Все на своих местах

      — Выбирай, какой хочешь…       Немного жмется, раздумывая, а затем нажимает «флэт». Легендарный халявный кофе льется в ее бумажный стаканчик с обожаемым мной мерчем «*из*е*». Бизнес, конечно же. Все это про бизнес. Выбираем место в креслах у окна, с которого еще не сняли новогодние тепло-желтые гирлянды. Подольше бы не снимали, от них все-таки исходит что-то приятное. Это не о духе нового года, но…       — Ты приехала вчера?       Странно, я немного волнуюсь.       — Да.       — А добираешься на поезде?       — Угу. На ночном. Очень удобно.       Она делает глоток и с губ слетает легкая улыбка. Не знаю почему, но мне нравится, как она улыбается. Открываю перед ней упаковку с ягодными корзиночками. Понятия не имею, какие они на вкус, но хочется, чтобы были достойными.       — Прости Даш, еще раз, что я не смогу завтра быть…       Хочется придумать нечто убедительное, но тут же осознаю, что все лишнее. Объяснить суть вещей в этот раз легко — моя помощь нужна была 39 дней назад, а завтра просто не потребуется.       На кухню заходит один из дружелюбных редакторов-лодырей, с любопытством оглядывая нас.       Вздохнув, представляю:       — Вот, Александр, моя сестра, Дарья. Полюбуйся, мы ведь как две капли воды…       Раскланявшись, Саша смеется. Номинально, сложно найти более непохожих внешне людей, чем мы с сестрой. Поэтому просто дружелюбно улыбаемся, наблюдая, как он заваривает в кружке чай, и молчим. В стенах мини-корпорации наш разговор может показаться странным и неуместным.       — Не переживай. Это, действительно, не обязательно. Все координаты я тебе потом скину…       Поразительное добродушие, за которым я вижу большое тусклое горе.       О смерти отца мне сообщил двоюродный брат, живущий на другом континенте, в Лос-Анжелесе. Какая большая и красивая ирония. Первое чувство, родившееся во мне тогда, была злость. Поразительно, мы жили в одном городе. И никто даже не… Второе чувство — ужас, когда сестра призналась, что поедет в морг одна.       В тот морозный день мы встретились у ворот больницы и обнялись крепко, хотя не виделись лет пятнадцать, пожалуй. Вошли внутрь. Там, понятное дело, все на потоке. Что удивило, так это пыльный гроб. Она отирала его бережней, чем я. Еще запомнилось, как Даша достала футляр с очками, сказала, что он просил принести. Положила рядышком, карманы зашивают ведь. И в тот же момент на меня напал водитель, увидев мой неловкий жест возле шеи.       — Не дотрагивайтесь тут ни до чего.       Достал откуда-то пузырь. Сказал, что с хлоргекседином. Но оказалась перекись, и мои замерзшие руки моментально покрылись белым, ничем не оттирающимся налетом.       Вот так мы вместе — любимый и нелюбимый ребенок — повезли тело отца в крематорий.       Третье чувство — спокойствие. Которое во мне до сих пор, когда я гляжу на нее. «Теперь мы старшие в семье», — проговорила она в тот день. Хоть это и не так, но мне было приятно, когда она сказал это «мы». Когда положила голову мне на плечо.       — Теперь я буду приезжать чаще в Москву. Рано или поздно настанет хорошая погода… сегодня я как раз прогулялась по центру.       Киваю и забираю себе корзиночку с голубикой. Безумно хочется весны. И закурить. Слушаю ее внимательно. Мы мало говорили за всю жизнь, но каждое ее слово кажется таким знакомым. Неужели, наши эмоции и поступки настолько одинаковы по причине родной крови.       Даша рассказывает о Питере, о работе, о своем женихе. И в какой-то момент, останавливается на середине предложения и смотрит на меня внимательно, произнося шутливо:       — Понимаешь, я ведь никогда не успокоюсь.       Едва приподняв свой стаканчик с кофе, ставлю его на место, чтобы она ни в коем случае, не заметила легкую дрожь в пальцах.       — Понимаю, — улыбнувшись в ответ, опускаю ресницы.       Будем считать, что это лучшее, что нам от него досталось. Потому что следом идет привычка к одной пачке в день.