Парадокс Тесея

      Но зачем ты жалуешься, что горишь в аду, если сама продолжаешь танцевать там с дьяволом?

      Часовая стрелка непозволительно быстро проскочила двенадцать ночи и продолжила путь, совершив очередной, наверное, тысячный круг. Сколько она уже так намотала, пока Трис не следила за временем, смотреть не хочется.       Запах концентрированного спирта бил в нос, с каждой минутой все больше превращаясь в жжение в гортани. Она чувствовала это, точнее, знала, что чувствует, но давно уже не ощущала — привыкла ко всем ароматам и прелестям медицинского дела. Своего дела.       Человеческий мозг — удивительная штука: быстро привыкает как к плохому, так и к хорошему в равной мере, приглушает раздражители, переделывает воспоминания, чтобы перекрыть пережитый стресс, или вовсе удаляет травмирующие события из памяти, образуя разрастающуюся черную дыру. Только поменять сознание и восприятие ему не по силам. Меняется все: мир, люди, окружение, обстановка, а нейроны по-прежнему плывут в одном несменном направлении, даже будь там тупик.       Мертвая петля, из которой не выбраться.       Она помнит свою исследовательскую, наполненную от и до заезженными рассуждениями о таком донельзя рациональном органе, и с легкостью вспомнит, как начинался каждый заученный абзац, но, вопреки своей же безупречной памяти, не помнит напрочь ее названия.       Как всегда, запомнились только ощущения — эта неповторимая увлеченность работой, окутанная вуалью загадочности. Мозг не перестает удивлять ученых, оставаясь полностью неизученным. Ей оставалось собирать по крупицам многочисленные статьи, читая их взахлеб и порой по нескольку раз, лекции ученых, интервью. Она не брезговала уличными газетами и надоедающими передачами по телевизору, выискивая интересное и новое. Не факт, что правдивое, но ее и не будут проверять на стопроцентную достоверность.       Излишняя уверенность сыграла ей на руку. Впрочем, сомнений и не было.       Она опустила взгляд на ампулы физраствора, в котором отражалось ее лицо, в частности, глаз, и отражение тоже смотрело на нее. Будь у них собственные глаза, они были бы самыми умоляющими, как у исхудалых костлявых собачонок у подъезда. Трис вспомнила, что забыла бросить ампулы в специально отведенный контейнер для «медицинского» мусора. Выкинет, как закончит с обработкой. По крайней мере, будет на это надеяться, если не вылетит из головы. Найти лекарство или способ исправления дырявой памяти она так и не смогла.       Протирая использованные инструменты, она невольно улыбнулась. Как же давно это было…       Безмятежные учебные времена теперь не кажутся чем-то сложным и непосильным. Помнится, с каким невыносимым чувством удавалось подниматься с кровати, заливать желудок холодным кофе со льдом, который она мастерски вылавливала трубочкой и, наконец, привычно шагать к автобусной остановке в 9:45.       До сих пор с годами не прошла привычка подсознательно дожидаться чего-то, что должно произойти ближе к десяти утра — посадки на автобус.       Бренчание последнего уложенного в общую посудину скальпеля позволило ей выдохнуть и стянуть край маски с носа на подбородок. Она подняла голубые глаза и поглядела в коридор, оторвавшись от обрывков собственного отражения на металлических поверхностях предметов.       По силуэту и черному, неосвещенному толком лицу она быстро узнала ночного гостя.       — О, привет, Сэми. — Беатрис ухватилась с обеих сторон за жестяной лоток и перенесла на другой стол с контейнерами хранения. — Не спится?       — Мне вставать через полтора часа.       Гоуст заговорил прежде, чем остановился, едва шагнув за порог кабинета. Самое раннее утро, а он уже во всеоружии, совершенно один бороздит только-только пробуждающиеся апартаменты военной базы.       — Проходи. — больше не глядя на него, ориентируясь лишь на слух, она издала сдавленный смешок и широко улыбнулась. — Надеюсь, ты в чистом?       — М-м… Нет, всю ночь отбивался от радиоактивных монстров. Они захватили мой разум и заставили прийти сюда, распространить заражение.       — Пришел похвастаться, значит? — скальпели звякнули особенно неприятным резким звуком, зажимы и ножницы — более глухим, и когда шум затих, она продолжила, позволив сдавленному смеху разливаться по помещению. — По крайней мере, я рада, что ты жив.       Всегда он вот так скрашивает ее серые дни, когда им удается увидеться один на один, и если на поле боя встречаются стабильно раз в неделю, то в стенах медицинского кабинета — гораздо реже. Саймон не из тех, кто получает серьезные ранения, чтобы попадать сюда, а с остальным справляется сам. Трис много и часто думает об этом, видя, как солдаты при первой же ссадине отправляются к ней, а лейтенант с синдромом самостоятельности на месте вправляет себе вывих. И хоть бы хны.       Действительно ли это желание справиться в одиночку, слабость и непринятие такой крохотной, по его мнению, помощи, или он просто не хотел нагружать бедных докторов — она узнает когда-нибудь, как подвернется случай.       Если не подведет память.       — Так зачем ты пришел?       Ей действительно интересно, хотя над ответом могла и не думать, догадавшись с первого раза, а если повезет меньше — со второго.       Сквозь хлюпанье раствора она услышала тяжелые шаги сначала по левую сторону от себя, а затем по правую, где располагались мягкие стулья — место ожидания.       — Много шума поднялось.       С этими словами он плюхнулся в одно из кресел, уложив ладони на широко расставленных коленях. Наверное, невыносимо жарко находиться в форме, бронежилете, не пропускающем воздух, и этой приевшейся маске поверх лица. Трис представляла, каким измученным и сваренным чувствует себя разгоряченное тело под конец миссии, поскольку знает на практике.       С масками, скрывающими все лицо, у нее пока нет опыта. И не хочется.       Сняв резиновые перчатки, что прослужили последнюю жизнь, она выкинула их в мусорное ведро под железной крышкой стола, и потянулась за салфетками. Единственный запах, который неистово раздражал — запах осевшей на руках резины.       В лазарете тихо почти всегда, когда он не переполнен раненными людьми, ожидающими своей очереди на оказание первой помощи. Она не соврет, если скажет, что такие времена — самые нелюбимые. Неугомонно бегать от шкафчика к шкафчику, наспех заполнять шприцы, завершать круг на каком-нибудь пациенте и начинать все сначала. Нетерпеливые индивиды умудряются подгонять, напоминая о серьезности ранения и ее обязанности шевелиться быстрее. К таким она всей своей злорадной душенькой жаждет подойти в самую последнюю очередь.       Скомканные салфетки составили компанию перчаткам. Девушка повернулась к лейтенанту и оперлась о край стола, сложив руки на груди. Он не переставал наблюдать за ней, не находя другого занятия, и когда выпала возможность рассмотреть ее лицо, заметил морщинки, дорожки усталости. Под глазами залегла багрово-фиолетовая измотанность, причем довольно давно.       Он ей не завидует.       — Куда направляетесь на этот раз?       Ему понадобилось вздохнуть и опустить глаза в пол, чтобы продолжить.       — Отлавливать людей картеля, когда они направятся в порт. Они еще не знают, что могут быть замечены, но Ласвелл удалось их отследить. Устроим разрушительный сюрприз.       — Снова они не дают покоя. — Беатрис завела ладонь за шею и помассировала затекшие от долгой неподвижности мышцы.       — Они никогда не давали покоя. Просто не высовывались за допустимые пределы.       — Как думаешь, какие шансы с ними разделаться?       — Никаких.       Саймон показательно развел руками и хлопнул ладонями по ногам. Он снова поднял взгляд на ее силуэт в белом халате. В очках зеленоватым бликом отражался слабый свет.       