Чëрный пёс

Не так уж часто они и встречались. В конце концов, у обоих хватало срочных дел и важных обязанностей. Энвер нисколько не скучал – у него совершенно не было времени на эти глупости. Когда Крапива заявлялась к нему в своей обычной бесцеремонной манере, рассказывая всякие дикие истории, Горташ досадовал – он терпеть не мог, когда его сбивали с мысли. Но потом… Потом вдруг оказывалось, что за ее дикими историями кроется смысл. А ее присутствие нисколько не раздражает, а совсем наоборот. – Посмотри, правда ведь красиво? – сказала она вместо приветствия и положила на его стол отрубленную кисть. Горташ еле подавил возмущенный возглас – важное и весьма пространное письмо оказалось испачкано кровью. Придется переписывать... Хотя, если подумать, это же письмо в Мензоберранзан. Кровь его только украсит. Он поглядел на руку. Женская, человеческая, довольно изящной формы. Пальцы уже бледные, но видно, что ухоженные, с отполированными ногтями. На безымянном красовалось платиновое колечко с прозрачным сапфиром. Похоже, какой-то дамочке из Верхнего города сегодня не повезло. Что ж, если отвлечься от того, что рука отрублена, выглядела она и вправду неплохо. – Красивая, – с удовлетворением кивнула Крапива, прочитав ответ в его взгляде. – А вот остальное тело было некрасивым – сутулым, костистым, да еще и с какой-то сыпью. – Она вздохнула и убрала руку обратно в поясную сумку. – Знаешь, Энви, я подумала, может и с душой так бывает? Взять, например, твою. Уродливая, пугающая, но есть в ней и что-то прекрасное. Эти слова неприятно процарапали шкуру. Горташ протестующе фыркнул: – Дорогая, если бы я знал, что ты будешь приходить ко мне с оскорблениями, я бы усилил охрану. Крапива тихо рассмеялась, присела на краешек стола и провела носком ботинка по его ноге: – Да, знаю, ты думаешь, будто прекрасен весь и целиком! Вот поэтому ты еще больший псих, чем я, Энви. Превосходно умеешь себе врать. Энвер прищурился. Она и вправду так думает? Впрочем, поразмышлять над этим Крапива ему не дала. Она наклонилась вперед и промурлыкала: – Не расстраивайся, милый! Ты все делаешь превосходно. Ты мне нравишься таким, как есть. Целиком. Красивым, страшным, извращенным. – Ботинок проехался по бедру, уперся ему в пах, и тело немедленно отозвалось на это прикосновение. – Мы с тобой отличная пара, верно? Горташ одним движением поймал ее за чуть покачивающийся хвост, теплый и слегка шершавый. Резко дернул к себе, заставив Крапиву зашипеть и убрать ногу, и цапнул зубами там, где кожа переходила в роговой шип. А потом откинулся в кресле и приглашающе расставил колени. Рабочее настроение окончательно сменилось игривым, все важные мысли высыпались из головы, будто из дырявого мешка. Остался только этот алый рот, кривящийся в бесстыдной усмешке, эти фиолетовые глаза, сияющие сумасшедшим огнем. Острые зубы, горячая кожа да пахнущие кровью и дымом волосы под его пальцами. Этого было пугающе много – столько, что с успехом заменяло весь остальной мир. И в то же время ужасающе мало – ему хотелось еще, и еще. Брать, присваивать все это, жадно, требовательно, свирепо, не останавливаясь ни на мгновение. И отдавать. Удивительно, но с Крапивой ему даже нравилось быть щедрым и расточительным. Следить за ней, делать все, чего она хочет, видеть ее наслаждение и задыхаться от удовольствия самому. И знать, что она точно так же следит за ним. Спустя какое-то время, когда они, выдохшиеся, но довольные и умиротворенные, сидели, втиснувшись в одно кресло, Горташ обвел пальцем нежный овал ее лица и вдруг подумал, что не хочет, чтобы Крапива уходила. И в самом деле, отчего бы им хоть раз не провести всю ночь в одной постели? Тем более, что секс в постели был для них редкостью. А ведь можно еще и вместе поужинать, и принять совместную ванну… Он представил, как будет ее намыливать, и испытал новый прилив возбуждения. Крапива почувствовала это своим бедром и одобрительно хмыкнула. Но потом ее тело вдруг напряглось, она быстро поцеловала куда-то в подбородок и выскользнула из его рук. – Мне пора, – голос у нее опять сделался равнодушным и глухим. Она начинала так говорить, когда к ней подступала очередная волна кровожадного безумия. Горташ тоже поднялся, аккуратно взял ее за руку и сказал со всей отпущенной ему богами мягкостью: – Можешь остаться, если хочешь. Мы сумеем справиться с этим вместе, знаешь ли. – Я – Избранная убийца бога смерти! – рыкнула она высокомерно и жутко. Ее голос двоился. – Я размажу тебя по стене, как букашку. Энвер закатил глаза: – Опять оскорбления? Меня ведь тоже не пальцем делали, душа моя. Я – долбанный Избранный другого бога смерти, помнишь? И я помогу