Ты обещал мне дом

Прошлое настигает Чимина в грязной подворотне на пересечении Орчард и Канал стрит, на границе между Чайнатауном и Маленькой Италией, в пятницу, в половину двенадцатого ночи. Из канализационных люков поднимается влажный, теплый, дурно пахнущий пар. Скрипят и лязгают болтами вечно не смазанные, проржавевшие пожарные лестницы, этажами громоздящиеся вдоль стен. Поджидают припозднившихся прохожих жадные опасные тупички и закоулки, обманчиво подмигивают единственным фонарем, горящим лишь для того, чтобы потухнуть в самый неподходящий момент. Чимин выворачивает карманы, чтобы проверить сегодняшний улов, выуживает из кармана чужие ролексы, складывает плотным зеленым валиком наличку, и хочет уже выкинуть бумажник в ливневку, но замечает торчащую из бумажника карту. Чимин вынимает ее, чтобы рассмотреть. Но в этом нет необходимости, он узнает ее сразу же — старую, засаленную от рук, с давно не острыми, стершимися, размахрившимися уголками. Умеренность. Четырнадцатый аркан. Происходящее кажется дурной шуткой. Чимин слишком хорошо помнит значение карты, хоть все эти годы старался забыть. И карты и того, кто на них гадал. Тоска внутри поднимает голову, принюхивается, готовая вот-вот завыть, но Чимин ее опережает. Срывается на бег, все быстрее и быстрее, хватается за лестницу, подтягивается, забирается до самого верха. А дальше перемахивает прыжками с крыши на крышу, прочь отсюда, до самой Ратуши. И только тогда останавливается. Здесь, наверху, дышится гораздо легче. Город внизу огромный, особенно с высоты. Гудит под ногами густо и тревожно как улей. Ворчит как неведомый зверь. Голодный. Жадный. Никогда не смыкающий глаз. По дорогам-артериям нескончаемым потоком несутся машины, по тротуарам — люди. Как косяк мелких рыбешек в огромном чреве Левиафана. Город постепенно их переваривает, а они даже не замечают. Город серый, насквозь промозглый, пропитанный выхлопными газами, завешенный туманом как серым тряпьем. Из туманных просветов редкими желтыми пятнами выглядывают освещенные окна. Мосты через реку кажутся обглоданным скелетом, костями в горле города. Какая ирония, самый ловкий карманник города не заметил, как ему самому подкинули в карман собственное прошлое. Тогда, пять лет назад, уходя, Тэхён забрал с собой все, вытянул как в воронку. Чимин еле выплыл из того водоворота. Едва не потерял себя. Чимин смотрит вниз, на город, на всю эту потасканную, облупленную, подсвеченную неоном псевдоготику, бетонные джунгли. Чимину на мгновение кажется, что воронка снова его засасывает, в глазах темнеет, и Чимин смаргивает неприятное чувство, снова срывается на бег. Но как бы быстро Чимин не бежал, боль и память не отстают ни на шаг, следуют за ним верной тенью.   Дверь перед Чимином металлическая, черная, разрисованная граффити, как куча других дверей в этом районе. Только у этой в верхнем углу розовая кошачья мордочка — знак для тех, кто знает, что ищет. Бар Poison, место встречи темной стороны города, где бал правит несравненная королева Черин. Сто шестьдесят сантиметров красоты и столько же — смертельной опасности. Чимин открывает дверь и входит внутрь, окунается в шум, гвалт и громкий рок. Воздух внутри спертый, и кислый пивной запах мешается с горьким сигаретным. Неоновая вывеска над барной стойкой спрашивает Чимина, как и каждого посетителя, чем же он травится. Выбор большой от алкоголя до наркоты. Но Чимин предпочитает воспоминания. Чимин подрабатывает здесь барменом по четным дням, здесь же и живет, в квартирке на чердаке. Сегодня за стойкой Минджи, поэтому в колонках Кисс. Чимин обожает Минджи и ее музыкальный вкус, но не сегодня. «Я был создан, чтобы любить тебя», — голосом Пола Стэнли доносятся до Чимина отголоски прошлого, и он, скривившись, просит переключить песню. Чимин кивает знакомым, он не утруждает себя тем, чтобы запоминать их имена, но в лицо знает каждого. Знает, кто тут шмаль толкает, кто чего посерьезнее, а кто торгует информацией. И проходит за стойку, к потайной двери, для своих, сдаваться в общак. Часть он, конечно же, надежно припрятал подальше и повыше. У Чимина много тайников на крышах города, и горгулья на здании Ратуши далеко не единственная, хоть и любимая его подружка. Надежнее, чем любой швейцарский банк. Чимин не держит все яйца в одной корзине, но только ей доверяет самое важное. Что поделать, легкая паранойя в их мире — не порок, а гарантия выживания. Чимин, хоть и повязан с Розовыми Пантерами, все равно остается котом, который гуляет сам по себе. Боми, главная по финансам, принимает сегодняшний улов, целует Чимина в щеку, и отпускает. Остаток ночи Чимин принадлежит сам себе. Он берет у Минджи два пива, расплачивается, и идет к дальнему концу барной стойки, к человеку, которого заприметил еще на входе. Эдди, информатор под видом продавца травки, высокий парень в кожанке с вечно нечесаными длинными патлами, выглядит так, будто сошел с экрана фильма восьмидесятых, или прямиком со сцены рок-клуба. Он странный, но неплохой, а Чимин, как