Последний враг: Темные метки

      В «Роттерс» было шумно и темно, воняло потом и дымом. Танцпол, находившийся под старым театром, был до отказа забит ночными завсегдатаями. На сцене не слишком хорошо играли музыканты, но это, похоже, никого не волновало. Лили в одиночестве стояла за высоким столиком, зажав меж пальцев сигарету. Её взору предстали ритмичный пульс танцпола, извивающиеся тела в ярких нарядах, голые руки и ноги, короткие юбки.       Она разгладила платье, не слишком застенчиво, но внимательно. Оно было достаточно коротким, чтобы вызвать осуждающие вздохи у наиболее добродетельных прихожан её отца. Это платье было уступкой её слабостям. Маленькая радость, которую она себе позволила, хоть потом и мучилась от чувства вины: платье было дорогим.       Но Дженни и другие девушки из гостиницы «Рэйлвью» уже несколько недель уговаривали её походить по ночным клубам Манчестера. И когда она увидела это платье на сверкающей витрине магазина… ярко-зеленое, со струящимся рисунком, с восхитительно коротким подолом… Как будто её пригласила фея-крестная. «Иди на бал, – шепнула она. − И хорошенько повеселись».       Это лето не было веселым. Редкие свободные минутки уходили на помощь отцу по дому или на церковные дела. Закрытие последней хлопчатобумажной фабрики Коукворта означало опустошение для общины и сверхурочные для её отца, местного священника. По вечерам она работала в гостинице «Рэйлвью», но подозревала, что та тоже скоро закроется. Коукворт стремительно умирал. Было глупо, уже в который раз упрекнула себя Лили, тратить с таким трудом заработанные деньги на красивое маггловское платье, которое даже в школу нельзя надеть. Ведь нужно было еще купить школьные принадлежности, к тому же она не знала, сколько новых учебников понадобится.       Хотя список книг еще не прибыл, вчера она получила письмо из Хогвартса с результатами С.О.В. Горько-сладкий момент. Она очень хорошо справилась по девяти предметам, получив «Превосходно» по Зельеварению, Заклинаниям, Астрономии и Защите от Темных Искусств. Даже по Древним Рунам хватило на «Удовлетворительно». Это было настоящей победой, поскольку единственным чувством, которое она когда-либо испытывала к этому предмету, была незамутненная ненависть.       Но, в конце концов, все это не имело значения. По крайней мере, политики усердно трудились над тем, чтобы не имело. Весь её труд фактически был спущен в унитаз лишь потому, что Абраксас Малфой и ему подобные полагали, что она не заслуживает жизни.       Летом Лили оформила подписку на «Ежедневный пророк». Еще одна причуда, но Визенгамот по-прежнему не мог определиться, имею ли магглорожденные право на работу в волшебных учреждениях, и она хотела быть в курсе последних новостей. Если Законы о Защите волшебников будут приняты, каждый магглорожденный столкнется с бесконечными преследованиями. Им придется без конца доказывать, что они не поддерживают экстремистские, антимагические настроения. Эти Законы были настоящим зеленым светом для дискриминации. Хотя объявили о них еще прошлой весной, законопроект оказался обнадеживающе спорным, и реализация Законов вновь и вновь откладывалась, поскольку их бесконечно перерабатывали и переписывали.       Она уже начала надеяться, что их выбросят в мусорное ведро, где им самое место. Но на прошлой неделе «Ежедневный пророк» сообщил о рассмотрении так называемого «Дополнения к Хогвартсу», лишающего магглорожденных учеников права посещать школу… чтобы защитить уязвимую волшебную молодежь, очевидно. Директор школы Альбус Дамблдор мгновенно и резко осудил документ. Он заверил, что Хогвартс никогда не примет такой закон. Но уже сам факт, что принятие такого закона вообще обсуждалось…       На следующий день Лили пришла на работу в гостиницу «У железной дороги» абсолютно потерянной. Вид у неё был такой несчастный, что девушки, глядя на её красные глаза, настояли на том, чтобы сходить куда-нибудь повеселиться. − Какой-то паренек разбил тебе сердце? – спросила Дженни, самая старшая девочка и негласный лидер их маленькой компании во время послеобеденного перекура.       