First aid: Salvation of the soul

       Поход в магазин всегда был нелюбимым занятием для Хулии. Она ходила вдоль прилавков, выбирая всё самое необходимое, но даже с такими критериями, ей приходилось что-то выкладывать из корзины. Медина никогда не набирала слишком много продуктов по двум причинам: первая заключалась в том, что у неё было не столь много денег, вторая — слишком тяжело нести. К сожалению, у неё не было своей машины, как, например, у её напарника, поэтому ходить в магазин приходилось в два захода.        Она смотрит на бутылку вина, стоящую напротив неё. После всего происходящего, обычно все на её месте сделали бы это, но Хулия думает, что даже в самые сложные дни ранее ничего не пила, а тут встретила какого-то придурка и решила напиться? Она уходит из этого отдела, облокачиваясь на ручку тележки.        Всё слишком стабильно. Работа — дом — работа — магазин. Её жизнь однообразна и не имеет никаких ярких красок. Иногда, проходя мимо шумных подростковый компашек, ей так сильно хочется оказаться на их месте, что она едва ли себя сдерживает, чтобы не сделать этого.        Однако стоит только вспомнить про оплату квартиры, про продукты и одежду, которая ей нужна, желание отпадает. Ей нужна тёплая кофта, чтобы не заболеть, и, возможно, понадобятся новые ботинки, потому что те, что сейчас на ней, явно отживают свой последний сезон. — Я вот всегда задаюсь вопросом, почему ты везде ходишь одна? — слышит она знакомый голос сзади и закатывает глаза. Здесь от него тоже не будет никакого покоя.        Хулия оборачивается. — А ты? — она смотрит на него, заглядывая за его спину. — Смотрю, тебе тоже никто не составляет компанию. — О, у нас тусовка, — усмехается он, — Я проспорил и теперь мне тащиться в магазин за бухлом, — ему весело, и Хулия улыбается, кивая. — Ну а я живу одна, — пожимает она плечами, — Поэтому мне не с кем ходить по магазинам. — Звучит грустно, — сдувается парень, только сейчас она понимает, что он уже немного поддавший. — Ммм, — тянет она, — Удачи тебе.        Хулия собирается уходить, когда Нойрет останавливает её за плечо. — Мне всё ещё интересно, что произошло между тобой и тем врачом в больнице, — говорит он ей, — Может расскажешь, пока набираем продукты?        Она хмурит брови. С одной стороны ей всегда хотелось с кем-нибудь поделиться историей своей жизни, с другой — этим кем-то явно не был Иван. Он — последний, кому бы она рассказала это. — Мне нечего рассказывать, — отвечает она. — Вчера мне так не показалось, — не унимается парень. Хулия останавливается. — Послушай, Иван, — она поворачивается к нему, смотря на него, в то время, как он в наглую пялится на её ноги, обтянутые в синие джинсы, и улыбается, — Это не твоё дело. Давай, я не буду лезть в твою жизнь, а ты не будешь лезть в мою. Договорились? — она щурит глаза, когда он усмехается. — Я сказала что-то смешное? — Нет, — отрицает он, — Ты — смешная.        Медина отворачивается от него, идя дальше. Она проходит колбасный отдел, и не кладёт в телегу сыр, как это делает обычно Иван, и для него это достаточно странно, ведь мясо в её телеге точно присутствует. Из всего похода, который он преследует её, он отмечает, что она берёт всё самое необходимое. С другой стороны, конечно же, ей некогда готовить с их работой, но бутерброды были бы куда эффективнее, как ему кажется. — Хорошо, — спешит он за ней. Хулия закатывает глаза, в надежде, что это поможет ей от него отвязаться, но он грохочет бутылками в корзине, когда бежит вперёд, — Ты — девушка загадка. Я это уже понял.        