показала жизнь, любит все странное. Так что неудивительно, что они подружились. — Привет, Рапунцель, — Чимин ставит перед Эдди бокал и устраивается рядом. Он всегда стремится забраться повыше — в идеале на крышу, но на высокий барный табурет тоже сойдет. — И тебе привет, Барби, — не остается в долгу Эдди. Чимин хмыкает. Как у друга, у Эдди есть некоторые привилегии. Например, не получить по роже за шуточки над внешностью Чимина. Ну и комиссия за удачные наводки. — Расскажешь, что интересного в здешних водах? После сегодняшней рыбалки Чимину хочется взяться за что-то поинтереснее и по-прибыльнее карманных краж. Он давно уже перерос этот уровень, просто иногда и ему бывает нужно расслабиться. — Много чего. Смотря, насколько крупная рыба тебя интересует. Чимин лезет в карман за телефоном, достает вместе с ним карту, предостережение Тэхёна, и его берет такая злость на говнюка. Чимин помнит, как когда-то пообещал Тэхёну не ходить если тот предупредит его об опасности, но обещания между ними оказались лживы и больше ничего не стоили.Тэхён сам выкинул Чимина из своей жизни, а теперь что-то сообщить пытается, да пошел он к черту. Тэхён нарушил свое слово первым. И Чимин понимает — он пойдет на самое сложное дело. Из принципа. Вот назло пойдет. Да и кто этот Тэхён вообще такой. Подал весточку и все, Чимин все бросит и к нему побежит? Вот еще. Ну и куда бежать — Чимин не знает. Поэтому хищно улыбается и говорит: — Самая крупная. — Горжусь твоей смелостью, дружище, — Эдди по-клоунски смахивает несуществующую слезу. Эдди — единственный, кого он может, пусть и с натяжкой, назвать другом. Когда Чимин только появился здесь, ему не были нужны друзья, он был занят только своей обидой. Да и не привык доверять никому, кроме Тэхёна. С годами ничего не изменилось. Даже в личном деле из приюта у него была запись — скрытен и склонен к воровству. Преуменьшение века. Но, тем не менее, Чимин рад, что может с кем-то вот так выпить пива и поговорить. — Готов поспорить, что прослезился ты от радости, прикинув свои проценты. — Одно другому не мешает, — фыркает Эдди, а потом становится серьезным. — Слышал про Слезы Цинь? Чимин кивает. Китайская сказка, в которой девочка плакала драгоценными камнями. А еще — украшение, которое назвали в ее честь. Говорят, что бриллианты в нем такие чистые, что похожи на слезы. И что если бы его изготовили лет на двадцать раньше, то сама Лиз Тейлор захотела бы его носить. — В газетах писали, что его украли у жены китайского дипломата чуть ли не на приеме. — Оно всплыло на аукционе. Разумеется, секретном. — Но не настолько секретном, чтобы ты не знал, — радуется Чимин. Конечно, никто в открытую не будет продавать краденое. Но и рекламу нужно как-то делать. А проныра Эдди сработал отлично. — Говорят, какая-то местная акула бизнеса его выкупила. Через подставное лицо, чтобы самому не светиться. И камешки пока хозяину не передали. — Украсть краденное. Мне нравится. — Чимин довольно откидывается на спинку стула. — Еще бы, — довольный Эдди залпом допивает свое пиво. — С тебя еще бокальчик. На удачу.   Временный владелец ожерелья живет на Черри-стрит, в особняке, окна которого выходят на цветущий вишневый парк. Здание конца девятнадцатого века, чугунка, таких в городе почти не осталось. У этого человека явно есть деньги, чертова куча денег. Камеры наблюдения у парадного и заднего входа, электронный замок — стандартный набор, даже слишком стандартный для человека такого достатка. Чимин прыгает на крышу с соседнего здания, мягко приземляется на ноги, осматривается. Здесь тоже ничего особенного — стальной короб вентиляционной шахты, деревянная водонапорная бочка, и никаких камер. Это они, конечно, зря. Чимин отвинчивает болты с металлической крышки вентиляции и ныряет внутрь. Тесный металлический лабиринт приводит его в коридор верхнего этажа. Сейчас ночь, в доме тихо и темно, но Чимин прекрасно видит в темноте. Пожалуй, единственная его слабость — ночью он плохо различает оттенки красного, поэтому всегда боится пропустить камеры и осматривается как можно тщательнее. Все вокруг дорого-богато, но ужасно вразнобой. А еще у владельца явно какое-то нездоровое пристрастие к синему цвету. Вазы в оконной нише из китайского фарфора, династия Мин, или Цин, Чимин вечно их путает. На стене картина, та самая «Голубая обнаженная», стоящая баснословных денег. Можно вырезать из рамы, но Чимину жалко каждого миллиметра драгоценного холста. Да рынок не его, слишком узкий, с такими известными вещами слишком много мороки. За эти годы Чимин научился разбираться в дорогих вещах, но так и не полюбил их. Предметы роскоши интересовали его только в том случае, если их можно было украсть. Ваза времен династии Мин возрастом четыреста лет ничем не отличалась для Чимина от подделки из Чайнатауна за четыре бакса. В душе Чимин так и остался ребенком улиц, и мир владельцев этих дорогих вещей кажется ему чуть ли не параллельной вселенной. Они существовали порознь, эти люди — в свете дорогих люстр