Это у нее не вызвало никаких эмоций, только прежний уставший внимательный взгляд, показывающий, что она готова слушать дальше. Именно поэтому ему нравилось находиться здесь, приходить в любое время суток, пока длилась ее смена, и засиживаться часами за разговорами.       Запах бьющих в нос медикаментов и никогда не выветривающийся запах спирта, стерильная чистота, без каких-либо специальных средств одним своим видом вычищающая все мысли до блеска.       Никакой алкоголь и никакая компания не смогли сравниться с ощущением абсолютной пустоты и освобождения от сковывающих мыслей, с которыми он стабильно несколько раз в месяц покидал лазарет. Будь у него больше времени, точнее, у них, заглядывал бы чаще, пересиливая нежелание слишком наседать на больную докторскую голову.       Здесь он мог фантомно раскрыться, не раздвигая ребер, с железной надеждой на то, что ничего не выйдет за пределы врачебной тайны.       — Их намного больше, чем кажется, и вооружены подонки нехило. Сколько не трави, тараканы все равно вылезут из какого-нибудь угла.       Беатрис загремела маленьким пластиковым контейнером, который едва нащупала в одном из своих карманов. С характерным звуком мятные драже бились о тонкие стенки и друг о друга. Она высыпала пару штук в ладонь и закинула в рот. Холодок сразу защипал язык, пока она раскусывала на мелкие кусочки каждый из леденцов.       — Расплодились же… — он продолжал. — И гиены вместе с ними.       — Гиены? — девушка причмокнула. Слюна с привкусом мяты обожгла горло. — В Америке они не водятся. Или я ошибаюсь?       — Еще как водятся. Бегают вокруг картеля.       — Так ты про людей, что ли? — в ответ она получила одобрительный кивок. Райли запрокинул голову и прислонился затылком к стене, почувствовав прохладу сквозь волосы и толстую ткань балаклавы.       Девушка издевательски усмехнулась, отрицательно качнув головой в удивлении. Он ждал такой реакции, специально решил ее запутать.       Этого не было видно, но она знала — Саймон победно улыбается под маской.       — А это еще кто такие?       — Контрабандисты, точно как падальщики — прибегают на места сражений, обкрадывают трупы, приводят в порядок боеприпасы и оружие для дальнейшей продажи. Занимаются всякими грязными делами.       — Никогда о них не слышала… — голос ее зазвучал куда тише обычного.       — Мы тоже. Пока не развязалась война с картелем. Тогда они показали клыки.       — Но что им нужно?       В помещении становилось по-настоящему душно. Не из-за незаинтересованности в диалоге, а из-за большого количества закрытой одежды. Приходя сюда, Гоуст тщетно надеялся, что ничего его не потревожит, и последнее, что было в списке отвлекающих факторов — усиливающаяся с каждой минутой жара.       Задерживая ответ, он поднялся и остановился у темного окна с приоткрытыми жалюзи. Резкие полосы от уличного фонаря тускло легли вдоль его тела.       Беатрис окинула последним скучающим взглядом широкую спину Саймона и опустила взгляд, крутя в руке упаковку леденцов. «Halls». Она никогда и не замечала причудливых буковок, написанных белым по синему, всегда брала в одном и том же магазине один и тот же товар, не вчитываясь.       Много она перепробовала всяких ментоловых штучек, в том числе специальных антиникотиновых, чтобы избавиться от зависимости раз и навсегда, но каждый раз срывалась, хотя принимала в нужных количествах и предельно вовремя.       Трис поздно осознала, что дело вовсе не в правилах приема, правильности выбранного препарата и его составе. Она просто безуспешно пыталась заменить одну привычку на другую, и вместо вдыхания в несчастные легкие ядовитого табачного дыма она яростно кромсает челюстями все, что можно сгрызть. Лучшим вариантом оказались драже. Они, как ничто другое, спасают от растерзанных в кровь внутренних сторон щек и губ.       В психологическом плане никакого стоящего результата она не видела. До сих пор ее продолжает преследовать легкий тремор на протяжении всего дня. Временами дышать становится невозможно трудно, а пальцы так и тянутся к пачке.       