First aid: Salvation of the soul

       Дом был шикарным. Раздвижные ворота, ухоженный сад и всё в белом мраморе. Иван жил роскошной жизнью, брал от неё всё, что только пожелает, и каждый вечер возвращался домой с новой девушкой. Каждая из них краше другой, но ни одна ещё не успела покорить сердце среднего из Нойретов настолько, чтобы связать с ней свою жизнь.        Ивану двадцать восемь лет, пять лет назад он закончил медицинский университет, однако по специальности так и не пошёл. Он шатался по клубам Мадрида, спал со всеми понравившимися ему девушками и катался на самых крутых тачках. Его отец — известный бизнесмен страны, и до сегодняшнего дня его не смущало, что сын живёт на его деньги. Он не замечал тех расходов, пока, однажды, не нашёл себе женщину, которая заявила ему, что Иван уже слишком взрослый, чтобы жить на шее у отца. Именно поэтому в Испании теперь ходят слухи, что самый богатый парень страны разъезжает в роли фельдшера на скорой.        Его напарница — Хулия Медина — всего на пару лет младше него. Она пошла работать не сразу из-за каких-то семейных проблем, и сейчас навёрствывала упущенное на скорой. У парня с ней не очень хорошие отношения, потому что девушка сразу дала ему понять, что спать с ним не собирается. У неё был слишком острый язык, она могла спокойно послать его куда подальше, показать ему средний палец и даже пнуть его за что-нибудь эдакое. Но каждый раз, когда они приезжали к пациентам, она координально менялась. Из жуткой стервы с ним, она превращалась в лучшего фельдшера с пациентами. Старые и пожилые люди были для неё священными, она могла беспрерывно болтать с какой-нибудь одинокой старушкой, пока меряет ей давление и снимает кардиограмму, и за это все вокруг всегда надеялись, что приедет именно её бригада.        За пару месяцев работы с ней, Иван понял, что она не так уж и плоха. Да, конечно, секса ему с ней не видать, но такой друг ему явно не помешает. К тому же им работать вместе ещё непонятно сколько времени, а у неё, к тому же, хорошие отношения с их староватым водителем — Антонио. Иногда ему кажется, что это, вообще, её дедушка или отец преклонного возраста. Нужно отдать должное мужчине, что в свои года он до сих пор выглядит достаточно хорошо. — Шарфик, — смеётся Антонио, когда Хулия садится на среднее сидение в кабине. Она усмехается, накручивая тёплую шерстяную вещь себе на шею. — Чего смеёшься? Очень даже тепло, — отвечает она. Иван никогда раньше не обращал на неё особого внимания, но сейчас её тонкие покрасневшие пальцы заставляют заострить взгляд на себе, — Бабуля связала для своей внучки, но та не хочет её видеть. Очень печальная история. — Вот только не нужно нам её рассказывать, — усмехается Нойрет, — Мне хватило ваших бабских рассуждений там. Не понимаю, почему ты не могла сходить одна?        Хулия оборачивается на него и демонстративно закатывает глаза. Эти двое всегда чем-то недовольны друг в друге, и всегда пытаются подцепить словом. Антонио единственный, кто хоть как-то их сдерживает в эти мгновения.        Вызовов много, на каждого у них по пятнадцать — двадцать минут, а есть ещё такие пациенты, у которых задерживаешься и на полчаса. На улице хлопьями падает снег, машины едва тащатся по дорогам, стараясь ехать аккуратнее, чтобы не попасть в аварию. Поэтому к вечеру движение становится слишком плотным.        