А Лили смотрела на две дороги, огибавшие гостиницу «Рэйлвью», на грязь и пыль родного города, за тридевять земель от волшебного замка, где она проводила большую часть года. Она подумала об Энсоне Нотте, её веселом, красивом бывшем парне, который казался таким чудесным, пока она не обнаружила, что он такой же фанатик, как и остальные. О Джеймсе Поттере, её бывшем возлюбленном и вечном противнике, никогда не упускавшем случая сделать её мишенью своих дурацких шуток и наслаждавшемся каждой возможностью унизить её. О Северусе Снейпе, её первом настоящем друге, её мостике между Коуквортом и замком, предавшем её публично и выбравшем путь ненависти, обозвавшем её грязнокровкой на глазах у половины школы всего месяц назад… − Нет, − ответила Лили, затягиваясь сигаретой так усиленно, будто лишь та помогала пережить день. – Не мальчик. Просто… весь мир. − Милая, − мягко пожурила Дженни, − тебе шестнадцать лет. Тебе нужно развеяться.       И вот она здесь, стоит без спутника в шумном ночном клубе Манчестера, куда вообще-то не пускают девушек её возраста, одетая в облегающее короткое и дорогое платье, и безуспешно пытается развеяться. − Похоже, тебе надо еще выпить.       Лили оторвала взгляд от танцпола и увидела покачивающихся на высоких каблуках Мону и Розу. Роза, чувственная темноволосая девушка, несомненно, самая привлекательная (и агрессивно сексуальная) в их компании, подцепила какого-то парня и повела его к столику Лили. Мона, довольно худощавая блондинка, держала в руках пару бокалов, наполненных розовым коктейлем. Один она сунула в руку Лили. − Выпей, милая.       Лили приняла бокал со словами благодарности. Он был липким, содержимое выплеснулось через край. Она отпила глоток. Роза подмигнула ей.       Мона, Роза и Дженни были на несколько лет старше Лили – фактически, ровесницы Петунии, хотя ничем на нее не похожие. Петуния скорее умрет, чем пойдет в такое место, как «Роттерс». Сестра частенько заглядывала в гостиницу «Рэйлвью» и всем своим видом показывала, что, на её взгляд, здесь и клиентура, и персонал слишком низкого класса. При этом Лили понятия не имела, где Петуния набралась такой возвышенности и духовности. Отец был скромным священником неугодного прихода, а не лордом какого-нибудь поместья, но Петуния, видимо, решила, что она выше всех в грязном старом Коукворте. Две недели назад она гордо объявила, что переезжает в Лондон, чтобы записаться на курсы машинописи, собрала чемоданы и уехала. Вот так.       Лили не скучала по сестре. Их общая спальня теперь принадлежала только ей, и это обстоятельство скрашивало лето. Она в жизни не смогла бы улизнуть в Манчестер, если бы в двух шагах рядом спала Петуния.       Нет, размышляла Лили, потягивая коктейль, старшие девочки из гостиницы «Рэйлвью» совсем не походили на Петунию. Хотя бы тем, что Лили им нравилась. Но она подозревала, что это отчасти потому, что им по вкусу развращать дочь местного священника.       Это Лили позабавило, ведь она была далеко не так невинна, как они думали. Если бы они только знали, что дочь священника – ведьма. − Дженни, кажется, развлекается на всю катушку, да? – хихикнула Роза, толкая локтем нынешнего кавалера, которого привела к столу.       Все взглянула на танцпол, где Дженни обнималась с парнем по имени Пол. Она встречалась с ним уже несколько недель. Он был студентом Манчестерского университета, и Дженни была уверена, что он увезет её из маленького жалкого Коукворта в солнечную новую жизнь. Лили надеялась, что её не постигнет разочарование. − Девчонка умеет танцевать, − согласился парень. − Это я научила её всему, − подмигнула Роза. Затем она перевела взгляд на Лили. – Лили, это Томми. Он мой друг. − Приятно познакомиться, − рассеянно произнесла Лили, не сводя глаз с Дженни и Пола. − Взаимно, − криво усмехнулся Томми.       Лили обернулась к нему. Он был высоким, слегка долговязым, с копной светлых волос, делавших его похожим на пугало. Его нельзя было назвать непривлекательным, хотя в тускло освещенном клубе было трудно сказать. Наверняка, света было мало именно поэтому. − Томми учится в университете с Полом, − пояснила Мона, многозначительно взглянув на Лили, как будто это все объясняло. − Здорово. Что изучаешь? − Проектирование, − ответил Томми.       