Саймон открыл окно на проветривание и остался стоять к ней спиной.       — Обезопасить картель от нас.       Беатрис задумчиво хмыкнула, отщелкивая ногтем большого пальца открывашку упаковки и тут же захлопывая ее. Ее почему-то успокаивал этот звук, который она повторила еще несколько раз.       — Я не знаю, что их связывает. Сколько бы мы ни следили за картелем, они всегда работали в одиночку.       — Старые связи?       — Возможно.       На улице точно военный штиль. Дежурные патрульные засели в своих каморках, не выключая желтоватого света. Вся техника вровень выстроена вдоль стены, взяв передышку от постоянной работы, и он буквально чувствовал, как каждый измотанный автомобиль набирается побольше прохладного воздуха в моторные щели.       И почему ему самому вот так спокойно не отдыхается?       — Слишком они яростные для простых знакомых. Знаешь их тактику?       — Откуда же мне знать. Расскажи.       Последняя частичка конфеты растворилась на языке сладковатым послевкусием. Ее зубы уже болели, но хотелось взять еще парочку.       — Что ты обычно делаешь с врагами?       Она на мгновение задумалась, пытаясь выведать в его словах намек на что-то иное, о чем не подумаешь в первую очередь.       — Убиваю. Что же еще с ними делать.       Саймон усмехнулся, проверяя нагрудные карманы на наличие пачки. Ее он нащупал быстро, осталось отыскать зажигалку, как иголку в стоге сена. Порой раздражает наличие множества маленьких карманов на военной форме, особенно в такие, как сейчас, моменты.       — Они не убьют. Прострелят руки, ноги, тело и оставят умирать ни с чем. Заберут все, вплоть до одежды, если захотят. Те еще подонки, правда?       — Здесь курить нельзя.       Беатрис с укором взглянула на него, едва доставшего сигарету из пачки. Она читала в его глазах непреодолимое разочарование — зарядиться табаком в своей комнатушке не вышло, и в последний раз он курил, кажется, перед самым заходом на базу, вчера вечером.       Она представляла, насколько безумно ему хотелось затянуться, и от схожести с самой собой широко улыбнулась, отклоняясь от стола.       — Пойдем, проведу тебя на крышу.       Где-то и у нее была пачка, вспомнить только, куда она ее закинула в нервозном обещании больше никогда не видеть и не брать в руки. Девушка склонилась над выдвижными ящичками и, отворяя один за другим, принялась рыскать в множестве мелких вещей, надеясь найти свой красный «Мальборо».       Ее не покидало чувство фатальности такого желания. Затея бросить появилась еще очень давно, и только около месяца она запрещала себе залезать в шкафчики, куда кинула сигареты. За это время они успели набраться влажного воздуха и отсыреть.       — Я поделюсь.       Нарушающие тишину звуки прекратились.       — Ты так добр.       Он следовал за ней по коридорам и крутой лестнице, оставаясь по правую сторону, наклоняясь, когда пространство не позволяло уместиться вширь, только в длину.       Покинув лазарет, точнее, возвысившись над ним на верхнем этаже, Райли заметил, что характерный медицинский запах никуда не исчез, полностью впитавшись в белый халат, что развевался от движения. Наверное, и без него, как ему казалось, Беатрис будет неизменно пахнуть спиртом и дезраствором, от которых никогда не отмыться.       Тут ему стало интересно — чем для других людей пахнут солдаты, а особенно — он сам. Обоняние быстро привыкает к постоянным запахам, и скорее всего, он совсем не чувствует того, что ощущают другие рядом с ним.       Может, когда-нибудь кто-нибудь ответит, какой аромат имеет смерть и различима ли она с запахом войны, является ли обязательным ее компаньоном, как боль сопровождает крики.       Слабые порывы ветра проникали под одежду и дарили долгожданное охлаждение, но тут же остро обозначилась неприятная к телу взмокшая от пота ткань. Райли решил не отходить далеко от входа, сделав несколько шагов к середине открытой площади, позволив девушке следовать за ним.       — Я думал, ты бросила.       Спрятанной за тканевой толстой перчаткой ладонью он протянул ей сигарету, и Трис ловко ее подхватила в сумасшедшем предвкушении вдохнуть желаемого никотина. Всю сознательную жизнь она боялась быть зависимой, превратиться в неутомимого монстра, что только и может, что усмирять себя время от времени смертельными препаратами. И с каждым разом промежутки меньше, а дозы больше.       Ее рвение к свободе не позволяло даже работе сковывать руки и ноги, и все равно она добровольно ринулась в капкан с головой, прекрасно зная о последствиях.       Люди — такие удивительные существа, сами себе противоречащие, идущие против принципов, что так тщательно и долго в себе выстраивали. Никакие исследования человеческого мозга и сознания никогда не дадут точного и четкого ответа, по какой причине это происходит.       — Не могу себя сдержать рядом с теми, кто собирается закурить.       — Я плохо на тебя влияю.       Саймон поднес поближе к Трис колыхающееся пламя зажигалки, закрывая ладонью от ветра, прежде, чем закурить свою сигарету. Она посчитала такой жест необъяснимой для себя лестью и все-таки склонилась, наблюдая за тем, как кончик сигареты возгорается красным тлением.       — Не говори так. Это еще не плохое влияние.       Сделав первую неглубокую затяжку, она выпустила небольшую струйку дыма, почти сразу же затягиваясь сильнее прежнего.       После долгого перерыва организм отреагировал совсем не так, как следовало бы, словно пробуешь запретное втайне от родителей в свой первый раз. Ровесники так и подначивают, а ты предательски прогибаешься под их влиянием и собственным интересом, что намного сильнее здравого рассудка.       Беатрис почувствовала, как кончики пальцев похолодели, тремор немного усилился, а координация сбавила обороты. Казалось, она вот-вот оступится и упадет. Стена за спиной вовремя подвернулась в качестве опоры, и она охотно прислонилась лопатками к холодной поверхности, снова притягивая к губам пожелтевший фильтр.       — Наверное, это тяжело? — спросил Саймон половину сигареты спустя, не желая замолкать.       — Что?       — Всегда биться со смертью, спасать людей, но при этом оставаться без сил и возможности их восстановить.       Его голос звучал особенно хрипло и низко, то ли из-за сигареты, что притупляла эластичность связок, то ли из-за ветра, который уносил обрывки слов.       Девушка твердо встала на обе ноги и отстранилась от стенки, оказавшись ближе к нему. Она устремила взгляд вдаль, туда, куда предположительно заглядывался Саймон, в надежде понять, что заставляет его, обычно замкнутого и молчаливого, задавать такие глубокие пессимистичные вопросы. Собеседник из него неважный, она всегда это знала, но впервые между ними случился именно такой разговор.       Ничего сверхъестественного. Длинные ели, сквозь густые ветви которых мелькали огоньки проезжающих по шоссе машин, маленькие, словно мушки. По столбам короткими дугами тянулись немые электропровода.       После их прихода черное небо медленно и верно смешивалось с синевой, приобретало с каждой минутой все более светлый оттенок. Линия горизонта меняла окраску быстрее, сначала на желтый, затем на бледно-розовый.       Целая палитра разводами тянулась вверх, оттягивая черноту вместе со звездами. Луна давно потускнела, ненадолго повиснув над их головами.       Вид завораживал своей тоскливостью. Но не он причина такого вопроса.       — Я думаю, это равносильно тому, как вы раз за разом отправляетесь сражаться за нашу безопасность. Когда привыкаешь, ничего трудного нет.       Она взглянула на Райли сквозь линзы очков, с дужек которых тянулась мелкая золотая цепочка, подрагивающаяся от ветра и врезающихся в нее локонов персиковых волос.       — Вам намного тяжелее. — Трис вдохнула последнюю порцию дыма, сколько вместили легкие, бросила окурок себе под ноги и потушила, наступив ногой.