Хулия хнычет. — Послушай, Иван, — начинает она снова, — У тебя тусовка. Тебе разве не нужно возвращаться туда?        Нойрет снова смеётся над ней. Честно говоря, ей уже надоели эти догонялки по всему магазину. В таких темпах она не возьмёт того, зачем, в принципе, сюда приехала, и ей снова придётся идти в магазин. — Ну, я подвезу тебя до дома и вернусь, — ухмыляется он. И, сначала Хулия собирается возразить по поводу того, что её не нужно подвозить, но потом вспоминает кое-что другое. — Ты за рулём?! — восклицает она. — Ну да, у меня отцовская инфинити, — гордо заявляет он, — А чему ты так удивляешься, Лапуля? Никогда не каталась на таких тачках? — Мне плевать, какой марки твоя машина, — огрызается она. Он раздражает её и ей хочется отвязаться от него, но теперь у неё стало на одну задачу больше. Ей нельзя допустить, чтобы он садился за руль, — Ты пьян, Иван, — говорит она ему очевидное. Он снова усмехается, щёлкая её пальцем по холодному носу. Хулия хмурится. — Не трогай мой нос, придурок! — она хватает его за руку и тянет куда-нибудь подальше от толпы людей. — Послушай меня. Ты не можешь управлять машиной в нетрезвом состоянии, — продолжает девушка, — Тебя, в лучшем случае, остановят гаишники и выпишут штраф… — А в худшем? — перебивает её Нойрет, находясь слишком близко к ней. Он чувствует запах её волос, когда наклоняется чуть вперёд. Иван никогда не замечал, какая большая у них разница в росте. — В худшем, ты либо сам убьёшься нахрен, либо убьёшь кого-нибудь ещё! — возмущается она шопотом, оборачиваясь по сторонам. Возможно, ей удастся его переубедить, и им сейчас точно не нужны свидетели. — А ты волнуешься обо мне, Лапуля? — лукаво улыбается он, проводя руками по её плечам. Хулия вздрагивает от его прикосновений и он спешит убрать руки, понимая, что переборщил. — Прости, — продолжает он. — Пожалуйста, Иван, — просит она его, смотря на него молящим взглядом, — Ну ты же врач, ты должен понимать, что вождение в нетрезвом виде может привести к печальным последствиям.        Иван вздыхает. Честно признаться, он немного завис, когда загляделся в её глаза, такие огромные и манящие. Нельзя отрицать, что она нравится ему — безумно нравится — но разве это может иметь какой-то смысл, если она не подпускает его к себе даже на сантиметр? Она отталкивает все его попытки, и ему, честно говоря, уже надоело бегать за ней. Сначала это была вражда, но потом он ясно дал ей понять, что ему от неё нужно, но она либо не понимает этого, либо не хочет этого понимать. — Хорошо, — соглашается он с ней, — Я вызову такси. — Отлично, — вздыхает она.        Хулия разворачивается, чтобы пойти дальше, но Нойрет снова перехватывает её за руку. — Ты снова в этой кофте? — спрашивает он у неё, раздвигая расстегнутую куртку. — Хулия, послушай, если ты можешь говорить мне про вождение в нетрезвом виде, тогда я имею права сказать тебе про то, что ты безумна. На улице мороз, ты ведь знаешь? — Мне не холодно, — просто говорит она ему, однако Иван явно не верит ей. — Твои руки говорят об обратно, — он хватает её за шиворот куртки и слегка встряхивает, — Посмотри на меня, — просит он, — Это не шутки, и ты тоже, как врач, должна понимать это. — Я вышла до магазина и обратно, — отвечает она ему, всё-таки вырвавшись из его захвата, — И прекрати мне об этом говорить, а то я подумаю, что ты заботишься обо мне, — смеётся она, напрвляясь вперёд. — А я и не скрывал этого, — кричит он ей вслед, — Если я этого не буду делать, то потеряю своего напарника на долгую неделю, а то и на две, смотря что ты умудришья простудить сильнее.        