это прожигает дыру в каждом

Оно задерживается в глубине сознания Сабо, в самых дальних и темных уголках, такое же стойкое и липкое, как паутина. Луффи — его плаксивый младший брат и всегда им будет. Сабо не было рядом, чтобы наблюдать, как он растет, вырастает из старых детских привычек, поэтому вид этого драгоценного лица, сморщенного и залитого слезами, был знаком — даже ожидаем. Там, в подбрюшье Колизея, тело Сабо вспомнило то, что забыл его бесполезный мозг, чистая мышечная память направляла его руки вверх, чтобы поймать человеческое ядро, не упуская ни секунды. Это было проверено и верно даже сейчас. Конечно, Луффи бросался к нему на руки, прижимался к нему и плакал. Задача Сабо заключалась в том, чтобы стать больше и сильнее и поддерживать его столько, сколько потребуется, чтобы он снова почувствовал себя храбрым. Возможно, поначалу он боялся приближаться к Луффи, но бояться этого было глупо. У любого другого, возможно, были веские причины бояться встречи со своей единственной оставшейся семьей — столкнуться с осуждением, предательством или ненавистью за то, что их не было рядом, когда они больше всего были нужны, за то, что они показали свое лицо только сейчас, когда это не имело особого значения. Было бы страшно тянуться к тому, что, как вам казалось, вы потеряли, зная, что протянуть руку — значит потерять это по-настоящему, но оставаться в стороне навсегда было бы немыслимо. Но держа Луффи, глядя на него, мозг Сабо вспомнил, как мало ему нужно было бояться этого человека. Его сердце раскрылось, как цветок, раскрывающийся навстречу солнцу, потому что здесь было безопасно раскрыться и быть нежным. Луффи никогда бы не подумал винить его или ненавидеть, только не из-за Эйса. Ни за что. Нет, вместо этого он трясущимися руками хватался за куртку Сабо, тяжело вздымая грудь, и извинялся. — Я был там, — всхлипнул он. — Он умер прямо на моих глазах, и я не смог его спасти. В этот момент Сабо улыбнулся и сказал: — Я благодарен, что ты жив, — и позволил Луффи выплакаться. Он помог Луффи снять дурацкий костюм участника и тер липкое лицо краем собственной куртки, пока меньший мальчик не начал смеяться и изо всех сил пытаться уйти. Друзья Луффи ждали его, и у него была работа, поэтому их пути расстались вскоре после новой встречи. Ответственность была странным взглядом на младшего брата Сабо, который находил проблемы в каждом уголке горы, на которой они выросли, как будто это была его работа, но неплохим. А когда он убежал, крича: — Скоро увидимся, Сабо! Я клянусь! — Сабо знал, что он может сложить океаны, горы и десятилетия в дополнение к этому обещанию, и оно никогда не нарушится. Войдя в Колизей, мысли Сабо были сосредоточены вперед: плод Эйса ждал, Луффи рассчитывал на него, Дресс Роза собиралась стать зоной военных действий. Он очень хорошо умел разделять и делать то, что нужно было сделать, его разум, как однажды ласково выразилась Коала, напоминал неумолимую стальную ловушку. Но она задержалась, эта паутина; невидимая, за исключением тех случаев, когда свет был правильным, когда угол был идеальным, когда разум Сабо был ясен, и у него была минутка, чтобы дышать, и он заметил. Луффи извинился. Шанс обсудить это в конце концов представился, когда Сабо оказался в конце миссии по сбору информации с новостями о Пиратах Соломенной Шляпы в водах поблизости. Он прояснил ситуацию с помощью Драгона, вытерпел самодовольное лицо Коалы, когда дал ей понять, что она может продолжать без него, а затем вернулся, чтобы догнать показную бригантину, которая уже была известна в Новом Свете. Члены экипажа Луффи дружелюбны, и весь Таузенд Санни рад видеть его на борту. Фрэнки машет рукой и прыгает на его корабль, чтобы закрепить самому, а Чоппер, Кэррот и Усопп весело взывают к Сабо, интересуясь им больше