***
— Сугуру, ты когда-нибудь задумывался о своей ориентации? Сатору часто задаёт вопросы и в большинстве случаев безбожно тупые. Сатору любит идиотские вопросы, любит говорить то, что взбредёт ему в голову, тогда как Сугуру остаётся только гадать, каким образом ход его мыслей приходит к чему-то подобному. Но однажды Сатору спрашивает это, и Гето теряется. Есть ли тут правильный ответ? Нужно ли ему вообще отвечать? — Да, задумывался, — уклончиво начинает он, в попытке обуздать хоть одну лихорадочную мысль в своей голове. Годжо протирает солнцезащитные очки рукавом рубашки и поднимает на друга заинтересованный взгляд. — И к чему ты пришел? — после недолгой паузы спрашивает он, понимая, что Гето не намерен развивать свою мысль. Сугуру глубоко вздыхает, начиная нервничать. — Пока что ни к чему, — врёт. — Тебе когда-нибудь нравились парни? — Годжо закидывает одну ногу на другую и дышит на стёклышко очков, снова его протирая. — Да, — Гето понимает, что нет смысла лгать. Нет, не так. Он не хочет ему лгать. Он ненавидит лгать, а тем более ненавидит лгать Сатору. — Мне тоже. Это плохо? Сугуру чувствует, как по пищеводу растекается раскалённая лава. — Нет, это не плохо, Сатору, — он нервно улыбается, не поднимая взгляд с конспектов, которые старательно пытается переписать вот уже почти 2 часа. Однако последние пару минут он не может сдвинуть ручку с места. Годжо это замечает и умолкает. Чёрт подери.***
Сугуру любит раннюю осень. Сугуру любит кофе без сахара, запах выпечки, английскую литературу, красить ногти в чёрный, Сугуру любит пары по вечерам, ходить на учёбу в солнечную погоду (вместе с Сатору), читать мангу (вместе с Сатору), играть в приставку (вместе с Сатору), смотреть глупые ромкомы (вместе с Сатору), Сугуру любит Сато.. Нет, стоп. Сугуру любит проводить время с Сатору. Очень. Много. Времени. — А вы давно встречаетесь? — новый одногруппник как бы невзначай задаёт этот вопрос, встретившись с Сатору и Гето в столовой универа. Сугуру хлопает глазами и давит усмешку. — Что? — переспрашивает он, удивляясь настолько безвкусной шутке. — Ну.. а вы не..? — Подожди, ты серьёзно? — Блять, так вы... Чувак, я думал, вы встречаетесь... — парнишка тушуется, не зная, куда отвести взгляд. Годжо задумчиво жуёт губу и приподнимает одну бровь. — Нет, мы не встречаемся, — Сугуру неловко смеётся. — Хотя, учитывая, сколько времени Сатору ошивается у меня дома, нам уже пора обручиться и взять ипотеку. Годжо улыбается и стукает его в плечо. Сугуру задумывается, насколько странно всё это выглядит со стороны. Их отношения. Это правда настолько странно? Но они ведь лучшие друзья. Разве не все лучшие друзья такие? Сатору самый близкий человек в его жизни, самый важный, возможно. Они ведь всегда вместе. Это же нормально, так было всегда и... Блять, ладно, это и правда странно.***
— Сугуру, я достал! — Годжо произносит это с таким детским восторгом и трепетом, буквально прилипает к сугуровой руке, что даже сам Гето невольно заражается этим чувством. — У тебя ведь не будет проблем? — мягко и почти вполголоса спрашивает он, боясь, что кто-то их услышит. Годжо поправляет тёмные очки на переносице и хитро улыбается. — Все хорошо. Я подожду тебя после пар. Мне сделали скидку. Сугуру пытается это скрыть, но его и самого распирает от этого глупого постыдного предвкушения перед тем, как сделать что-то плохое. Как в средней школе, когда они впервые попробовали сигареты. И даже тогда это, конечно, была идея Сатору. Это всегда был Сатору. Тот, кто его портил. Он честно пытается не думать об этом на занятиях. Он даже пытается внушить себе, что передумал, что это дурацкая затея, что это опасно, но чёрт. Чёртчёртчёрт он представляет разомлевшего и хихикающего Годжо, как тогда, когда они вдвоём неприлично сильно напились и уснули в обнимку, и Гето