с кристаллами от Сваровски, а Чимин в тени, из которой он выныривал на мгновения и снова растворялся в сумраке городских подворотен. Чимин сейчас сам — тень. Легкая гибкая тень, изящная, почти как кошачья, только без хвоста. С отмычками в карманах, и руками, спрятанными в кожаных перчатках. Тень, которая просачивается в любую дверь и уносит все, что ей приглянется. Тень, которая знает, как поставить ногу на ступеньку, чтобы не издать ни звука. Каждый раз, влезая в чужой дом, Чимин каким-то звериным чутьем знает, где именно найдет самый богатый улов даже без наводки. Сейчас это комната за дубовой дверью. Кто бы тут ни жил, он явно старается произвести впечатление. И впечатление это идет в ущерб безопасности, потому что замок старого образца смотрится на двери лучше, чем более надежный электронный. Но Чимину это только на руку. Чимин выуживает из футляра отмычку, вставляет в скважину длинный крючок, давит, чуть высовывает от усердия кончик языка, и дверь поддается. Они всегда ему поддаются. В комнате стоит сейф, большой и очень солидный, но скорее всего, в нем нет ничего по-настоящему стоящего. Всего лишь отвлекающий маневр. Чимин проходится взглядом по комнате: рабочий стол, небольшой кожаный диван, над которым вместо картины висит зеркало. Чимин подходит ближе. Замечает отпечатки по краям зеркала. То, что нужно. Чимин открывает зеркальную дверцу — в стенной нише прячется маленький сейф. Гораздо более современный, чем тот, что около рабочего стола. Чимин достает из внутреннего кармана стетоскоп и весь обращается в слух. На одном из оборотов ручки звук немного отличается — ложная задвижка, если попасть на нее, все придется начинать заново. У Чимина идеальный слух, на подбор комбинации уходит меньше тридцати секунд. Металлическая дверца сейфа распахивается, внутри оказывается почти пусто — несколько пачек денег внизу и прекрасное ожерелье на верхней полке. Очень тонкая работа — россыпь некрупных, но чистейших бриллиантов в платине. И правда похоже на слезы. Чимин рассматривает украшение в руках, любуется игрой света на камнях, и замечает блеск внутри сейфа. Красивая маленькая вещица, как драгоценный камень, похоже, флешка. Чимин прихватывает ее вместе с ожерельем, уж больно симпатичная, как и часть налички. Одну долларовую пачку Чимин оставляет, выносить все подчистую — дурной тон. Как забрать последнюю сигарету из пачки. Ожерелье он надевает на себя, чтобы не оттягивало карманы. В закрытой дверце сейфа отражается скрытое полумаской лицо, камни бликуют на черной водолазке. Чимин улыбается. Обратно он почти взлетает по вентиляции вверх. Чуть не забывает прикрутить за собой решетку на место. После удачной кражи Чимин всегда немного как пьяный. Подстегнутый выбросом адреналина. Да и чего скрывать — ему нравится быть самым умным и ловким. И незамеченным. Опасность щекочет нервы, и в моменты этих редких всплесков эйфории Чимин по-настоящему чувствует себя живым. Он понимает, что это не может длиться вечно, однажды он неизбежно ошибется, но это будет когда-нибудь потом, а сейчас — удача. И его девять жизней.   Чимин возвращается домой под утро, надежно спрятав свой улов. Сейчас ему нужно залечь на дно, пересидеть тихо пару дней, пока шумиха не уляжется, а потом ожерелье он отдаст Черин, искать покупателя ей будет сподручнее. Флешку оставит себе, они с Эдди посмотрят, что можно будет с ней сделать. В переулке у бара ошиваются разные люди, но интуиция подсказывает Чимину, что вот от конкретно этих ребят надо делать ноги. Пока его не увидели. Чимин не может сказать, что именно с ними не так — может, слишком угрожающая поза и комплекция, может, пистолеты за поясом средь бела дня. В любом случае, чутью своему Чимин доверяет безоговорочно, только вот не успевает. — Давай сюда, куколка, — не вовремя разворачивается один из громил и замечает, как Чимин ныряет за угол. В другое время от Чимина за куколку можно было отхватить по полной. Если говорящий, конечно, не Эдди. Чимин за такое не постремался бы и ногами лежачего отпинать, но сейчас времени на отстаивание чести нет. Нужно сматываться как можно быстрее. Чимин бросается наутек, перемахивает через мусорные баки, опрокидывает их, чтобы задержать хвост, и бежит на улицу. Осталось еще чуть-чуть, и там уже можно будет смешаться с толпой. Но выход из переулка ему перекрывает мотоцикл. На мотоцикле — большеглазый пацан. Такой молоденький, а уже с такими головорезами путается. Чимин хочет перепрыгнуть через него, но пацан сбивает его с ног. Удар у пацаненка оказывается тяжелым. Таким, что Чимин впечатывается в стену. Аж воздух вышибает из легких. А там и вся компания их догоняет. — Может, поговорим? — предлагает Чимин с улыбкой. Может, получится отбрехаться. — С боссом будешь разговоры вести, — мужик с татуировкой на щеке заламывает ему руку за спину. — Пошли. Не получится, понимает с досадой Чимин. С каким интересно, боссом. Чимин вроде слишком мелкая фигура для того, чтобы им интересоваться. Хотя Чимин не горит желанием узнавать. — Не, ребят, я с незнакомыми мужиками не хожу, — Чимин от души пинает татуированного в голень. — Мне старшая сестра не разрешает. Черин, знаете такую? И тут терпение у ребят заканчивается. Чимину прилетает удар в живот. Черин они не знают. И разговаривать явно не хотят. Чимин пробует вырваться, но чуть не выбивает себе плечо — хватка у мужика оказывается железная. Снова получает под дых — коленом, потом битой, кастетом в лицо, и сил брыкаться у Чимина не остается. Интересно, думает Чимин, когда его запихивают в машину и надевают мешок на голову, будет ли Черин его искать, когда он сегодня не выйдет на смену в баре.   