тебе, если ты позволишь. Она моргнула раз, другой, словно усиленно думала над ответом. Но на самом деле она сражалась – там, внутри. Горташ осторожно привлек ее к себе и обнял. И для того, чтобы поделиться с ней хотя бы частицей своей силы, и для того, чтобы приободрить и успокоить... И для того, чтобы защитить – вот ведь, нелепая мысль. Он мог бы растоптать любого, кто встанет на его или ее пути. Но как спасти от врага, который засел внутри? «Ты считаешь ее бога врагом? Хочешь бросить ему вызов?» Голос Бэйна всегда был внезапен, как удар молнии, и вкрадчив, словно ядовитый сквозняк. Горташ до боли стиснул зубы, не желая слушать – настолько неуместными и несвоевременными были эти вопросы. И его нервы тут же облило смертельным холодом, а сердце на долгую минуту остановилось: Бэйну не нравились проявления строптивости. Впрочем, обычно они неплохо ладили. «Подумай об этом», – Черная Рука исчез, и сердце забилось вновь. Энвер вздохнул, почувствовав, как по его спине и вискам струится пот. А потом встретился взглядом с Крапивой. Она провела по его лицу подушечками пальцев, стирая влажные дорожки. На мгновение прижалась к нему еще теснее и сделала шаг назад. – Они не любят непослушных, да? – произнесла она и хрипло рассмеялась. Горташ нахмурился. Он не был рабом своего бога! Он исполнял его волю, да, но их цели полностью совпадали. «Полностью ли?» – спросил тихий ироничный голос где-то внутри. Давненько же его не было слышно. «Заткнись», – сердито велел он. И с показным безразличием пожал плечами: – Обычно у богов имеются какие-то планы, и они лучше знают, куда те приведут. – Угу, точно, – Крапива криво ухмыльнулась. – Они знают лучше, это да… А скажи, Энви, тебя когда-нибудь трахала стая гноллов? Он посмотрел на нее пристально и недоверчиво, пытаясь понять, что это – дурацкая шутка, угроза или… Все его нутро заново залило холодом, только Бэйн на этот раз был ни при чем. – Даже звучит отвратительно, – произнес он ровно. – О, да, – Крапива кивнула. – Мой дорогой папуля устроил мне как-то веселый месяцок. От меня в конце не очень много осталось. Но он же бог! Исцелил, поставил на ноги. Я очень живучая, знаешь? Спасибо любимому папочке Баалу! Она рассмеялась, скаля зубы в веселом бешенстве. Кивнула еще раз и повторила: – Они не любят непослушных, Энви. Поэтому, будь хорошим мальчиком. А потом развернулась и зашагала к двери. – За что он…? – Горташ почувствовал, что и сам хрипит, будто уже сорвал свой голос криком. Ему показалось, что Крапива уйдет, не ответив. Но она задержалась у двери и, не оборачиваясь, сказала: – Хотела уйти от него. Совсем уйти, понимаешь? Но нет. Не вышло. Убийца не может умереть, ясно? Она снова рассмеялась и громко захлопнула за собой дверь. А Горташ подошел к винной полке, налил себе полный бокал, выхлебал его залпом, смывая отчаяние, жалость и злобу, и вернулся к работе. Нет, его не мучали кошмары. Энвер вообще старался не вспоминать об эпизоде, который возвращал хорошо забытое и яростно ненавидимое им чувство беспомощности. Тому, кто собирается прибрать к рукам власть над миром, нельзя чувствовать себя беспомощным. Крапива не приходила к нему целый месяц. Но так бывало и прежде, поэтому Горташ вовсе не тревожился. Баал и его Избранная были важной частью совместного плана Троицы, а значит и с Крапивой все будет в порядке. Логично, не так ли? Но спалось ему все равно плохо. Не из-за кошмаров – из-за бессонницы. Впрочем, он и в обычные ночи спал очень чутко. Чуткий сон – первая привычка, какую Горташ приобрел в Доме Надежды. Малейшее изменение знакомых звуков или колебание воздуха рядом, и он мгновенно просыпался, сжимая под подушкой украденный на кухне нож и готовясь дать отпор. Нож у него потом все равно отбирали, а его самого как следует наказывали, но привычка, порожденная злобой, страхом и упрямством, никуда не делась. Вот и сейчас он вынырнул из сна, уловив легкий скрип специальным образом смонтированной дверной петли – она издавала звук даже будучи смазанной. Кто-то стоял на пороге и медлил, настороженный этим тихим предательским звуком. Энвер не шевелился, дышал по-прежнему спокойно и размеренно. И так же спокойно коснулся темного плотного якоря внутри своего существа – силы своего Властелина, одинаково готовый и атаковать, и защищаться. Дверь тихо заскрипела вновь, открывшись уже по-настоящему, и Горташ, не раздумывая, ударил на звук дезориентирующим лучом. А потом рука, поднятая для новой атаки, замерла и опустилась. Он узнал эту фигуру, все еще скрытую тьмой, и почувствовал такое облегчение, что у него закружилась голова. Энвер сел, уперевшись спиной в изголовье кровати, и посмотрел на