Увидев непонимающее выражение лица Лили, он пустился в подробные объяснения, которые она слушала вполуха, запомнив лишь что-то про подвесные мосты. Она кивала в такт, изображая вежливую заинтересованность. Она предположила, что Томми – кавалер Розы, потому была слегка озадачена, увидев, что две другие девушки продолжают подмигивать и ухмыляться у него за спиной. − Обожаю эту песню, − воскликнула Роза, прерывая довольно вялый монолог Томми о тросах. – Пойду найду себе партнера, − она удалилась, усиленно подмигнув еще раз напоследок.       До Лили, наконец, начало доходить. Она рискнула неловко отпить из своего бокала, затем хорошенько глотнула и почти опустошила его. Мона усмехнулась. − А я эту песню не знаю, − сказала Лили, не зная, что еще сказать. – Что за песня? − Ух ты, − Томми приподнял брови, глядя на Мону. – Ты не шутила. Девочка и правда домашняя. − Прости, я не домашняя, − усмехнулась Лили, укоризненно взглянув на Мону. Та не слишком виновато пожала плечами. Очевидно, они её обсуждали. Лили обернулась к Томми. – Просто в школе у меня почти нет доступа к м… − она одернула себя, едва не сказав «маггловской», − современной музыке. Надо за лето наверстать упущенное. − Шотландия, − вздохнула Мона. – Они отправляют её в какой-то шотландский медвежий угол на целый год. Жестоко и необычно. − Это что, школа для религиозных чудиков? – спросил Томми. – Потому отец тебя туда и отправил?       Лили скривилась, услышав слово «чудик». − Нет, абсолютно нормальная школа, где я получаю стипендию. − А, так ты умная девочка, да? − Она, − перебила Мона, бросив еще один фирменный острый взгляд, на сей раз на Томми, − девочка, которой отчаянно не хватает развлечений. Томми, любимый, ты же мне в этом поможешь?       Томми улыбнулся и протянул Лили руку. − С этим я помочь могу.       Лили взглянула на него, затем на себя, на свое слишком дорогое платье и на тошнотворно сладкий коктейль в руке. На ободряюще улыбающуюся Мону, на Дженни, страстно целующуюся с Полом на танцполе. Она вспомнила Энсона Нотта, Бертрама Обри и Джеймса Поттера и «вы же знаете, что говорят о маггловских девушках». Она колебалась лишь мгновение. Затем затушила окурок, взяла Томми за руку и пошла с ним на танцпол.       Клуб сотрясался от басов музыки.       Лили танцевала с Томми почти час, а потом он вывел её в переулок якобы покурить. И она пошла охотно, а не наивно, и позволила ему себя целовать, ласкать, запустить руки под юбку… она позволяла, и позволяла, и позволяла… Потому что все, чего ей когда-либо хотелось, это вырваться из своего пузыря и стать частью мира… Но пузырь лопнул, и она увидела мир, который не хотел её, в котором люди разочаровывали, предавали, лгали или опустошали. Но здесь, в этом темном переулке, под басы из «Роттерс» Лили хотелось лишь одного – быть желанной. ***       Бум-бум-бум…       Громкий стук в дверь разбудил Лили. Создавалось ощущение, будто её колотили отбойным молотком по черепу. − Что? – простонала она в подушку.       Она попыталась дотянуться до будильника, чтобы узнать который час. Но сил хватило лишь на то, чтобы свалиться с кровати и, возможно, победить в соревновании на худшее в мире похмелье в 1976 году. − Лили? – раздался голос отца из коридора. – Ты не спишь? − Нет, папа, − соврала Лили, пытаясь выпутаться из простыней на полу.       Она прокралась в спальню на рассвете, успев на ранний автобус из Манчестера вместе с другими девушками. Остаток ночи – вернее, утра, − прошел как в тумане, и пока она не собиралась освежать воспоминания. − Лили? − Я проснулась. − Лили, уже почти одиннадцать. − Сегодня у меня выходной, я же сказала, что проснулась, − выпутавшись из простыней, Лили прижала пульсирующую болью голову к полу. – Что ты хочешь? − К тебе гостья. Школьная подруга приехала навестить.       Лили резко выпрямилась, услышав эту новость, отчего у неё закружилась голова. Может, школьный друг? Да нет же, Северусу не хватило бы наглости прийти сюда…       Признавшись себе в том, что прыжок из окна − привлекательная альтернатива встрече лицом к лицу с Северусом Снейпом и отцом одновременно, да еще в процессе борьбы с похмельем, Лили встала и впопыхах оделась. Голова по-прежнему гудела, в горле пересохло. Она безнадежно провела расческой по спутавшимся волосам и спустилась вниз.       