От движения начинает кружиться голова, Чимин не знает, то ли его укачивает, то ли кислорода не хватает, то ли сотрясение. Тело болит, и думать не получается. Ужасно клонит в сон, и хоть при сотрясении спать нельзя, Чимин не может противиться. Мутная полудрема мешает отследить ход времени, но помогает отвлечься от боли. Потом Чимина вытаскивают из машины, вздергивают на ноги, куда-то ведут, толкают под колени, а потом сдергивают с головы мешок. Чимин, хочет наконец-то глотнуть воздуха, но не может — грудь окольцовывает болью. Чимин пытается осмотреться. Под коленями у него явно дорогой ковер, мягкий, бежевый, с толстым ворсом. Вот весело будет, если Чимин его кровью закапает. Кажется, кто-то сидит в дальнем углу комнаты, в тени, но слишком далеко, чтобы повернуть кружащуюся голову. Чимин все же пробует, но голова запрокидывается вбок и назад, тяжелая как пушечное ядро, не держится на шее. Взгляд Чимина падает на ботинки-говнодавы перед ним, поднимается по заправленным в ботинки штанам, а потом у Чимина получается увидеть даже лицо. Тот самый пацан на мотоцикле. Вблизи он выглядит еще моложе. У него кольцо в губе и рот вишенкой. Симпатичный какой, жаль, что работает с мудаками. Пацан бросает по-волчьи острый взгляд в сторону, где, видимо, сидит их главный, и возвращает внимание Чимину. — Где флешка? — спрашивает. — Какая флешка? — включает дурачка Чимин. Быстро они на него вышли, ничего не скажешь. Неужели где-то камеру не заметил. — Не правильно, куколка, — раздается уже другой голос. Снова удар в лицо. Во рту становится солоно от крови. В уголке губ — мокро. Кажется, Чимин все-таки зальет их дорогущий ковер. — Дон Скварчалупи, — теряется мальчишка, а у Чимина холодеют руки от понимания, где он оказался. — Он молчит. — Конечно. Я бы тоже не стал разговаривать с человеком, который попортил мне лицо, — тон у говорящего откровенно издевательский. — Да еще такое симпатичное. Вряд ли Чимин тут из-за украденной побрякушки. Человек перед Чимином не обеднеет от потери горстки камешков. Значит обиделся он из-за флешки. Что же такого на этой проклятой флешке, что до Чимина снизошла фигура такой величины. Гвидо Скварчалупи, сам Крестный отец города. Акела. Гвидо был последним, у кого Чимин представлял себя в гостях, и последним, с кем хотел бы вести беседы. Но получилось то, что получилось. Выдержав паузу, дон Скварчалупи, наконец, выходит вперед, под свет люстры. Черные когда-то волосы, теперь перец с солью. Желтые волчьи глаза. Он слегка напоминает своего охранника широким разворотом плеч. Талия тонкая несмотря на возраст, нет живота — порода. Чимин бы даже сказал, что он выглядит благородно, особенно для своего рода занятий. Чимин знает его имя, но все равно думает о нем как об Акеле. Бывают такие прозвища, что подходят людям лучше собственных имен. Так прилипают, что не отскоблить. Не зря его прозвали Акелой. Он не смотрит на Чимина волком, он и есть волк. Здоровенный матерый охотник. А Чимин — его добыча. — Поговорим? — весь из себя сонно-расслабленный, фальшиво равнодушный. Акела смотрит как хищник, который решает, сожрет он Чимина сейчас, или сначала поиграет. Чимин знает — страх показывать нельзя. Дерзить тоже не стоит, как и откровенно пресмыкаться. Нужно держаться с самоуважением и продемонстрировать уважение к дону. — Ну говорите, — срывается с языка как назло. — Я послушаю. Сатанинская гордыня — сокрушался когда-то насчет Чимина отец Келли. Что ж, был прав. Никакой из Чимина холуй. Акела отвешивает ему пощечину. Резко и хлестко. Щека горит, но ощущается это не столько больно, сколько унизительно. Акела знает, что Чимину и так нехило досталось, он не видит смысла в еще большей жестокости, только в том, чтобы напомнить Чимину, где его место. — Ты ведь работаешь на Пантер. — Я думал, вы о нас не знаете. Слишком мелко для вас. — Я знаю всех, кто работает в моем городе. И про Черин знаю. Хорошая девочка. Но, как ты сам сказал, мелкая рыбешка. Ничего не стоит ее убрать. — Угрожаете? — Разве можно напугать человека, у которого ничего не осталось. Черин Чимину нравится, но она ему никто. Единственным важным для него человеком был Тэхён, а его у Чимина больше нет. Чимин некстати вспоминает разговор с Эдди. Как он там сказал, акула бизнеса? Акула — Акела. А Гвидо ведь принадлежит сеть самых дорогих ювелирных города. Почему Чимин раньше не вспомнил. Это