раза. Чимин не может его взять по-настоящему. — Здесь, на чердаке? Тэхён, ты… — Здесь, — обрывает его Тэхён, приложив палец к губам. — И сейчас. Хочу, чтобы ты был мой. Да Чимин и так уже весь его, до донышка. С того самого дня, когда Тэхён впервые заявился к нему на крышу. Чимин сейчас как будто стоит на самом краю. И осталось сделать один только шаг, в пропасть или в небо, как повезет. Чимин хочет сказать Тэхёну о том, что чувствует. Но не знает, как. Ему никто и никогда не говорил о любви, он ни разу не слышал ее голоса, у него не было и шанса обрести свой. Он не может говорить Тэхёну о чувствах, но может показать. И Чимин делает свой шаг. Любит Тэхёна руками, любит без слов — стонами, шумными выдохами, влажными поцелуями. Чимин легко, но ощутимо прихватывает зубами пониже пупка, потом зализывает след. Оглаживает грудь и живот, вдавливает ладонью в жесткий пол. И запускает руку в трусы. Член Тэхёна горячий, твердый, едва ощутимо пульсирует в руке, и это почти религиозный опыт. Во всяком случае, Чимин по ощущениям сейчас ближе к Небесам, чем когда-либо за всю свою жизнь. Он сжимает крепче, проводит по всей длине, сдвигает кожу, открывая головку. Чуть щекочет пальцем под ней, и Тэхён напрягается животом так, что обозначаются мышцы. Он как будто забывает все слова, кроме «еще» и «Чимин». И Чимин тогда достает свой член, обхватывает их обоих ладонью, а Тэхён накрывает его руку своей, подстраивается под его ритм движением, дыханием, звуками. Чимин тихо стонет Тэхёну в плечо, приникает к его рту губами, мокро и из последних сил нежно. Тэхён под ним вздрагивает, замирает, и выплескивается на сжатый кулак Чимина, на свои пальцы, тепло и вязко. После они лежат и остывают, голова Тэхёна у Чимина на плече, руки на животе под футболкой, бедро между его ног. Тела остывают, но близость все еще теплится в груди. Тэхён, разнеженный и заласканный, что-то низко гудит ему в шею, смазано, нечетко, но так довольно, что Чимину хочется раствориться в этом звуке. Чимин смотрит на Тэхёна, на его расслабленное, лицо, такое красивое, сытое удовольствием. А потом Тэхён поднимается, и Чимину нестерпимо хочется подорваться следом, хотя Тэхён отходит всего на пару шагов, взять покрывало. Чимин еще не знает, что так теперь будет всегда. Сейчас он просто чувствует, как между ним и Тэхёном дрожит невидимая струна, тянет все его существо как можно ближе к Тэхёну. Любое расстояние между ними кажется невыносимым. Тэхён возвращается, укрывает их обоих, обнимает, и темный, болезненный сгусток одиночества и сиротства в груди Чимина окончательно рассасывается под большими ласковыми ладонями Тэхёна, под его взглядом. — Я хочу с тобой дом, — вырывается у Чимина впервые, и это пугает. Он еще никогда и ни с кем не был настолько честен. — Не прямо сейчас, ты не думай. Когда-нибудь. — Расскажи, какой он будет? — Тэхён успокаивающе переплетает их пальцы, и страха больше нет. — Когда-нибудь. У Чимина никогда не было дома, но рядом с Тэхёном его так легко представить. Чимин впервые испытывает это странное и такое сильное чувство принадлежности. Но ему нравится. Нравится принадлежать Тэхёну. — Не знаю, — выныривает Чимин из сумбура собственных мыслей. — Не важно. Главное, что с тобой.   