Работа фельдшером — слышком сложная, чтобы кто не говорил. Некоторые считают, что врачи ездят целыми днями на машине, разговаривают с людьми и ни капли не устают — они ошибаются. Даже водитель, который не поднимается с ними к больным, который просто сидит за своей баранкой, к концу дня, словно бы выжатый лимон. А есть же ещё и ночные смены. — Жуть какая-то, — зевает Хулия, растегнувшись. Обычно у них не было времени, чтобы согреться в машине, или просто расстегнуться. От вызова к вызову чаще всего дорога была короткой, но сейчас, стоя в пробке уже минут двадцать, практически не двигаясь с места, становилось жарко. Иван тоже снимает свою куртку, оставшись лишь в тёплой кофте, поверх которой были натянуть лямки от штанов. — Не слишком ли легко ты одета для такой погоды? — спрашивает Нойрет, замечая на девушке тонкую кофту. Она хмурит брови, смотря на него. — А тебе есть какая-то разница? — настроения нет совсем. На улице уже стемнело, зажглись фонари и хочется лечь в кровать, чтобы просто отдохнуть. Хулия вспоминает, как раньше часто проводила время со своей семьёй, как они часто ездили куда-то вместе. Сейчас такого не было. Родители отвернулись от неё также, как и от её старшего брата, когда она посмела высказаться о личной жизни.        Медина жила с матерью и отчимом с пяти лет. До этого с ней чаще всего время проводил биологический отец, с которым мать развелась, когда девочке едва исполнился год. Её брат — Алехандро — также любил проводить время с папой, и на момент, когда мужчина умер, ему было уже пятнадцать лет. Парень понимал абсолютно всё также как и то, что мама изменила отцу. Он любил свою сестру, но продолжать жить с матерью не мог, поэтому, когда ему исполнилось восемнадцать, он ушёл из семьи. Хулии было восемь лет, когда всё изменилось окончательно.        Она не может жаловаться на свою жизнь, потому что до определённого момента она у неё была шикарной. Она была любимицей своих родителей, прилежной дочерью, но, когда выбрала медицину, также как и её брат, отношения поменялись. Алехандро пошёл по стопам своей бабушки по отцовской линии, и мама не была этому рада. Ей не хотелось, чтобы корни Дэниэля всплывали даже после его смерти, и вот, когда Хулия поняла, что её призвание — тоже медицина, мать сошла с ума. Она, в прямом смысле, собрала вещи дочери и выгнала её на улицу. Это было самое ужасное разочарование в жизни семнадцатилетней девушки, которая только-только начала реализовывать свои мечты.        Она могла бы поехать жить к брату, но тот тогда жил в другой стране. У него была своя жизнь, карьера и девушка, которую он безумно любит по сей день. К сожалению, в их семье, по всей видимости, есть какое-то проклятие, распространяющие на мужчин — женщины, если и появляются, то они позже сбегают от них к другим. Хулия узнала о судьбе брата случайно, от его давней подруги, когда снимала у неё комнатушку в новостройке после окончания университета.        Жизнь девушки сильно изменилась. Ей пришлось слишком рано повзрослеть, слишком рано понять, что такое экономить на продуктах или одежде. Она жила от стипендии к стипендии, незаконно подрабатывая медсестрой в частной клиники, из которой её потом выгнали, найдя на её место более подходящего кондидата. Ещё и деньги не выплатили.        За последние восемь лет, жизнь пинала её слишком больно, слишком сильно. Она падала вниз, снова поднималась, её предавали друзья, она влезала в долги и только сейчас её жизнь более менее устаканилась. Ей не нравился Иван, она не хотела с ним первое время общаться лишь из-за того, что в его жизни всё было настолько шикарно, отчего ей просто хотелось заплакать. Вот ей уже двадцать шесть, она фельдшер скорой помощи, неизвестно, когда сможет стать полноценным врачом, а жизнь не стоит на месте, она не становится моложе, её время уже ушло, когда она могла бы себе позволить что-то неразумное, что-то, за что потом было бы стыдно, но это такие воспоминания.        Она часто вспоминала о несправедливости родителей по отношению к ней, часто вспоминала, как она заболела первой же зимой и никто из них так и не навестил её в больнице, когда она лежала там с высокой температурой и не могла ничего сделать. Возможно, ей стоит относиться к Нойрету более сдерженее, ведь не у всех такие судьбы, как у неё, и, на самом деле, она бы не пожелала никому такой жизни. — Никакой, — пожимает плечами парень, глядя в лобовое стекло. Дворники только успевали смахнуть упавший снег, как тут же появлялся новый, — Просто подумал, как буду справляться один без напарницы, если ты, вдруг, заболеешь.        