даже смешно, в каком-то извращенном судьбоносном смысле. — Угрожаю, — отвечает Акела с волчьей улыбкой, но потом тяжело вздыхает. — Только ты, кажется, слишком глупый, чтобы испугаться. Жаль. Не люблю тупиц. Флешку почему забрал? — Симпатичная, — говорит Чимин. В голове все так плывет, что нет сил выдумывать вранье. Акела все равно все знает. — Люблю все блестящее. Акела хохочет и даже, кажется, по-настоящему. Чимин бы тоже посмеялся, если бы не боялся, что его смех прозвучит как истерика. Ну вор из Чимина вышел херовый, зато клоун, похоже, неплохой. Можно будет в стендап податься, когда они ему пальцы переломают. Если выживет, конечно. — Прямо как наш Тэхён, — говорит Акела, отсмеявшись, и Чимин сначала не верит собственным ушам. А потом из тени медленно выходит призрак. Становится за плечом Акелы молчаливым разряженным манекеном. Прямая спина, чуть манерное выражение лица. Дорогая одежда и начищенная до зеркального блеска обувь.Тэхён в этом богатстве, этой граничащей с безвкусицей роскоши смотрится на удивление гармонично. Ему идут эти стразы и блестки. Рядом с Акелой он кажется диковинной изящной птицей. Чимин думал, что его чувства замерзли и выстыли, а теперь будто обмороженного внесли в тепло — способность чувствовать возвращается болью. И Чимин снова не может вдохнуть. — Вы знакомы? — спрашивает внимательный Акела. — Первый раз его вижу. Чимин даже не врет. Тэхён ему теперь незнакомец. А Чимин ведь так его любил. Только его одного и любил. — Уверен? — Такие дорогие цацы с такими, как я, не водятся. Тэхён кормится с руки самого Гвидо Скварчалупи. Что ж, Чимин всегда говорил, что Тэхён заслуживает большего. А теперь одна рубашка на Тэхёне стоит дороже, чем весь гардероб Чимина. И дороже, чем его шкура. Чимин злится, хоть у него и нет по сути никаких прав на эту злость и внезапную ревность, жгучую и разъедающую изнутри. Тэхён выглядит как ебаная блядь, как сахарная детка. Тэхён может спать с кем хочет, может брать деньги у кого хочет, он давно отказался от Чимина. Не Чимину его судить, он сам, выйдя за ворота приюта, только и делал, что прыгал из койки в койку, чтобы заглушить пожирающее внутренности отсутствие Тэхёна. Вытравить из памяти, чтобы его запах и вкус стерлись, потерялись в куче чужих, замылились. Только отчего так паршиво и тошно на него смотреть. Чимин разглядывает отдельные стразинки на одежде Тэхёна, лишь бы только не смотреть тому в глаза. Чимину хочется блевать желчью от ревности. Или ему, все-таки, что-то повредили. Акела смотрит на Чимина пристально, оценивающе, что-то прикидывает в голове. А Чимин в этот момент решает, что хрен он им флешку отдаст. Интересно, как Тэхёну это понравится. А еще так у него будет хоть мизерный шанс потянуть время и выжить. Потому что если он скажет им все сразу — его прямо тут и грохнут. Чимин упрямо стискивает челюсти. Свита Акелы стоит позади. Глазеет. Ждет зрелищ. — Как я и думал. Бесполезно, — с нарочитым сожалением вздыхает Акела. — Чонгук, твой выход. Парень перед Чимином похож на бэмби-переростка, на кролика-культуриста, на ненастоящего, мультяшного злодея. Отбитые мозги и внутренности играют с Чимином недобрую шутку, как обозленные приютские дети с новенькими, заставляют реальность расплываться и дрожать. Удар у Чонгука такой же тяжелый, как Чимин запомнил.Чимин не успевает закрыться от ударов, да и без толку. В ушах шумит кровь, но он все равно слышит хруст собственных костей. Чимин как будто уходит с головой под воду, глохнет от боли. Его о чем-то спрашивают, про флешку наверное, но голоса людей ощущаются сейчас слишком далекими, не долетают до Чимина. Перед глазами все плывет и мажется, как в киселе. Наплывают лица — нечеткие, бледные, с беззвучно открывающимися ртами, кто-то большеглазый, кажется Чонгук, машет перед ним рукой, и от мельтешения Чимина чуть не выворачивает. Ему плещут водой в лицо, смывают муть, и Чимин смаргивает, возвращается в реальность. От наведения фокуса реальность лучше не становится. Чимин зачем-то выискивает взглядом Тэхёна. Тот каменеет лицом, держит свою маску. Его когда-то нежный лягушачий рот поджат теперь в строгую линию, горькую надменную складку. Тэхёну так совсем не идет. Чимин сам не знает, чего ждет. Что Тэхён остановит Гвидо, что-то скажет, хотя бы глазами покажет, что узнал? Но Тэхён не делает и не говорит ничего, уходит следом за Акелой и его падальщиками. Ну и скатертью дорожка.   