накрывает волна неконтролируемого восторженного возбуждения. Он очень хочет сделать это с Сатору. И это так стыдно признавать. Гето никогда не был паинькой. Он часто плевал на правила. Он не всегда принимал правильные решения. Он часто поступал как мудак. Гето нередко курит и любит выпить. Возможно, он слишком любит выпить. Гето очень любит сбегать от реальности и, наверное, это главная причина, почему он так боится выбрать не тот путь. Гето склонный к зависимостям человек. Гето слабый человек. И он знает, к чему эти зависимости могут привести. Гето знает, что он может раствориться в своей зависимости. Потерять себя и свое "я". Он знает, что уже, возможно, начинает терять себя в Сатору. И это безумно пугает. Они делят один косяк на двоих. Сугуру не спрашивает, откуда Годжо научился правильно его забивать. Он делает затяжку и передаёт очередь Сатору. Кровать скрипит под его весом, когда он встаёт, чтобы подключить телефон к колонке и поставить свой особенный плейлист. Особенный, потому что он сделан для Сатору. Тот об этом, конечно, не знает, но этот плейлист Сугуру ставит только для него. Потому что знает, что Годжо нравится, а что нет. Знает о его вкусах, предпочтениях и делает всё, чтобы им угодить. Сугуру очень хочет ему угодить, стать удобным, если требуется, стать единственным, кто сможет удовлетворить его во всём. Гето включает настольную закатную лампу, заказанную не так давно на одном из маркет-плейсов, и тёплый фиолетово-зелёный свет разливается по белым стенам, подобно краске разлитой по полотну. Сатору опускается спиной на мягкие подушки и свешивает с кровати руку с тлеющим косяком, зажатым между пальцами. Сугуру завязывает часть волос в слабый пучок на затылке, пока остальные волосы струятся по широким плечам. Восторг и трепет от чего-то нового и неизведанного почти прошёл, и теперь он пытается сконцентрироваться на своих ощущениях. Его пугает и немного разочаровывает то, что он все ещё не чувствует совершенно ничего. — Ты слишком напряжён, — голос Сатору звучит медленнее и спокойнее, чем обычно. Он звучит почти интимно. Гето садится напротив него, вытягивая ноги параллельно чужим ногам, пока на фоне рассыпается вступление к until i bleed out. — Расслабься, Сугуру. Не думай. — А о чем думаешь ты? — тихо спрашивает он. — О твоих волосах, — губы Годжо трогает лёгкая мальчишеская улыбка. Такая простая, искренняя и совсем ему не свойственная. Он передаёт косяк. — Что? — Гето теряется. — Как давно ты их отращиваешь? Может, мне тоже стоит отрастить? — Мне нравятся твои волосы сейчас, — Сугуру делает небольшую затяжку, придерживая косяк большим и указательным пальцами. Он чувствует волнение. Сердцу в груди становится тесно. Сатору невнятно мычит в ответ. Они раскуривают косяк и устраиваются на подушках. Гето не знает, чем занять руки, и берёт телефон, пока Годжо рассматривает тени, что пляшут на потолке. Такой тихий, даже покладистый, совсем на него не похоже. — Сугуру, — он перекатывает это имя на языке, словно кубик льда. В голове мутно, будто чай разведённый с мёдом. — Сатору. — Давай оближем друг другу зрачки. Сугуру медленно переводит на него взгляд и ржёт. — Блять, Сатору, хаххаха, что? Годжо пытается сдержать смешки, но губы дрожат от прорывающегося хихиканья. — Я слышал, это приятно. Давай. — Блять, что? Нет? — Гето смотрит на него все ещё неверящим взглядом, пока Годжо садится напротив. — Ты серьёзно? — Я первый. В воздухе кружится и возносится к потолку фиолетово-зелёный дым. Годжо, конечно же, в сугуровой растянутой футболке — а как иначе? — в сугуровых растянутых шортах — Гето бросает кроткий взгляд на его тощие колени. Сатору придвигается ближе. Ох. Их колени теперь соприкасаются. Сугуру все ещё глупо хихикает, хоть и пытается быть серьёзным. Годжо стукает его в грудь — прекрати, мне