Он попадает в точку, когда она снова резко останавливается. Хулия ждёт его, когда он подойдёт ближе и он встаёт прямо напротив неё. Ему так непривычно видеть её в обычной одежде, не в этой огромной скорой форме, в которой они постоянно находятся, и ему так сильно хочется её обнять. Прижать к себе, как можно крепче. Иван не знает, откуда взялось это дурацкое желание. — Хорошо, — сдаётся он, — Я не еду на своей машине в нетрезвом виде, а ты соглашаешься поехать со мной на такси. И я, так уж и быть, помогу тебе дотащить пакеты до дома.        Хулия хмурит брови, усмехаясь. — Мне не нужна твоя помощь, — отвечает она, — Я тебя об этом не просила. — А я тебя и не спрашивал, заноза, — бурчит Иван, ставя свою корзину ей в телегу и отбирает единственное, на что она облокачивалась всё это время, из рук, — Мне подумалось, что с тобой будет интереснее, чем с пацанами и бухлом, — он катит телегу вперёд, катаясь на ней по скользкому полу. Медина стоит позади какое-то время с недоумением наблюдая за ним, а потом спешит вперёд, пока он не впечатался в какой-нибудь из стеллажей.        Иван набирает всякого барахла, словно бы ему некуда девать деньги. Хулия задумывается над тем, как некоторые люди беспечно тратятся, не думая о своём балансе на карте. Ей бы также хотелось, просто ходить по магазинам и набирать всяких вкусностей, не задумываясь об их стоимости.        Нойрет выхватывает у неё из рук пачку печенья, которую она рассматривала несколько минут и кидает в телегу. Он, словно бы, не обращает внимание на то, как она с ошарашенными глазами смотрит на цену и думает о том, что скоро ей придётся сесть на диету, потому что, по всей видимости, сегодня она потратит здесь слишком много.        Хулия не может сказать ему, что не любит сладкое, потому что он ей точно не поверит. Хотя бы из-за позавчерашних пончиков, которые она покупала в кофейне и из-за двух пакетиков сахара, которые она добавляет в свой кофе. Однако и про то, что у неё попросту не хватит денег, ей тоже не хотелось бы говорить. Поэтому она поступает с ним, как с маленьким ребёнком, выкладывая всё обратно, пока он не видит. — Я думал у нас получится больше продуктов, — Иван чешет затылок, стоя на кассе. — Иногда всё идёт не так, как ты хотел, — вздыхает Хулия, — Согласен?        Он щурит глаза, глядя на неё. — Ты что-то натворила? — спрашивает он у неё. Сзади них становится всё больше народу на кассу. — Что я могла натворить? — удивляется она. — Я помню те печенья, — Нойрет роется в телеге, но так и не находит нужной пачки, — Ты выложила их! — восклицает парень. — Почему? — Потому что сладкое — вредно для здоровья, — напоминает она ему, — Мы недавно говорили об этом дедушке без желчного пузыря. Хочешь тоже его лишиться?        Иван смеётся над ней, когда она с удивлением смотрит на него. Вроде бы весомый аргумент привела, и не призналась в том, что она живёт, как бомжара. — Нет, дорогая, — едва ли приходит он в себя, — Давай ты эти сказки будешь рассказывать кому-нибудь другому, кто не видит, как ты каждый день добавляешь сахар в кофе. И пьёшь ты его, отнюдь, не один раз. Признавайся, почему выложила? — Да, не хочу я, что ты пристал?! — возмущается она. — Тебе, вообще, какая до меня разница? Кофта тебе моя не нравится, печенье выложила — не нравится. В конце-концов за всё это мне платить, а не тебе!        