Хулия переводит на него взгляд. Его действительно волнует, что она может заболеть? Или он просто придуривается и думает о своей шкуре? В любом случае, если он обратил на это внимание, значит ему действительно не всё равно. Она думает о том, что хоть кому-то не всё равно на неё.        Одиночество — это именно то чувство, которое она испытывала все эти годы. Она была одна, справлялась со всем одна, Хулия привыкла, что не от кого ждать помощи и зачастую брала на себя слишком много сложновыполнимых, или вовсе невыполнимых, задач. Ей было сложно — да, но она привыкла к постоянной борьбе. Когда-нибудь ведь наступит светлая сторона её жизни.        Они приезжают на очередной вызов спустя долгие сорок минут. Дверь в квартиру открывает им девушка, лет тридцати пяти, и пропускает внутрь, сразу же начиная рассказ о том, что произошло. Она провожает их в комнату дедушки, для которого вызывала скорую, и добрая улыбка мужчины тут же озаряет всё помещение. Хулия надевает перчатки, чтобы осмотреть его. — Ох, как холодно должно быть, на улице, — вздыхает он, когда она щупает его живот, — У вас просто руки холодные, — усмехается он, когда она вопросительно на него смотрит. — Ах, да, — отвечает она ему, — На улице действительно холодно.        Иван наблюдает за ней всё это время, одновременно продолжая слушать рассказы девушки. Оказывается, что это её дедушка, который всего полгода назад перенёс операцию по удалению желчного пузыря, и сегодня, вдруг, ему стало слишком плохо, он побледнел и весь день его рвало едой, которую он ел. — А вы соблюдаете диету, которую вам прописал доктор? — спрашивает у него Хулия, снимая перчатки. Руки у неё действительно слишком холодные, и Иван был прав, что в такой тонкой кофте ей будет холодно, но, к сожалению, другой у неё не было, а новую купить она сможет только с зарплаты. Она не ожидала, что эта зима будет настолько холодной. — Ой, дорогая моя, — по-доброму улыбается ей дедушка и становится сразу понятно, что он сейчас будет ей говорить, — Если бы я соблюдал эту диету, от меня остались бы кожа и кости. Это же никакого удовольствия в жизни не будет.        Медина улыбается ему в ответ. Она всегда представляла, что у неё есть заботливый дедушка, с которым бы она могла обо всём поговорить. Сколько знакомых у неё было, у которых были бабушка с дедушкой, и она всегда завидовала им, потому что, помимо того, что у неё их нет, так ко всему прочему, у неё теперь нет и родителей. — Не хочу вас огорчать, сеньор Сифуэнтес, но еда нужна нам не для удовольствия, — она складывает руки в замок. Хотелось бы ей прочитать ему целую лекцию о вреде неправильной пищи, но тогда они задержатся тут слишком надолго, — Пища нужна человеку для того, чтобы не умереть с голода, а правильное питание — залог вашего здоровья. К сожалению, вам удалили желчный пузырь — орган, который помогал вам в процессе переваривания. Сейчас его нет и печень не справляется с такими тяжёлыми углеводами, именно поэтому вам выписали диету. Ваша сегодняшняя рвота связана именно с этим. Если вы съели что-то слишком тяжёлое, скажите нам об этом и мы выпишем вам таблетки. В противном случае, если вы ничего не ели, тогда нам придётся отвезти вас в больницу и провести исследования.        