надо сосредоточиться — и Гето повинуется. — Сиди смирно, — Годжо раскрывает чужой глаз пальцами, двигается ближе и смеётся, как идиот. Сугуру давит смех — он чувствует, как по ногам проходится ток — от колен и до пят. — Сатору, ты воняешь травкой. — Заткнись, — он откидывает голову назад, пытаясь приглушить рвущийся наружу смех. Глаза Гето лихорадочно бродят по чужому лицу. Это так плохо. Это так странно. Это так неправильно. Это очень-очень плохо и очень неправильно. Наконец, он это делает. Сугуру хочет зажмуриться — инстинктивно — не получается. Кончик саторового языка касается его глаза. Блять, какого черта. — Блять, какого черта. Сатору ржёт, как умалишённый. — Я ничего не понял, Сатору. — Давай еще раз. Он снова придерживает сугуров глаз открытым и нежно, почти трепетно облизывает его одним лёгким движением языка. Сугуру чувствует странное тепло и не менее странное давление в области зрачка. А ещё ему хочется проморгаться. — Сатору, ты больной ублюдок, — он мягко отстраняется и трёт глаз кулаком. — Это странно. И не приятно. — Оближи меня тоже, — сквозь смех просит Годжо. Сугуру чувствует, как воздух застревает в грудной клетке. Он ждёт, пока Сатору успокоится, а сам ёрзает на месте, пытаясь принять удобное положение. Нервничает. Трет руки о ткань шорт. Сатору, ёбаный генератор идиотских идей. Он осторожно касается чужой бледной кожи, оттягивает веки. А Годжо смотрит на него своими огромными голубыми глазищами — ну вот и как он должен им противостоять? Облизывать эти прекрасные, почти что священные глаза звучит как нечто в корне неправильное, грех, непотребство, оскорбление чувств верующих или бог знает что. — Ты хоть представляешь, насколько это негигиенично? — Сугуру переходит на шёпот. — Давай уже. Он осторожно касается языком глаза Сатору. Проходит половина от секунды, прежде чем он неловко отстраняется. Во рту солёный привкус слёз. — О, это приятно. — Ничуть. — Наверное, ты лижешь лучше, чем я, — он заходится смехом. Сугуру растерянно улыбается, чувствуя, словно под кожей что-то двигается. Толкается в живот, царапает грудную клетку, щекочет рёбра и чешет органы. Сугуру кажется, что у него в голове густой туман и воет ветер. Туман этот валит из ушей и застилает глаза. Сугуру хочет позволить себе что-то непозволительное. Он считает сколько морщинок собирается в уголках саторовых глаз, когда тот смеётся. Три — справа и две слева. А еще у Сатору виднеются дёсны, когда он улыбается. И смеётся он, как скрипящая дверь. Сугуру снова укладывается на подушки, смотрит на Годжо из-под полуприкрытых глаз. Сатору очарователен, когда он немного не в себе. Например, как сейчас. Он очарователен в своей искренности. Или, может, лишь только с Сугуру он такой? — Сугуру, — мурлычет он, прислоняясь спиной к стене. — Мне кажется, мы вышли на новый этап отношений. — Да, это было интимно, — Гето отвечает лениво. Годжо поднимает свои глаза-айсберги к потолку. На его шее дёргается кадык. Сугуру думает, что он бы прекрасно подошёл на роль Кая, в сердце которого попала льдинка. — И раз мы стали настолько близки, я хочу тебе признаться. Гето молчит и прикрывает глаза. — В чём, Сатору. — Помнишь, ты сказал мне, что твой первый поцелуй был в средней школе. — Да. — И ты сказал, что ты умеешь целоваться. — Я надеюсь. — И я сказал, что тоже умею. Гето приоткрывает левый глаз вместо ответа. — Я соврал. Я не умею. — Правда? — Да. — Зачем ты соврал, Сатору? — вполголоса. — Я думал, ты станешь издеваться. — О, я не стал бы... — улыбается. — Стал. Гето мягко смеётся. Да, конечно, он бы стал. — Сугуру, — Годжо звучит неуверенно, словно впервые пробует имя на вкус. — Да, Сатору? — А ты меня научишь? О, нет. — Целоваться?.. — Сугуру открывает второй глаз. Буравит друга взглядом — пытается уличить лукавство. Годжо решительно смотрит в