Иван замолкает, смотря на неё. — Так дело в деньгах? — тише спрашивает он. Хулия злобно смотрит на него. Достаточно было того, что она встретила его в магазине и он отобрал у неё телегу, так теперь ещё вся очередь в магазине будет знать о том, что у неё нет денег, что она потратит сейчас последние и ещё полмесяца будет ходить на работу пешком.        Чёрт возьми! Ей всего двадцать шесть лет, у неё должны быть мысли о том, как здорово провести эти выходные, а не о том, как сэкономить, чтобы не остаться голодной под конец месяца. У неё уже были случаи, когда действительно есть было нечего. Она доедала последние остатки гречи, или находила в морозилке какие-нибудь старые пельмени, которые покупала сто лет назад. И кажется, что в этом будет тоже самое, глядя на количество продуктов в её телеге.        Иван следит за её взглядом, и ему кажется, что над ним просто подшучивают. Для него то количество продуктов, которое она взяла — смех. Он съест это всё за один день, а она, судя по всему, растягивает это на целый месяц. — Иди сюда, — он хватает её за руку одной, а второй тащит за собой телегу. Медина спотыкается о собственные ноги, едва ли не падая. — Чёрт, Иван, мы здесь теперь до завтра не справимся, — хнычет она, — Послушай, мне всё равно, что ты там задумал. Я хочу домой, лечь в тёплую кроватку и просто поспать. Поход в магазин был из необходимости и, если бы не ты, я бы уже ушла отсюда. — Если бы не я, ты бы ушла со всем этим и ещё пару недель никуда не вылезла бы, — бурчит он ей, — Что у тебя здесь? Какие-то крупы, полуфабрикаты? — он наклоняется над телегой и роется в ней, находя банку с горохом, — Будешь заедать это всё вот этим? — он тресёт перед ней банкой. — Нет, — она вырывает у него продукт из рук, — Я приготовлю из этого суп и мне его хватит на неделю. Я не трачу деньги направо и налево, как ты, например. — Наверное, потому что у тебя их нет? — рычит парень. — Не понимаю, почему ты злишься? Это твои деньги? Ты мне их даёшь и я беспечно их трачу? — она смотрит на него и где-то в глубине души у него что-то сжимается. Ну не может же быть такого, черт возьми! — И пусти меня! Это у тебя отец — олигарх, гребёт деньги лапатой и его отшибленный на всю голову сынок не считает их при покупках. У меня нет богатых родителей. У меня никого нет, кто бы мог помочь мне. Я живу абсолютно одна и справляюсь со своими проблемами самостоятельно, — она кидает банку обратно в телегу, выпрямляясь и смотря на него. Ещё немного, и, кажется, словно она заплачет, — Я откладываю каждую чёртову копейку, а потом, вдруг, наступает зима, а у меня нет чёртовой кофты, чтобы не мёрзнуть постоянно на улице! Или чёртов унитаз засорился и нужно вызвать водопроводчика, и вот я бегу с утра на работу, потому что у меня нет денег на проезд в транспорте! Потому что я живу лишь на одну зарплату со скорой, другой у меня нет. Уж прости, что я не оправдала твоих каких-то там надежд, Иван!        Она вытаскивает его набитую корзину из телеги, едва ли сумев её поднять, а он может лишь смотреть на покрасневшие тонкие пальчики от холода и на то, какой маленькой она кажется в это мгновение. Хулия ставит её на пол и спешит к более менее свободной кассе, не обращая на него никакого внимания. Поход в магазин превратился во что-то непонятное, и теперь единственное, что ей хотелось бы — пореветь кому-нибудь, чтобы кто-нибудь пожалел её и сказал, что всё будет хорошо.