Оставшись один, Чимин падает на пол как марионетка, у которой разом подрезали все веревочки. Он чувствует себя тряпичной куклой, изнутри и снаружи — изодранная материя, разползшиеся швы и вылезшие нитки. Чуть позже все же собирается с силами, заползает на диванчик, размазывается по нему, с трудом поднимает ноги туда же. В тишине комнаты слышно, как переминается кто-то с ноги на ногу за дверью. Наверняка Чонгук, здоровенный сторожевой кролик. Уши греет. Время за полночь. Голова по ощущениям превратилась в тыкву. Голову ведет и кружит. Гул в стенах усиливается, стены ползут на Чимина. Не в силах на них смотреть, Чимин закрывает глаза, проваливается в сон как в черный колодец пророческого взгляда Тэхёна. Где видения беспорядочные и яркие. Отрывочные, как будто их прокручивают в калейдоскопе. Чимина раскачивает туда-сюда как в поезде. Вагон набирает скорость. Чимин видит все будто из окна. Снится Тэхён. Картинка колется острыми гранями и множится отражениями, как камешки у него на одежде. Чимин усилием воли останавливает мельтешение. Вглядывается. Смотрит обзорную экскурсию по закоулками собственного прошлого. Дрянную чехарду воспоминаний. Таких живых и реальных, как будто все было только вчера: они с Тэхёном вместе, влюбленные и счастливые, полные надежд на будущее. Зачем сознание Чимину их показывает, разве он может Тэхёна забыть. Хотя Чимин пытался. Честно. Сначала, первые пару месяцев после ухода Тэхёна, Чимин его ненавидел, люто и отчаянно. И так же скучал. Искал Тэхёна, спрашивал у Сандары, умолял его найти, предлагал ей все свои деньги. Но она оказалась бессильна, как и ее дар. Тэхён исчез, бесследно растворился в городе. Забрав с собой сердце Чимина. Единственное, чего Чимин не делал, так это не плакал. Не позволил себе ни одной слезинки. Слезы кончились в тот день, когда Тэхён ушел. Потом Чимин принялся Тэхёна забывать. Твердил себе перед сном, сухо и безжалостно — ты ему не нужен, он тебя бросил. Так сладко было верить, что у них с Тэхёном будет дом. А потом не осталось ничего — ни Тэхёна, ни дома, о котором мечталось. Ведь дом — это там, где есть кого любить. Чимин заново свыкся со своей бездомностью. Достал ее, как убранный на зиму свитер с верхней полки шкафа, колючий и неудобный, зато привычный, свой. Только все равно отчаянно хотелось разодрать ногтями горло. Свою бездомность Чимин забрал с собой, как улитка — раковину. На новое место. Временами он даже сомневался, осталось ли после Тэхёна в нем хоть что-то живое. Что-то человеческое. Когда нужно было работать, Чимин выныривал из глубин своей боли, и шел на дело. Когда все заканчивалось, опускался обратно на дно, как жуткая подводная рыбина зарывается в донный ил. Изнутри Чимин будто бы весь выстыл, эмоции поставились на паузу, как метаболизм подводного чудища. Чимин ничего больше не чувствовал, не жил особо. Так, изредка ворочал хвостом. Однажды Чимин проснулся и понял, что больше он Тэхёна не ждет. Не ненавидит. Он снова смог дышать. Костер ненависти потух, оставив после себя лишь тлеющую обиду. Чимин стал как-то жить свою жизнь. Криво поначалу, но постепенно наладилось. Чимин исследовал город заново. Все закоулки и крыши. Город казался Чимину гораздо меньше, чем с другой стороны реки, теперь, когда Тэхён перестал быть его частью. За порогом Чимина ждала новая жизнь без боли.   Чимин просыпается от стука в дверь. Он здесь пленник, не гость, и стучать по меньшей мере странно. Сил открыть у Чимина нет. Кто бы ни стоял за дверью — Чимин его не ждет. Чимин догадывается, кто может так себя вести, но его он меньше всего хочет видеть. Чимин упрямо молчит, не разрешает войти даже голосом. Пусть проваливает к чертовой матери. Проходит несколько секунд, и дверная ручка поворачивается. В дверях застывает Тэхён. Ну конечно, кто же еще. Утром он выглядит мягче, ближе, реальнее. Лицо все еще чуть опухшее со сна. Широкие штаны, рубашка навыпуск, мятая, белая. То ли подрасстрельный солдат, то ли поэт из позапрошлого столетия. Какой же он стал красивый. — Можно я тебя осмотрю? — голос у Тэхёна надломленный, в руках аптечка. — Пожалуйста? Нельзя, думает Чимин. Какой смысл. Само скоро заживет. Молчит, отворачивается. Делает вид, что Тэхёна здесь нет. Осматривает комнату. При дневном свете обстановка смотрится еще богаче. Тэхён здесь явно чувствует себя как дома и кажется на своем месте, как будто он создан для такой жизни. Может, оно и к лучшему, что Тэхён здесь. Он определенно добился большего, чем Чимин. Смог бы Чимин дать ему то же самое, уйди они тогда вместе? Чимин не уверен. А еще Тэхён все такой же упрямый. Он все равно идет к Чимину, берет себе стул и садится напротив. Осторожно касается руками лица, поворачивает к свету. Руки у него такие же ласковые, какими Чимин их запомнил. Тэхён неодобрительно цокает языком. Как будто не при его молчаливом содействии Чимина отмудохали. Чимин и сам знает, что красавец. У него раньше и так губы были пухлые, а теперь совсем месиво. Под одеждой должно быть еще красивее — лиловые пятна гематом, росчерки ссадин. Не человек, а абстрактный натюрморт с перезревшими сливами. Несколько ребер сломаны, дышится тяжело, с присвистом и болью. Смотри, Тэхён, не стесняйся, думает Чимин. Нравится? Тэхён открывает принесенную аптечку, достает бутылек, отмачивает перекисью присохшую на кровь футболку. Почти хватается за края, как будто хочет снять футболку Чимину через голову, но этот жест совершенно сейчас между ними не уместен. Он слишком интимный, из той, другой жизни. Которая у них была, пока Тэхён не ушел. — Сможешь поднять руки? — все же останавливается, замирает. Не трогает. Чимин мотает головой. Не сможет, не со сломанными ребрами. Тогда Тэхён срезает с него футболку ножницами. Как с покойника. Чимин сидит тихо, смотрит поверх плеча Тэхёна, пока тот делает с ним все, что считает нужным. Давит ладонью на бок, больно. Очень. В сравнении с той болью, что причинил Тэхён раньше — ерунда. На обтянутое белой рубашкой плечо хочется уронить голову, прикрыть глаза, пить воздух из ключичной ямки. Тэхён обматывает под грудью эластичным бинтом. Боль в ребрах не дает сесть как хочется. Плотные витки бинта не дают нормально дышать. Внутренности ноют. Больше всего — сердце.