Ближе к декабрю начинает ощутимо холодать. В корпуса пробираются в поисках тепла мыши, пугают девчонок. Синицы совсем одолевают, сидят снаружи на подоконниках, выжидают момент, любопытно заглядывают в окна. Стоит оставить открытую форточку без присмотра хоть на минуту — и птиц приходится выгонять всей комнатой. Одна пичужка с перепугу гадит Чимину прямо на нос, и с тех пор решают окна вообще не открывать. А с закрытыми форточками ужасно душно. Как-то раз Тэхён приходит весь сияющий и рассказывает, что в дальнем конце корпуса, под стропилами старого гаража, поселились еноты. И они вдвоем идут смотреть. Еноты злобно ворчат из своего укрытия и близко их не подпускают, но Тэхён все равно остается доволен, а это главное. Чимину трудно зимовать. Он постоянно в отвратительном настроении и настолько не переносит холод, что, кажется, даже хуже соображает. На обледенелую крышу уже не улизнуть, и Чимин страдает в четырех стенах. Тэхён его все время тормошит, чтобы не впал в анабиоз как ящерица. Улыбка у него широкая, теплая, греет почти осязаемо. Сам Тэхён все чаще страдает от мигреней, а от таблеток категорически отказывается, прячет под языком и выплевывает, или блюет потом в туалете, если номер не проходит. Они вдвоем притаскивают на чердак старую электрическую плитку и варят кофе. Тэхён кофе отчаянно не любит, но с ним голова болит меньше, так что он давится, кривится, но пьет. Тэхён от приступов бледнеет в болезненную серость. И все чаще просит Чимина сцеловать свою боль. — Тебе это правда помогает? — Чимин мажет губами по виску, по лбу, целует его в макушку. — Нет, — Тэхён морщится от очередной волны боли. Но продолжает улыбаться. — Мне просто нравится. Продолжай. — Тэхён, — осторожно начинает Чимин. — Может, тебе все-таки пить таблетки? Хотя бы снотворное, на ночь. — Нет, — говорит Тэхён как отрезает. — Я боюсь за тебя. — С таким Тэхёном спорить бесполезно, но Чимин все равно пытается. Если доводы разума не действуют, то может, он хоть к переживаниям Чимина прислушается. — Ты же почти не спишь. — Я тоже боюсь, — Тэхён берет его за руку. Голос немного смягчается, но остается все таким же непреклонным. — Того, что могу увидеть. Поверь мне, лучше не спать. — Что такого ты видишь? — Чимин меняет тему, чтобы не слишком на Тэхёна давить, а то они поссорятся. Лучше он потом еще раз попробует. — Ничего хорошего. — Расскажи мне. Как ты это происходит? Ты, типа, смотришь кино? — Скорее отдельные кадры. Их несколько, и все немного отличаются. — И ты выбираешь что сбывается? — Я стараюсь никак на них не влиять. Как-то раз я попытался переиграть, но каждый вариант выходил только хуже. — А тогда, в первый день, ты так странно на меня посмотрел. Увидел что-то? — Нас с тобой, - Тэхён ловит ладонь Чимина, прижимается губами изнутри, и Чимин все отдал бы за возможность забрать себе его боль. - Как мы целовались на крыше.   Чтобы отвлечься от боли, Тэхён перебирает свои карты. Он никогда не дает их Чимину в руки, но всегда разрешает смотреть. — Вот, это ты, — показывает он Чимину девушку, раскрывающую руками пасть льву. Сила. — А ты? — Был Звезда, стал Луна. — Это хорошо или плохо? — Просто изменился. — Говори со мной. — Чимин в этом вообще ничего не понимает, но старается отвлечь хоть чем-то. — У тебя есть любимая карта? — Вот эта, — Тэхён не глядя выуживает карту из колоды. — Пятерка кубков. — Выглядит грустно. Три из пяти разлиты. — Но два-то еще нет. — Тэхён поднимает на него чуть посветлевшие от боли глаза. — В этом вся соль. Что всегда остается надежда. Как бы мало ее ни было. — Да ты философ, — Чимин целует Тэхёна в висок. — Я просто хочу верить в лучшее. — Скажешь, что нас ждет? — Выбирай. Чимин тянет из рук Тэхёна карту, переворачивает, и по спине ползет холодок. Скелет в черном балахоне кажется дурным знаком. — Смерть. — Тэхён, в отличии от него, не пугается. — Это не та смерть, не бойся. Не физическая. — А что тогда? — Перемены. — Такие, что лучше б сдох? — пытается пошутить Чимин, но легче на сердце не становится. — Иногда и такие. Но чаще всего — просто очень радикальные. — Главное, чтобы ты был рядом. — А если у меня не получится? — вдруг спрашивает Тэхён. — Быть всегда рядом. — Тогда лучше сдохнуть, — фыркает Чимин, но в глубине души совсем не шутит.   