***

       На улице холодно. Снег крупными хлопьями падает сверху и, поставив пакеты на землю, Хулия задирает голову в небо. Где-то там находится её отец, который бы точно не позволил ей так жить, который бы забрал её от матери и помог бы ей подняться на ноги после университета. Слёзы скатываются по щекам и мокрые дорожки тут же превращаются в лёд. Ей безумно холодно и Иван абсолютно прав, что в таких темпах она быстро сляжет с температурой.        Ситуация в магазине только лишь напомнила ей о том, какой ничтожной может быть человеческая жизнь. Ты вкалываешь целыми днями на работе, дежуришь в ночные смены и получаешь какие-то копейки, на которые не можешь купить даже чёртову кофту, не говоря уже о более тёплой крутке.        Хулия шмыгает носом. Просто нужно снова подняться, снова собрать себя из миллионов осколков и идти дальше. Скоро все закончится, скоро она станет врачом и её зарплата будет выше. Возможно, когда-нибудь она будет ездить на своей собственной машине и помогать людям, попавшим в сложную жизненную ситуацию, как она сейчас, например. Должна же быть в мире хоть какая-то справедливость. Сейчас у неё чёрная полоса, но жизнь — это же зебра. После каждой чёрной идёт белая. Правда? — Ну и долго ты собираешься строить из себя сильную и независимую? — слышит она сзади и хнычет от того, что он точно сведёт её сегодня в могилу. — Отстань от меня, пожалуйста, — просит она, поднимая тяжёлые пакеты. Иван остаётся стоять позади. — Ты замёрзла и тебе тяжело, — кричит он ей вслед, — Просто позволь мне тебе помочь.        Хулия оборачивается на него, горько усмехаясь. — Как ты мне поможешь? Снова будешь говорить о том, что я купила всякую фигню? — она смотрит на него и он видит эти ледяные следы на её щеках.        Иван подходит к ней ближе. — У тебя губы синии, — с сожалением продолжает он, — Я вызвал такси, — продолжает парень, — Скажешь свой адрес и я от тебя отстану. Договорились? — Иван… — начинает было она. — Я оплачу, — он берёт её холодную ладонь в свою тёплую в перчатках и вздыхает, когда даже через ткань чувствует её холод. Он снимает их себя и отдаёт ей, — Не упрямся, ладно? И, когда окажешься дома, обязательно прими горячую ванную.        Хулия соглашается, поджимая губы. Она ведь ничего не теряет. Иван лишь улыбается, подбирая пакеты с пола. — Не так уж сложно согласиться на помощь, правда? — усмехается он. — Я сейчас передумаю, — бурчит она ему, спеша за ним, но понимает, что ей не хотелось бы отказываться от этого. Его перчатки тёплые, а в машине явно будет теплее, чем на улице. Она слишком сильно замёрзла, чтобы отказываться от такого предложения. Однако, если ей придётся это сделать, она пойдёт пешком. — Ладно, — сдаётся Нойрет, подходя к машине. Он складывает её пакеты в багажник рядом со своими и галантно открывает заднюю дверь, пропуская её вперёд. И так уж получается, что сидение водителя также обогревается и её ноги оказываются прямо под ним. Кажется, словно она попала в рай, хотя всего-лишь ноги начали согреваться.        Ехать до её дома было недолго, но из-за пробок на снежных дорогах, это заняло сорок минут вместо обычных десяти. Она успела даже немного задремать, но не подала виду, когда поняла это. Хотя не была уверена, что Иван этого не видел. Он периодически поглядывая на неё, и, когда они приехали на нужный адрес, он слегка удивился, не до конца веря в то, что она может жить здесь. — Пятиэтажка? — удивляется он, смотря на неё. — Пятиэтажка, — соглашается Хулия.        Здание дома уже давно нуждалась в ремонте. Потрескавшаяся краска придавала жуткий вид, во дворе не было ни намёка на то, что здесь кто-нибудь гуляет. Старая детская площадка покрылась ржавчиной и Нойрет поёжился, когда отпускал таксиста. Ему было страшно представить, как выглядит её квартира изнутри, если учесть, что она её снимает.        