всего на свете. Он отвечает на приветствия, проходя через оживленную палубу, и что-то в его груди ослабевает, словно вздох облегчения, когда он узнает, что это яркое, красивое место, полное ярких, красивых людей, является домом его младшего брата. Зоро кивает ему один раз, вся энергия, которую он может потратить на кого-то, кто ему не принадлежит, затем наклоняет голову в сторону того, что должно быть дверью камбуза. — Сюрприз, сюрприз, — смеется Сабо и направляется на кухню. Пахнет потрясающе: от кипящих на плите сковородок доносится что-то насыщенное и пряное. Санджи усердно работает над тем, что, как может только предположить Сабо, будущий ужин. Луффи сидит за огромным, исцарапанным столом, грызет кусок вяленого мяса и разговаривает с набитым ртом, в то время как его скелет-музыкант наигрывает что-то ненавязчивое и веселое на акустической гитаре. Опасный Трафальгар Ло сидит напротив Луффи, перед ним открыта книга, от которой он, похоже, уже давно отказался. Он наблюдает за своим товарищем по Сверхновой темными, клиническими глазами, но в них гораздо больше тепла, чем Трафальгар, вероятно, осознает. Эти глаза скользят мимо Луффи, когда дверь открывается. Увидев Сабо, Трафальгар встает, берет книгу и кружку, говорит: — Я ни за что не буду иметь дело с вами двумя, — и уходит через другую дверь. — Достаточно справедливо, — говорит Санджи, что грубо, но не безосновательно. Луффи проглотил глоток, развернулся на своем месте, а затем засиял, как рассвет. — САБО! — визжит он, перепрыгивая через спинку стула, как одна из обезьян, с которыми он вырос на горе Колубо, вместо того, чтобы встать и обойти, как человек. Сабо уже смеется, когда ловит охапку младшего брата и на мгновение крепко сжимает Луффи, прежде чем игриво взъерошить ему волосы и начать возиться. Скелет Брук поднимает свой массивный цилиндр и оставляет их на произвол судьбы, но Санджи явно не может покинуть свои многочисленные станции даже на несколько минут. Все в порядке. Аудиенция в одного человека — это больше, чем он мог надеяться, учитывая все тела, которые сейчас находятся на корабле его брата, между его собственными людьми и прибывшими союзниками. — Как твои дела, Лу? Держитесь подальше от неприятностей? — На данный момент! — Луффи говорит радостно. — Держу пари, что наше следующее приключение будет веселым! Его тело избито и перевязано, но он выглядит намного лучше, чем в последний раз, когда Сабо видел его, несколько месяцев назад, в том маленьком укромном коттедже на Дресс Розе, в ночь после того, как он и его команда завоевали мир для людей, которых они едва знали. Он уже с нетерпением ждет следующего приключения. Что бы Сабо ни сделал в прошлой жизни, чтобы заслужить его, он благодарен. Он подталкивает Луффи назад к столу и ставит табуретку рядом. В столовой уютно и, едва он садится, перед ним появляется чашка с чем-то дымящимся и ароматным. Санджи только мычит, когда Сабо кричит ему спасибо, уже на полпути обратно на кухню. Это либо худшее место для начала потенциально сложного разговора, либо лучшее. — Я здесь на несколько дней, — говорит Сабо, — если ты сможешь освободить комнату. — Конечно! - заявляет Луффи. — Всегда есть место для Сабо! Санджи? — Твои новые друзья оставили нам неплохой запас, — говорит повар, не отрываясь от чего-то сложного, что он делает с ножом и рыбой размером с небольшую лошадь. — Если бы мы захотели, мы, вероятно, могли бы прокормить армию несколько недель. Луффи смотрит на Сабо с сияющей улыбкой, как бы говоря: «Видишь?» и Сабо протягивает руку, чтобы надвинуть шляпу на глаза. — Спасибо, Лулу. Он рад, что вспомнил это прозвище, потому что, как и в детстве, Луффи сразу возмущается. — НЕ НАЗЫВАЙ МЕНЯ… — Я хотел сказать тебе кое-что важное, — плавно прерывает Сабо, внутренне ухмыляясь взволнованному