Чëрный пёс

Она пришла вечером, будто вампир. Горташ все никак не мог понять, почему Крапива так не любит день и яркий свет. Она прекрасно умела прятаться в тенях. А когда надевала какой-нибудь неброский длинный плащ с капюшоном, скрывая рога и хвост, то замечательно растворялась в толпе и под солнечными лучами: будто камень, оброненный в кислоту – входила без всплеска и тут же исчезала. Наверное, ночь ей просто нравилась. Интересно, в какой момент он начал примечать все эти вещи? Вещи, приносящие ей простую и незамысловатую радость? Удовольствие, с которым она облизывает пальцы, сладкие от пирога. Короткий удовлетворенный вздох, когда она разминает себе шею после спарринга. Любопытство, с которым вертит в руках новые прототипы его изобретений. Причем, с одинаковым интересом разглядывает и оружие, и накопители энергии, и даже механическое устройство, упрощающее расчеты. Можно ли полагать нормальным то, что он ищет нормальность в очевидном безумии? Что ему хочется ее искать? Это ведь просто деловой союз. Привязанности здесь излишни. Когда ложь становится единственным языком, на котором ты разговариваешь, трудно не начать лгать себе самому… И почему-то так трудно разобраться, когда именно он себе лжет – когда говорит о привязанности или о ее отсутствии? Она так и осталась стоять у окна, через которое пролезла в его кабинет. Гибкая, грациозная, обманчиво-хрупкая. На шоколадном атласе занавесок остались красные отпечатки ее пальцев. Горташ знал, сколько в них силы. Даже у него не получалось разорвать их хватку, когда Крапива увлекалась. Наверное, потому, что ему этого не так уж и хотелось. Он быстро черкнул в углу листа: «Сделать новый замок на окна», – и отложил перо, пытаясь угадать, в каком Крапива настроении. Зная, что чувствует оппонент, им легко манипулировать. Энвер в совершенстве владел искусством чтения собеседников, но эта женщина умела его удивлять. Так вышло и теперь. – Сегодня были эльфы. Пятеро, – произнесла Крапива задумчиво. – Один в Высоком замке, двое в Верхнем городе, один в Нижнем, и один в канализации. Знаешь, у них такое же хрупкое тело и такая же красная кровь, как и у всех нас. Я не раз их препарировала – ничего особенного. Тифлинги будут покрепче, да и магии в их крови хватает. Почему эльфы могут жить тысячу лет, а тифлинги всего сто? Горташ мог бы ответить, что дело в происхождении тех и других, но она не ждала объяснений. – Смерть уравнивает всех – и эльфов, и гоблинов, и герцогов, и попрошаек. Если ободрать шкуру, под ней все будут примерно одинаковыми, – взгляд Крапивы, направленный на него, сделался острым. – И, если освежевать тебя, Энви, ты ничем не будешь отличаться от последнего пьяницы, подобранного в канаве. Наконец-то она перешла к делу. Горташ поставил локоть на стол, положил подбородок на ладонь, изображая внимание, и вкрадчиво спросил: – А теперь, когда я достаточно напуган, ты расскажешь, что случилось, моя дорогая? Она молча швырнула в него конверт. Энвер неторопливо вынул из него письмо, развернул, пробежался глазами и хмыкнул. Надо же! Неловко вышло. – Это было мое золото, Энви, – все так же негромко сказала Крапива. – И мы договаривались, что не будем мешать друг другу. В ее голосе не было угрозы, однако внутренности сами собой начали заплетаться в холодной ком. Не от страха – Горташ давно научился держать свои страхи в железной узде – от понимания, что с ним сейчас разговаривает не соблазнительная женщина, которую он не раз заставлял исступленно кричать его имя, а сама смерть. Но и он – Плеть Бэйна. У него достаточно сил, чтобы противостоять кому угодно. Энвер аккуратно отложил письмо на стол, потом поднял взгляд и холодно улыбнулся: – Ошибаешься, дорогая. Это мое золото. Черты лица Крапивы мгновенно исказила ярость. Она задышала часто и поверхностно, словно от боли. Взгляд заволокло рубиновой краснотой, хвост с силой хлестнул по полу, а в руки будто сами собой запрыгнули кинжалы. Так случалось, когда Крапива теряла над собой контроль, одержимая лишь одним желанием – убивать. И все же сейчас она пока держалась: стояла на месте, смотрела на него, хищно раздувая изящные ноздри, будто виверна перед броском. Опасная, балансирующая на грани и безумно красивая. Алые губы разошлись в оскале: – Объяснись. – «Морская роза», которую ограбили твои ребята, везла мой груз. Контрабанду с поддельными документами. Мне ни к чему светить своим именем в подобных операциях. Энвер говорил намеренно медленно, громко и четко, чтобы она точно его услышала и поняла, о чем идет речь. В таком состоянии внимание у нее запросто могло поплыть. Крапива глубоко вздохнула, беря себя в руки. Ее взгляд прояснился: – Почему не сказал сразу? Я бы вернула. Горташ поморщился: – Я не знал, что это ты. Мои люди выследили пиратов, нашли арендованный склад и явились за украденным. Как ты себе представляешь диалог в такой ситуации? Крапива рассмеялась. Ее голос все еще был хрипловатым, но Энвер услышал в нем облегчение. И от него в груди разлилось необъяснимое тепло. – Я проверю, – подчеркнуто небрежно кивнула она, вложила кинжалы обратно в ножны, подошла к