Однако, всё оказалось достаточно милым. В отличие от самого здания, внутри было достаточно уютно. Хулия постаралась создать его какими-то старыми вазочками, распечатанными на принтере картинками, и Иван не удивится, если эти светло-голубые обои в прихожей клеила она сама.        Медина раздевается, снимает свою куртку и вешает её на крючок в прихожей. Кажется, она не собирается просто так его отпускать, когда вытаскивает тапки из-под тумбочки для обуви. Без всей этой одежды он видит её настоящей, действительно маленькой и кажется, будто бы, такой хрупкой для той, какой он знал раньше. — Теперь понятно, для чего тебе нужно было печенье, — усмехается она, — Но у меня есть пончики из пекарни. — Пончики, — вспоминает Нойрет, также усмехаясь. Но он также помнит, как закончился их поход в магазин и теперь есть эти самые пончики у него не хватит совести. Судя по всему, он многое упустил. Его отец кидает ему на карту огромную сумму денег каждый месяц и зарплата со скорой просто теряется среди неё, он даже не смотрит, сколько пришло.        Когда Хулия ушла от него, он ещё какое-то время стоял и смотрел ей вслед, а потом всё же проверил, сколько денег ему кидают со скорой. Это слишком мало. Столько он тратит в день, спуска деньги на алкоголь и бары. И он не может понять, как она может жить целый месяц на эти гроши. — Ну чего ты встал там, как вкопанный? — Медина выходит с кухни, разводя руками. — У меня нет тараканов, клопов или ещё какой-то там живности. Не бойся. — Нет, я не боюсь этого, — спешит заверить её он, — На самом деле, у тебя достаточно мило, если учесть, какой дом снаружи.        Хулия закатывает глаза, и в этот момент Нойрет невольно усмехается. Почему-то ему очень хочется помочь ей, но он знает, что она откажется от любой материальной помощи. Возможно, даже в те времена, когда ей действительно нечего будет есть. Наверняка, такие дни бывали, исходя из её слов. — Хэй, Лапуля, — зовёт он её, проходя вглубь квартиры за ней, она оборачивается на него. Длинные распущенные волосы падают вперёд и её лицо кажется ещё меньше, чем есть на самом деле. Её взгляд, словно бы, проникает куда-то глубоко в его душу и хочется подойти к ней, чтобы просто обнять. Обнять! Не поцеловать, не облапать её… Он уже молчит о том, чтобы заняться с ней сексом. Ему хочется прижать её к себе и заверить в том, что всё будет хорошо, — Ты знаешь, я не буду пить с тобой чай, — продолжает он и брови девушки опускаются вниз. — Почему? — удивляется она. — Потому что я не смогу есть твою еду, зная, что там и для тебя одной слишком мало, — признаётся он, — Я бы мог предложить тебе самому купить что-нибудь для тебя, но ты же откажешься. Слишком гордая, да? — Я не гордая, Иван, — отвечает она, — Просто я не хочу, чтобы кто-то обо мне заботился. — Но почему бы нет?! — восклицает он. — Ты пашешь на скорой, как проклятая, возвращаешься домой уставшая, как собака и ложишься спать голодной, потому что не можешь позволить даже доставку еды. Это ведь несправедливо. — А кто сказал, что жизнь будет справедливой? Моя мать выгнала меня из дома, когда мне было семнадцать лет, я привыкла со всем справляться самостоятельно, потому что помощи ждать не от кого. Каждый раз, когда я соглашалась на то, чтобы кто-то мне помог, потом всё заканчивалось так, словно бы я попрошайка! А я не хочу так выглядеть. Я не хочу, чтобы кто-то помогал мне, потому что я не смогу вернуть. Понимаешь? — Хулия, — Иван склоняет голову вниз и его сердце обливается кровью от её слов. Теперь он стал задумываться о том, как он живёт, как беспечно тратит деньги. Он помогает бездомным людям, которые просят деньги у метро или у магазинов, он даёт деньги попрошайкам, но те, кто действительно заслуживают их, не ходят там. Они вкалывают, как проклятые, едва складывая концы с концами, голодая и не имея возможность купить что-то потеплее под куртку, чтобы не мёрзнуть в дикие морозы, которые внезапно ударили по Мадриду.        