Мужчина глубоко вздыхает. — Съел, — признаётся он. Внучка тут же прикладывать ладони к лицу от удивления. Она не часто навещает своего дедушку, но всегда думала, что он соблюдает все рекомендации врача, — Я не соблюдаю эту диету, потому что мне осталось жить-то совсем немного, а жареная картошечка или селёдочка — моя страсть. Я не мог сдержать себя, чтобы не съесть это. — Иногда себя можно побаловать, — соглашается с ним Хулия, — Я вот безумно люблю пончики, — говорит она ему, — Но я понимаю, что это вредная пища и каждый день питаться пончиками — это вредить не только своей фигуре, но и своему здоровью тоже. Большинство людей страдает от жирового гепатоза, сахарного диабета… Это всё последствия неправильного питания. Но этого всего можно избежать, если соблюдать какие-то правила. Понимаете? — мужчина кивает ей. — Иван, сними ему кардиограмму, а я, пока что выпишу рецепт, — Хулия оборачивается к напарнику, на мгновение сталкивая с его взглядом. Она не знает, что он там думал, когда смотрел на неё, но это её немного напрягает.        Она выписывает нужные таблетки и отдаёт бумажку внучке дедушки. Иван собирает кардиограф, отдав пациенту идеальную кардиограмму и они направляются к выходу. Этот вызов занял у них двадцать минут времени и спускаясь вниз, Хулия, вдруг, поняла, как сильно хочет пончиков. Последний раз, когда она их ела, был, наверное, полгода назад, и сейчас как раз не было вызовов. Так, быть может, это повод заскочить куда-нибудь — перекусить? — Ты не хочешь есть? — она останавливается в лестничном пролёте и оборачивается на напраника. — Заехать за пончиками? — усмехается он, вспоминая её историю. — Ага, — кивает она. Нойрет долгое время моргает, смотря на неё, а потом начинает хохотать во весь голос, — Что ты смеёшься? — А как же следить за фигурой и правильное питание? — не унимается он. Хулия опускает взгляд вниз. Наверное, он прав. Она — врач, и должна сама соблюдать всё то, о чём говорит. Какие пончики, если она только что рассказывала о вреде неправильной пищи? — Ты прав, пошли, — она разворачивается и спешит дальше вниз. Иван смотрит ей вслед и какое-то непонятное для него чувство поселяется у него в груди. Быть может пончики — это действительно лучшее, что они могут сегодня съесть?        Когда они садятся в машину и двигаются с места, Антонио говорит о какой-то кафешки, в которой делают неплохой кофе. Он рассказывает про эклеры и прочие сладости, когда Нойрет уже исходится слюной. Эти двое, что сидят рядом с ним в машине, явно желают ему смерти. — Хулия, у тебя всё в порядке? — обращается к ней водитель, когда они останавливаются на очередном красном. Она выглядит резко побледневшей и ей явно достаточно жарко. — Заболела что ли? — он прикладывает ладонь к её лбу, когда слышит знакомый звук, исходящий из её живота. — А, ну понятно. Обед для слабаков, правда? — Я не успела, — оправдывается она, — Я думала, посижу немного и пойду поесть, а потом открываю глаза, а вы уже спешите на вызов. — Да, два дежурства подряд — это слишком жёстко, — соглашается с ней Антонио, — Сегодня приедем домой, отоспимся за эти дни.        Они сворачивают на парковку кафе, о котором говорил мужчина и сразу же выбираются наружу. Хулия прячет руки в рукавах куртки, когда Иван всё это время идёт позади неё. Он понял, что чувстовал тогда на лестнице — угрызения совести. После того, как он узнал, что она ничего ещё сегодня не ела, ему стало невероятно стыдно за свои слова о фигуре. К тому же, как он может судить о ней, если толком не видел её без этого огромного костюма скорой, в котором они постоянно ходят?        Хулия засматривается на те самые пончики за прилавком, наверняка прокручивая в голове тонну мыслей за и против. — Демоны должны победить, — бормочет ей на ухо Иван, — Позволь себе сделать выходной.        Она смотрит на него с недоумением. Наигранно, будто ничего не понимает, и он усмехается. — Ну же, Медина, ты ведь хочешь этот пончик, — подначивает он её, — Возьми его. Смотри, как он тебя манит. — Ты придурок, Иван, — усмехается она, когда подходит их очередь. Она берёт себе пирожок с мясом, но всё же просит завернуть с собой этот несчастный пончик, пока Иван ликует в глубине своей души. Он нашёл слабое место этой девчонки, и непременно воспользуется этим себе в угоду.

