les caprices

             — Неужели так сложно было убедиться в исправности лодки до того, как спускать её на воду?              Это было сказано тем самым «капризным тоном Уэнсдей Аддамс». Ксавье на такой выпад лишь усмехнулся, придерживая тяжёлую дверь склепа. Пропустил девушку внутрь первой и бросил недовольный взгляд в сторону затянутого тучами тёмного неба. В отместку ему в макушку прилетело пару особенно крупных капель.              Поморщившись, он зашёл следом, и конус слабого вечернего света отрезало закрывшимися каменными ставнями. Полумрак внутри слабо пах сыростью, но, по крайней мере, разыгравшийся дождь не заливал их вынужденное укрытие. Ксавье сбросил с плеча рюкзак и на ощупь пошарился по карманам, доставая зажигалку.              Чиркнул, освещая маленьким огоньком кусочек пространства и шагнул к рядам свечей по периметру склепа, принимаясь поджигать фитили. Вздрогнул, когда в тёплом проблеске мелькнула Уэнсдей — недовольная, съёжившаяся, смотрящая на него сердитыми потемневшими глазами. Неловко и натянуто улыбнулся и вернулся к прерванному, методично добавляя больше света с каждой зажжённой свечкой и разгоняя неуютный мрак.              Свидание пошло не по плану ещё на моменте идеи. В середине осени весь Невермор расшевелился в честь грядущего праздника. И, казалось бы, лучше повода не придумать.              Если забыть, что речь идёт о Уэнсдей Аддамс.              Ксавье хотел бы поехать в Джерико и как следует отпраздновать Самайн на городской ярмарке. Или, может быть, купить неприлично много закусок и посмотреть что-нибудь из традиционного марафона фильмов в кинотеатре под открытым небом в Берлингтоне. Или что угодно, лишь бы провести время вместе.              Но Уэнсдей заупрямилась. И со всей категоричностью заявила, что и шагу не сделает в «сборище жалких пародистов», полагающих, что подобное — ещё один День Единения изгоев и нормисов, а не унизительная демонстрация истинных расистских мотивов и стереотипных представлений обычных людей о тех, кто не такой, как они. Не то чтобы Ксавье не знал об этом. В конце концов, в прошлом семестре он написал целую научную работу о феномене Хэллоуина в современном мире.              Добиться компромисса удалось, когда Аддамс сама оступилась. Его девушка редко ошибалась и ещё реже — признавала это, поэтому Ксавье в тот момент поставил на удачу всё.              После его очередного предложения устроить романтическую прогулку, Уэнсдей заявила, что лучше проведёт спиритический сеанс, чтобы пообщаться с почившими родственниками. Даром, что её мать не так давно прислала ей уиджи-борд из слоновой кости. Было бы кощунством не воспользоваться такой возможностью. Она благосклонно разрешила ему присутствовать, раз уж он так сильно не хотел оставлять её одну.              И на его замечание, разве не велика ли разница, когда устраивать ритуалы, если для неё вечер Самайна ничем не отличается от остальных, она лишь длинно моргнула и сжала ладони в кулаки, понимая, что попалась. Её остроугольные заявления про переоценённость праздника развернулись в полёте и вонзились в собственную же защиту. Крыть было нечем. Даже констатация факта, что в эту ночь души умерших оказывались ближе всего к миру живых, звучало бы жалким и недостойным оправданием.              Так что да. Они были здесь. На свидании. И Аддамс готова была испепелить взглядом его затылок.              — Да ладно тебе, — фыркнул Ксавье, ёжась от ощутимого напряжения. Наклонился к последнему десятку свечей и как можно более непринуждённо добавил, — Хэллоуин без страшных приключений — не Хэллоуин.              — Я бы предпочла отправиться в сундук к настоящему Морскому Дьяволу, а не захлебнуться в этом болоте из-за твоей безответственности.              