Последний враг: Темные метки

      У подножия Гремучей Ивы сокрыт вход в ад, переплетенные корни скрывают большую нору, готовую поглотить всяк сюда входящего.       Глубже, глубже, глубже под землю.       Наконец, вот он, низкий туннель, куда не заглядывают ни солнце, ни луна, здесь всегда царит кромешная тьма.       Глубже, глубже.       Здесь тихо, как в безветренную ночь, как под подушкой. Но можно услышать, как бьется сердце – все громче и громче по мере преодоления темного бесконечного туннеля.       Сердце стучит все громче… громче… как кулак в дверь, как лапы по полу. Все громче… громче… и ГРОМЧЕ… пока не придет Смерть в облике волка.       Утробные рычание.       «БЕГИ!» ***       Северус Снейп резко проснулся, задыхаясь и оцепенев от ужаса. Простыни обвили его тело, словно корневища деревьев, утягивая под землю. Матрас был влажным от пота. Когда, наконец, мышцы расслабились, он перекатился на бок, тяжело дыша, будто и впрямь бежал, бежал, бежал…       Закрыв глаза, он все еще видел темный земляной туннель, пасть зверя, пену, хлопьями свисающую с его ужасных клыков. Северус досконально знал этот туннель, этот сон. Он видел его почти каждую ночь.       Уличные фонари Паучьего Тупика, как всегда, слабо мерцали. Лучи света проникали через незанавешенные окна спальни Северуса в грязной маленькой двухэтажной лачуге, которую во время летних каникул он был вынужден называть домом. Это была крошечная комнатушка, сюда едва помещались придвинутая к стене кровать и потрепанный старый комод. Один ящик висел криво, полуоткрытый и заброшенный.       Несколько прерывистых вздохов, и сон полностью отступил в глубины его жестокого подсознания. Северус потянулся за часами. Еще один вздох. Была только полночь, и ни минутой позже. От скуки он рано лег спать, но теперь мысль о том, чтобы лежать без сна и переживать один и тот же застарелый ужас, была невыносима. Северус со стоном спустил ноги с жесткой маленькой кровати и встал. Поднял с пола маггловские штаны. Надевая их, он заметил еще одну дыру в кармане, и нахмурился. Нашел простую черную футболку, стащенную в благотворительном магазине несколько недель назад. Наконец, опустился на колени на пыльный ковер, чтобы одеть пару потертых старых рабочих ботинок.       Ботинки достались ему по наследству от отца. Его собственные прохудились так, что со временем дыры стало невозможно игнорировать. Когда мать достала эти ботинки, она отдала их ему с такой гордостью, словно это был подарок, который он должен был ценить, а не просто вонючие старые ботинки вонючего старика. Было трудно ощущать благодарность, когда он знал, что мать легко могла бы починить его пару быстрым взмахом палочки… Но Эйлин Принц много лет назад бросила магию, заперев все волшебные принадлежности в сундуке под кроватью, желая построить своеобразное подобие семьи с омерзительным, ненавидящим волшебный мир магглом, отцом Северуса.       Этот выбор Северус так и не смог ей простить.       Ботинки отца были велики и натирали волдыри на пятках. В школе Северус бы их попросту уменьшил. Но он по-прежнему оставался несовершеннолетним волшебником, и магия вне Хогвартса была ему запрещена. Не в первый раз за лето Северус поймал себя на том, что с тоской ждет семнадцатого дня рождения. Через пять месяцев он достигнет совершеннолетия, и цепи, приковывающие его к Паучьему Тупику, наконец, разорвутся. Он сможет колдовать по своему усмотрению, аппарировать, забыть об этой грязной маленькой лачуге в грязном маленьком городке… и никогда, никогда не оглядываться назад.       Пять месяцев.       Половицы заскрипели, когда Северус пересек спальню в больших ботинках. Он максимально бесшумно открыл дверь, и вышел в узкий коридор. Прежде, чем спуститься по тесной лестнице, ведущей на кухню, он убедился, что дверь в спальню родителей плотно заперта. Над раковиной жужжали несколько мух, темные пятнышки в темной кухоньке. Он прокрался в гостиную, но замер, услышав низкий гул радио. Осторожно, очень осторожно он выглянул из-за двери. Отец развалился в кресле у окна, вытянув перед собой паучьи ноги. Свет уличных фонарей проникал сквозь окно и освещал его резкие черты, так похожие на черты Северуса. Он спал, подложив одну руку под поникшую голову, а другую перекинув через край потертого кресла. Пальцы все еще крепко сжимали пустую бутылку.       Долгое безмолвное мгновение Северус сердито смотрел сквозь мрак на фигуру отца. Затем, затаив дыхание, он прокрался к входной двери, тихо открыл замок и выскользнул в ночь.       На улицах Паучьего Тупика фабрика вырисовывалась как огромный темный обелиск. В этом что-то есть, подумал Северус, довольный собственной метафорой, потому что фабрика была таким же памятником смерти и воспоминаниям, как все в этом умирающем городе. Три месяца назад владелец фабрики закрыл её, сославшись на финансовый кризис и отсутствие перспектив. Он преспокойно уехал в Лондон, оставив Коукворт гнить.       