незваную гостью с насмешливым удивлением: – Крапива? Какой сюрприз… Она знакомо рассмеялась, уперла голые руки в такие же голые бока и игриво ему подмигнула: – Ты рад? Ну скажи, что рад! И все же, что-то в ее голосе было не так. Пьяна? Под наркотиками или под контролем Баала? Но Баал обычно сразу перекидывал ее в уродливую форму своего Убийцы. Как будто в теле женщины она была менее убийственна. К тому же, Крапива ни за что не позволила бы двери заскрипеть – разве что нарочно, давая ему время как следует продрать глаза. И это платье… Весьма соблазнительное, надо признать. Но она ненавидела юбки и надевала их только, как маскарад. Его нутро облизнул горячий гнев: «Что он с ней сделал?!» Она подошла, села на край кровати, закинув ногу на ногу. Горташ щелкнул пальцами, зажигая в спальне свет. Какое-то время оба молчали, внимательно друг друга разглядывая. – И это все? Ни поцелуев, ни жарких объятий? – спросила Крапива капризно. – Неужели ты нисколько не соскучился, мой милый? Она придвинулась ближе. Энвер бросил взгляд на ее увенчанный нетерилльским кристаллом кинжал. Баал отправил ее убить его? Донельзя глупо, но исключать непоследовательность безумного бога было нельзя. Его перчатка лежала рядом – стоило лишь протянуть руку. Однако Крапива всегда была слишком быстрой. Горташ решил действовать на опережение. Если он ошибся – он найдет, чем загладить свою вину. – Прости, дорогая, ты застала меня врасплох, – он развел руками и откинул одеяло. – Иди ко мне. Она окинула его взглядом, задержавшись на его причиндалах, словно увидела их впервые. Энвер, продолжая улыбаться, потянул ее к себе за руку. А потом стремительным броском схватил за горло. Ее рука метнулась к кинжалу, но Горташ успел перехватить ее свободной левой, а потом с силой ударил лбом в переносицу. – Итак, моя дорогая, может, ты уже расскажешь, что происходит? – все тем же медовым тоном продолжил он. Крапива опять начала хохотать. Очертания ее тела поплыли, меняя свои пропорции. Горташ, ожидая схватки с Убийцей, снова призвал силу Бэйна, однако Черная Рука промолчал. И Убийцы перед ним не было. Перед ним была Орин. Она лежала на его постели и хохотала до истерики, зажмурив белесые глаза. И в ее ладони, сжатой его кулаком, по-прежнему был кинжал с нетерилльским камнем. Горташ выпустил ее из рук, подавив желание вытереть ладони о край одеяла. Спокойно повернулся к прикроватной тумбочке, взял перчатку, надел ее, тщательно застегнув все крепления. Хохот за его спиной, наконец-то стих. – Славный получился розыгрыш, правда, мой дорогой союзник? – спросила Орин, напевно растягивая слова. – Ну что, скрепим новый договор? Ему захотелось вновь сдавить ее горло, на этот раз перчаткой. И давить до тех пор, пока гортань под его ладонью не хрустнет, а в ее горле не забулькает кровь. Ее присутствие, ее слова, а главное – этот проклятый кинжал, могли означать только одно. У Баала теперь новая Избранная. «Нет, – сказал он про себя. – Я не хочу! Я не стану!» Ледяная рука вновь сжала его сердце. «Спасибо, Владыка, я знаю, что оно у меня есть». Горташу внезапно вспомнились желтые глаза Карлах, полные наивного и искреннего недоумения. Она была важна для него, он действительно дорожил ею. Разумеется, Зариэль об этом знала, потому и запросила именно эту цену. Но так было нужно для Плана – а значит, сомнениям и сочувствию было в его душе не место. И слабостям тоже. Карлах была его слабостью, когда-то Энвер сам себе в этом признался. Она была его телохранителем, но и он ее оберегал. Потому что дал ей место в своем сердце. Ужасная ошибка. Значит, пришло время сказать то же самое и о Крапиве? Ведь он привязался. Размяк. Стал отвратительно сентиментален. Все просто – слабостям в его душе не место! Почему же он так долго молчит? Почему рука Бэйна все еще терзает этот мягкий кусок плоти в его груди? Почему пальцы, одетые в зачарованное золото, так позорно трясутся? Но нет, он ошибся – божественный гнев тут был ни при чем. Это всего лишь его собственная отвратительная слабость ломает ему грудь. Горташ сделал глубокий вдох. Все вздор. Почему он говорит о выборе? Крапива мертва, и с этим уже ничего не поделаешь. Ему нужно двигаться дальше, как велит План. Ледяная рука исчезла, оставив после себя воющую пустоту и черное отчаяние. Будто там, внутри, вместо сердца поселился черный, ободранный и вечно голодный пес. Он поднял голову и поглядел на Орин, которая пялилась на него с дурацкой ухмылкой. Что ж. Наверное, он должен быть ей благодарен? Она избавила его от необходимости убивать Крапиву. А убивать ее саму будет легко и приятно. Энвер усмехнулся и протянул руку: – Разумеется, дорогая союзница.