Торп закатил глаза, пользуясь тем, что стоит к девушке спиной. Они должны были пойти покататься на озере на территории академии, а потом остановиться на Вороньем острове и... Не то чтобы это был какой-то строгий план, на самом деле.              Но даже при таких условных рамках всё стало в разы хуже, когда в лодке обнаружилась течь. Они проплыли больше середины, когда вода начала заливаться внутрь. И добраться до острова было бы быстрее и безопаснее, чем повернуть назад. Ксавье действовал в интересах сохранения их жизней и уж точно не рассчитывал на что-то такое специально.              Однако стоило им только вытащить прохудившееся каноэ на берег, как вдали послышался раскат грома. Глупо было надеяться, что их кто-нибудь заберёт в ближайшее время — Энид и Аякс поехали с другими учениками в Джерико, а доверить эту «миссию спасения из величайшего позора по вине его ограниченного мышления» кому-то ещё Уэнсдей наотрез отказалась. И потом, гораздо приятнее было лишний раз указать на его вину и бестолковость затеи, чем согласиться на наиболее безболезненный выход из ситуации.              Ксавье сковырнул старый огарок свечи, оттягивая время. Часть его хотела закончить бессмысленную ссору ещё в зачатке. Но другая часть, вскормлённая двухлетними отношениями с Уэнсдей Аддамс, извивалась в предвкушении. В эту игру могли играть двое.              Он мысленно досчитал до трёх, соревнуясь с собой. И прикусил внутреннюю сторону щеки, когда на третий счёт за спиной снова раздалось недовольное:              — По твоей милости мы застряли здесь, Ксавье. Каким идиотом надо быть, чтобы не проверить...              Торп отмахнулся от неё, бесцеремонно перебивая и возвращаясь к своему рюкзаку:              — Ой, хватит ныть, Уэнсдей.              Боковым зрением заметил, как она шокировано застыла с приоткрытым ртом, явно не ожидая подобного, и моргнула несколько раз. Хорошо. Хорошо. Ему определённо надоело жить, хорошо. Но выражение лица Аддамс того стоило. Его распирало от гордости и какого-то весёлого злорадства каждый раз, когда подворачивался случай показать ей, что не она одна может огрызаться и кусаться.              С видом, словно ничего не произошло, Ксавье вернул зажигалку в отделение рюкзака и через голову стащил промокшее худи, бросив сверху. Запоздало отряхнулся почти по-собачьи, стянув с пучка на затылке резинку и распустив волосы. Взлохматил, пальцами расчесал пряди и выпрямился, потягиваясь. Начал уже поворачиваться к своей девушке, раскрывая руки в примирительных объятиях, как его ударили в грудь.              Сложно устоять на месте, когда в тебя со всей силой врезается кто-то настолько злой, как Уэнсдей Аддамс. Она с неотвратимостью и упорством пушечного ядра наступала на него, раздражённо пыхтя. Это было бы даже забавно, если бы она не дотолкала его до самых дверей склепа, едва не заставив споткнуться о широкие ступени.              Схватила за ворот футболки, сжав сырую ткань в кулаках и впечатала лопатками в холодный шершавый камень до болезненного шипения. Смотрела исподлобья убийственным взглядом, прижимая и наваливаясь так, что ещё чуть-чуть и у него бы, наверное, затрещали рёбра.              Ксавье с трудом сдерживал смех. Аддамс была очаровательна в своём бешенстве. Он поднял раскрытые ладони перед собой в знак безоговорочной капитуляции. И фыркнул, когда услышал угрожающее сердитое шипение:              — Т-ты... Ты... Как ты смеешь...              Переступил с ноги на ногу, расставляя шире, и чуть согнул в коленях. Уэнсдей, наверное, сложно было прижимать к стене того, кто на целый с лишним фут был выше неё. Хотя её старания весьма похвальны. Насколько это вообще возможно, с учётом того, что он решил танцевать на углях её терпения после всех неудач этого вечера.              — Уэнс, если ты убьёшь меня сейчас, то тебе придётся объясняться перед Аяксом и Энид. И вряд ли они за тобой вообще вернутся после такого.              — Не страшно, — прорычала она в ответ, оттягивая ворот и сильнее оголяя его горло. — Я скажу, что для ритуала мне нужна была кровь барана, но рядом оказался только ты. За неимением лучшего...              Он всё-таки рассмеялся. Открыто и искренне, совершенно не боясь последствий. Откинул голову, глухо ударившись затылком, и задрожал всем телом, не в силах сдерживать бурлящее веселье.              И айкнул, когда почувствовал, как сомкнулись чужие зубы на тонкой коже рядом с адамовым яблоком.              Вся игривость разом схлынула, уступив место знакомому жару. Как бы то ни было, но всё его существо даже спустя время реагировало весьма закономерным образом на близость Уэнсдей. Даже если она кусалась. Даже если с целью выгрызть ему трахею или типа того.              Это было больно. Больнее, чем она позволяла себе до этого. И, проклятье, наверное, он был сумасшедшим, но его это заводило. Возбуждение закручивалось спиралью, опаляло внутренности, обезоруживающе стекало красными пятнами по щекам и ниже, до самых ключиц. Хотелось ещё.              Уэнсдей не пыталась оставить засосы. Она пыталась откусить от него кусок. Сожрать по частям, может быть. И одним разом она не ограничилась. Запустила пятерню в волосы на его затылке, дёрнула, что чуть искры из глаз не посыпались. Другой рукой царапающе провела по его груди и животу, видимо, надеясь разорвать ткань футболки.              Нетерпеливо вытащила её из-под ремня, и холодными пальцами коснулась напряжённого живота, выбивая тихий стон. С влажным звуком отпустила его шею только для того, чтобы дотянуться до нового места и оставить кровоподтёк там. Подалась всем телом вперёд ещё раз, бедром надавила на бедро, расталкивая, и согнутым коленом упёрлась ему в пах, притираясь.              Ксавье снова затрясся в приступе смеха. Внезапные попытки Аддамс доминировать, подражая его поведению в моменты тотальной потери контроля, его в самом искреннем и незамутнённом смысле забавляли. Наверное, ему следовало быть осторожнее и не злить свою девушку ещё сильнее, но остановиться, когда ты уже летишь в пропасть, опьянённый спонтанной шалостью, оказалось труднее всего.              — Уэнсдей, — протянул игриво, поморщившись, когда зажатая между её зубами кожа загорелась огнём ещё сильнее. — Что ты пытаешься сделать, Уэнсдей?              Вместо ответа она разомкнула челюсти и провела плоским языком вдоль грохочущей линии пульса. Длинно выдохнула, наслаждаясь его дрожью. Потянула за волосы ниже, сама привстала на носки своих массивных ботинок и зацепила мочку уха, распаляя сильнее.              Хмыкнула, когда Торп осторожно коснулся её боков, очерчивая швы плотного шерстяного платья. И заёрзала, устраиваясь так, чтобы оседлать его бедро. Это было неудобно, неловко, они оба стояли в чёртовой крипте сумасшедшего пилигрима и последнее, что должно было произойти, это Уэнсдей Аддамс, пытающаяся его то ли уничтожить, то ли трахнуть самым извращённым и издевательским образом.              Когда её рука, что до этого устроилась под его футболкой и считала гулкие удары сердца, опустилась на ремень, зазвенев пряжкой, Ксавье запротестовал:              — Нет, Уэнс... Господи, да подожди же ты! Уэнс, мы не будем заниматься сексом в склепе Крэкстоуна... снова.              От последних слов она насмешливо хмыкнула. И опять укусила. Отпустила его волосы и на этот раз оцарапала плечо. Любое её действие было бы лучше, чем демонстрация недовольства и методичное уничтожение его самообладания капризами, пока они не вернутся обратно в общежитие. Но всё же... Господи.              В первый раз это случилось во время турнира. И, проклятье, это был даже не Кубок По. Это были всего лишь тематические игрища для изгоев в честь I.M.D., в которых непременно участвовали сирены, чувствующие себя героями дня.              