maybe i just wanna be yours

Утро до невозможности правильное — каждое утро в Нью-Йорке, в квартире с Джулс, такое. Нейт не может пошевелиться, чтобы не спугнуть его и чтобы не спугнуть её. Он искренне удивляется, как ему вообще могут быть доступны такие тонкие переживания. Лопатки Джулс тёплые после ночи, нос щекочут её волосы-перья на затылке. Он не видит, но она широко улыбается ему во сне, просто и ласково, улыбается, почти как когда-то улыбалась всплывающим сообщениям на экране телефона. Самое доброе, что когда-либо было в его жизни. Нейт ещё немного полулениво обнимает её со спины, прежде чем спрятаться под одеялом с головой. В каком-то смысле он рад, что прячется; рад, что она не видит его, что она не найдет его рядом, как только заёрзает и непременно проснётся. Джулс уедет в Парсонс через два часа, и Нейт безбожно крадет это время перед будильником. Джулс вкусная. Восхитительно вкусная. Меренговая, полностью из меренги — косые линии плоского живота, узкие бедра (два смазанных поцелуя), молоко коротких волос. Какая она чудесная — понятая, любимая, домашняя, с растрепавшимся каре, пастельными боксёрами и церковным мрамором алтаря собственного тела. Ему всё ещё немного страшно стягивать шорты и белье, утыкаться носом в её гладкую кожу — Джулс едва уловимо пахнет чем-то цветочным, гелем для бритья и домом, — и он трепетно обнимает её острые колени, пока держит член во рту. Нейт пробует её, берёт половину длины, втягивает щёки — и его отпускает. Начинает отпускать. Небывалая лёгкость — ему, как и раньше, так же сильно хочется разрыдаться. Это ощущается настолько правильным, настолько правильным — лежать на ней. Нет, лежать перед ней. Преклоняться ей. Касаться её языком — кожа между её ног мягкая и чувствительная. Тело Джулс — это вата, это сливки, это нежное, нежнейшее Нечто, доступное ему, его грубому восприятию и шершавому языку. Где-то сбоку, чуть ниже точёной тазовой косточки, расплываются небольшие синяки от уколов: Нейту кажется, что он сейчас треснет. Он вынимает изо рта и целует, целует их, всю эту синеватую россыпь — прикладывается к ним лбом, веками, прижимается плотнее, прижимается всем своим существом, своими щеками, чтобы убедиться, что окончательно сломан. Или, наоборот, цел — спустя столько лет. Каждый день должен начинаться так. Каждый день в Нью-Йорке, в этом отвоёванном, выстраданном, вырванном кусочке совместного счастья должен начинаться с Джулс, быть о Джулс, быть для Джулс. Они, дни его жизни, наконец-то стали настоящими и наполненными смыслом. Нейт наконец-то был на своём месте. Он прощён, прощён. Он принят. Джулс до ужаса родная, спящая топлес, потягивающаяся в полудрёме, не то чтобы принадлежащая ему, как это обычно бывало с девушками в жизни Нейта, но всецело завладевшая им. За эти два года после выпуска Джулс, кажется, только утвердила свои права владеть им, его жизнью, его мыслями, его желаниями, его гардеробом, притащив туда дизайнерские вещи из студии (и приучив носить их, и заляпав его собственные краской), добавив туда цвета, стиля и лоска. Боже, он даже разрешил накрасить себе ресницы. Сплести парный браслет. Нарисовать ему что-нибудь на лице. Выбрать коврик в ванную. Завесить все стены в доме полароидными снимками, абстрактными рисунками и голубо-розово-белой палитрой. Они делят подставку для зубных щёток, книжные полки, постель, ключи от машины и старые общие секреты. Синяки мажутся об его лицо. Забиваются маленьким космосом в поры. Нейт отрывается от них и снова берёт её член, в этот раз полностью, чувствует, как сочится солёный предэякулят, когда Джулс тихонько хихикает и стягивает одеяло. Полоска солнечного света сквозь жалюзи старается дотянуться до их тел, мир снова наполняется цветом и светом, слепит отвыкнувшие глаза — блять, вот так Джулс и пришла в его жизнь, она всегда так делает: ослепила, загорелась ярче сверхновы, достала его, Нейта, из темноты. Решила, будет ли свет. Будет ли Нейт дышать. В носу защипало от странной благодарности и привычной покорности. — Мне щекотно. Ты колешься, — Джулс колокольчиково смеётся, но потом выгибается и толкается в нёбо. И ещё раз. И ещё. Сгибается, когда кончает, — Нейт сильнее обнимает и прижимает к себе колени, не упускает ни одной капли. Джулс. Джулс. Джулс. Он подхватит её на руки. Он поможет ей с инъекцией. Он проводит её до коридора. Он даст ей свою куртку. Он упадёт перед ней на колени. Он всё сделает. Блять. Солнце целует исколотые бёдра — Нейту не нравятся синяки, ему просто очень, очень нравится Джулс.