ответ. — Ты это серьёзно? — Мне больше некого попросить. Ещё пару минут они молчат. Гето делает глубокий вдох, пытаясь выровнять дыхание. Голова наливается свинцом. В голове его, словно куча мошек, роются тысячи мыслей, но ни одну из них он не может ухватить. Гето начинает казаться, что его тело ему не принадлежит. Он лениво переводит взгляд на собственные руки, двигает пальцами. Взгляд скользит дальше - по своим ногам и перетекает на ноги чужие. Саторовы колени, ляжки, линия шорт. Гето трёт глаза двумя пальцами. — Хорошо. Он не понимает Сатору. Сугуру не знает, с какой стороны ему подобраться к его мыслям. Он хочет спросить «почему ты просишь меня, Сатору?», но слишком боится получить ответ. Он боится услышать «это все травка, Сугуру. Завтра я даже не вспомню о твоих губах». Конечно, чёрт возьми, он соглашается. Как он может не согласиться? Едва ли хоть одна клеточка его тела сопротивляется этой мысли. — Иди сюда. Сатору садится напротив, расставляет ноги в позу лотоса и смотрит выжидающе. Сугуру отзеркаливает его движения, откидывает мешающие волосы назад. Из колонки доносится sisters of mercy. Гето старается сфокусировать взгляд на бледном лице напротив. — Сатору, ты уверен? — в низу живота завязывается узел. Сугуру кажется, что Годжо даже моргает будто бы в замедленной съёмке. — Да, — уголки его губ трогает почти невинная улыбка. Сугуру ищет в ней подвох. А подвох есть точно. — Сатору, ты.. понимаешь же? — Я понимаю. Давай. Ничего такого. Мне плевать, как это выглядит. Гето кажется, что стук его сердца заглушает музыку. Гето кажется, что он вглядывается не в голубые глаза Годжо, а в бесконечную бездну. Гето кажется, что кровь в его венах начинает закипать. Он двигается ближе, еще раз смотрит в чужие глаза — спрашивает разрешения. Сатору неподвижен. Он цепляет его губы — сухие, покусанные — своими. Боится вздохнуть. Прядь смольных волос щекочет саторову щёку. Сугуру думает, что лучше прикрыть глаза — так ему кажется, что Сатору на него не смотрит. Он сминает его губы нежно, аккуратно, почти не ощутимо. Ловит чужой вздох. Он точно знает, что уши Сатору сейчас алые от смущения. И он точно знает, что его собственное сердце сейчас расплавится и повиснет на рёбрах густой смолой. У них нет дороги назад, она вся выжжена, разрушена, последний верёвочный мост разлетелся в щепки, последний поезд слетел с рельс. У Сугуру под веками яркими пятнами — все его нерассказанные сны, в которых губы Сатору растягиваются в немом стоне, в которых кожа Сатору натягивается в районе рёбер, а белые, платиновые волосы рассыпаются по подушке. Сугуру часто представлял его в самых разных ипостасях. Сугуру нравилось думать, что Сатору — демон, развращающий его душу, из-за которого он всё дальше и дальше от бога. Демон сминает его губы в ответ. Сугуру останавливает свою руку на полпути к тому, чтобы погладить саторово лицо. Очертить линию его скул, так невинно (совсем не по-дьявольски) порозовевших. Сугуру мягко скользит кончиком языка по чужим губам. обожегосподииисусе Сугуру думает, что сейчас целуются не их с Сатору тела, а их души трепетно и нежно сливаются в поцелуе. В груди расцветают цветы. Сразу чёртов Эдемский сад. Он наклоняет голову, и язык его трогает язык чужой. Почти невесомо, словно прикосновение бабочки. В ушах шумит кровь — он, блять, своим языком пробует язык Сатору. Это точно сон. Нет ни одной вселенной, где бы это происходило взаправду. Белые ресницы Годжо щекочут его щёку. Гето кажется, что внутри него разгорается костёр, и пламя медленно облизывает все его внутренности. Поцелуй становится всё более настойчивым. Подушечки пальцев Сатору скользят по его коже. По волосам. Убирают длинную прядь за ухо. Сугуру чувствует, как внизу печёт, почти пылает от возбуждения. Он посасывает чужой язык, и с губ Сатору, прямо в