Сейчас он смотрит на живое доказательство этому. Жизнь слишком жестока к тем, кто этого не заслуживает. Эта девочка не заслуживает жить в одиночестве, чувствовать себя так, как сейчас, и она не должна испытывать вину за то, что чего-то не может сделать. — Иван, — продолжает она, — Если бы я не хотела приглашать тебя к себе на чай, я бы не стала этого делать. Поверь мне, ты первый, кто пришёл ко мне в квартиру.        Парень поджимает губы, смотря на неё. Наверное, потому что он единственный, кто сейчас с ней общается, потому что, как бы он не пытался поймать её с кем-нибудь на прогулке или в магазине, она всегда была одна. — Ты ни с кем не общаешься, кроме меня? Ну, Антонио не считается, он слишком стар для твоего друга, — смеётся Нойрет, всё-таки усаживаясь на стул. Хулия опускает взгляд вниз, а за ним и веер густых ресниц. — Если не считать Антонио, то да, — соглашается она с ним, — Школьные друзья быстро разбежались кто-куда, мы даже не общаемся в соц.сетях, а друзей в универе у меня не было, потому что сразу же после пар я бежала на работу. Была одна подруга, с которой я какое-то время жила в одной квартире после окончания учёбы, но я даже не хочу вспоминать о том, как мы перестали общаться.        Иван понимающие кивает. — Почему мать выгнала тебя из дома? — спрашивает он.        Хулия поджимает губы и садится напротив него, пока закипает чайник. — Потому что я выбрала не ту профессию, какую бы она хотела, — пожимает она плечами, — Как и мой брат тоже. Только он набрался смелости уйти сам, а я, как последняя дура, надеялась, что меня поймут и поддержат мой выбор. Но ни маму, ни отчима это не устроило. — Отчима? — уточняет Нойрет. — Да. До пяти лет мы с братом жили у нашего отца. Они с мамой развелись практически сразу же после моего рождения, — продолжает Хулия, — Папа любил нас, он всегда поддерживал все наши идеи и Алехандро сказал ему ещё тогда, что хотел бы пойти учиться на врача. — Погоди, — прерывает ей парень, — У вас с братом большая разница в возрасте? — Десять лет, — кивает Медина, — Ему было четырнадцать, когда он уже определился со своей будущей профессии. Мама в это время заводила новые отношения, ходила на свидания и ей было не до детей явно. После того, как папы не стало, ей пришлось забрать нас к себе. Алехандро повезло больше. Он прожил с нами три года и ушёл учиться, а мне тогда было восемь лет и я не до конца понимала, почему он ушёл, и почему не забрал меня с собой. — У вас с братом были хорошие отношения? — Идеальные. Алехандро проводил со мной всё своё свободное время, брал меня с собой на прогулку с друзьями и забирал из садика постоянно, — кивает девушка, — Все вокруг говорили, что у нас особая связь. — И ваша мама не проявляла никакого внимания вам? — Проявляла. Она старалась быть хорошей, и Рикардо тоже всегда пытался нам угодить, но они оба были против медицины, потому что наш отец был врачом, и мама не хотела, чтобы мы шли по его стопам. У них с папой был тяжёлый развод, они оба возненавидели друг друга до глубины души, и ей хотелось выбросить всё, что было с ним связано… Ей также пришлось выбросить и своих детей… — И с семнадцати лет ты живёшь одна? — Иван думает о том, что такого ведь не может быть. Он всегда думал, что его отец слишком строгий и плохо обращается с ним, но сейчас у него есть дом, машины и деньги, а у неё нет ничего и никого, кто мог бы её поддержать. У него куча друзей и знакомых, он каждые выходные отрывается в баре, когда она сидит дома и думает о своей жизни. Он уверен, что все её мысли заняты тем, где же взять денег и как это сделать. — Да, — соглашается с ним девушка и поднимается с места, чтобы налить кипяток в кружки, — И я бы хотела закрыть эту тему, потому что я не люблю это всё обсуждать. — Хорошо, — кивает Нойрет. — И, пожалуйста, Иван, никому об этом не рассказывай, — просит она его, — Даже Антонио. Прошу тебя. — Мой рот на замке, Лапуля, — смеётся он, притворяясь, что закрывает рот на ключ и выбрасывает его. Хулия усмехается. Всё таки видеть её улыбку доставляет ему удовольствие.