***

       Следующий день выдаётся не менее снежным. Иван заезжает на подстанцию на своей машине, когда видит уже издалека бегущую по тротуару Хулию. В одной руке у неё стаканчик с кофе, в другой телефон, шапка набекрень, по всей видимости из-за того, что она спешит, и куча людей, через которых она лавирует, чётко рассчитывая свои габориты.        В одно лишь мгновение её нога скользит дальше по льду, она крепче хватается в стаканчик с кофе и в телефон, когда её ноги разъёзжаются в разные стороны. Хулия падает вперёд, кофе разливается по белому снегу, а телефон падает на лёд с тем самым звуком, который говорит о том, что он разбился.        Иван вылезает из машины, неспеша, закрывая дверь и идёт к ней. Он усмехается, когда протягивает ей руку, но она не берёт её, пытаясь самостоятельно подняться на скользкой поверхности. Хулия тянется за телефоном, сидя на коленях, и переворачивает экраном к себе, на котором сеточкой пошли трещины. — Ну как всегда, — бурчит она, — Как день начнёшь… — Поднимайся, неудачница, — смеётся он, всё-таки взяв её за руку. Действительно ледяная, как и сказал вчерашний дед на вызове, — Ты перчатки, вообще, носишь? Или у тебя их нет? — спрашивает он. — Знаешь, когда ты опаздываешь, как-то не до перчаток вовсе, — огрызается она, но всё ещё держится за его руку, когда поднимается. — Сложно было встать? — с пониманием спрашивает Нойрет. На самом деле, он сам едва ли смог продрать сегодня глаза. Вчера было слишком много вызовов и, вернувшись домой, он даже не обратил внимание на Мануэллу, которая ждала его с восьми вечера в доме. Они договорились с ней о встрече, но парень попросту забыл о ней, да и не смог бы соскочить со смены. Она обиделась на него, и он не чувствовал угрызений совести. — Я переставляла будильник всего на десять минут, — соглашается с ним Хулия. Они входят на территорию подстанции, когда Иван всё же отпускает её руку. Она прячет пальцы в рукова крутки, пока они спешат ко входу, — А потом просыпаюсь, а уже слишком поздно. — Мы вчера поздно легли спать, это понятно, — Нойрет голантно открывает перед ней дверь и она проскакивает внутрь.        На подстанции тепло, пахнет свежим кофе и пирожками. Врачи скорой помощи питаются как попадётся свободное время и зачастую это сухомятчество где-нибудь в машине, или же с утра, когда не успел позавтракать дома. А некоторые, вообще, отдежурили ночные смены. — Привет, Антонио, — Хулия спешит к водителю и тот крепко обнимает её в ответ. — Привет, малявка, — усмехается он, — Холодная какая, — мужчина отстраняется, когда случайно соприкосается с её щекой. Иван следующий, с кем он здоровается. Вызовов пока нет, но, почему-то кажется, что этот день надолго им запомнится.        Иван ловит себя на мысли, что ему нравится работать фельдшером, время от времени. Когда попадаются нормальные пациенты, лечение и выписывание лекарств доставляет ему удовольствие, потому что он знает, что в это время помогает людям в лечении болезней. Но, бывали случаи, когда они приезжали к алкашам или наркоманам, к людям, которые хамили им и называли убийцами… В эти мгновения, ему хотелось их заколоть чем-нибудь из того злополучного чемоданчика.        Хулия относилась ко всему этому с каким-то пониманием или пофигизмом. Нойрет ещё не успел понять, но она спешила на помощь абсолютно ко всем. Он никогда не видел её слёз, но ему кажется, что где-нибудь на подстанции или дома, она плакала от таких вот людей, которые причиняли ей боль своими словами. Парень не мог позволить себе слёз, именно поэтому ему так хотелось ударить тех, кто ему докучает.        