поцелуй, срывается приглушённый стон. Перед глазами Сугуру взрываются звёзды. Умирают и вновь зарождаются Вселенные. Галактики. Перед глазами Сугуру огонь поглощает всё живое. Огонь поглощает его, Сатору, кровать, комнату, весь город, всю Землю. Огонь течёт по венам вместо крови. Он отрывается, чтобы сделать вдох. Губы Сатору блестят от слюны. Его пунцовые щёки словно бы светятся в темноте. Гето не может поверить, что именно сейчас, в эту секунду включается та самая we will fall. Его сердце вдруг словно начинает биться в три раза медленнее. Сатору поднимает на него мутный взгляд. — Блять, извини, я— — Не извиняйся, — на выдохе шепчет Сугуру. Они смотрят друг на друга, кажется, бесконечность, на деле же — пару секунд. — Ты хочешь продолжить урок? В глазах Сатору надламывается лёд. — Хочу. В поцелуе они становятся едины. Почти неразделимы. Они сплетаются, сливаются, словно две субстанции, растворяющиеся друг в друге. Сугуру чувствует себя частью обряда. Он чувствует, словно прямо сейчас за ним смотрят боги. Словно они делают что-то священное. Что-то великое. Они целуются жадно и почти что дико. Когда Сатору опрокидывает его на кровать, а сам нависает сверху, не разрывая поцелуя, в этот самый момент душа Гето сгорает и возрождается одновременно. Когда Сатору облизывает его губы. Когда седлает его сверху. Когда прижимается грудью к его груди. Когда плавно двигает бёдрами — у Сугуру срывает крышу. Ломаются все замки. Лопаются все барьеры. С этого момента Сугуру больше себе не принадлежит. Из-за света лампы, снежные волосы Годжо кажутся ему фиолетовыми на концах. Зелёный цвет облизывает его кожу. Растекается по ней подобно вязкому мёду. — Сугуру, ты ведь хотел это сделать? — его голос становится низким и хриплым, словно бы и не его вовсе, а чужим. — Да, Сатору. — Как часто ты думал об этом? — Постоянно, Сатору. Он снова качает бёдрами. Со дна лёгких Сугуру вылетает тихий, глухой стон. Сугуру чувствует, как на ткани домашних шорт разрастается уродливое мокрое пятно. дьяволдьяволдьявол — Сугуру, я хочу залезть тебе под кожу. Ладонь Сугуру проскальзывает под ткань саторовой футболки, — Сугуру, я хочу стать тобой. очерчивает рёбра, — Сугуру, я хочу слиться с тобой. задевает сосок, — С-сугуру, я— и сжимает бледную шею. Сатору громко дышит. Прижимается к Гето — его вставший, мокрый член трётся между двумя телами — и губами скользит по ключицам. Сугуру не знает, как собрать себя воедино. Сугуру не знает, сможет ли он теперь когда-нибудь овладеть своим телом вновь, сможет ли он снова стать тем Сугуру, которым он был до этого. Или же теперь нет ни Сугуру, ни Сатору? Есть только они вместе? — Я хочу, чтобы твоё тело принадлежало мне, — Гето почти не двигает губами, его собственный голос словно бы звучит отовсюду. Он мажет взглядом по белой макушке. Рвано дышит, когда чужие мокрые губы скользят по коже. И стонет, когда саторова задница ёрзает на его измученном члене. — Я навсегда твой. — Ты очень быстро учишься. Ты хороший мальчик, Сатору. В уголках голубых глаз собираются слёзы. Сугуру медленно стягивает с него футболку. Пальцами изучает талию, лопатки, плечи. Касается трепетно-нежно, словно мастер, оценивающий скульптуру. Трёт розовые соски — Годжо всхлипывает — оттягивает и крутит между двумя пальцами. — В своих снах, Сатору, я оттрахал тебя во всех возможных позах. Сатору касается своего члена и гладит его через ткань мокрых шорт. — Б-блять, пожалуйста, я прошу тебя... — В моих снах ты стонал, как последняя шлюха. — Сугуру— — И просил всё больше, больше, больше. — Пожалуйста. Сугуру принимает сидячее положение, сминает чужие бока, усаживает Сатору поудобнее и языком проводит посередине груди. Влажно целует. Облизывает сосок, перекатывает его губами и посасывает — Годжо чувствует, как теряет рассудок. Ему кажется, что время