ТРЕЩИНЫ НА ЧЕРЕПКАХ
Когда-то давно люди и боги жили в мире и гармонии, боги любили людей, и люди любили богов. У каждого леса и каждой реки был свой бог, и люди приносили им дары, и боги защищали странников. И были духи, что могли общаться с миром богов и миром людей, и звались они мононоке. Недолго царил мир между богами и людьми, и люди соединили огонь и металл и создали оружие, чтобы изгнать богов и духов из своего мира. И тогда боги стали посылать в мир людей ангелов, вестников своего гнева. Ангелы оборачивались вепрями, волками и оленями, и они несли хаос и смерть, чтобы очистить мир от людей и вернуть в него гармонию. И пока не найдется среди людского рода тот, кто сможет примириться с богами и образумить людей, мир будет погружен во мрак. Отвратительно. Синдзи лежит на спине, упираясь глазами в потолок. Вокруг так темно, что, кажется, его мир действительно будет погружен во мрак, пока кто-нибудь не договорится с богами. Или с ангелами. С ним самим никто пока договориться не пытался. У Синдзи осталось примерно полчаса до начала племенного совета, но он уже знает, что ему скажут. Под головой лежит мешочек с запасами риса и вяленого мяса на несколько дней. Синдзи знает, что ему придется уйти из племени. Теперь он прокажен. Теперь он уже не человек. Страшное напоминание об этом пульсирует в его правой руке. Она замотана в темную грубую тряпицу, чтобы никто не видел чернеющие струпья на коже. Синдзи помнит безумные, заволоченные гноем глаза вепря, которого он убил. Говорят, у ангелов изменяется сознание, они перестают узнавать сородичей и способны только убивать, пока не погибнут. Плоть ангелов способна выжигать все живое, оставляя после себя лишь обугленную землю. Их тела покрыты черной скверной, похожей на трупных червей. Их глаза становятся белыми и воспаленными, так что кажется, что они совершенно слепы. Никто не знает, почему животные обращаются ангелами, вестниками богов. Поговаривают, что они могут безуметь, если люди вырубают их леса. Племя Синдзи никогда не пыталось воевать с природой. Они пасли красных оленей и обрабатывали землю. Обращенный вепрь пришел издалека, и это несправедливо и печально. Когда Синдзи выпустил стрелу в глаз вепрю, тот издал звук, похожий на стон отчаяния, и Синдзи было его немного жаль. А теперь на его руке черные отметины скверны, и Синдзи должен покинуть свое племя. Лежать в темноте и думать, может ли человек стать ангелом, действительно страшно. До начала племенного совета еще двадцать минут. Правая рука болит так сильно, что Синдзи готов сгрызть ее до кости. Хотя, возможно, скверна уже поразила его кости, и тогда станет только хуже. Так что вместо этого он жует жутко горький комок каких-то лечебных трав, которые не помогают, но это хотя бы делает доступным не только ощущение боли. На самом деле, боль от этого не проходит, только теперь еще и горько во рту. В юрте племенного совета тепло и пахнет воском. Синдзи заходит и старается смотреть только на смешную старую прорицательницу. Теперь она в совете только из уважения к ее возрасту и заслугам перед деревней. Никто уже не помнит ее имени, но Синдзи она нравится. Возможно, сейчас она единственная может ему хоть чем-то помочь. В дальний угол он старается не смотреть, и его пугает, что сегодня оттуда не слышно даже тяжелого дыхания. Старуха-прорицательница хотя бы улыбается, смотря на Синдзи узкими слепыми глазами. — Отрок Синдзи из рода Икари, совет обсудил сложившееся положение дел. Мы благодарим тебя за то, что ты убил обратившегося вепря и спас деревню от опасности. Однако теперь опасность для деревни представляешь ты сам. Совет надеется, что ты понимаешь лежащую на тебе ответственность. Синдзи сглатывает. Это говорит Фуютсуки, Старейшина Снежной Луны. Его голос кажется успокаивающим, как будто не произошло ничего страшного. — Я понимаю. Я бы хотел узнать у совета, сколько у меня времени. — Ты можешь покинуть деревню до рассвета. Никто из жителей не имеет право провожать тебя или заговаривать с тобой до этого момента. Фуютсуки даже не добавляет «в целях безопасности». Они уже исключили Синдзи из своей жизни. Боль в руке на секунду затихает. Синдзи вдруг думает, что это последняя его возможность сказать что-то, чтобы голос не дрожал. — Я бы хотел узнать, что думает о моем уходе Верховный Старейшина Икари. По двум рядам суровых лиц по обе стороны от Синдзи прокатывается удивленный шепот. На самом деле, хотя Синдзи и является родным сыном Верховного Старейшины, у него никогда не было привилегий. Возможно, сейчас он имеет право все-таки воспользоваться одной. В дальнем углу стоит каменное молчание. Рука начинает болеть снова. — Верховный Старейшина согласен с общим мнением о необходимости… — Отец, посмотри на меня! Синдзи даже не замечает, что перебивает спокойный голос Фуютсуки. Во рту остаётся непривычное послевкусие этого слова. Отец. Каждый чертов раз Синдзи задавал себе вопрос, правда ли он не заслужил хотя бы слова от него. Правда ли он ничего не значит для этой статуи из дальнего угла юрты. И теперь решимость Синдзи разбивается о каменное молчание, и он больше не может говорить, потому что скверна, кажется, действительно добралась до кости. Синдзи сжимает предплечье левой ладонью, чтобы не морщиться. Старейшины смотрят на него как будто сочувственно. У Фуютсуки хватает такта не заканчивать фразу. Синдзи бормочет слова извинения и оседает на пол, стараясь слиться с пыльной поверхностью. Синдзи все еще смотрит на седую прорицательницу с улыбающимся лицом. Перед тем, как он получит последнее предсказание, нужно сделать еще одну вещь, которая навсегда отрежет его от деревни. На самом деле, он уже ей не принадлежит, но это все-таки очень обидно. Синдзи достает из складок верхней туники кинжал с коротким лезвием и отрезает пучок своих волос на затылке. Обрезанные волосы щекочут шею, и, наверное, к этому надо привыкнуть. Положить пучок своих волос, который означает изгнание, на пол юрты как-то невежливо. Синдзи остается сидеть, сжимая его в руке, и боится признаться себе, что это помогает не заплакать. Теперь, когда с формальностями покончено, начинается гадательная церемония. В одной старой книге Синдзи когда-то прочитал, что гадание на черепашьем панцире, которое использует седая прорицательница, является одним из самых древних способов связи с богами. Возможно, черепашьи панцири с трещинами даже дали начало письменности. Кажется, этого уже не было в старой книге, но Синдзи нравится так думать. Он смотрит, как прорицательница бросает в огонь черепки с насечками, и думает, что в этих черепках и есть смысл всех вещей. Черепки трескаются со звуком маленьких выстрелов. У седой прорицательницы веселый вкрадчивый голос, словно каждое ее слово предназначено не людям, а богам. Она смотрит на Синдзи слепыми глазами, проводя пальцами по трещинам на еще горячих черепках. — Духи говорят, у тебя будет необычная судьба, мой мальчик. Твой путь лежит на запад. Он принесет тебе много страданий, но не убьет. Как знать, может быть, тебе еще раз удастся спасти много людей. А теперь подойди, я дам тебе амулет в дорогу. Синдзи неловко придвигается ближе к прорицательнице, не вставая с колен, и протягивает руку так, чтобы она почувствовала. В ладонь падает что-то тяжелое и шершавое. — Это нашли в теле вепря, которого ты убил, мой мальчик. Может быть, это поможет тебе узнать, почему он обратился в ангела, а может, и сам излечишься. А если не будет тебе от этого пользы — выкинешь в реку. Одно я знаю точно — эта вещь заставила его очень страдать. — Я понял. Спасибо вам. — Говорят, в западных землях память о лесных богах еще сильна. Как знать, может, и передашь им привет от старухи. Прорицательница улыбается. На мгновение на душе Синдзи становится очень тепло. Шершавый шарик в его ладони пахнет металлом. Уже откинув полотно, занавешивающее вход в юрту, Синдзи вдруг вспоминает. — Спасибо вам, Хи-сама. Всего один слог имени седой прорицательницы делает его уход чуть-чуть больше наполненным смыслом. Улыбающееся лицо Хи-сама напоминает ритуальную маску.И СЕМЕНА УПАЛИ В НЕЗНАКОМУЮ ЗЕМЛЮ
Шерсть Якла пахнет домом. Не думать об этом невозможно, поэтому Синдзи прижимается к его пушистой шее всякий раз, когда олень переходит с бега на шаг. Шерсть Якла пахнет домом, которого у Синдзи нет. В детстве он всегда любит красных оленей, которых выращивали в его деревне, но никогда не любил ездить на них. Там, наверху, на спине Якла, Синдзи ждала свобода, к которой он не был готов. Там было большое-большое небо, высокие-высокие деревья, а еще ветер, который выбивал его из седла. Синдзи не знал, что делать со всеми этими ощущениями, которых не было в обычной жизни. Свобода была чем-то страшным, тревожным и поджидающим за углом, чтобы неожиданно свалить с ног. Сидя на широкой оленьей спине в детстве, Синдзи как будто переставал чувствовать свое тело принадлежащим себе. Некомфортно, страшно и больно — эти ощущения жили внутри него, и Синдзи подозревал, что Якл переживал все это вместе с ним. Бедняга. Животные ни в чем не виноваты. Может быть, появление ангелов — просто очередное напоминание о том, кто на самом деле самое опасное животное в мире. Синдзи научился ездить верхом на Якле, самом молодом и крепком олене из выводка, потому что так хотел отец. Это, конечно, было не прихотью, а обязанностью и необходимостью, но когда у Синдзи впервые получилось проехать несколько десятков метров, не теряя равновесия, первым его желанием было побежать со всех ног в юрту Верховного Старейшины и закричать, что у него получилось. Но, спрыгнув с оленьей спины и сделав два шага, Синдзи остановился, ошарашенный осознанием. Отец не ждал от него свершений. Это была естественная необходимость. «Ты же не ждешь похвалы за то, что умеешь есть рис палочками» Снова забираться на Якла, смахивая слезы одной рукой, было самой трудной вещью в мире. — Только ты у меня и остался, дружище. Хорошо, что я тогда научился с тобой ладить, правда? Якл в ответ слегка ведет ухом и снова набирает скорость. Одна из вещей, которые Синдзи узнает, пока едет на запад — в этой стране идет война. Он проезжает мимо деревень, где горят пожарища подожженных домов, плачут женщины и дети, умирают от ран мужчины. Сначала ему непонятно даже, с кем им приходится воевать, потому что правда в том, что они и сами этого не знают. Это называется гражданская война, когда все убивают всех и никто не знает, на чьей стороне свои. Иногда на крестьян нападают самураи, и это страшнее всего, потому что крестьяне почти беззащитны перед катаной и военной жестокостью. Синдзи не знает, что сделать для этих людей, потому что у него есть только колчан стрел и короткий кинжал, которым он перерезал себе волосы на затылке. По ночам он спит беспокойно, просыпаясь от каждого треска потухшего костра. Он на самом деле понятия не имеет, куда и зачем идет, и поэтому повернуть назад не имеет смысла. Сидя у потухающих угольков в глубине леса, Синдзи решает, что идет передать привет лесному богу от прорицательницы Хи-сама. Якл смешно шевелит ноздрями во сне. Когда сушеного мяса в мешочке почти не остается, Синдзи решает зайти в какую-нибудь ближайшую деревню, которая покажется ему достаточно безопасной, чтобы купить немного еды и не привлекать к себе внимания. В конце концов, в его кармане все еще лежит металлический шарик из тела мертвого вепря, и немного поговорить с местными жителями может быть полезным. Последнюю неделю Синдзи говорил только с Яклом, но олени не умеют отвечать людям по-человечески. Деревня, в которую спускается Синдзи, выглядит почти похоже на его собственную, только здесь гораздо более шумно и грязно. Со всех сторон раздаются крики, зазывалы машут руками, и все это почти должно пугать, но почему-то успокаивает. Местные рассматривают его из-за необычного для этих земель костюма и огромного красного оленя, и Синдзи краем сознания отмечает, что внимание и заинтересованность льстят. Совсем чуть-чуть. Девушка, торгующая рисом, одета в простое кимоно с тонким поясом. Она охотно насыпает Синдзи несколько кульков удивительно белого риса, и, кажется, теперь можно вздохнуть немного спокойнее. — Ты что это мне подсунул, парень? Монеты давай, монеты, маленькие, круглые, с дырками. Синдзи сначала даже не понимает, чего от него хотят. В оленьей деревне на востоке все расплачивались друг с другом кусочками самородного золота. Его было много в реках, протекающих неподалеку, и его легко было использовать в качестве денег. Синдзи никогда не думал, что где-то в мире все может быть по-другому. — Но у меня больше ничего нет. — Тогда возвращай мой рис назад и не мешай мне торговать. Ишь чего выдумали, камнями со мной расплачиваться, да еще и чудными такими. — По какому поводу шумим? — голос позади Синдзи принадлежит высокому мужчине с собранными в низкий хвост длинными волосами и редкой щетиной на подбородке. Он выглядит так, словно всю жизнь прожил среди уличного гама. Мужчина улыбается, слегка прищурив глаза, и наклоняется, чтобы взять с тарелки два кусочка золота. — Минэко-сан, и с чего же ты так расшумелась? Верни молодому человеку рис. Он только что выкупил у тебя весь прилавок. Вокруг Синдзи и девушки в кимоно уже собралась толпа зевак, и теперь шума от них стало в десять раз больше. — Это же самородное золото, Минэко-сан. Драгоценный металл огромной цены, — мужчина для убедительности пробует раскусить кусочек подлиннее и подмигивает Синдзи. — Отпусти ему столько риса, сколько он пожелает, а я разменяю тебе это золото монетами. Когда на колени девушке падает несколько десятков самых больших монет, которые звенели в кошельке у мужчины, толпа впадает в безумство, так что Синдзи остается только проскользнуть где-то между их колен с рисовыми кульками и поскорее покинуть деревню, уводя Якла от ароматных прилавков с мясом и специями. Солнце в западных землях гораздо более злое, чем на востоке. В зените оно кажется почти белым, а потому безразличным. Удивительно, что здесь так много зеленого. Якл сосредоточенно пережевывает длинные травинки, и Синдзи думает, что они идут к месту начала и конца человечества. По крайней мере, там тоже должно было быть злое солнце и длинная трава. Отойдя уже добрых полтора ри от деревни, Синдзи замечает, что за ним чуть в отдалении идут три мрачные фигуры. Прежде чем он успевает подумать, рядом слышится стук гэта. — Лучше бы тебе ускориться, малыш, а то больно некрепко у тебя на плечах голова сидит. Все тот же голос мужчины с щетиной. В деревне Синдзи не заметил, что он носит гэта. Вместе с его высокой фигурой они смотрятся несуразно, и ему, кажется, это нравится. — Сам подумай, показал золото и ушел без охраны. Местный народец алчный и кровожадный, а я на телохранителя не особо тяну. Синдзи снова оборачивается. Фигуры стали заметно ближе, и среди обилия острых углов теперь явно заметны несколько лезвий, торчащих из-под одежды. — Ну что, побежали? Синдзи никогда не видел, чтобы человек так быстро перемещался на гэта. Якл трясет головой, отгоняя несколько мух, и скачет за забавным мужчиной. Когда они достигают леса, фигур уже не видно. Солнце становится бледно-розовым, теряясь в густой листве. — Почему вы помогли мне? Мужчина сидит на корточках перед котелком, помешивая рисовую похлебку. У него широкая спина, и Синдзи почему-то чувствует себя защищенным. На небе проклевываются первые звезды. — Ерунда. Мне нетрудно помочь путнику. Когда-то и мне кто-то помог. А потом, может, и ты мне чем-нибудь поможешь. В его голосе проскальзывают те же вкрадчивые нотки, что и у прорицательницы Хи-сама. Синдзи достает из складок накидки металлический шарик. — Мне нужна помощь еще кое в чем. Мужчина долго рассматривает шарик, и лицо с щетиной меняет выражение от пляшущих на нем языков костра. — И из-за этого ты здесь? — Можно и так сказать. Я убил вепря, который обратился ангелом, и внутри у него была эта штука, и мне сказали, что я найду все ответы в западных землях. — Значит, у вас их тоже так называют. Ангелы не так часто появляются здесь, но в последнее время доставляют много хлопот. Я могу сказать тебе, откуда родом этот шарик смерти. Не знаю, найдешь ли ты ответы, которых ищешь, но, может, что-то и узнаешь. Только будь осторожен, когда встретишь ее. Страшная женщина. — Кого встречу? Ложка глухо постукивает о стенки котелка. — Ее зовут Эбоси. Она умная, сильная и у нее есть две тысячи вооруженных женщин, которые скорее убьют собственного брата, чем предадут ее. Этот шарик — то, чем стреляют ее ружья. Вепрю и впрямь было очень больно, раз он обратился ангелом и прошел столько миль, чтобы мстить. У Синдзи немного двоится в глазах от дыма, и в голову лезут странные мысли. А еще он так и не узнал имени мужчины. — Эта женщина, Эбоси… она хочет стать новым богом? — Сложно сказать, что у нее в голове. Но, если ты меня спросишь, то развязка всей этой истории случится именно там, на ее плавильне. А еще и ты туда идешь, и рука у тебя, видать, не сильно рада была встрече с ангелом. Синдзи замечает, что повязка немного сбилась на запястье, обнажая обугленные куски кожи и струпья. Если этого мужчину нужно бояться, то начинать стоит именно сейчас. Но от него не исходит угрозы. — Я не хочу ни во что влезать, правда. Просто мне больше некуда идти, кроме как за этими ответами. — На рассвете я покажу тебе, как добраться до плавильни. Есть дорога через озеро, если ты не боишься встречи с лесными духами. А есть путь через горы. Я находил там много тел неудачливых охотников, но местные здесь слишком суеверные. Хорошо. Синдзи дует на ложку с похлебкой, хотя есть ему не хочется. Значит, можно будет передать привет лесному богу. Когда нечего терять, есть свои плюсы. Мужчина быстро съедает рис из своей тарелки палочками и запивает клейким бульоном. — Странный ты, парень. Ешь скорее, рис-то твой. Тебя как зовут-то? — Синдзи. Моя деревня далеко на востоке. — Будем знакомы, Синдзи с восточных земель. А я Кадзи. Будешь? В мешочке в руке Кадзи Синдзи нащупывает что-то сухое и маленькое. — Арбузные семечки. Сам сушу. Синдзи берет мешочек и рассеянно кладет в карман. — Спасибо, Кадзи. Когда Синдзи поворачивается в его сторону, Кадзи уже лежит на полу пещеры, где они остановились на ночной привал, и шумно дышит, периодически всхрапывая. Синдзи шарит рукой в мешочке с семечками и выбирает одно. Оно сладкое.КОНЦЕНТРИЧЕСКИЕ КРУГИ
Дорога, которую показывает Кадзи, выглядит совсем не сложной, если не думать, что лесным духам может не понравиться присутствие чужака с прокаженной рукой. В любом случае, Синдзи жалеет Якла, который не привык к горным ландшафтам. Кадзи исчезает с размеренным стуком гэта, и соблазн смотреть ему вслед слишком велик, потому что он действительно забавно бегает. Природа вокруг Синдзи постепенно меняется, даже воздух становится другим. Он будто тяжелеет и одновременно становится более чистым, так что Синдзи вдыхает его, пока голова не начинает кружиться от кислорода. А еще листва теперь почти совсем не пропускает прямые солнечные лучи, но листья сами будто полупрозрачные, так что свет идет сквозь них, падая на землю мягким зеленым светом. Этот лес ощущается настолько противоположно трескающимся в огне черепашьим панцирям, что становится неразрывно связан с ними где-то внутри Синдзи. Страшно даже поднять руку, потому что тогда нарушится баланс сотворения и разрушения вселенной. Как назло, рука начинает болеть где-то внутри кости, и эта боль точно не из человеческого мира. Интересно, можно ли как-то получить исцеления от лесного бога в обмен на привет от старухи Хи. Легкий стрекот, похожий на звук маленьких деревянных трещоток, раздается вдруг с разных сторон, отражая сам себя множество раз, и это так неожиданно, что Синдзи отвлекается от боли, чтобы вслушаться. Он не сразу вспоминает название лесных духов, которые способны издавать такие звуки. В старых книгах их всегда изображали как белых человечков с большими головами, трясущимися в разные стороны. Так появляются кодама. Они выглядывают из-за деревьев и кустов, и ими, кажется, наполнен буквально весь лес, и они похожи на Синдзи, потому что выглядят испуганными и заинтересованными одновременно. Глядя на то, как они украдкой опускают головы на бок, чтобы получше его рассмотреть, Синдзи замечает, что сам вжимает голову в плечи. Это смешно. Кодама, как и Синдзи, не хватает храбрости. Может, они пропустят его через свой лес из чувства солидарности. Якл идет все медленнее, странно дергаясь время от времени, и оказывается, что они забрели в часть леса, где почва становится вязкой, как в болоте. Синдзи спешивается. Почва под травой на ощупь, как губка, и каждый шаг оставляет небольшую лужицу по форме ноги. Синдзи вдруг приходит в голову, что, если они наконец вступили во владения лесного бога, будет невежливо идти в обуви. Он снимает ботинки и развязывает тугие слои ткани, обернутые вокруг стоп, чтобы не стереть их в кровь. Ноги от недели пути вспухшие и воспаленные, кое-где подсыхают кровавые мозоли. Это тоже невежливо, но теперь выбора у Синдзи нет, и они с Яклом медленно идут вглубь болота, прихрамывая в такт друг другу. Синдзи замечает, что несколько кодама собираются вокруг следов его ног, озабоченно щелкая головами. Это странно, ведь, если никто из местных не решается ходить через озеро лесного бога, значит, кодама не должны быть знакомы следы человека. Синдзи садится на корточки перед группой белых существ, стараясь не испугать из слишком сильно. — Вы знаете кого-то с такими же следами, как у меня? Здесь бывал человек? Кодама щелкают головами, и Синдзи хочется думать, что это утвердительный ответ. — Вы отведете меня к нему? Сначала ничего не происходит, только слышны непрекращающиеся тихие щелчки. Потом один, самый маленький и бойкий кодама, поднимается от следа ноги Синдзи и действительно начинает идти, оборачиваясь назад и качая головой, словно приглашая следовать за ним. Синдзи смотрит на Якла. Тот дышит спокойно, медленно шевеля ноздрями. В конце концов, с человеком хотя бы можно поговорить. С тех пор, как Синдзи расстался с Кадзи, его преследует странное незнакомое чувство. Ему хочется, чтобы рядом был человек. Дорога через лес стирает чувство времени, и остается только ощущение мягкой травы и воды под ногами, а еще воздух, которым хочется дышать. Синдзи наконец понимает, что это совсем не болото — земля не хочет затянуть его, она хочет запомнить. От маленьких ног кодама совсем не остается следов. Синдзи знает, что они пришли туда, куда нужно, когда вдруг появляется чистый луч белого света, словно листья расступились специально для него. Луч света падает на озеро, и от самого его центра расходятся кристальные концентрические круги. Если бы Синдзи выбирал место своей смерти, он бы прямо сейчас без раздумий выбрал это озеро. Здесь ему стало спокойно, как никогда раньше не могло быть. Боль в руке, изгнание из деревни, ангелы и боги сжались в маленькую каплю на самом краю озера и растворились в нем, как слезы растворяются в океане. Синдзи никогда не плакал на берегу океана, но, наверное, это ощущалось бы именно так. На поверхности озера расходятся концентрические круги, потому что в самом центре его стоит человек. У него серебряные волосы, и они отливают зеленым из-за листьев, а еще он, кажется, не старше Синдзи. Человек в озере полностью обнажен, и через полупрозрачную кожу видны тонкие-тонкие сетки вен на руках и шее. В этой картине есть красота, что-то изначальное. Синдзи теряет чувство реальности, и приходится сильнее сжать уздечку Якла, чтобы пульсирующая костная боль вернула его в сознание. Рука не болит. Это так неожиданно, что Синдзи шумно вдыхает воздух, и это привлекает внимание нагого юноши в озере. У него очень плавные и живые движения. Он оборачивается, расплескивая несколько капель вокруг себя, и смотрит на Синдзи с улыбкой, будто встретил старого друга. — Здесь так спокойно в это время, правда? Жаль, ты не пришел после заката, я бы хотел, чтобы твоим первым впечатлением об этом месте были звезды, отраженные в озере тысячу раз. Это очень красиво, правда. Ты ведь останешься до первых звезд? Синдзи кивает до того, как успевает понять, что услышал. А потом понимает, и ему требуются усилия, чтобы устоять на ногах от этого вихря слов. Юноша выходит из воды, и это должно создать неловкость. Синдзи отворачивается, чувствуя, как щеки начинают гореть. — Мы встречались раньше? Идиот. Все-таки стоило извиниться. Это все еще неловко. — Я ждал, когда ты придешь. — На плечо Синдзи ложится влажная ладонь. Он оборачивается слишком быстро, но юноша стоит в полуметре от него в светлых хакама и хаори с цветочным узором. Под хаори виднеется абсолютно белая кожа с каплями воды, и они искрятся, как звезды. — Кажется, так делают люди, когда знакомятся. — Требуется усилие, чтобы оторвать взгляд от капель звезд на груди юноши. Его ладонь теперь касается ладони Синдзи, пытаясь имитировать рукопожатие. Получается неловко и с неправильной стороны. Синдзи наконец приходит в себя. — Вот так. — Он перекладывает руку юноши и слегка пожимает ее. Все это очень странно, но Кадзи его предупреждал. — Вот, что люди делают, чтобы сблизиться. Когда касаешься кого-то, как будто впервые пробуешь доверять. — Люди очень интересные. Юноша смотрит Синдзи в глаза и не отпускает руку. Синдзи ощущает, что повязка, скрывающая поражение скверной, совсем сбилась, и теперь у него нет пути назад. Он впервые пробует доверять. — Ты можешь называть меня Каору. Имя тоже можно доверять друг другу в мире людей? — Ага. Правда, обычно это не секрет. Я вот Синдзи. Синдзи из рода… — …Икари, что в восточных землях. — Каору продолжает улыбаться, и голос у него весь тоже светлый. — Откуда ты знаешь меня? — Просто мне судьбой было предначертано встретиться с тобой. Как будто судьба привела в деревню Синдзи обращенного вепря-ангела. В груди собирается что-то похожее на злость, но так же быстро растекается по телу, оставляя только тяжесть. Синдзи только сейчас понимает, как чертовски сильно устал. А еще он до сих пор держит свободной рукой свою обувь. — Почему ты пришел сюда без ботинок? Тебе нравится ходить по мокрой траве? — Каору тоже замечает. Синдзи чувствует себя ужасно глупо. — Я подумал, что это будет вежливо. Мы разуваемся, когда приходим в чей-то дом. А здесь дом лесного бога. Каору вдруг смеется тем же чистым и светлым голосом, которым недавно говорил свои странные вещи. Синдзи хочется, чтобы трава под ногами все-таки утянула его под землю. — Ты ужасно милый, Синдзи из рода Икари. Здесь действительно дом лесного бога. Но пока ты его не увидишь. Он сам выбирает, кому показаться. Но ты можешь остаться посмотреть со мной на звезды. Синдзи вдруг вспоминает легенду, которую ему рассказывали в детстве. Возможно, это была мама. В легенде говорилось о мальчике, который прилетел из другого мира и очень любил говорить о цветах и звездах, а взрослые говорили о скучных вещах и не понимали, зачем нужны звезды и цветы. Кажется, у этого мальчика была ручная лисица или что-то в таком роде. Синдзи думает, что Каору очень похож на этого мальчика. Если для него так важно посмотреть на звезды, может, это и есть самая что ни на есть серьезная вещь. В плечо Синдзи тыкается влажный нос Якла, которому надоело стоять у озера. Каору помогает Синдзи расседлать оленя и снять с него уздечку, чтобы тот, обиженно отвернувшись, ушел пастись в окружении нескольких кодама. Иногда питомцам тоже нужно побыть в одиночестве. — Кстати, а у тебя нет ручной лисицы или чего-нибудь такого? И обоим вдруг становится очень смешно.КОДАМА ЛЮБЯТ ОБНИМАТЬСЯ
Каору говорит, что смотреть на звезды нужно обязательно из самого центра озера, тогда кажется, будто ты сидишь в огромном колодце, и везде вокруг тебя звезды, и сверху, и снизу. Вода в озере такая холодная, что сводит зубы, но звезды, наверное, и должны быть холодными. Медленно заходя в воду с берега, Синдзи ненароком смотрит на свои ступни, и на них больше нет кровавых мозолей. Мысль о том, что весь этот лес способен исцелять, ускользает слишком быстро, потому что его накрывает ледяной волной. Когда Синдзи всплывает, отплевываясь и путаясь в налипших на лицо волосах, перед ним все то же улыбающееся лицо Каору. Теперь его волосы выглядят совсем как звездная пыль. — Почти все твои раны зажили. Я рад. И как он только может замечать все эти вещи. — Здесь всегда такая холодная вода? — Здесь много подземных источников из разных лесов, которые еще имеют связь с духами. Тебе холодно? — Каору протягивает Синдзи руку, то ли приглашая продвигаться вглубь, то ли предлагая взяться за руки. Синдзи нерешительно касается его пальцев. Они неожиданно теплые. — Я могу согреть тебя. — Голос Каору все еще спокойный, а Синдзи не знает, куда ему смотреть, чтобы не чувствовать неловкость. — У кодама очень тонкая кожа, поэтому они уязвимы и к солнцу, и к холоду. Здесь солнца не слишком много, чтобы они могли спокойно жить, охраняя лес, но бывают прохладные ночи. Тогда кодама забираются на ветки деревьев и прижимаются к коре. Она отдает тепло, которое впитала за день, и согревает маленьких кодама. — Наверное, кодама любят обниматься. — Синдзи действительно чувствует легкое покалывающее тепло там, где его касались пальцы Каору. Они медленно идут по грудь в воде в самый центр озера, к крошечному островку земли с неизвестным цветущим растением. — Я слышал, хотя, может, это и неправда, но мне говорили, что дикобразы любят обниматься. А когда они прижимаются друг к другу, чтобы согреться, иголки впиваются в кожу, и это очень больно. И чем сильнее дикобраз прижимается к другому дикобразу, чтобы согреться, тем ему больнее. Но они все равно так делают. Это странно, не думаешь? Синдзи никогда не видел ангелов-дикобразов. Может быть, потому, что они бы не хотели больше причинять другим боль. — Но ведь на мне нет иголок, — раздается шепот где-то прямо над ухом, и Синдзи вздрагивает от неожиданности и внезапного страха этой близости чужого дыхания. Каору впервые с момента их встречи выглядит смущенным, вглядываясь в лицо Синдзи из-под длинных серебряных прядей волос. — Я напугал тебя. Прости. — Ты прав, у людей нет иголок. Поэтому никогда по-настоящему не знаешь, в какой момент они сделают тебе больно. Синдзи жалеет, что сказал это. Кажется, у него самого есть иголки, и это так глупо. Каору немного молчит, а потом снова протягивает руку. — Разрешишь взглянуть на твою рану? Синдзи осознает, что так ни разу и не сказал ни о вепре-ангеле, ни о том, зачем он зашел так глубоко в леса. Он развязывает тряпицу на предплечье, чтобы сгладить странное ощущение вины за свои слова. Каору проводит пальцами по струпьям, и боль впервые появляется снова, постепенно разгораясь изнутри костей и мышц. Это так неожиданно, что Синдзи непроизвольно сжимает кулак, и ногти почти царапают белую кожу. — Извини. Просто боль вернулась. — Все хорошо, Синдзи. Мне так жаль, что я не могу вылечить ее полностью. Такое под силу только лесному богу, но он слишком своенравен и может вместо этого высосать из тебя жизнь. Это необычная рана, даже если кожа заживет, скверна будет распространяться по телу, пока оно не сгниет. Но я могу попробовать немного облегчить боль, если ты позволишь. Синдзи смотрит на свою руку, и глаза слезятся от ужаса, потому что из-за одежды и повязки он не видел, как сильно и быстро скверна распространилась по его телу. Теперь струпья покрывают всю руку до плеча. Он согласно кивает, сдерживаясь, чтобы не закричать от беспомощности. Однажды ему вправляли большой палец, и это было невыносимо. Каору мягко разжимает его кулак, а потом наклоняется близко-близко к черно-белой сморщенной коже запястья и касается ее губами. Это приятно. Постепенно напряжение спадает, и остается только легкая болезненная пульсация, словно теперь в руке есть второе сердце. Это совсем не противно. И совсем не похоже на иголки. — Теперь она больше не будет распространяться. Я не могу исцелить ее совсем, но теперь, возможно, скверна сможет помогать тебе. — Как ты это сделал? — Этот лес — мой дом. Если задуматься, мои ближайшие родственники — кодама. Даже странно, что мое тело не чувствительно к холоду. Ты не злишься на меня, Синдзи? Оказывается, на него вообще невозможно злиться. Синдзи делает шаг, расплескивая ледяную воду озера, и то, что он делает сейчас, ощущается очень правильно. — Совсем не злюсь. Прости меня, Каору. У кодама совсем нет иголок, и они любят обниматься. — Каору весь теплый, и от этого становится еще более уязвимым. Он подается вперед, отвечая на объятие, немного запоздало, как будто не веря, но очень крепко и близко, вжимаясь всем телом. Синдзи хочется зарыться руками в его серебряные волосы и не отпускать. Вот, что люди делают, чтобы стать ближе. Через две грудные клетки Синдзи, кажется, чувствует, как у Каору бьется сердце, и, наверное, он сходит с ума, но его ритм повторяет ритм пульсации скверны в руке. — Мне кажется, я знаю тебя всю жизнь. И все жизни до этой, и даже те, которые будут. Они лежат головой на маленьком острове в самом центре озера, держась за руки под водой. Прямо над ними из маленького окошка, обрамленного кронами, мерцают звезды. Это как в колодце, где звезды видно даже днем, потому что ты слишком далеко от солнца. Только сейчас ночь, и нет никакого колодца. — Потому что я был рожден для встречи с тобой. Синдзи почему-то не хочется ни о чем спрашивать. Сейчас в несуществующем колодце звезд все кажется истиной, а времени не существует. — Знаешь, я подумал сегодня, что, если бы мог выбрать, где умирать, то выбрал бы это озеро. Тут не страшно думать о смерти. Синдзи кажется, что рука Каору сжимает его пальцы под водой чуть сильнее, хотя, наверное, это просто движение воды. — Сегодня я думал о том же самом, Синдзи. Давай пообещаем друг другу, что если умрем когда-нибудь, то именно здесь, вот так. Кстати, а при чем тут ручная лисица? Холодные звезды в озере-колодце эхом отражают их смех тысячу раз.