С тех пор Коукворт медленно истекал кровью. Половина жителей города потеряла работу. Паучий Тупик ничем не отличался от кладбища. Отец, никогда не отличавшийся трезвостью, еще глубже погрузился в бесконечное, опасное пьянство.       Еще пять месяцев, и Северусу исполнится семнадцать.       И он исчезнет.       Его ботинки неловко хлопали по щиколоткам, когда он шел по убогим пустынным улочкам Коукворта вдоль грязных берегов реки. После краткого размышление он опустился на колени, чтобы засунуть в карман горсть пыльных камешков. Он продолжал идти, призрак в городе призраков, мимо детской площадки – когда-то святого места в его памяти, теперь же просто еще одного кладбища. Он шел по извилистым улочкам и узким переулкам, пока почти машинально не пришел. Неудивительно, что ноги привели его сюда. Он приходил почти каждую ночь. Северус пристроился среди мусорных баков в тени переулка на Бобин-стрит. Здесь никого не было, кроме случайного кота, настороженно смотревшего на него. Тесные маленькие домики с террасами были темными, а жильцы, несомненно, спали в этот поздний час. Все, кроме одного человека.       Пятно света сияло, как маяк, из окна второго этажа дома, за которым он стоял. Раздвинутые занавески, трепещущие розовые узоры, позволяли ему заглянуть в маленькую комнату так, словно он смотрел маггловский телевизор.       А потом появилась Лили Эванс.       Она его не видела. Она не выглядывала.       Прошло уже больше месяца с тех пор, как Северус случайно произнес слово, которое разрушило его жизнь.       «Грязнокровка». Он не хотел этого, он был зол, взбешен и… и… Он резко тряхнул головой, будто пытаясь прояснить сознание. События предыдущего года и все, что привело к роковому инциденту у озера, метались в его памяти, как хлопья в снежном шаре. Он не мог успокоиться, не мог логически упорядочить и осмыслить все. Он часто чувствовал, что смог бы, если бы ему удалось очистить мозг от всех неприятных мыслей, разложить их на столе и препарировать, разрезая на части по кусочкам. Тогда бы ему удалось все собрать и исправить. Но он не мог. Он не знал, как это сделать. Когда-то бесконечное кипение разума было его убежищем, где он всегда мог спрятаться, когда мир вокруг становился слишком жестоким. Но теперь некогда блестящий мозг превратился в покрытую туманом тюрьму.       Из своего угла Северус мог видеть отражение Лили – та стояла перед овальным зеркалом, висевшим на стене. На ней были маггловские шорты и свободная блузка. А в руках она держала маггловское платье – яркое и цветастое, Северус никогда у неё таких не видел. Она склонила голову набок. Откинула с плеч прекрасные рыжие волосы.       Северус провел большим пальцем по одному из камешков в кармане.       Он приехал сюда в первую неделю лета, такую же жаркую и липкую, как эта. Он провел в Паучьем Тупике неделю, полную страданий и одиночества. И больше не мог этого выносить. Он был уверен, что здесь все будет по-другому, вдали от Хогвартса, вдали от Поттера, Блэка и ручного оборотня, которого они на него натравили… Даже от Корина Мальсибера и Адама Эйвери. В Коукворте Лили одумается. Здесь они провели вместе детство, открыли магию друг в друге… Здесь она выслушает. Поймет. Простит. Но этого не произошло. − Что ты здесь делаешь, Северус? – спросила она той ночью много недель назад.       Он бросил камешек в окно, чтобы привлечь её внимание. Потребовалось несколько попыток, но в конце концов она распахнула окно и взглянула на него сверху, как принцесса из башни. − Ты должна меня выслушать, − умолял Северус снизу, смиренный принц, пришедший просить её руки. − Я уже выслушала. Мы больше не будем это обсуждать. − Я не хотел… Лили, это была случайность! − Нет, не была. И мы оба это знаем. Ты совершенно ясно дал понять, на чьей ты стороне. − О чем ты? – О твоих приятелях, Сев! Которых ты защищаешь. Все эти твои заклинаньица… − Какое отношение к этому имеют мои заклинания? − Они жестоки. Ты вредишь людям. − Я никому не навредил. − Чушь собачья, − огрызнулась она. – Не пытайся внушить мне, что «Левикорпус» − милая шутка. Тебе не было смешно, когда Поттер использовал его на тебе.       Унижение от этого воспоминания все еще жгло, остро и горько. Джеймс Поттер, его смертельный враг, украл изобретенные Северусом заклинания и использовал против него на глазах у толпы хохочущих студентов, среди которых была и Лили. Именно из-за этого он вышел из себя и произнес непростительное слово. Это была вина Поттера. Минутная оплошность, и Северус получил за неё вечное наказание, а Поттеру все сошло с рук. Опять. − И я видела порез на щеке Поттера, − голос Лили сносил ветер. – Кровотечение еле-еле остановили… − Конечно, − с горечью воскликнул Северус. – Ты волнуешься о Поттере? − Он здесь ни при чем! Это касается тебя – и меня. Ты и я – мы больше не друзья. Навсегда. Вбей это себе в голову и оставь меня в покое. Я серьезно, Северус, я больше не хочу тебя видеть.       