Те, кто не хотел соревноваться с командой Бьянки и остальными, выступали в роли секундантов — почётное звание бедолаг, которым приходилось следить, чтобы разбушевавшиеся «водоплавающие» не содрали друг с друга всё до последней чешуйки. Это было на каждом этапе дистанции то ещё развлечение — даром, если останешься жив к концу мероприятия.              Они с Уэнсдей стояли на Вороньем острове, а склеп был контрольной точкой. От них требовалось не так уж и много: отметить участников и убедиться, что никого не убили. Аддамс согласилась, потому что ждала кровавой бойни между сиренами, Ксавье — от безысходности.              И он очень переживал, когда их определили в то место, где её едва не принесли в жертву во имя воскрешения Крэкстоуна — Уэнсдей имела неосторожность рассказать об этом, что, впрочем, было принято за высшую степень откровения. И переживал ещё больше, когда она, явно заскучав, собрала в кулак ткань его толстовки на груди и потащила за собой внутрь мрачной каменной крипты; игнорируя все наставления, правила и уровни ответственности, разумеется.              Это было сумасшедше. Крышесносно. Невероятно. И особенно, вдвойне, — стоило ей вот так же прижать его к стене и медленно опуститься перед ним на колени, не разрывая зрительного контакта.              Ксавье полагал, что затыкать все проблемы членом как минимум неразумно. Но и возражать в полной мере не получалось. Особенно, если это был его член. И особенно — в её глотке.              Он тогда беспомощно гнулся над Аддамс, царапал стылые плиты позади себя, давил стоны, что есть силы кусая губы. Боялся даже представить, что будет, если их поймают. Хотел бы найти способ остановиться — и не находил.              Позорно хныкал, извивался под чужим ртом и молил отстраниться до того, как он кончит. Но Уэнсдей только протестующе вогнала ногти в его тазовые кости и насадилась до упора, замерев.              Это был самый настоящий кошмар.              И лучший минет в его жизни.              Ассоциативная память начала работать вовсю, когда узкая прохладная ладонь Аддамс коснулась его сквозь бельё, пробравшись за расстёгнутую ширинку. Он попытался ещё раз, сжав пальцы на её рёбрах сильнее:              — Уэнсдей, не здесь же, это безумие...              Она оторвалась от его горла, облизала раскрасневшиеся губы и заявила:              — Нам надо убить время.              Снова тем самым тоном, её особенным, капризным, который сам собой подразумевал, что в противном случае убивать будут его. Он определённо не заинтересован в отказе, если хочет вернуться с острова в целости и сохранности.              Она отстранилась ровно настолько, чтобы посмотреть на него в упор и выразительно поднять брови. Немое противостояние длилось едва ли больше минуты, но сердце продолжало грохотать в ушах, не желая успокаиваться, а вся кровь кипуче сцеживалась вниз, забирая здравые мысли и рассудок. Кого он пытался обмануть...              Торп наигранно тяжело вздохнул. Поймал руку Уэнсдей на своём затылке, когда она опять потянулась к его волосам. Переплёл их пальцы, наклонился вперёд, подразумевая, чтобы она вела. И лишь фыркнул, когда его решительно потащили в сторону возвышающегося каменного саркофага.              На слепое везение попробовал предложить, бросив через плечо тоскливый взгляд на свой рюкзак:              — Знаешь, мы могли бы провести наше свидание здесь. Ну, раз уж такое дело...              Аддамс развернула его спиной к резному возвышению и толкнула, уперевшись ладонями в грудь. Да с такой силой, что воздух вышибло до хрипа. Начала наступать на него, забирая пространство по кускам, и удовлетворённо сощурила глаза, когда Ксавье послушно подтянул себя на руках, усаживаясь на широкую крышку.              Повела плечом, бесстрастно произнесла и надавила кончиками пальцев в районе его солнечного сплетения, побуждая отплозти подальше, чтобы освободить ей место:              — Я бы предпочла сесть тебе на лицо.              