Войдя в гостиную, Лили готовилась сказать Северусу, чтобы он убирался и никогда не возвращался. Каково же было её удивление, когда вместо Северуса Снейпа она увидела Марлен МакКиннон. Та сидела в кресле, выглядя крайне неуместно в ведьминской мантии, и неуверенно пробовала чай.       У неё был сердитый вид, но Марлен всегда выглядела сердитой. Будучи суровой даже в лучших обстоятельствах. Марлен представляла из себя эдакую хмурую грозовую тучу со светлыми волосами. Когда вошла Лили, она отставила чашку и поднялась. − Ты только что встала? – спросила Марлен вместо приветствия. – Боже, от тебя разит ал…       Лили, прекрасно понимавшая, что отец с любопытством наблюдает за ними, стоя в дверях, крепко обняла Марлен. − Я так рада тебя видеть! – громко воскликнула она. И тут же прошипела на ухо Марлен: − Заткнись!       Удивление от такого приветствия и впрямь заставило Марлен замолчать. Хотя в школе они делили спальню в общежитии, Лили и Марлен никогда не были подругами. Марлен была высокомерной, ревнивой и помешанной на конкуренции. Она так и не простила Лили за то, что её назначили префектом вместо неё.       Единственным, кому Лили удивилась бы еще больше у себя в гостиной, был, пожалуй, Сириус Блэк. Еще один чистокровный принц, который скорее удавится, чем наведается в грязный умирающий Коукворт.       Лили обернулась к отцу. − Папа, познакомься, это Марлен, одна из моих… подруг. Нам так много всего нужно обсудить, − сказала она Марлен, продолжая фальшиво улыбаться до ушей. – Пойдем ко мне в комнату? − Можете остаться в гостиной, − предложил отец. − Нет, нет. Очень важный девчачий разговор наедине. Пошли, Марлен.       Лили схватила её за руку и почти потащила вверх по лестнице, втолкнула в спальню и плотно закрыла дверь. Затем развернулась к ней. − Да, я только что встала. Да, от меня прет бухлом. Да, меня мучает похмелье, и я не понимаю, зачем ты явилась ко мне домой в субботу утром, привлекая внимания моего отца. Что ты здесь делаешь, Марлен?       Марлен была все так же невозмутима. − Я хочу увидеть твои экзаменационные оценки, − сухо сказала она. − Мои что? − Твои оценки за С.О.В. Зачем бы я еще сюда пришла? − Ты проделала путь в Коукворт, чтобы узнать мои оценки? Не проще ли было послать сову? − Я подумала, ты меня проигнорируешь.       Лили потерла виски. − Да, − призналась она. – Наверное, проигнорировала бы, − она замерла, удивленная другой мыслью: − Откуда ты вообще узнала, где я живу?       Марлен усмехнулась. − Лили, мой отец – высокопоставленный чиновник в Министерстве. Я могу узнать чей угодно адрес. − Ладно… ладно, я это занесу в список пугалок, и мы поговорим об этом позже, когда я слегка протрезвею. − Ты покажешь мне свои баллы или нет?       Лили глубоко вздохнула. Иногда было проще всего успокоить Марлен. Да и какая ей разница, если Марлен узнает её оценки? Потому она просто выдвинула нижний ящик комода. Конверт с баллами за С.О.В. лежал поверх старых номеров «Ежедневного пророка». Лили бесцеремонно бросила его в девушку. − Держи.       Марлен развернула пергамент и принялась внимательно изучать, её глаза бегали по странице, а лоб хмурился по мере прочтения. − Так я и знала! − Что знала? − У тебя «Превосходно» по Зельеварению! Конечно. Ты получила все, что я хотела! − Ты… хотела «Превосходно» по Зельеварению?       В голове Лили будто басовый барабан стучал, ей было тяжело следить за разговором. Она пожалела, что не захватила стакан воды.       Марлен сунула руку в карман мантии и достала свои результаты. − У меня «Удовлетворительно». «Удовлетворительно». С таким результатом я вообще не знаю как в школе показаться. С тем же успехом можно сейчас отчислиться, переехать в Австралию и начать выращивать веретенниц! − Ну, можно. Я слышала, разведение веретенниц приносит большие деньги, − неопределенно произнесла Лили, просматривая пергамент. – Марлен, ты получила «Превосходно» почти по всем предметам. Ты действительно хорошо справилась! − Не надо меня утешать, − огрызнулась Марлен. – Слагхорн не принимает на старших курсах студентов с оценкой менее «Выше Ожидаемого». Моя карьера окончена! − С чего ты это взяла? − Для стольких профессий требуется специалист по Зельеварению. Мне отрезано так много путей! − Какие, например? − Например… − Марлен взмахнула руками. – Я никогда не смогу стать целительницей! − Ты… хочешь стать целительницей? – Лили попыталась скрыть скептицизм, но она не могла представить Марлен МакКиннон счастливой, если бы ей довелось работать с людьми целый день и выслушивать их проблемы. − Нет, − неохотно призналась Марлен, − но теперь я не могу!       