***
Подышать свежим воздухом. Проветриться. Конечно. Стоило Микелле выйти из серебряного мыльного пузыря — лунного купола — как воздух изменился. Каждый вдох оседал на языке сладковатой, маслянистой гнилью. Мелкие волоски на коже встали дыбом от неявного предчувствия угрозы. Жаровня отгоняла мрак, но тот угрожающе скалил зубы издали. Обещал сожрать, как только погаснет свет. И Микелле с его спутниками, и Хальсина, стоящего на краю скалы с факелом в руках, и жухлые, но все-таки живые пучки травы у ее подножия. Крошечная зона сумерек. Размытая линия между… привычнее звучало бы «жизнью и смертью», но вернее «существованием и небытием». Практически перекресток. Место, где границы тоньше. Проницаемее. Место возможностей. Начало путей. - Ты здесь, - Хальсин обернулся, выше поднимая факел. С высоты его роста свет падал сверху вниз даже на Карлах. - Вот и славно. Давай же начнем. - Куда направимся? Как и другие озарения, это пришло на уровне ощущений, а не знаний. В прошлой, забытой, жизни Микелле видел немало ритуалов. Его дырявая память сохранила только смутные тени. - Не мы, - покачал головой Хальсин. - Мне предстоит пойти одному. Значит… славной охоты не будет? Микелле чувствовал себя почти обманутым. И в то же время, слова Хальсина казались правильными. Порой тот, кто совершает обряд, не менее важен, чем сам ритуал. И пока один заносит кинжал над подношением, должны быть те, кто смотрят. Те, кто наполнит саркофаг кровью из вскрытой глотки. Нет, не то. Откуда взялись эти воспоминания?.. Микелле украдкой посмотрел на свою руку. На ней не было крови. Пока. - В чем моя роль? - С благословением Дуба-отца я проникну в Царство Теней. Но, чтобы вернуться, мне понадобится твоя помощь. Никто, кроме меня, не должен пройти сквозь портал. Звучало как обещание боя. С мертвецами, не чувствующими в последнее мгновение ни боли, ни страха. Что же. В проклятых землях приходится довольствоваться малым. Хальсин сложил руки в молитвенном жесте. Свет между его ладонями — теплый, золотой, дневной — рос, превращаясь в выцветшую, размытую водой пастораль. Овальную дверь в пространстве, достаточно большую, чтобы Хальсин прошел сквозь нее, не пригибаясь. Порыв свежего ветра принес из портала ворох зеленых листьев. Теплые лучи солнца коснулись кожи. Микелле прикрыл глаза. Подумать только, он в проклятых землях меньше недели, но уже так соскучился. Каково же тогда… Всплывшую в памяти картину расколол на части вой умертвия за спиной. Проклятье почувствовало нарушителей и прислало стражу. - Твою ж, - ругнулась Карлах, когда тень вынырнула буквально у нее из-под ног, и перехватила покрепче топор, замахиваясь. Полумрак, магия и черненый дублет надежно скрыли Астариона от глаз и врагов, и друзей. Микелле заметил его только на короткий момент, когда тот вогнал кинжал тени под лопатки — если у нее вообще были лопатки. Микелле вздел руку, шепча слова заклинания, и узкий перешеек между водой и непроницаемым для проклятых тварей барьером ощерился шипами на тех, кто шел к порталу. Мертвая земля кричала, разрождаясь терновником. - Потерпи, - беззвучно попросил Микелле. Осталось совсем чуть-чуть. Портал за спиной пах лугом — настоящим, живым, разнотравным, хоть лаванда и перебивала другие цветы. Обещал, что скоро эти земли вновь станут как прежде. А пока из разорванной шипами плоти мертвецов в землю не лилась кровь. Только тьма сочилась из ран. Топор Карлах рассек пополам два силуэта в плащах — две смутные тени неизвестно кого — и те, корчась, свернулись тускло светящимися шариками, останками поглощенных проклятьем личностей. Стрела, выпущенная Астарионом, опрокинула зомби-арбалетчика на спину. Шипы, вырвавшиеся из грудной клетки ей на встречу, были почти сухими. Бескровными. Проклятье высосало из своих жертв все, что могло питать. Отдавать. Возрождать.***