Реакция не заставила себя ждать: Торп со свистом втянул воздух сквозь плотно сцепленные зубы и откинул голову, пробормотав что-то неразборчивое и, очевидно, не самое цензурное. Она редко позволяла себе выражаться подобным образом или ещё хуже, но когда позволяла — ох, когда она позволяла... Пожалуй, более красноречиво реакцию на это подтверждало только его стоящее палаткой нижнее бельё.              Ксавье забрался достаточно далеко, чтобы она могла залезть следом и остановиться на уровне его живота. Опёрся на локти, приподнимаясь, и длинно выдохнул, чувствуя чужой влажный жар даже сквозь ткань футболки. Спросил, всего лишь на мгновение скосив глаза в сторону, а после вернув их обратно:              — Можно хотя бы взять плед из рюкзака?              Аддамс обернулась на оставленные вещи. И безапелляционно припечатала, наклоняясь и перенося свой вес на его плечи.              — Нет.              Она надавила так резко, что его подкосило и звук удара о гробницу получился глухим и с сопровождением в виде болезненного всхлипа. Торп зашипел, поёрзав от неприятных ощущений: во-первых, его лопатки горели, а во-вторых — кажется, он содрал предплечья.              Ему следовало заткнуться, когда Уэнсдей Аддамс подползла по его телу выше и ближе, когда задрала подол платья, комкая его на талии, когда оттянула в сторону полоску вымокшего белья и обнажила влажную и горячую плоть. Ему следовало заткнуться, а не бормотать насмешливое:              — Кто-то настолько нетерпеливый, что сейчас затопит весь остров...              Хорошо. Хорошо. Это было глупо. Никто не смеётся над Уэнсдей Аддамс.              Она раздражённо зарычала, и бросилась к его рукам, которые мягко оглаживали её голени. Оторвала их от своего тела, согнула, дёрнула наверх и острыми коленками пришпилила к крышке гробницы, обездвиживая. Её тело, достаточно раскрытое и распалённое, находилось напротив его болтливого рта. И оставалось только немного опуститься...              Ксавье дёрнул запястьями, уже чувствуя неприятное покалывание от недостатка крови, и недовольно замычал, продолжая медлить. И вот это было уже просто недопустимо.              Он прекрасно знал, как после официального начала отношений Уэнсдей было сложно перестать. Перестать смотреть на него. Касаться. Целовать. И безмолвно требовать ласку в ответ. И подобное его очевидно издевательское поведение... ох.              Ксавье почти взвизгнул коротким страдальческим звуком, когда Аддамс вонзила ему в кожу головы ногти, намотала на пальцы волосы и подтолкнула навстречу, побуждая заняться делом. Его разрывало от желания сделать всё быстро и — одновременно с тем — медлить до последнего, доводя её до исступления. Член неприятно упирался в ткань нижнего белья, а ощущение истекающей влагой плоти на губах несколько... мешало трезво мыслить.              Поддаваясь её руке, Торп покорно прижался теснее, обхватывая влажные складки. Дразняще провёл кончиком языка и поцеловал, прислушиваясь. Поднял глаза, почувствовав возню.              Уэнсдей скручивала ещё сильнее подол платья, открывая себе лучший обзор. Поймала его взгляд и потребовала, качнув бёдрами:              — Сильнее.              Ну... не одна она могла кусаться, верно? Когда его зубы сомкнулись на ней, её прошило дрожью. Аддамс откинула голову, зашипела и постаралась распахнуть бёдра шире, чтобы насадиться на него ещё больше. Ксавье застонал, прижимаясь раскрытым ртом и всасывая как можно больше её жаждущей жадной плоти.              Сама Уэнсдей, чёрт возьми, Аддамс трахала его лицо в грёбаном склепе грёбаного Крэкстоуна. Когда-то у неё здесь было свидание с серийным убийцей. Когда-то здесь её чуть не принесла в жертву чокнутая психопатка. А сейчас... сейчас она каталась на его языке так, словно в этом был смысл всего существования.              