Он пожимает руки другим своим коллегам, обнимается с девчонками и женщинами, которые находятся здесь, они обмениваются своим опытом, когда он ловит взгляд Хулии на себе. Она смотрит на него не так, словно хотела бы взять его прямо здесь, как он привык считать, а так, словно ей хотелось быть сейчас рядом, и тоже также со всеми общаться.        Медина не была здесь любимицей. С ней общались немногие из-за её характера, она выпускала иглы даже в тех случаях, когда этого не требовалось, и, честно говоря, в последнее время Иван стал задумываться, из-за чего она, вдруг, стала такой. Ведь, вероятнее всего, у неё было куча друзей. Он не мог отрицать того, что она очень красива, поэтому и парней у неё должно было быть достаточно. Но почему-то каждый раз, когда они где-то пересекались в нерабочее время, она была абсолютно одна.        Первый вызов им достаётся сложный. Дедушка преклонного возраста, словил инфаркт и теперь, когда более менее пришёл в себя, начал буянить в машине. Ещё один нелюбитель врачей и, как можно судить человека, когда он находится в неадеквате? — Мужчина, пожалуйста, — просит его Хулия, — Если вы сейчас снимете капельницу, вам снова станет плохо.        Дед матерится и отталкивает от себя девушку. Хулия едва успевает увернуться от его руки, тяжело вздыхая. — Может связать его? — предлагает Иван. — Пока он не натворил делов.        Медина поворачивается на него с мольбой в глазах. Ей уже всё равно на то, что они будут делать дальше, но зафиксировать этого человека в одном положении точно стоит, иначе он может причинить вред не только себе, но и им тоже.        Нойрет поднимается со своего места, когда Хулия наклоняется, чтобы поправить иглу в руке пациента. Мужчина с силой хватает её запястье, отодвигая от себя, а второй рукой сдирает капельницу. Кровь сочится из его вены, обливая всё вокруг, и девушка морщится от боли, когда он ещё сильнее сжимает её запястье. — Я хочу домой! — кричит он. Они мчатся по трассе с мигалками и сиреной, и впервые им приходится использовать это не для того, чтобы довести пациента живым до больницы, а для того, чтобы остаться в живых самим. — А я хочу, чтобы вы отпустили мою руку, потому что мне больно, — она пытается вырваться из его захвата, но он, словно бы не слышит её. — Отпустите её, — Иван старается чётко сказать ему, чтобы он мог прочитать слова даже по его губам, но мужчина не реагирует. В мгновение его лицо перекашивает, а пальцы так и продолжают сжимать руку Хулии, — Чёрт, тебе придётся потерпеть, Лапуля.        Очередной приступ заставляет действовать быстро, не раздумывая над чем-то слишком долго. Иван набирает в шприц лекарство, вводя в вену пациента. Его рука разжимается не сразу, но, как только это происходит, Хулия тянет освободившееся запястье к груди. Иван наблюдает за тем, как на светлой нежной коже образовался красный след и она потирает ушибленное место.        Машина полностью покрыта кровью этого мужчины и им придётся отмывать её самостоятельно после того, как они выгрузят его в приёмном отделении. И теперь их мигалки и сирена действуют для того, чтобы довезти пациента живым.        Они выгружают каталку в ближайшем приёмном отделении, где их сразу же встречает врач. Он не расспрашивает у них, что случилось и почему они все в крови, смотря на них с пониманием. Хулия отходит раньше, чем они успевают договорить и спешит в ближайший туалет. — Не все воспринимают кровь? — усмехается медсестра, подходящая к Ивану, чтобы он подписал документы. Нойрет с удивлением смотрит в сторону, куда убежала его напарница. — Вообще-то, к крови она безразлична, — отвечает он, — Была.        