Девушка была так расстроена, что Лили её и впрямь пожалела. Но её сочувствие разбилось о стену действующего законодательства, которое фактически закрывало так много возможностей для таких, как Лили, несмотря их «Превосходно», основываясь лишь на статусе крови. Чистокровной Марлен МакКиннон никогда не придется волноваться об этом. − Ты ведешь себя глупо, − прямо сказала Лили. – Один предмет не разрушит твою жизнь. − Тебе легко говорить. Ты понятия не имеешь… На тебя не возлагается столько ожиданий… − О чем ты? − Ты понятия не имеешь, каково это – не оправдать надежд своей семьи!       Лили рассмеялась. − Это точно. Когда я родилась, мама сказала: «Боже, она наверняка вырастет ведьмой». − Именно! – воскликнула Марлен. – Твои были бы совершенно счастливы, даже если бы ты выросла продавщицей в какой-нибудь задрипанной кафешке!       Последовала пауза. Лили скрестила руки на груди, но ничего не сказала. Она просто позволила Марлен стоять и кипеть в тишине комнаты. По крайней мере, Марлен хватило порядочности слегка смутиться. Пауза затянулась, и, наконец, она признала: − Это было ниже пояса. − Да, − согласилась Лили, не меняя позы. – Было. − Я не то имела в виду. − Проехали.       Марлен уныло плюхнулась на кровать Лили. − Просто… просто все идет не по плану. Я так вкалываю, но что бы я ни делала, этого никогда не бывает достаточно!       Марлен выглядела такой отчаявшейся, что Лили вновь прониклась к ней сочувствием. Она присела рядом с однокурсницей. − Достаточно для кого, Марлен? Для твоих родителей? Или для тебя? − Какое это имеет значение? − Все в мире имеет значение. Если ты сама не знаешь, чего хочешь, ты никогда не будешь счастлива.       Лили подумала, что для человека, чей похмельный мозг сейчас примерно эквивалентен строительной площадке в центре Лондона, совет, конечно, гениален, но Марлен усмехнулась. − Я не пытаюсь стать счастливой. Я пытаюсь стать успешной.       Лили невесело рассмеялась и откинулась на смятые простыни. − Ну, дай знать о своих успехах. − Как ты это делаешь? − Что? − Успеваешь быть такой… идеальной все время?       Услышав это, Лили приподнялась на локтях и недоверчиво уставилась на гостью. − Я не идеальна, Марлен. − Чушь, − отрезала та. – Ты префект, получаешь «Превосходно» по всем предметам, Слагхорн тебя обожает… − На случай, если ты забыла: сейчас у меня жуткое похмелье, о котором позже надо будет наврать отцу. Кстати, это сродни лжи Богу. Я почти уверена, что блузка надета наизнанку, вчера вечером я сделала кое-что, о чем еще не знаю что думать. Через полтора месяца меня ждет новый учебный год и большой круглый ноль друзей. Да. Я крута, Марлен. Просто идеальна.       Марлен уставилась на свои колени. Обе девушки в тишине погрузились в собственные горести. Затем Марлен пробормотала: − По крайней мере, у тебя «Превосходно» по Зельеварению. ***       Марлен не задержалась надолго, хотя Лили заставила её подождать в спальне, пока она почистит зубы, чтобы отец не учуял запах перегара, когда она спустится вниз. − Кстати, как ты сюда попала? – спросила Лили. – Приехала на «Ночном Рыцаре»?       Марлен скорчила насмешливую гримаску. − Мерлин, я никогда на него не сяду. Мой отец – глава Департамента Магического Транспорта. Я взяла портключ, − она произнесла это как нечто естественное. Достав из кармана слегка погнутую ржавую ложку, она взглянула на Лили со странным, почти вызывающим выражением на лице. − Спасибо, что дала посмотреть свои баллы, − сказала Марлен, дважды постучала палочкой по портключу и исчезла.       