и расстроенному лицу Луффи. — Я лучше скажу это сейчас и уберу это с дороги, чем буду ждать до конца моего пребывания. И после того, как я это скажу, если ты предпочитаешь, чтобы я больше не оставался здесь, это тоже нормально. Твой корабль, твои правила. Выражение лица Луффи сменилось растерянностью. Звук ножа Санджи замедлился. — Хорошо, — говорит Луффи. — Что Сабо хочет мне сказать? По дороге сюда Сабо репетировал это с полдюжины раз, но начать по-прежнему очень трудно. — Когда мы впервые встретились снова, еще в Колизее, — говорит он, — я был так уверен, что ты рассердишься. Я думал, ты хотя бы меня ударишь. Я заслужил это, верно? Луффи хмурит брови. — Зачем мне тебя бить? Сделав успокаивающий вдох, Сабо говорит: — Потому что меня не было рядом, когда ты нуждался во мне. Потому что я появился только через два года, когда мне это было удобно, когда я получил от Эйса плод. Потому что я позволил Эйсу… — Ты этого не сделал, — громко говорит Луффи. — Ты ничего не позволил. — Я ничего не сделал, — отвечает Сабо, стараясь сохранить голос ровным. — Я тебе не помог. Он просмотрел запись транспондера сто раз. Он переживает это заново каждый раз, когда закрывает глаза. Зияющая дыра в груди Эйса, кровь на руках Луффи, его детская, испуганная мольба имени Эйса, раненый животный звук боли и горя, который он издавал до тех пор, пока его разум не сжалился и не отключил тело. Кошмар. Настоящий задокументированный кошмар. И Сабо там не было, потому что они оба были для него чужими, и у него были дела поважнее, чем гадать о казни сына Гол Д. Роджера. Ему следовало полететь к Луффи в ту же секунду, когда на него нахлынули эти воспоминания. Он должен был перевернуть небо и землю с ног на голову, чтобы найти его. Вместо этого он решил быть трусом. Робин была добра больше, чем он того заслуживал, и они вдвоем провели десятки ночей в Балтиго, обмениваясь историями об одном и том же диком, безжалостном маленьком человеке, которому в обоих сердцах принадлежало больше всего недвижимости. Она заполнила черную дыру внутри него историями получше, чем те, что печатались в газетах, наполненными солнцем историями о триумфах, шутках, душевных страданиях и непобедимой любви. Она показала ему газетную фотографию, на которую он уже смотрел не менее миллиона раз, на которой ее любимый капитан отдает дань уважения павшим в Маринфорде, только на этот раз она указала на сообщение на его руке. — Я хочу побежать к нему прямо сейчас, — сказала она. — Я хочу ломать все и всех на своем пути и не останавливаться, пока снова не окажусь рядом с ним. Но он хочет, чтобы я подождала. Он еще не готов. Сабо уставился на фотографию, бездумно проводя пальцем по букве 3D2Y , которую он не понимал, пока кто-то, кто действительно знал его брата, не объяснил ему это. Робин дала ему минутку, ее глаза понимающие, серьезные и полные сочувствия, которого он, по его мнению, не заслуживал. — Это нормально — быть неготовым, — сказала она. — Только не заставляй его ждать слишком долго. Теперь Сабо говорит: — Я хочу, чтобы ты знал, что можешь злиться. Ты можешь кричать на меня и винить, и это будет… это будет разрешено, ладно? Даже если ты просто хочешь, чтобы я ушел, или не хочешь меня видеть какое-то время. Это все на твоих условиях. Просто не притворяйся. Не со мной. Хорошо? Лицо Луффи пусто, и Сабо не знает, что с этим делать. Он осмеливается протянуть руку и положить на тонкое плечо Луффи, невероятно маленькое для веса вещей, которые оно несет. — Хорошо, Лу? — Я не притворяюсь, — говорит Луффи громко и внезапно. — Я этого не делаю, это глупо. Я был рад увидеть Сабо, потому что думал, что он умер, но он был жив, и это чудо. Робин сказала мне, что у тебя амезия, поэтому ты совсем забыл обо мне, и это не твоя вина. Я ничего не знаю об этом, но