У Тэхёна так болит голова, что он почти не встает с кровати. Чимин уговаривает его выпить таблетки, то ругается, то умоляет, но Тэхён ни в какую не соглашается. — Тэхён, пожалуйста, только сегодня. Ради меня. — Я от них только плохое вижу. А оно потом сбывается. Не хочу. — Тэхён, тебе нужно отдохнуть. Тэхён отворачивается от него к стене и упрямо молчит. А потом снова стонет от боли. Чимин вылетает из спальни почти бегом, он не может на это смотреть. Роя он находит во дворе, за старым гаражом, на привычном месте его банды. Уже, правда, бывшей. И просит о помощи. Рой переглядывается с Тао, говорит, что у Чимина крыша поехала, но постоять на стреме соглашается. Наверно, он прав, никто из приютских в здравом уме не рискнул бы вскрывать кабинет врача. Если поймают — такого понапишут в личном деле, что о работе можно будет вообще забыть. Если полиции не сдадут. Но Чимин сейчас ничего не боится. Он лезет в шкаф с медикаментами, как же хорошо, что их доктор Бэзил ужасный педант, и каждая склянка у него подписана еще и именем пациента. Чимин находит имя Тэхёна, таблетки мелкие и круглые, он помнит, как Дрейк давал их Тэхёну. И как Тэхён рассказывал Чимину, чем его пичкают. Растолченную таблетку Чимин высыпает в крепкий сладкий чай. Когда он приносит его Тэхёну, руки так сильно трясутся, что он чуть не опрокидывает чашку. Тэхён настолько измотан, что не замечает, как сильно Чимин пересластил чай, пытаясь замаскировать вкус лекарства. Он послушно выпивает все до дна, ложится и затихает. Чимин чувствует себя предателем. Теперь он сам не может заснуть, сидит у кровати Тэхёна, всматривается в его лицо, ловит каждый неровный вздох. Проговаривает мысленно оправдания, чтобы утром поговорить с Тэхёном. Но чем больше он гоняет слова в голове, тем менее убедительными они кажутся. Пусть Тэхён завтра злится, ругается, пусть даже побьет Чимина, тот ему все разрешит. Все сделает, лишь бы Тэхён его простил. Под утро Чимин настолько изматывает себя угрызениями совести, что засыпает от усталости. Забывается неглубоким тревожным сном на полу у чужой кровати. А просыпается от страшного крика. Тэхён сидит на кровати, обнимает себя за плечи, раскачивается из стороны в сторону. Бледный, с расширенными зрачками, перепуганный до паники, лицо залито слезами. — Тэхён, все хорошо. — Чимин садится рядом, гладит по мокрой спине, пытается его успокоить. — Это я. — Что ты? Таблетку мне подсунул? — Тэхён еле ворочает языком, но соображает как всегда отлично. Чимин испуганно отдергивает от него руку. Выдает себя. — Все-таки ты. — Тэхён смотрит на него как будто видит впервые. Фирменный тяжелый взгляд — темная гранитная глыба. И совершенно пустое, отрешенное лицо, как у нарисованных в книгах святых. Воспитатели этого его лица побаиваются. А теперь и Чимин узнает, каково это, когда на тебя смотрят так. — Тэхён, — Чимин пытается оправдаться, тянется дрожащими руками. — Тебе нужно было поспать. — Не трогай меня. Тэхён отталкивает его от себя с такой силой, что Чимин падает на пол, больно ударяясь задницей. Поднимается, уходит на нетвердых ногах. Пижамная рубашка у него на спине вся темная от пота. Чимину так хочется броситься следом, обнять, согреть, утешить. Но он застывает на полу, сгорбленный под чувством вины. Он ведь хотел как лучше. Не мог смотреть, как мучается Тэхён. Чимин решает, что надо дать Тэхёну немного времени, прийти в себя, и тогда они поговорят. Чимин все ему объяснит.   