Хулия запирается в кабинке туалета и облокачивается руками на белоснежно белую раковину, прямо напротив зеркала. Она смотрит на своё отражение, когда чувствует, как крупные слёзы вырываются из её глаз и бегут по покрасневшим от мороза щекам. У неё трясутся руки, болит запястье и ей кажется, что она сейчас упадёт, однако пальцы крепко цепляются за мраморную раковину, удерживая её на плаву.        Она открывает горячую воду, пихая под неё ледяные руки. Медина смывает кровь, которая есть на ней, а потом включает холодную воду и ею смачивает лицо. Она так резко убежала от своего напарника, не думая о том, что теперь придётся объясняться, но, честно говоря, ей неизвестно, что ему сказать в ответ.        Хулия выходит спустя долгие пятнадцать минут, думая, что Иван уже ушёл в машину к Антонио, но к её удивлению, парень сидел сразу же рядом с туалетом на скамейке, в ожидании её. — Хэй, — он спешит за ней, когда она идёт вперёд, — Хочешь поговорить об этом? — Нет, не хочу, — бросает ему Хулия. Она спешит выйти из этого места и сесть в машину, и говорить о том, что произошло, ей совершенно не хочется, потому что она знает, что снова разревётся. — Тебе плохо? Знаешь, мы можем заехать куда-нибудь и поесть, или, может, вода тебе поможет? — Нойрет спешит за ней и едва ли не врезается ей в спину, когда она резко останавливается. — Тут есть кулер. Принести тебе воды? — спрашивает он, когда она оборачивается на него. Её лицо слишком бледное, и покрасневшие щёки только создают этот контраст. — Пойдём, — они оба разворачиваются, чтобы вернуться обратно в больницу и Нойрет оставляет её сидеть на скамейке, в ожидании, когда он принесёт ей воды. Она раскачивается взад вперёд от нервов, когда снова видит того врача, который принимал у них пациента. Он направляется прямиком к ней и останавливается напротив. — Не думал, что встречу тебя здесь, — усмехается он. Хулия поднимает на него взгляд, — Всегда думал, что твои родители против того, чтобы ты шла в медицину. Разве нет?        Она молчит, поджимая губы. — Почему фельдшер? — не унимается мужчина, но Медина вновь ему ничего не отвечает, когда к ним присоединяется Иван с прозрачным стаканом в руках. — Держи, — говори он ей и она принимает его от него. Её руки трясутся и это не скрывается от взгляда присутствующих. — Знаешь, если ты так сильно боишься крови, — продолжает врач, — Тебе не следует оставаться в этой профессии. — А с чего ты взял, что это из-за крови? — вмешивается Нойрет. Он не понимает, что здесь происходит, но ему становится ясным, что эти двое каким-то образом знакомы. Хулия залпом выпивает всё содержимое стакана и слишком резко поднимается на ноги. — Знаете что? — говорит она, привлекая к себе внимания. — Я не собираюсь никому ничего объяснять. У нас много вызовов и нам ещё отмывать машину нужно. А вы, доктор… Леаль, — она читает фамилию по бейджику, усмехаясь, — Вам разве не нужно заниматься пациентами?        Она не дожидается ответов, спеша к выходу. У неё всё ещё трясутся руки и ноги, и кружится голова, но это пройдёт, как только свежий воздух попадёт в её легкие.        Иван хмурит брови, смотря сначала на врача, а потом стремится вперёд под уже его взгляд, чтобы догнать свою напарницу. Она слишком быстро убегает и он нагоняет её уже у машины. Хулия забирается в салон к Антонио, складываясь руки на груди, а вслед за ней садится Нойрет. — Так понимаю, вы не собираетесь рассказывать, что у вас произошло? — спрашивает мужчина, окидывая их вглядом. Парень лишь усмехается. — Если хочешь услышать ответ, лучше спрашивай у нашей модмазель, — парирует он. Хулия молчит, поджимая губы. Этот день действительно будет слишком сложным. Всё началось с разбитого телефона и закончится непонятно чем, но явно не чем-то хорошим.