Лили на миг задержалась в прихожей, раздумывая о том, насколько по-разному сложились их жизни. Марлен могла просто извлечь портключ из кармана без каких-либо хлопот или последствий. Когда твой отец возглавляет отдел, можно делать все, что заблагорассудится. Но Лили было запрещено использовать магию до тех пор, пока ей не исполнится семнадцать. Это было несправедливо – можно внести дополнение к списку многих других несправедливостей, с которыми ей довелось столкнуться. Её чистокровным сверстникам жилось намного легче. Она вздохнула и, отвернувшись от лестницы, увидела отца. Он прислонился к косяку двери, ведущей в его кабинет. − Так быстро ушла? − Марлен довольно… прямолинейна, − пояснила Лили. – Сразу переходит к делу. − Мне тоже так показалось. Вид у неё был не слишком радостный. − Она расстроилась из-за оценок по экзаменам. Хотела узнать, что я получила, − отец вопросительно приподнял брови, Лили неохотно добавила: − Результаты пришли по почте в начале недели. − Ты не рассказывала, − тон отца не был обвиняющим, но Лили все же почувствовала себя виноватой. − Разве? – беспечно спросила она, стараясь не встречаться с ним взглядом. – Наверное, забыла.       Давно она стала так часто лгать отцу? И почему это было так легко? − И что ты получила? − Хорошие оценки. Совсем неплохие. − Чудесная новость! Надо отпраздновать. На ужин собиралась прийти Сюзанна, мы, пожалуй, приготовим что-нибудь вкусное в честь твоих успехов. − Конечно, − пробормотала Лили. Сейчас ей хотелось бы заняться чем-нибудь другим.       Отец проницательно взглянул на неё. − Ты тоже не кажешься счастливой. − Я просто устала. Работы было много. Пойду, чай заварю, хочешь?       Не дожидаясь ответа, она прошла мимо него на кухню, поставила чайник и рухнула в кресло за выскобленным деревянным столом, прижавшись лбом к локтю. Похмелье было и впрямь беспощадным, но это было не единственной причиной её недовольства.       Под «Сюзанной» подразумевалась миссис Колфилд, недавно овдовевшая прихожанка и страстная поклонница идей Джорджа Эванса. Это Петуния разожгла искру. «Миссис Колфилд то, миссис Колфилд се. Разве миссис Колфилд последние несколько месяцев не помогала? Разве её десерт не великолепен?».       Петуния не могла видеть, как изменился отец после безвременной кончины матери. Лили понимала, что должна поддержать отца, если это сделает его счастливым, но у неё не получалось. Каждая запеканка, которую миссис Колфилд приносила и разогревала в духовке, казалась оскорблением памяти Антеи Эванс, замечательной матери Лили. Она считала, что мать до сих пор жива и любима в этих стенах. И никакая блудливая Сюзанна с задней скамьи церкви её не заменит. − Ты не можешь ждать, что папа вечно будет один только потому, что ты не хочешь смотреть в лицо реальности, − проворчала Петуния однажды вечером, незадолго до отъезда в Лондон. – Хорошо, конечно, что ты на протяжении года учишься в своей дурацкой школе и не беспокоишь папу. Но я не могу торчать здесь вечно, чтобы заботиться о нем. Миссис Колфилд – хороший вариант, ты бы это поняла, если бы не была такой эгоисткой.       Лили раздражал подход, что мужчине необходима женщина для заботы. Но отец действительно был одинок, и точка зрения Петунии, в общем, имела право на жизнь. Потому она держала рот на замке всякий раз, как отец упоминал милую, добрую «Сюзанну», и ела ее пастуший пирог с вежливой, лишь слегка натянутой улыбкой. А всякий раз, когда она приходила, Лили делала вид, что учится в обычной школе-интернате для нормальных детей. Иногда ей казалось, что она только и делает, что притворяется, даже у себя дома. Может, поэтому ей было так легко лгать отцу? Из-за обширной практики?       Злобный визг чайника прервал это самокопание. Лили застонала и встала, чтобы выключить огонь. Пока чай заваривался, она налила себе стакан воды, выпила его залпом, затем порылась в кладовке и, найдя пакетик слегка раскрошившегося печенья, запихала в рот несколько штук. Кажется, чудовищное похмелье начало отступать, и она вышла в коридор, держа в руках поднос с чаем.       