и пространство вокруг искажаются. Он прикрывает глаза на секунду, но по ощущениям проваливается в сладкую кому на несколько вечностей. Белые ресницы подрагивают подобно крыльям бабочки в воздухе. Сатору пытается ухватить воздух ртом, но ему все маломаломало, словно из комнаты выкачали весь кислород. Когда Гето отрывается от чужой груди, взгляд его темнеет. Они снова сливаются в поцелуе — влажном, пошлом, грязном, демоническом. Сатору запускает пальцы в чёрные сугуровы волосы, оттягивает их назад. Гето запрокидывает голову и открывает шею, смотрит на Годжо из-под опущенных ресниц развратно и окосело. — Открой рот, Сатору. Годжо прячет ухмылку, покорно открывает рот и высовывает язык. Тонкая полоска слюны соединяет их губы. Сугуру сглатывает. Мокро целует. Толкает два пальца в саторов рот. — Ты такая послушная шлюха, Сатору. Сатору мычит, посасывая чужие пальцы. Рукой оттягивает резинку шорт и наконец прикасается к своему истекающему смазкой члену, стонет сдавленно и нетерпеливо. Губы Гето трогает какая-то нездоровая усмешка. Он вытаскивает пальцы, водит ими по опухшим красным губам Годжо, ласкает его язык. Им не требуется слишком много времени, чтоб освободиться от лишней одежды. Он вводит в Годжо один палец. «Оm shri ram jai» — вторит на фоне индийская мантра. Гето тонет в Сатору, захлёбывается и погибает. Сердце его сгорает все больше с каждым томным выдохом, с каждым протяжным стоном, сорвавшимся с саторовых губ. Он добавляет второй палец, медленно проталкивает их внутрь, двигает плавно, разводит в стороны — Годжо стонет что-то между «Сугуру», «блять» и «пожалуйста». Первая слеза скатывается по его покрасневшей щеке, и Гето ловит её губами. Он трахает его тремя пальцами, резко и интенсивно, облизывает его щёки и шею, целует в уголок губ, прикусывает его мочку и всасывает тонкую кожу в области шеи. Сатору трётся своим членом о чужой. Обхватывает их потной, липкой ладонью и дрочит. Гето забывает про всех богов. Гето перестаёт различать границы себя. Гето перестаёт понимать, где заканчивается Сугуру Гето и начинается Сатору Годжо. Его пальцы всё ещё растрахивают саторову задницу, когда последний кончает. Сперма попадает на живот, грудь, Сатору собирает её ладонью и продолжает размазывать по двум стволам. Музыка влажных шлепков и протяжных стонов сыпется по стенам, подобно горячему песку. Гето заменяет пальцы своим членом, все ещё покрытым чужой вязкой спермой. Годжо кажется, что оргазм длится вечно. — Тебе нравится, Сатору? Что я размазываю по твоей дырке твою же сперму? — З-заткнись, боже, я прошу тебя— — Хочешь вылизать мой член после того, как я хорошенько оттрахаю тебя, Сатору? — Сугуру, я-ах-х, блять, блять— — Хочешь, чтобы я обкончал твоё лицо, Сатору? — Суг-ах, а-ах, Сугу— Особенно глубокий толчок вытягивает из трахеи Сатору долгий стон. Пот стекает по шее, подбородку и маленькой лужицей собирается в районе ключиц, Сугуру кажется, что пот застилает ему глаза тонкой мутной пеленой. Он отдаёт себя всего, без остатка. Вся его душа, всё то, что делает Сугуру Гето им самим — всё это крошится здесь, между их разгорячёнными влажными телами. Сугуру Гето растворяется в Сатору Годжо, и Сатору Годжо растворяется в Сугуру Гето. Но Сугуру не жалеет. Как он может о чём-то жалеть, когда дырка Сатору так жадно сжимает его измученный желанием член? Когда задница Сатору, мягкая и покрасневшая, скользит по его паху, когда сам Сатору, редеющий от возбуждения и влажный от смазки, спермы и пота, трётся об его кожу, льнёт и дрожит от оргазма, оставляя следы от укусов на шее? Когда тот самый Сатору, Сатору из его пубертатно-извращённых снов, Сатору, с которым они видятся каждый чёртов день, Сатору, которого он знает, как себя самого и, возможно, даже лучше, насаживается на его член, как самая похотливая блядь, как актёр