Проходит час, второй, а Тэхён не возвращается. Чимин все же решается проверить в ванной, но там Тэхёна нет. Его нет на чердаке, нет ни в одном из пустых классов. Тэхёна нет нигде. Чимин надеется увидеть его хотя бы за обедом, но место Тэхёна остается пустым. Как и за ужином. Чимин не может проглотить ни крошки. К отбою Тэхён тоже не появляется. Чимин даже подходит к воспитателю Дрейку, но тот отмахивается от него, говорит, знаем, разберемся. И Чимину приходится вернуться в спальню. Спальня пропитана тоской и напряженным ожиданием, то ли чуда, то ли беды. Шепотков и переглядок становится так много, что они не умещаются в четырех стенах. Этой ночью никто не спит. Чимину хочется на всех наорать, уложить в кровати и выключить свет. И одному, в тишине и темноте, ждать. Надеяться, что Тэхён вернется. Чимин сидит почти не шевелясь, зыркает по сторонам так злобно, что никто не решается к нему приблизиться. Когда время переваливает за середину ночи, Чимин идет на вылазку. Ему уже нечего терять, что доктор, что старший воспитатель, он даже на шухер никого не зовет. Секция шкафчика с вещами Тэхёна пуста: ни чемодана, ни фото, ни карт. Чимин обессиленно приваливается лбом к холодному железу, он бы расплакался, но не выходит, и так еще больнее. А потом замечает под шкафчиком разомкнутую скрепку. Сам же Тэхёна научил, чего теперь выть.   Наступившее утро еще хуже ночи. Потому что Тэхён не возвращается. Чимин как будто застревает в бесконечном продолжении застарелого кошмара. Ему бы так хотелось верить, что все сон, но сегодня Чимин не сомкнул глаз. Чимин поднимается с кровати, и боль его поднимается следом. У него потные онемевшие кисти рук, и сердце, бьющееся так надрывно и тяжело, будто вдвое выросло в груди. И куча разрозненных ошметков самого себя, и непонимание, и обида, и боль. Боль такая сильная, что глушит все звуки, кроме внутреннего воя, притупляет зрение, и Чимин видит только разобранную постель, в которой еще недавно спал Тэхён. Боль везде, и внутри, и снаружи, и Чимин делается равнодушным и невосприимчивым ко всему, кроме нее. Боль бьется в груди и бежит по венам, отпечатывается на внутренней стороне покрасневших век. Чимин идет вдоль пустого коридора на голоса. Те бьются в стены директорского кабинета, просачиваются через дверь. Чимин тихарится за углом и слушает. Когда-то они с Тэхёном сидели перед этими самыми дверями, ждали наказания. Слышно, как кто-то меряет шагами комнату. Директор Майерс говорит по телефону, ругается на воспитателей. Чимин слышит не то чтобы разборчиво, но зато прекрасно себе представляет. Как допустили и почему не предусмотрели. Что директор теперь скажет попечителям. А как тут было предусмотреть. Чимин и тот не понял, не догадался. Вдобавок к чувству собственной вины и тревоги за Тэхёна Чимина разбирает злость. Он не знает, на кого злится сильнее, на себя, на сбежавшего, не давшего ему и шанса объясниться Тэхёна, или на тех, кто тут квохчет и причитает, вместо того, чтобы его искать. Хлопает дверь, и директор выбегает из кабинета как ошпаренный. Чимин заступает ему дорогу, кричит, требует, чтобы тот сделал хоть что-то. Что Чимин знает, что он ворует деньги, и ему плевать на детей. Но пусть хоть раз сделает что-то достойное. На шум из кабинета выбегает Дрейк, хочет остановить, увести Чимина, но не успевает — директор отвешивает ему пощечину, бьет так сильно, наотмашь, что Чимин бы упал, не подхвати его Дрейк. Директор брезгливо вытирает руку о пиджак и уходит. Его тяжелые злые шаги эхом раздаются в коридоре. А Дрейк, зануда и сухарь Дрейк, мишень для их бесчисленных пакостей и острот, Чимина обнимает. И Чимин не выдерживает, заходится плачем, уткнувшись носом воспитателю в плечо. Плачет второй раз за все время здесь. Чимин плакал в свой первый день. И в день исчезновения Тэхёна. В его день рождения. Чимин запоминает эту дату на всю жизнь. Тридцатое декабря. День, когда Тэхён его оставил.