Кабинет отца был захламленной маленькой комнатушкой, большую часть которой занимал письменный стол, заваленный беспорядочно раскрытыми книгами и стопками бумаг. Их крошечный домик принадлежал церкви; старый дом священника сгорел около сорока с лишним лет назад, и никто так и не потрудился предоставить ему новое жилье. Денег было не так уж много, потому и дом был небольшой. Джордж Эванс никогда не жаловался ни на недостаток пространства во временном жилище священника, ни на то, что у его коллег в других приходах дома наверняка покраше и побольше. Это было не в его характере. Он заполнил маленький кабинет книгами, фотографиями и памятными сувенирами, и принялся за работу.       Таким Лили его и нашла сегодня. Она не удержалась и задержалась на пороге, с любовью наблюдая за ним. Он склонился над столом, несомненно, работая над завтрашней проповедью. Её взгляд упал на раскрытую перед ним Библию, края которой ощетинились маленькими закладками, как у какого-то странного колючего животного. В детстве она любила гладить её, смеясь, когда бумага щекотала руки.       Странно, насколько оторванной она себя чувствовала от главной составляющей жизни своего отца. Лили не считала себя религиозной, хотя никогда не осмеливалась признаться в этом отцу. Конечно, так было не всегда. Когда-то и она находила утешение в воскресных проповедях, но с годами они утратили свое очарование. Особенно, когда сидящая рядом на скамье Петуния прошипела, что она отвратительна, что дочь священника, будучи ведьмой, позорит её… потом болезнь подкралась к семье и украла их мать, и Лили поняла, что, если Бог и существует, то он ей не друг…       Вдруг Лили поймала себя на смехотворном утверждении Марлен, что она понятия не имеет, каково это – не оправдать ожиданий семьи. Она отодвинула бумаги и поставила поднос с чаем на единственный пустой угол стола. − Папа… − окликнула она, и её отец с улыбкой оторвал взгляд от Библии. – Тебе когда-нибудь хотелось, чтобы я… ну, была не такая, какая есть? − Как это? – нахмурился её отец. − Ты знаешь. Магия. − С чего бы мне этого хотеть?       Лили отпила чаю и оглядела книги, стоявшие на столе и на полках. − Наверное, тебе нелегко из-за того, что у тебя дочь – ведьма. − Ерунда, − сказал отец, беря чайник. − В Библии, кажется, вполне однозначно говорится о колдовстве и мучениях, которые оно причиняет. «К волшебникам не ходите», кажется, так.       Отец налил в чай немного молока и размешал. − В Библии также говорится, что моллюски – это мерзость, но твоя мать готовила вкуснейший коктейль из креветок, который я по-прежнему очень люблю. − Папа, ну я же серьезно, − закатила глаза Лили. − Я тоже, − он отпил глоток чая и ласково посмотрел на младшую дочь. При других обстоятельствах Лили назвала бы это «пасторским взглядом». – Как мне кажется, − сказал он, − «магия» лишь еще одно слово для обозначения чуда. А ты, моя дорогая доченька, всегда была чудом, − он похлопал её по руке. – Больше не печалься. Вспомни «Послание к римлянам». − Напомни. − «А ты кто, человек, что споришь с Богом? Изделие скажет ли сделавшему его: «зачем ты меня так сделал?». Ты – дар Божий, доченька, такая, какая ты есть. Никогда не сомневайся в этом.       В горле Лили застрял тяжелый и плотный ком. Она наклонилась и поцеловала отца в лоб. − Не буду тебя больше отвлекать, − тихо сказала она, отнесла поднос на кухню, забрала оставшиеся печенья и поднялась к себе в спальню, где их и съела. Но все печенье в мире не могло избавить её от грызущего чувства тревоги, не имевшего ничего общего с похмельем.       Письмо с оценками так и валялось на кровати, где его оставила Марлен. Лили на миг сердито уставилась на ставший бесполезным список «Превосходно». Оценки смотрели на неё, будто широко раскрытые глаза. Лили схватила пергамент и понесла его к комоду. Он вдруг стал таким тяжелым, Лили больше не хотела его видеть. Но когда свиток полетел в ящик, её взгляд задержался на беспорядочной кипе «Ежедневных пророков», и она похолодела. Она прятала их здесь, чтобы отец случайно не наткнулся на газеты. Не хотела, чтобы он знал, что творится в Волшебном мире. Как все стало плохо.       