Тэхён закрепляет бинт, задерживается теплыми ладонями на боках, на долю секунды. Когда ладони исчезают, Чимин вздрагивает от холода. Тэхён надевает на него толстовку, чью, интересно, осторожно просовывает руки в рукава, застегивает молнию, и переходит к лицу Чимина. От его взгляда теперь не убежишь, и Чимин вглядывается в Тэхёна, ищет следы, оставленные прошедшим врозь временем. Нежный овал лица будто сточили, спилили, сделали тверже. Нос стал казаться меньше, пропорциональнее. На одном глазу залегла складка двойного века. В приюте Тэхёна кошмарно стригли, слишком коротко, но его жесткие вьющиеся волосы было не усмирить, все равно лезли и топорщились во все стороны, придавая ему совсем безумный вид. По обе стороны от этого безобразия торчали уши, большие и нелепо нежные. Сейчас в мочках Тэхёна блестят серьги, камни настоящие, у Чимина глаз наметан. Пропасть между ними вдруг кажется Чимину непреодолимой. Они — как две разделенные рекой части города, только вот мосты давно сожжены и обрушены.Тэхён здесь, рядом, на расстоянии вытянутой руки, но щемящее чувство утраты сдавливает грудь как никогда сильно. — Жить будешь, — выносит вердикт Тэхён, заклеив и замазав синяки и ссадины. А то Чимин сам не знает. Кровью не ссыт, и ладно. Остальное терпимо вполне. Чимин живучий. Сорняки, они такие. — И похуже бывало. Девять жизней, — напоминает Чимин. — Все как на собаке заживает. — Нашел, чем хвастаться. — Взгляд долгий, тяжелый. Тот самый, из детства. Чимин ни за что не признается, что скучал. — Я же предупреждал. — Твой хозяин не рассердится, что ты тут? — Дон Скварчалупи уехал по делам. И он мне не хозяин. Тэхён продолжает смотреть. Его острый взгляд будто вскрывает грудную клетку. Тэхён снова это делает — заживо сдирает защитную оболочку его души. Вспарывает броню. Лезет взглядом внутрь, чтобы убедиться, что все, что есть там живого и кровоточащего, по-прежнему его. Что ему нужно, думает Чимин. Что еще ему от Чимина нужно. Он встречает взгляд Тэхёна как кулак соперника в схватке. В схватке, из которой Чимин никогда не выходил и не выйдет победителем. Чимин знает, что умный человек бы избегал проигрышных сражений, только вот он, наверное, не очень умный. Поэтому Чимин спрашивает: — Как на него работается? Он хорошо тебя одевает, а трахает так же? Тэхён резко и коротко вдыхает, как будто Чимин его ударил. По сути — так оно и есть. Чимин ударил его словами. Но и себя тоже. Уход Тэхёна породил в нем монстра, жалкое уродливое создание, чьим единственным желанием было укусить побольнее. Неважно кого. — Что, и слова в свою защиту не скажешь? — Чимин продолжает с тупым упорством расковыривать собственную рану. — Мне не за что оправдываться, — ответ Тэхёна звучит коротко, решительно и уверенно. Больно. — Даже за то, что бросил меня? Ну надеюсь, оно того стоило. Тэхён, наконец, отшатывается от него, мелькает проблеском боли во взгляде и поднимается, чтобы уйти. Не выйдет у них разговора, думает Чимин. Может, оно и к лучшему. А то они тут договорятся до того, что Чимин сознается, что все еще его любит. — Стоило. — Тэхён оборачивается в дверях и вдруг смотрит на него с нежностью, как тогда. В другой жизни. Бесит до трясучки. — Не смей корчить такую рожу, — выплевывает Чимин. — Смотреть противно. И уже вслед закрывающейся за Тэхёном двери: — Подстилка. Легче Чимину не становится, только поганее.   Вечером Тэхён вламывается к Чимину без стука. Почему-то первое, что бросается в глаза — вместо туфель у него на ногах кроссовки. Потом уже Чимин замечает его решительное и обеспокоенное лицо. Дверной проем закрывает спина Чонгука, кроличьего соглядатая, приставленного к Чимину большим боссом. Чимин к нему почти даже привык. Дверь, что удивительно, никто не запирает. Видимо, знают, что замок его не удержит. А из дома, напичканного вооруженной охраной, Чимину все равно никуда не деться. — Пошли, — бросает пацан отрывисто. — Тебя перевозят. Чимин все понимает правильно. Не тут же Гвидо им заниматься. Не у себя дома ему Чимина пытать. Старый обмудок все-таки бережет свои ковры. Чимин бросается на Чонгука в совершенно бессмысленной панической попытке спастись. Врезается в него со всей силы, но Чонгук этого будто не замечает, не дергается даже. Хватает его поперек туловища как игрушку, и внезапно тихо шепчет на ухо: — Хочешь жить — подыграй. Чимин продолжает брыкаться. Что за херня у них тут