Ксавье заёрзал под ней, беспомощно толкаясь бёдрами в воздух. Укусил ещё раз. Потянулся губами к клитору, выводя по нему упругие круги. От его слюны и её смазки всё было мокрое и так бесстыдно хлюпало. Это было великолепно. Одуряюще великолепно.              И все его и без того оголённые нервы точно электричеством пропустило, когда Уэнсдей сместилась, продолжая подставляться под его рот, и наклонилась назад. А потом... о, все святые, её свободная ладонь обхватила его член сквозь ткань, сжимая в кольцо.              Ксавье гортанно застонал, захлёбываясь удовольствием. И от вибрации в самое нутро его девушка дёрнулась, замычав. О, ему это понравилось. Ей это понравилось.              Это распаляло сильнее. Побуждало работать усерднее. Протолкнуть язык внутрь, и так глубоко, чтобы корень неприятно саднило о нижние зубы. Но, боги, если это было ради приглушённых скрипучих стонов Уэнсдей, то цена ничтожно мала.              Ксавье вибрировал от каждой потерянной унции чужого контроля. Кости горели, плавились, собственное удовольствие отошло на второй план. Даже с учётом того, с каким нажимом Аддамс водила вдоль всей его длины, специально не забираясь под резинку белья и дразня вот так.              — Мфх-х... Ксавье.              Невозможно было не отозваться чем-то невнятным и булькающим. Она текла ему в рот так сильно, так много, что на разборчивые слова просто не оставалось сил. На каждое её тихое и сдержанное постанывание, такое, чтобы не показывать слабость, чтобы он не думал, что сидеть на его лице — это единственное место, где она хотела бы быть, Ксавье отвечал своим безрассудным, бесстыдным рокотом.              Ему потребовалось не так уж и много, чтобы довести её до края и заставить развалиться на куски от захлёстывающего по самую макушку удовольствия. Всего лишь начать брыкаться всем телом, порываясь высвободить хотя бы руки. И, когда Уэнсдей отвлеклась, чтобы прижать его к массивному саркофагу обратно, — укусить туда, где она была чувствительнее всего; не слишком сильно, ровно до прострелившего позвоночник импульса. И, чтобы наверняка, широко провести языком, с жаром зализывая вспыхнувшую боль.              Она выгнулась, вдавливаясь тазом ему в челюсть, и с одинаковой силой сжала его волосы и его член, забившись в мелких судорогах. Ксавье всхлипнул от боли. Цена оргазма Уэнсдей Аддамс — это его скальп и без одного неаккуратного движения принудительная почти что кастрация. Он должен был знать лучше, когда предлагал ей отношения...              Его девушку всё ещё потряхивало. Она стекала по его скулам обезоруживающей слабостью, липкой и раскалённой. И, проклятье, он мог бы подумать, что её парализовало или типа того, настолько она казалась неподвижной на нём, если бы не... если бы не почёсывающие движения её руки вдоль его затылка. С непривычной губительной нежностью, редкой покровительственной лаской... Подол шерстяного платья сполз и закрывал её от его взгляда. Торп чуть потянулся и поцеловал ещё раз, теряясь и не зная, как правильно реагировать.              Аддамс над ним снова завозилась, приподнимаясь и отстраняясь. Убрала колени со сгибов его локтей, и от хлынувшего в конечности кровотока всё как будто закололо множеством игл. Ксавье протяжно застонал от облегчения, зажмурившись.              А когда открыл глаза — подавился вдохом от вида Уэнсдей.              Она была похожа на какую-то перевозбуждённую летучую мышь в ярости.              Едва ли он выглядел лучше. Наверняка вся нижняя часть его лица блестела от её соков, глаза остекленели в лихорадочном обожании, а вместо волос было всклокоченное воронье гнездо. Но, проклятье, судя по тому, как дрогнули уголки губ Аддамс, такой его вид ей особенно нравился.              Она медленно сползла на уровень его бёдер, наконец-то высвободила твёрдый и пульсирующий член и издевательски хмыкнула смазывая вдоль по стволу предэякулят. Нетерпеливо заёрзала, пристраиваясь, и от близкого шёлкового жара перед глазами рассыпались искры.              Собирая последние крохи здравого смысла, Торп зажмурился и выдавил, свистяще вытолкнул сквозь плотно сцепленные зубы:              — Уэнс... Уэнс, резинок нет. Я не взял. П-прости.              Судя по длинному выдоху, что коснулся его истерзанной горящей шеи, она была в некоторой степени... разочарована. Ксавье с опаской приоткрыл один глаз и чуть не взорвался новым приступом хохота.              Аддамс грозно таращилась на него снизу вверх, таким взглядом, который был способен, наверное, самого Дьявола заставить упасть на колени перед ней и молить о пощаде. От её мрачного тёмного очарования его грудь каждый раз распирало от чувств.              Она разозлённо зашипела, дёрнув наверх его футболку и обнажив живот:              — Puta madre, Ксавье, как можно было так безответственно готовиться к свиданию?              Он подстроился под неё, когда она прижала его член своими широко расставленными бёдрами, аккурат между скользких от его слюны в том числе складок. И с наигранным упрёком цокнул:              — О, ну извини! Я не думал, что в тебе проснётся жаждущий плотских утех и осквернения могил демон.              Уэнсдей на такую дерзость только вскинула брови. Облизала губы. И начала подниматься с его тела.              Это было достаточно правдоподобно, чтобы Торп затрепыхался под ней, протягивая руки и пытаясь поймать и вернуть обратно. Пришлось снова сжать его запястья и пригвоздить к нагретому саркофагу. Разница в росте мешала. Пальцы не смыкались до конца — не доставало обхвата.              Ксавье был неоправданно длинным, если только речь не заходила о пропорциях.              Он достаточно быстро раскусил её игру. Уже научился. И потому расслабленно растёкся под ней, ожидая, что будет дальше.              Мог почти наверняка слышать, как ворочаются мысли и крутятся шестерёнки в её голове. И, судя по тому, как долго Аддамс принимала решение, простой выход из сложившейся ситуации она явно не рассматривала.              Она пытливо посмотрела ему в глаза. Медленно сползла вниманием туда, где они могли бы быть соединены. И отпустила одно из запястий только для того, чтобы провести по всей длине его члена, выровнять и начать опускаться.              Ксавье растерянно затараторил, не веря:              — Уэнс, Уэнс, постой... Уэнс, мы же никогда... Уэнсд-м-ах!              Игнорируя его лепет, Аддамс резко двинула бёдрами вниз и замерла. Взяла полностью и притёрлась вплотную. Нечитаемым взглядом таращилась на него, пробуя новые ощущения. Это было... близко. Ближе, чем они когда-либо себе позволяли.              И по уровню затапливающего жара чуть ниже теплового удара. Торп задыхался от того, как плотно на нём сжимались её стенки, без преграды, без барьеров, кожа к коже во всех смыслах. По сравнению с этим даже тот факт, что он всё ещё лежал на могиле пилигрима, уже не имел никакого значения.              Несмело толкнулся навстречу, испытывая жадность и потребность зайти дальше. Он хотел знать всё, все ощущения, которые ему были доступны в этот момент, всё удовольствие.              Аддамс позволила. Переступила с колена на колено, расставляя шире и сдирая о камень даже сквозь чулки. Качнулась навстречу, ища нужный угол.              Посмотрела исподлобья, наклонилась ближе к нему и на очередном движении разомкнула губы в неровном «О», сдаваясь. Это было уже слишком. Чересчур. Невозможно.              Торп не выдержал:              — Уэнсдей, м-мх, Уэнс, пожалуйста... Поцелуй меня.              Она длинно моргнула, машинально сжав мышцы от звука его надрывного голоса. Практически легла на него, едва дотягиваясь. И всхлипнула, когда Ксавье чуть подбросил её, согнул ноги, упёрся подошвами кед в край массивной крышки и вошёл ещё глубже.              Оставшиеся дюймы пропали. Губы врезались в губы жадно и голодно. Аддамс содрогнулась, когда распробовала вкус. Языком провела по верхнему ряду его зубов, накалываясь на клыки и душа своё жалобное хныканье, когда член внутри неё сместился на очередном толчке.              Двигаться было неудобно. Зато целоваться — более чем. Взахлёб, упоённо, исступлённо.              Свободной рукой Торп с оттягом схватил её зад. Направил движение бёдер, несколько раз помогая сам. Надавил языком на язык, смазывая касания. И понял, что готов кончить только от того, как Уэнсдей ахнула ему в рот, когда при синхронных движениях её клитор тёрся о низ его живота.              Но кончил в момент, стоило Аддамс протяжно застонать, тихо и хрипло, выгнувшись на нём дугой. И потянуться от запястья к его ладони, переплетая пальцы. Этот непривычный контакт, красноречивее любых слов и признаний, расшатал и ожидаемо столкнул его с края.              Ксавье попытался стащить её с себя, но Уэнсдей поймала вторую руку на своём бедре и почти что распяла его под собой, не позволяя двигаться сильнее нужного ей.              Начала покачиваться на нём так, как хотела, преследуя собственное удовольствие. От избытка влаги при столкновении тел внизу по ощущениям и впрямь был настоящий потоп.              Простонав, Ксавье откинул голову, открывая горло. И на разбитый тремор рассыпался, когда под адамово яблоко пришёлся сильный укус.              Уэнсдей вцепилась зубами что есть силы, затряслась сама, шумно сопя в его покрытую испариной кожу. Её хватка на его ладонях стала сильнее, пальцы стиснули пальцы до ломоты суставов. Внутренние мышцы пульсировали, ритмично сжимаясь.              Постепенно дыхание выровнялось. Пульс успокоился. И Аддамс, не в состоянии больше удерживать себя, плюхнулась на него, коротко хмыкнув. Уткнулась носом в надключичную ямку и лениво прихватила косточку губами.              Торп лежал, бездумно рассматривая потолок склепа. Часть свечей уже догорела, потухнув. Уродливые облака паутин в углах едва колыхались от просачивающегося со стороны леса ветра. За пределами каменной коробки казалось умиротворяюще тихо.              Их вдохи и выдохи шли в унисон. Одежда липла ко взмокшей спине. Внизу, где беспорядка было больше всего, становилось неприятно скользко. Но, проклятье, после такого позволения, Ксавье едва ли стал бы жаловаться.              — Уэнс, — позвал осипшим надсадным бормотанием. — Там... кажется... дождь закончился.              Она вскинула голову. Отпустила его руки, наконец-то позволяя обнять себя, и свои сложила крест-накрест на его груди. Наклонила голову к плечу, лениво повела бёдрами по кругу. И уточнила, даже не пытаясь скрыть шалый блеск в глубине зрачков:              — Всё ещё хочешь пойти на свидание?              Ксавье рассмеялся, да так, что его девушка на нём завибрировала. Недовольно нахмурилась от такого веселья и того, что начала сползать вбок. И поджала губы, когда он отрицательно замотал головой:              — Нет уж, спасибо. У меня есть идея получше.              Хитро подмигнул, стоило ей недоверчиво прищуриться. Коснулся виска, убрал со лба чёлку в порыве сентиментальности. И чуть не задохнулся, когда Аддамс подалась щекой к его ладони, в очередной раз удивляя его.              Опустил потемневший взгляд на её губы и попросил, признавая поражение и нарастающую твёрдость. В конце концов, его член всё ещё был внутри её тела. И это всё ещё была его девушка, которая чуть не вытрахала из него душу посреди чёртовой крипты и сейчас добивала редкой неизученной нежностью.              — Иди сюда.              Ему не пришлось даже тянуться навстречу: Уэнсдей сама нырнула к нему, влажно впиваясь в губы и прикусывая нижнюю. Нетерпеливо. Требовательно. Капризно.              Так, как он обожал больше всего.