Дориан в тёмно-красном — символ порока. Дориан, небрежно вкушающий тёмно-красное, — помноженный порок. Он пачкал свои руки — белые, фарфоровые — в соке, разломавши гранат. Угощал им, тянулся пальцами с рубиновыми перстнями к лицу Генри. Дориан не заслуживал ни наказания, ни поощрения: его руки уже давно были в крови, и он пачкался во грехе, смаковал его, делился им в поцелуях, смоченных отравой. Лорд Генри знал: порок на вкус терпкий и кисло-сладкий.

На Дориана Грея было боязно дышать, смотреть — ещё страшнее. Таким живой человек быть просто не может: сладким и вязким, как мёд-аккурай и как пáтока. Юноша смотрит в потолок рассеянным стеклянным взглядом и воплощает собой всё, на что Бэзилу не хватит ни сил, ни воли. Настоящий Дориан — тот, что не из снов, — совсем не такой. Он так смотреть не может. Но в ночных грёзах — очень даже. «Вы так хотели быть добродетельным, Бэзил. Но взгляните же и узрейте: Вы тонете сейчас вместе со мной.»

Аполлинария неверяще оглянула комнату. Олеже никогда не нравилось, когда по чистому полу проходились в уличной обуви — на ней много микробов. Легко что-нибудь подцепить и заболеть. Но мама микробов не боялась и за своим здоровьем не следила — медленно прошла до кровати. Ухнул старый матрас под тяжестью чужого тела. Мама не говорила — всё прям как в детстве. Только платины в её волосах стало больше — не то седина, не то обновлённая краска.

Подумать только… Герой не знает, что мыть посуду лучше в горячей воде, а не холодной. Герой знает, как умелым словом дать надежду, прорезать туман страха и сомнений, показать путь. Знает, как надо говорить так, чтобы громко. Так, чтобы складно. А потом наскачется по площади и мостовой, наговорится вдоволь и достаёт запасные ключи, приходит к нему, Олеже, с лёгкой поволокой, усталый, одомашненный, разделять быт и повседневность. Разве такое может присниться?

Она не такая, какой была на первых порах переезда в Ист-Хайленд — красотка в цветах виноградной жвачки. Мэдди и Кэс в глазах Нейта такие холёные, такие красивые. Джулс единственная мелькает в фантазиях и каждодневных мыслях домашняя и непричесанная. Смежить покрепче веки и думать о том, как же хочется, чтобы его уже наконец-то разорвало пополам. Уткнуться ей в плечо и, поражённый, закричать. Джулс естественная, но всё равно неземная; понятая, но не прирученная; любимая, но только в отрицании.