нему, покачивая хвостом. А потом усмехнулась и медленно облизнула яркие губы: – Что ж, резня там вышла на славу. Тепло мгновенно опустилось к низу живота, переплавившись в возбуждение. И Горташ не стал сдерживаться. Резко поднялся с кресла, смахнул со стола бумаги и рывком усадил на него Крапиву. С силой потянул за волосы, запрокидывая ей голову, накрыл ее рот своим, терзая и кусая ее губы, врываясь языком, раня его об ее острые клыки. Она охотно запустила ладони в его волосы, прижимая крепче к себе и до крови царапая когтями кожу, раздвинула ноги и цепко сдавила его крепкими бедрами. Их встречи всегда заканчивались чем-то подобным. Как будто дела и переговоры были лишь прелюдией к чему-то по-настоящему важному. К тому, чтобы вот так требовательно и жестоко брать и не менее самозабвенно отдавать. Пальцы Горташа справились с застежками ее куртки, он грубо дернул ее с плеч, принуждая Крапиву опустить руки. Так же нетерпеливо стянул с нее рубашку, порвав ткань об острый рог, жадно огладил ладонями сухую горячую кожу. Лизнул ключицу, пачкая ее своей кровью. Ему начал нравиться этот металлический привкус – но только если он смешивался с запахом Крапивы и терпким вкусом ее чуть шероховатой кожи. Его язык спустился ниже – к череде острых хрящиков, пересекающих грудную клетку и обрисовывающих ребра. Он уже знал каждый – и на вкус, и на ощупь. Руки в это же время с удовольствием щипали колючки выступающих позвонков и тянули за короткие шипы на лопатках – память о демонических крыльях, которым не суждено появиться. Один раз он по неосторожности рассадил об них ладонь. Тело, как оружие. В случае с Крапивой это звучало буквально. Энвер приласкал, а потом прикусил темный сосок, едва сдерживая желание стиснуть зубы покрепче, и вместо этого стискивая пальцы на ее коже. Ему хотелось мять это прекрасное, острое и опасное тело, безжалостно, до черных синяков. Вжиматься в него всем собой, всей своей сутью. Впитывать его тепло. Забирать и эту дрожь под пальцами, и частый стук этого сердца, и тихое шипение, вырывающееся из-за стиснутых зубов. И покорную готовность, с которой Крапива принимала его вожделение, неподвижно опершись ладонями о стол. Но он знал, что еще немного – и она сама будет брать его так же яростно. Ее хвост требовательно и жестко хлестнул его по спине. Энвер усмехнулся, дернул концы завязок на ее штанах, стянул их вместе с сапогами, опустился на колени и приник ртом к пьянящей влаге между ее ног. Крапива подалась вперед и опять безо всякой нежности вцепилась в его волосы. Горташ дождался, когда ее стоны сделаются окончательно громкими и призывными, сорвал с себя пояс, приспустил штаны и нанизал Крапиву на себя, схватив ее за основание хвоста. Безрассудная похоть окончательно затопила все его естество. Он никогда не терял голову из-за секса, даже в семнадцать. Это всегда было не более чем мимолетное удовольствие или средство для достижения цели. Наверное, потому, что ему всегда нужна была именно она, Крапива. Хитроумная обманщица. Бесстрашная авантюристка. Безжалостная убийца. Равная ему. Дав ему насладиться и натешившись собственной покорностью, Крапива опрокинула его на ковер, прикрутила ему руки его же поясом к ножке стола и оседлала. Она двигалась то мучительно медленно, крепко сжав в когтистом кулаке его тестикулы, то пускалась вскачь, хлеща хвостом, словно плетью, то ласкала его языком, срывая хриплые стоны. Они как могли оттягивали момент экстаза, но он настиг их, заставив кричать и содрогаться от удовольствия. А потом лежать прямо на ковре, тесно обнявшись, в спокойной и доверительной тишине. И этот момент был прекрасен не меньше, чем сам оргазм. – Хорошо, что у нас союз, – внезапно хохотнула Крапива. – Обычно секс у меня заканчивался смертью. Или продолжался. А порой и начинался. Горташ удивленно хмыкнул: – Ты трахала труп? Интересно, как? – В форме Убийцы, – пожала она плечами. – Там есть, чем. – И тебе это действительно нравилось? Она перевернулась на живот и посмотрела ему в глаза – серьезно, без тени веселья: – Это неважно. Когда я делаю то, что приказывает отец, удовольствие я получаю как награду. – И продолжила странным срывающимся шепотом, уставившись в пламя камина. – Я – удавка в руках убийцы. Я – острая сталь под ребром. Я – ядовитое древо с хищными ветвями. На них – смерть, тысячи листочков, тысячи оборванных жизней. И чем больше их, тем я сильнее. Мои корни обвивают порог старого храма, ползут по камням. Прямо в бассейн, наполненный кровью. Кровь питает меня. И его. Они ищут глубину, опускаются в холодную тьму. Там, где смерть, кровь и храм, там – он. Где тьма – я. – Крапива замолчала. Но Горташ чувствовал, что она не договорила. И спустя долгие мгновения продолжение все же последовало: – Эта тьма что-то скрывает, Энви. Хотела бы я знать, что… Где я и кто я?.. Но мне нельзя об этом думать. Она вновь перевела на него взгляд, и в нем действительно были тьма, кровь и смерть. Крапива нежно, самыми кончиками когтей провела по его щеке: – Когда-нибудь я убью тебя. Ты ведь это знаешь? Он ласково усмехнулся в ответ и поцеловал ее руку: – Или я успею первым.