это сказала Робин, так что это должно быть правдой. Было бы страшно не вспомнить важные вещи. Могу поспорить, тебе было очень больно, когда ты наконец вспомнил, но было уже слишком поздно. Могу поспорить, что было очень одиноко. Я бы никогда не возненавидел Сабо, не ударил его и не стал бы винить его за это. Следующий вздох Сабо дрожит, и следующий за ним, и ему приходится сильно прикусить внутреннюю часть губы. Когда он уверен, что не развалится, он говорит: — Робин сказала тебе это только потом. Когда ты впервые увидел меня, ты не знал, что у меня амнезия. — Ты мой Сабо, — подчеркивает Луффи, как будто Сабо ведет себя особенно тупо без веской причины. — Я всегда буду рад увидеть тебя. «Это один из тех Луффиизмов» думает Сабо, наклоняясь вперед и закрывая лицо руками. Одна из тех необъяснимых и не поддающихся количественной оценке вещей, на которых так много людей основывают свою веру. Луффи имело бы смысл злиться, потому что горе тяжелое и ужасное и не исчезает в мелком тумане только потому, что происходит что-то хорошее. Но есть много вещей, которые лучше, чем гнев, можно удержать вместо него. Его окружают вещи получше. Где-то перед ним ставится тарелка, и он поднимает голову. На этот раз Санджи задерживается после доставки, ссутулившись в кресле и пододвигая тарелку с лимонным творожным печеньем и только что вынутыми из духовки оладьями на сторону стола братьев. Луффи сияет и берет одну, но не съедает сразу. Он несколько раз переворачивает её в руках, горячее на кончиках пальцев, и начинает резать слоеное тесто на кусочки. Санджи выпрямляется на стуле, как будто в затылке у него сработал сигнал тревоги. Сабо тут же с ним, потому что он никогда раньше не видел, чтобы Луффи размышлял над едой, никогда. Особенно что-то, приготовленное дома кем-то, кого он любит. — Если Сабо злится, — медленно говорит Луффи, — он тоже может мне сказать. Сабо потребовалось некоторое время, чтобы переварить это. — Что? — он говорит. Глядя на свои руки, на десерт, рассыпавшийся кучей на тарелке, молодой капитан прямо говорит: — Тогда вместо меня умер Эйс. Он мог бы выжить, если бы не спас меня от магматического человека. Все были там, чтобы спасти его, а вместо этого спасли меня. Потому что я был недостаточно силен. Я рад, что не умер, потому что у меня все еще есть накама, и у нас еще есть обещания, которые мы сдержим. Но я готов поспорить, что некоторые люди, сражавшиеся в той войне за Эйса, любившие его и даже не знавшие меня, хотели бы, чтобы все произошло по-другому. — он по-прежнему не смотрит вверх, с нечитаемым выражением лица, когда обжигает кончики пальцев горячей начинкой из ревеня, капающей с искалеченного теста, и добавляет: — Сабо любит нас обоих, но Эйса он любил дольше. Если бы Сабо ударили морским камнем, было бы меньше боли. Если бы он сгорел вместе с Серым Терминалом или утонул в море на глазах у Небесных Драконов, это причинило бы меньше боли. Он встает на ноги прежде, чем осознает, что движется, сиденье опрокидывается и откатывается позади него. Он чувствует, как пар начинает подниматься от его перегретой кожи, когда огонь Эйса внутри него реагирует на то, как бьется его сердце. — Не говори так, — говорит он слишком громко, почти криком. — Никогда не говори этого. Даже не думай об этом. Луффи наконец смотрит на него. Его рот сжат, но глаза широко раскрыты, и у Сабо, возможно, есть двенадцать лет, чтобы наверстать упущенное, возможно, он подводил обоих своих братьев во всех возможных случаях до сих пор, но он все еще знает, как выглядит лицо его младшего брата, когда ищет утешения. Сколько гроз и кошмаров они пережили вместе на Гоа? Сколько раз крошечные ручки трясли Сабо, разбудив только для того, чтобы он посмотрел именно в эти глаза? Тогда они оба были детьми, поэтому Сабо смеялся над