И она закрыла окно, задернула шторы, отгородилась от него.       Навеки.       Навсегда.       Проходили недели, лето тянулось, жаркое и несчастное, а Лили все не сдавалась. Он пробовал бросать камешки в её окно раз или два, но не преуспел. На протяжении этих дней он больше не пытался привлечь её внимание, но ноги вновь и вновь вели в этот темный переулок. Он не знал, на что надеялся, возвращаясь сюда, стоя один в темноте, незамеченный и невидимый. В каком-то смысле он просто ждал смерти самых важных отношений в его жизни, смерти его надежд и мечтаний, смерти Сева… Потому что никто никогда его так не называл.       Возможно, она не хотела больше его видеть, но Северус не был готов перестать с ней видеться.       Он вытащил из кармана пригоршню камешков и уставился на них в глубоком раздумье. Может, сегодня он опять попытается бросить один из них в её окно, прекрасно зная, что это бесполезно. Может, она хотя бы накричит на него, уж все лучше, чем это ледяное молчание. Яркие изумрудные глаза будут яростно смотреть на него… будто один её взгляд мог заставить его почувствовать себя человеком в этом ветхом городе-призраке.       Он уже почти решился, когда громкий, пронзительный смех вывел его из задумчивости. Он уронил камешки от неожиданности и спрятался поглубже в тени как раз в тот миг, когда приблизилась стайка маггловских девушек, хихикающих и ведущих себя как глупые маленькие шлюшки, коими явно и были. Он следил за ними с презрением и яростью. Сами того не ведая, они только что прервали нечто важное, святое. В горле поднялась волна злобы, словно желчь.       К его растущему ужасу, компания шлюшек остановилась у окна Лили. − Рапунцель, Рапунцель! – с дурацким смешком окликнула одна из самых смазливых девиц.       Когда это не принесло желаемого результата, девушка наклонилась – её узкая короткая юбка натянулась пониже спины – и подняла камешек. Один из его камешков. Она бросила его в окно, но промахнулась. Швырнула еще один. Снова промах. Наконец, вперед выступила явная заводила их компании. Это была здоровенная, как корова, девица, очевидно выпившая. − ЭЙ! ЛИЛИ! – заорала она.       Окно открылось, показалась голова Лили, точно так же, как когда приходил он. Её темно-рыжие волосы разметались по плечам, нежная бледная кожа блестела в лунном свете, на щеках, словно звезды, рассыпались веснушки. Она была потусторонней, не похожей ни на что в Коукворте… − Тихо! – прошипела Лили, хотя и без того яда, который достался Северусу. – Сейчас спущусь. − Как думаешь, мы попадем в ад за то, что водили по клубам дочь священника? – спросила девица, доставая из сумочки сигарету и закуривая. − Да, − ответила корова, − но мы делаем богоугодное дело. Бедная девочка. Застряла в этой шотландской школе-интернате на весь год. Сомневаюсь, что ей хоть раз в жизни было весело. − Этим летом она и впрямь кажется немного подавленной, − сказала третья девица, блондинка с голодным взглядом, одетая в топ с глубоким вырезом. − Нет ничего, что не исправят парни и выпивка, − хихикнула девка.       Окно над ними снова открылось, вновь появилась Лили. На сей раз на ней было маггловское платье, которое она рассматривала ранее. Оно было совсем коротким, едва прикрывало зад. Лили выскользнула из окна и с подлинным мастерством человека, проделывавшего это много раз, спустилась по решетке, приземлившись в переулке, как кошка. − Все нормально? – весело спросила она девиц, разглаживая платье на бедрах. − С дражайшим папочкой проблем не будет? – спросила девка. − Он спит, − как ни в чем не бывало ответила Лили. – И даже не узнает, что я уходила. − Супер. Сигаретку хочешь? − Пошли, − сказала корова, когда Лили взяла сигарету и закурила. – Нам надо поспешить, если мы хотим успеть на автобус. Если пропустим, до утра ловить нечего. − Ты правда думаешь, что Пол отведет нас в «Роттерс»? − Я на это рассчитываю.       Девушки потопали прочь, Лили последовала за ними. Однако она остановилась, когда они миновали засаду Северуса. Он затаил дыхание и еще глубже вжался в тень, когда она оглянулась через плечо, дым от её сигареты клубился в беззвездной ночи. Она чувствовала его присутствие, он знал это… Один шаг вперед, и она увидит его… − Ты идешь, Лили? – окликнула корова. − Да, − ответила Лили, качая головой, словно решила, что ей что-то почудилось. – Пошли.       И она вприпрыжку пустилась вдогонку. Пошлая шутка, взрыв смеха, и девушки исчезли в переулке.       Лили – его Лили, его лучшая подруга, навсегда, − исчезла.       Опять.