А плохо действительно стало. В каждом новом выпуске рассказывалось о каком-нибудь новом бедствии, некоторые из которых попадали в маггловские новости. Каждый вечер, усаживаясь слушать вечерний выпуск с отцом, Лили навостряла уши, чтобы услышать об очередном горе магглов. Она неизбежно задавалась вопросами: был ли это взрыв мины, случайно ли взорвалась машина, что вызвало странную бурю на юге… Она подозревала, что нет, и часто, когда выходил новый «Пророк», её подозрения оказывались верными.       Но Джордж Эванс ничего не знал о Пожирателях Смерти. Не знал он ни о дискриминации, с которой Лили сталкивалась в школе, ни о безжалостном принижении и издевательствах, ни об оскорблениях, ни о законодательстве, готовящемся лишить её прав. Ему было ничего не известно ни о темной магии, ни о Темном Лорде, ни о призраке Сам-Знаешь-Кого, бродившем по краям приглушенных разговоров Волшебного мира.       Он ничего не знал потому, что Лили от него все скрывала. Она не хотела его волновать. Все её детство он волновался из-за своей странной дочери и её странных способностей. Она хорошо помнила облегчение на лицах родителей, когда они поняли, что их ненормальной дочери есть место в этом мире. Пусть даже где-то далеко, не с ними. Сердце отца было бы разбито, если бы он узнал, как они ошибались.       Она ему никогда не расскажет, как бы сильно ей ни хотелось иногда поплакать у него на плече. Она выдержит. Она сильная.       Лили подошла, чтобы закрыть ящик, но пальцы замерли на ручке, когда среди груды бумаг она заметила письмо Мэри. Она перечитывала его сотни раз, но все равно почти машинально протянула руку и развернула пергамент.       «Дорогая Лили,       Ну, добралась я до старых добрых Штатов. Так хотела увидеть тебя перед отъездом, но папа все организовал, едва я сошла с поезда. Я пробыла дома всего пару дней, прежде чем он осуществил свой грандиозный план. Он отправил нас с мамой вперед, а сам присоединится, как только уладит дела в Лондоне. Там с банком возникли какие-то трудности, я не знаю подробностей.       В общем, я сейчас в Бостоне, живу у родственников. Мы летели на настоящем самолете, это было потрясающе. Еще один год в Хогвартсе, и я смогу аппарировать. Может, смогу получить лицензию здесь, не знаю. Сейчас не до того.       Мама хочет, чтобы я поступила в университет. Говорит, нужно учиться. Заводить новых друзей. Но я не хочу. Я хочу домой. Если совсем прижмет, запишусь на факультет английского. Я уже на нем говорю, что тут сложного?       Пришлось отправить письмо маггловской почтой, надеюсь, оно придет скоро. Напиши, если сможешь. Я по тебе скучаю. Папа запретил подписываться на «Ежедневный пророк» или еще на что-то, что может выдать во мне ведьму, так что я не в курсе происходящего, но очень переживаю. Пожалуйста, береги себя и, пожалуйста, напиши мне.       С любовью,       Мэри».       Чувствуя невыносимую грусть, Лили бросила письмо обратно в старые газеты и закрыла ящик. Затем она забралась под смятые одеяла и накрыла лицо подушкой, пытаясь не думать о Мэри, о Марлен и о событиях прошлой ночи. Она не знала, как долго пролежала так. В конце концов её полудрему прервал слабый стук. Она села как человек, на миг выпавший из пространства и времени, затем обернулась к окну и увидела сову с зажатой в клюве газетой, пытающуюся заглянуть в окно. Она выглядела слегка раздраженной, насколько раздражение присуще птицам. Без сомнения, она пыталась доставить газету утром, но Лили крепко спала. Лили приоткрыла окно, сова тут же бросила перед ней газету и возмущенно взъерошила перья и улетела. − И тебе не болеть, − пробормотала ей вслед Лили.       Стоял прекрасный солнечный день, поэтому она оставила окно открытым и вновь улеглась в постель, держа в руках свежий выпуск «Пророка». Но едва она развернула газету и разгладила страницы, её сердце сжалось в порыве знакомого отчаяния. «КОШМАР НАД ТЕМЗОЙ», − кричал заголовок.       Внизу на первой полосе прилагалась большая колдография лондонского горизонта. На небе было вытатуировано созвездие сверкающих зеленых звезд, парящих над городом, словно призраки. Они образовывали форму черепа, а из мертвенно бледной пасти высовывался змеиный язык. Лили уставилась на него с болезненным узнаванием. Этот символ она прежде видела лишь в виде граффити на стене в туалетной кабинке да на клочке пергамента, подброшенного ей в сумку.       Темная Метка.