Духи воссоединились, а проклятье так и не развеялось. Черные небеса лениво переливались нездешней лазурью. На заброшенных могилах не росло ничего, кроме трупных роз и ночных орхидей — странных растений, тронутых тенью. Потусторонних. Кетерик Торм. Все дороги вели к ему. К крови бессмертного старика, что должна будет пролиться ради новой жизни. Ради плодородия этих земель. Ради того, что он знал что-то о прежней жизни Микелле — и, насмешливо бросая крохи знания, оставлял самый лучший кусок себе. Ради мести за падение. Ведь Кетерик был там. Видел. Не участвовал, нет, но и этого достаточно. Усыпальница Тормов возвышалась над кладбищем, как царский дворец над лачугами бедняков. Изнутри же она напоминала кабинет ученого. Некроманта. Бальтазар определенно провел здесь не один день. Всюду валялись дневники, листы с заметками, перечеркнутые, смятые. Совсем как в его комнатах в Лунных Башнях. Только не хватало алого. Свежих сердец. Лежалых трупов. Зато появилась одна новая непривычная деталь. Идолы Миркула, источающие бледный мертвенно-зеленый свет. Негативную энергию. Ту, что связывает кости мертвецов, заставляет их ходить и выполнять приказы. Интересно, как бы Бальтазар объяснил их настоящему Верному? Верующему, что нет бога, кроме его драгоценной Абсолют? Готовому жечь, пытать и убивать во имя Ее? О, Микелле бы с удовольствием взглянул на этот цирк. Или казнь. - Так что? Слава Абсолют? - он щелкнул череп в центре идола по переносице. Тот покачнулся, лязгнув зубами. Перестук костей удивительно напоминал речь. Неразборчивую, на неизвестном языке. Осуждающую. Микелле поднял руки в примиряющем жесте. - Извини. Признаю, ты настоящий бог. А Абсолют — нет. Огромная мистификация, если верить записям. Буквально. Гигантский иллитидский мозг с тысячами последователей. Странно, как легко ему было принять эту правду. Будто прежде Микелле ее уже знал. Забыл, как и все свое прошлое. А теперь вспомнил. Вернул на место кусочек мозаики. - Здесь полно ловушек, но все разряжены. Астарион уселся на саркофаг в центре гробницы, закинув ногу на ногу. Потянулся с напускной ленью. Слишком жестко, слишком прямо. Каждая мышца в его теле была напряжена. Готова к прыжку, к удару. Вот бы прикоснуться. Почувствовать момент, когда напряжение превращается в чужую смерть. - И ни следа Бальтазара. Как, впрочем, и двери. Зато, - Астарион поднял палец вверх, - полно зачарованных фресок с жизнеописанием Кетерика. Как там было? - «От великолепия через трагедию к позору», - процитировал Микелле одну из раскрытых книг. Запятнанных, брошенных без всякого уважения. Впереди лежали ответы. Дышали те, из чьих хладных пальцев их предстоит вырвать. Чудовище, чем-то помешавшее Рафаилу. Бальтазар, знающий секрет бессмертия. У них с Астарионом были разные цели, но как же удачно близко пролегли пути. В Лунных Башнях Кетерик потерял дочь. Микелле потерял гораздо больше — самого себя. И у него не было даже могилы. Даже потускневших расписных стен, рассказывающих его историю. Не было потайной двери, чтобы спрятать за ней секреты. Слуг, чтобы послать за ними. Злой азарт, беспокойными червями копошащийся под кожей, угас. Микелле открыл рот, ошеломленный и, чего уж таить, восхищенный. Он ожидал увидеть еще один тесный проход, ведущий в тайное хранилище. Может, небольшой лабиринт. Вместо этого перед ним предстал целый храм, воздвигнутый в пещере. Многоэтажный, украшенный резными статуями, теряющийся где-то во тьме. Такие и на поверхности не каждый день увидишь. Понятно, почему Бальтазар до сих пор не вернулся. - Мы не готовы. Они даже не собирались идти сюда. Просто прыгнули в портал за Оливером. Просто решили: а почему бы не зайти? Вдруг Бальтазар лежит прямо у входа в гробницу, а «Песнь ночи», чем бы она ни была — в паре метрах от него? Кто мог ожидать такое? Астарион резко развернулся. Пригнулся, как недовольный шипящий кот. - Прости, что? - Нам нужны припасы. Не хочу оказаться единственным источником пищи, - Микелле улыбнулся. Его взгляд то и дело соскальзывал с кислого лица Астариона на подземный храм. - Ладно. Прекрасно. Но если эта тварь сбежит, пока нас не будет… Астарион, кажется, сам не придумал, что случится тогда. Вернее, не придумал ничего, что звучало бы достаточно едко. «Я тебе этого никогда не прощу», - читалось и так. И эта угроза прозвучала бы куда страшнее, чем Астарион мог вообразить. - Не беспокойся. Чудище просидело там дольше, чем я живу. Что ему еще один день? - Очень надеюсь, что ты прав. Они шли на выход мимо открытого гроба. Могилы с надписью: «Здесь покоится Изобель Торм». Дворецкий предлагал другую надпись на надгробии. Но зачем? У Изобель уже была одна. Хватит с нее.***