самого качественного порно? «Тот самый Сатору» — лихорадочно думает Гето. «Сатору, это же мой Сатору». Мой лучший друг Сатору. Мой дорогой Сатору. Сатору, с которым я вырос. Сатору, который глупо шутит и любит язвить. Сатору, который теперь задыхается от стонов. Сатору, внутрь которого я сейчас кончил. — С-сугуру, мх-х, пож-жалуйста, я так хочу— Сатору, из которого выливается моя сперма вперемешку с его. — Я так х-хочу кончить, пожалуйста, помоги— Конечно, в затуманенном сознании всё же иногда проскакивает эта осторожная, такая сейчас ненужная и непрошенная мысль, этакий проблеск трезвости и ясности ума, что ли — Сугуру, какого хуя ты творишь — и Гето, как бы ни старался, не может отмахнуться от неё, как от назойливой мухи. Он не может не замечать этот контраст между обычным Сатору — весёлым, дурашливым, неугомонным Сатору, который обижается, проигрывая в плойку, и постоянно сводит всё к дракам — и этим, новым Сатору, который похабно насаживается до самого основания и дразнит собственные соски, потому что заводится от этого ещё сильнее, новым Сатору, который специально гладко выбрился перед этой ночью и даже разработал задницу, зная, чем всё это может закончиться. Гето начинает думать — как давно всё к этому шло? Как долго Годжо вот так старательно брился перед каждой их совместной ночёвкой, как часто он думал о сугуровом члене в себе и бежал ли он в туалет, чтобы так же, как и Гето, позорно подрочить в унитаз после влажных снов со своим другом в главной роли? — С-сугуру, я тебя— Гето продолжает вбиваться в мягкое, почти вымотанное приближающимся оргазмом тело. Добавляет к члену еще один палец — Сатору готов поспорить, что видит звёзды, когда взывает мольбами к потолку. Шепчет слова любви. Раздвигает ноги шире и насаживается без остатка смущения. Без следа «но мы же друзья», «разве лучшие друзья это делают», «разве это нормально». Сатору кончает мучительно долго, а потом заглатывает выпачканный спермой член Гето, вылизывает его яйца, трахает себя своими же пальцами и принимает сперму на лицо с высунутым языком. Они снова целуются. Мокро, грязно, по-животному, как обезумевшие. Гето берёт его спереди, сзади, сбоку, навесу, втрахивает в кровать, пока Сатору давит стоны в обслюнявленной подушке, и прижимает к стене, заталкивая член так глубоко, что у Годжо сыпятся искры из глаз. Они любят друг друга долго и неторопливо, смакуют каждое прикосновение, наслаждаются каждым вздохом, сорвавшимся с губ. Все ощущения умножаются в тысячу раз, и каждый оргазм ярче предыдущего — то ли влияет каннабис, то ли это нелепое многолетнее воздержание наконец сказалось на их измученных любовью сердцах. Сугуру Гето теряет в себе всё человеческое. Сугуру Гето погибает в руках дьявола или, возможно, в них же рождается заново. Сугуру Гето возносится к богу и падает в самые страшные глубины ада, ломая все свои крылья. Понимает, что если каждый раскуренный косяк будет заканчиваться таким сумасшедшим сексом — Сугуру готов прокурить все свои мозги, попробовать ЛСД, грибы, кокаин, мефедрон, блять, героин, если потребуется, если только Сатору этого захочет. Сугуру, вылижи меня. Сугуру Гето сжимает снежные волосы одной рукой, а другой — водит влажным членом по саторовым опухшим губам. Толкается в его глотку и шепчет: Хороший мальчик, Сатору. Такой послушный, хороший мальчик. Сугуру Гето заглядывает в верные, щенячьи, почти что ангельские глаза Сатору Годжо и видит в них своё отражение. Сугуру Гето видит в них Дьявола. Сугуру, уничтожь меня. Сугуру не уничтожает Сатору Годжо. Сугуру уничтожает самого себя и хоронит его здесь — в миллиметрах между двумя разгорячёнными телами, между разведёнными коленями Сатору, в каждом его сиплом стоне и в каждом громком развратном шлепке кожи о кожу. Сугуру Гето теряет себя в Сатору Годжо отныне и навсегда.