творится. Нет уж, нашли дурака, он так просто не сдастся. Он вырывается все отчаяннее, и Чонгуку приходится сдавить ему ребра. Чимин почти кричит, парализованный болью, но Тэхён оказывается рядом, зажимает ему рот. — Чимин, тише. — Тэхён неожиданно ласково гладит его по голове. — Я не дам тебе навредить. Поверь мне, пожалуйста. — Мы увозим тебя отсюда, а ты отдаешь нам флешку, — все так же тихо говорит Чонгук. — И молчишь, блять. Не мешаешь нам. Договорились? Другого выхода у Чимина, в общем-то, нет. Гвидо его точно прикончит. Не сейчас, так потом. Чимин кивает и дает заломить себе руки. В конце концов, Тэхён его никогда не обманывал. Они спускаются по лестнице к заднему входу — Чонгук держит его руки. Тэхён держит его на мушке. Все как полагается. — Куда? — неожиданно заступает им дорогу тот самый мудак с татуировкой на щеке. — Приказ дона, — бодро отчитывается Чонгук. — Везем гостя на фабрику. — Мне никаких указаний не поступало, — упрямится головорез. То ли он очень исполнительный, то ли очень тупой. — Зато поступало нам, — с видом «не испытывай терпение приближенного к дону человека» говорит Тэхён. Выглядит вполне убедительно, уж что-что, а сучью морду Тэхён умеет строить как никто. — Я уточню, — охранник берет рацию. Лучше бы он был тупой. — Не уточнишь, — Тэхён наставляет на него ствол. — Рацию на стол. Но исполнительный татуированный мудак успевает нажать на кнопку, пока Тэхён прикладывает его пистолетом в висок. Бессознательное тело валится на пол. Так ему и надо, злорадно думает Чимин. Он бы добавил, но времени нет. — Быстрее, — Чонгук открывает дверь. — Охрана точно пришлет кого-нибудь проверить. — Давай за мной, — Тэхён идет первым. Чимин за ним. Чонгук — последним. — Пошли. Им нужно только добежать до внедорожника, припаркованного у выезда. По посыпанной мелкой галькой дорожке — метров тридцать, хрен знает, некогда прикидывать. Ебаная планировка ебаных дорогих особняков. Охране с двух сторон дома бежать до них меньше, чем им от выхода. Они могут появиться в любой момент, поэтому бежать нужно очень быстро. Дверь машины оказывается закрыта, Чимин тратит на нее драгоценные секунды, пока Тэхён его прикрывает, и как назло, именно в этот момент из-за стены дома выглядывает первый охранник. Чонгук открывает дверь машины с другой стороны, он не успеет. И Чимин с силой дергает Тэхёна вниз. Хлопок, вспышка, что-то толкает Чимина в спину с такой силой, что он врезается в Тэхёна. Резкое ощущение чего-то инородного в груди, холодное, потом обжигающее, а потом — боль. Она почему-то приходит с задержкой, и разум успевает осмыслить. Внутри как будто взрывается снаряд, и волна боли распространяется всюду, как акварельное пятно по мокрой бумаге. Хочется выкашлять эту боль, но это оказывается кровь, идет горлом. Чимин оседает на землю у открытых дверей машины. Чьи-то руки затаскивают Чимина внутрь, сознание потихоньку уплывает, и Чимин закрывает глаза, ориентируется только на звуки. Выстрелы, хлопок закрывающихся дверей, выкрикнутое срывающимся голосом «гони, блять», снова выстрелы. Рев двигателя. Машина резко трогается с места под градом пуль. Чимина швыряет на сидении на поворотах и он скулит от боли. Кто-то сигналит им вслед. За ними же так полиция увяжется. Когда машина выравнивает ход, Чимину удается разлепить глаза, и он обнаруживает, что лежит головой на коленях Тэхёна. Чонгук на пассажирском острым взглядом сверлит дорогу позади. В руке пистолет. На месте водителя сидит кто-то светловолосый и незнакомый, но по манере вождения можно с уверенностью заявить, что он псих. — Не отключайся, — говорит ему Тэхён и кладет руку на лоб. Ледяная. Или это у Чимина жар. — Оставайся со мной. — Я стараюсь, — выходит хрипло. В горле пересохло, хочется смыть железистый привкус крови. — Ты этим побегом меня чуть не угробил. — Не преувеличивай, — Тэхён гладит его по взмокшим волосам. — Сам же говорил про девять жизней. — Я чуть не умер без тебя тогда, — Чимин не знает, то ли боль развязывает ему язык, то ли он пользуется шансом высказать все, что накопилось. Возможно, последним. Он пытается звучать обвиняюще и строго, но получается лишь разбито. Какой же Чимин жалкий. — И чуть не умер из-за тебя сейчас. — Тебе не угодишь, — отвечает Тэхён ласково и слегка насмешливо. — Какого хера ты лыбишься? Я тебя не простил. — Я знаю, — на мгновение улыбка и голос Тэхёна дают трещину. Чимин чувствует, что руки у него дрожат. — Я буду очень стараться, чтобы заслужить твое прощение. — Если я тут подохну — никогда тебя не прощу. На том свете достану. — Уж сделай одолжение, — говорит Тэхён вроде бы шутливо, но глаза у него смертельно серьезные. — Я так сильно скучал по тебе. — Я тоже, — признается в ответ Чимин одними губами, чтобы этот гад не услышал. Но этот гад, кажется, умеет читать по губам, потому что расплывается в такой знакомой широкой улыбке. Чимин уже и не надеялся снова ее увидеть. В груди становится еще больнее. Улыбка Тэхёна — последнее, что видит Чимин перед тем, как отключиться.