Под ногами шуршала сухая, красная трава. Давно засохшая кровь. Смерть, на смену которой не пришла жизнь. То, что должно было сгнить много весен назад, дав пищу следующим поколениям, осталось вечным памятником самому себе. Отвратительным и бесполезным. Разомкнутый круг. Болезнь. Дефект. Вокруг, внутри. Грязь липла к грязи. Они возвращались, чтобы взять разбег, сделать последний глоток воздуха перед прыжком. В темный омут. Черный, маслянистый. Из головы никак не шли портреты Кетерика, его дневники. Микелле чувствовал, что знал его. Видел это лицо, слышал голос, читал письма, написанные его почерком, отвечал на них. Но что? Зачем? Что привело Микелле в Лунные Башни? Не в них ли началась его болезнь? О, он спросит. И Бальтазара, и Кетерика. И спрашивать будет долго. По заслугам. Но сперва их скромной группе были нужны припасы. Зелья, свитки… святая вода? Возможно. Гигантский храм тянулся от поверхности до Подземья. Микелле видел его подножие, пока искал путь наверх. Но не только разумные причины гнали Микелле назад. После того, как он увидел пустую могилу, желание вновь увидеть отмеченную жертву стало нестерпимым. Увидеть. Не убивать. Не возвращать в разрытую могилу. Прибавив шаг, Микелле поравнялся с Хальсином. Тот умел выслушать. Поддержать. Не как равный, как кто-то несоизмеримо старше и мудрее. Как отец. Не Отец, нет, нормальный, понимающий. Не требующий даров и подношений. Только посильной помощи. - Говорят, ночь темнее всего перед рассветом, - Микелле беспокойно теребил ремень перевязи. Готов ли он сам к этому разговору? - Проклятье скоро спадет. Тени стали гуще, чем были? Или все это ерунда? - Злее — уж точно, - Хальсин уверенно кивнул. - Проклятье почувствовало свою уязвимость, и, загнанное в угол, готово биться до конца. Мы сделали большое дело. Вот уже век эти земли не были так близки к избавлению. Но, покуда жив Кетерик Торм, их судьба еще не решена. - Вот бы все наши проблемы решались убийством... - Убийство бессмертного? Непростая задача, даже если забыть, что наша цель — опытный генерал во главе целого войска. Что-то заставляет его душу возвращаться в тело. Бальтазар должен знать. И он расскажет. Живой, мертвый, хоть трижды убитый — если Зарелл права на его счет. - По крайней мере, эта задача понятна, - Микелле улыбнулся. - Не требует трактовок. Не вызывает сомнений. Кетерик Торм заслуживает смерти — с этим согласны и люди, и духи. Но не Изобель. Она чиста. Идеальный агнец. Начало пиршества. - Хотел бы я, чтобы наша миссия оказалась и впрямь такой простой, как ты себе представляешь, - Хальсин невесело хмыкнул. - Но тебя беспокоит не Кетерик. Что случилось? Разумеется. Не Кетерик. Не проклятье — хотя они тоже. Без них было бы легче не думать. Отвлечься. Наверное, начиная этот разговор, Микелле надеялся, что не сумеет провести Хальсина. - Те мысли, о которых я говорил, - он смотрел уже не на собеседника, а под ноги, на извилистую, изъеденную проклятьем дорогу. - Видения резни… они становятся хуже. У нас много врагов, но это все не то. Почти не приносит облегчения. Та, кого я хочу… она наш союзник. Не знаю, как долго я еще смогу сопротивляться. - Ты можешь положиться на меня. Я обещал, что защищу тебя, если до этого дойдет, — и я сдержу слово. Не мудрено, что Хальсин стал Первым Друидом. - Не меня, - одними губами прошептал Микелле. Чего в этих словах больше: страха или гордости?