Are You... Sure?

Вся обратная дорога к коттеджу казалась туманным сном. Если быть предельно откровенным, Йере даже не был уверен, как им удалось продержаться 10 минут в том состоянии, в котором они находились. Он смутно помнит свою руку на талии Бояна, приятную тяжесть словенца на своем плече. Конечно, они оба были пьяны в стельку, но Боян лидировал по этому показателю. Дело не в том, что он не привык пить — по крайней мере, Йере так не думал. Казалось, он вроде как набирался храбрости для чего-то, но в какой-то момент потерял бразды правления над алкоголем. Или, может быть, это просто Йере выдавал желаемое за действительное. