Кровь на серебре

Изобель. Имя, издевательски вписанное в его дневник. Имя, звеневшее в ушах, когда Микелле засыпал голодным — не убившим. Микелле снова стоял в ее комнате. Смотрел на нее. Собирался с мыслями. Желание обрело смысл, причину, источник. Но, послушавшись, чего он добьется? Одобрения Отца, которого не помнит? Отца, который присылает к нему слуг, но сам молчит? Отца, что вырастил из него бешеного пса? Не хищника — убийцу, не знающего насыщения? У него есть своя воля. Свой выбор. Свое решение. Его товарищи знали, что происходит. Микелле предупредил. Попросил остановить его, если сам он не справится. Всех, кроме Карлах — объяснять ей было слишком сложно. Да и не хотелось. Не после того, что она наговорила, найдя по утру труп Альфиры. - Это твое? Микелле достал из кармана медную брошь, позеленевшую от времени. Полумесяц с выгравированными на них «И» и «Э». Старую, даже древнюю. Совсем как могила Изобель. - Да, - кивнула Изобель. - Полагаю, ты был в комнатах Кетерика? - Как и ты. Давным-давно. И в усыпальнице тоже. - Тогда ты понимаешь, почему я хранила это в тайне. Прошу, позволь этим людям остаться в неведении, пока мы не одержим победу над Кетериком Тормом… моим отцом. - Разумеется. Я просто хотел услышать правду. Говорят, она придает сил. Но руки покрывала кровь сотен жертв, лиц которых Микелле не помнил. Поводья выскальзывали с каждым сказанным словом. Микелле не должен был приходить. Не должен был ее видеть. Не должен был оставаться рядом. Продолжать разговор. Нет. Он справится. Останется собой. - Забирай, если хочешь. - Спасибо. Это от моей жены… отец сказал, ее больше нет. Изобель потянулась за брошкой. Коснулась металла пальцами. В каждом — косточки. Хрупкие, как крылья неосторожной бабочки. Достаточно только сжать руку. Только захотеть. Поддаться соблазну — и они треснут. Разорвут кожу изнутри. Голова кружилась. Сейчас бы прилечь. Уснуть. Убить. Микелле еще управлял своим телом. Большей его частью. Слова сами соскальзывали с языка, минуя сознание. - Моя кровь требует убить тебя. Последние мгновения, застывшие в янтаре. Нетленные останки, вырванные из круговорота жизни и смерти. Вот чем станет Изобель. Вот чем станет каждый в «Последнем свете». Красиво. Бесполезно? Микелле слышал частое, тяжелое дыхание. Свое собственное. Он вожделел убийства. Все, что он знал, говорило ему остановиться. Все, что он чувствовал, приближало руку к рукояти скимитара. К жесту, от которого доски под ногами прорастут терновником. Нанижут Изобель на шипы, как жертву сорокопута. Надо лишь отпустить себя. И все случится. Естественно. А значит, правильно. Позади что-то выкрикнула Карлах. Микелле слышал ее, слышал Астариона и Хальсина, вполголоса что-то объяснявших, но слов разобрать не мог. Не хотел. Они не имели значения. Изобель прижала брошь к груди. Ее большие глаза — два чудесных стеклянных шарика в коллекцию — смотрели без страха. Уверенно. Твердо. - Ты не хочешь мне зла, - она даже не отступила назад, а ведь могла. - Ведь так? За такие слова стоило убить. Но Изобель? Или за нее? Доверие. Вот чего Микелле искал в каждом встречном — протянутой навстречу ладони, даже если сам он уже занес оружие. Он был в восторге - и в равной мере в ярости. Задыхался от обоих чувств. От желания броситься в атаку. Упасть на колени, сложив оружие. Она видела его слабость и должна умереть. Она была так добра, что обязана выжить. С тихим рыком чудовище сдалось. Ушло, свернулось в своем логове крошечным клубком, оставив там, где было, лишь пустоту. Мгновение назад Микелле чувствовал себя всемогущим — ему ничего не стоило закончить все одним ударом. Теперь он еле стоял на ногах. Голова казалась чудовищно тяжелой, качать ей — все равно что ворочать булыжник. - Я не собираюсь исполнять приказ, - собственный голос донесся издалека, будто сквозь толщу воды. Ледяной, отрезвляющей. Вызывающей озноб. - Мне надо отдохнуть. - Я горжусь тобой, солдат. Карлах с размаху хлопнула Микелле по плечу, и ослабевшие ноги не выдержали. Он оказался на полу. - Ой, я перестаралась? Прости, прости, прости… Карлах по-детски прижала к лицу кулаки, растерянно переминаясь с ноги на ногу. Стоило бы сказать «кулачки», но каждый из них способен был раскрошить череп дьяволу. - Все в порядке. Просто… тяжелый выдался день. Просто тело предает Микелле всякий раз, когда он предает Отца. Кто, черт побери, его Отец? Откуда у него такая власть? Астарион и Изобель чуть ли не синхронно помогли Микелле подняться. - Тебе нехорошо? Я попрошу приготовить комнату. - О, нет, вовсе не обязательно. Нам уже пора уходить. Абсолют сама себя не остановит, знаете ли, - заторопился Астарион. Микелле благодарно ткнулся лбом в его плечо. Но, как и сам Микелле, Изобель имела право на правду: - Я хожу по ночам… убиваю во сне. Она сможет сохранить секрет, если он сохранит ее.