ним или стонал и закатывал глаза, и они тихо спорили по этому поводу, но в конечном итоге Луффи благополучно засыпал под общим одеялом, а гром или кошмар были самым далеким из его мыслей. Сабо ни разу об этом не пожалел, даже когда Эйс посмеялся над ним утром. Тело помнит. Он автоматически тянется и держит лицо Луффи в своих руках. Он не боится его сжечь, потому что огонь Эйса никогда бы его не сжег. — Я бы не променял тебя ни на что, — говорит он. — Ни на что. Это не работает таким образом. Если бы мне когда-нибудь пришлось выбирать одно или другое, тебя или его, я бы убил того, кто устанавливал правила, и выбрал бы вас обоих. — Невысказанное, навсегда невысказанное — это знание того, что он и Эйс всегда будут ставить Луффи на первое место, потому что это прерогатива старшего брата. Луффи этого не понимает, поэтому Сабо просто говорит: — Я любил Эйса дольше, но не люблю его больше. Луффи кивает, его глаза остекленели, твердая линия рта начинает дрожать. Санджи выхватывает тарелку, и распотрошенная еда с тихим звуком уносится прочь, возвращаясь на кухню. Шатаясь, чувствуя себя так, будто он пятится от опасного края пятисотфутового падения, Сабо отпускает Луффи только для того, чтобы вместо этого потащить вперед за плечи в объятия. Луффи вскакивает на ноги, чтобы правильно ответить, несколько раз обхватив Сабо резиновыми руками, сделав петлю. Сабо зарывается лицом в макушку Луффи и вдыхает его; морская соль, теплая трава, все, что тронуто солнечным светом. «Мой брат» думает он с тем же удивлением, как и в первый раз. — И если ты когда-нибудь еще раз скажешь что-нибудь подобное, — продолжает он, — я прилечу сюда из любой точки мира и надеру тебе задницу. — Можешь попробовать! — говорит Луффи, откидываясь назад, чтобы посмотреть на него. Он сияет, не тронутый всем, что ему пришлось пережить – отчасти он все еще тот же упрямый маленький ребенок, которого Сабо и его лучший друг впервые встретили в джунглях и который решил, что им всем будет лучше вместе. — Теперь я сильнее. На этот раз я, наверное, смогу победить тебя! — Ты так думаешь, да? — Никаких драк на моей кухне, идиоты, — рявкает Санджи, возвращаясь к столу с большой миской для десерта в руке. — Я выгляжу так, будто у меня есть время присматривать за детьми? Если собираетесь бороться, вынесите это на улицу. Он почти хлопает миской перед своим капитаном, обнажая реконструированное пирожное, сложенное в свежее ванильное мороженое и сбрызнутое карамелью. По мнению Сабо, это самое агрессивное проявление привязанности, которое он когда-либо видел, а он вырос с Коалой. — Ох, спасибо, Санджи! Я бы съел и по-другому, но твое мороженое самое лучшее! — Конечно, — коротко говорит шеф-повар. — Съешь это, пока не растаяло. Вообще-то, иди и съешь это на глазах у Зоро, это будет смешно. — Санджи странный, — говорит Луффи, полный хорошего настроения, но вытаскивает миску с собой за дверь и направляется прямо туда, где, как он каким-то образом знает, будет его первый помощник. — Давай, Бо, я хочу, чтобы ты познакомился с Санни! Он позволяет Луффи получить преимущество и слушает, как он присоединяется к остальной части его команды на палубе, их голоса радостно повышаются вместе. Он берет свой стул, поправляет его и ставит на место возле стола. Ему просто нужна минута. — Нас тоже там не было, — резко говорит Санджи. — Мы все хотели бы. Отдали бы всё, чтобы быть с ним. Но когда мы узнали об этом, было уже слишком поздно. — он скрещивает руки на груди, откидывается на стойку и добавляет: — Можешь себе представить, какое это было поражение. Оставить нашего капитана сохнуть вот так. — Он никогда бы не обвинил вас в этом, — тут же говорит Сабо, зная правду об этом в своей крови и костях. Санджи кивает, глядя Сабо в глаза и соглашаясь: — Нет, он бы не стал.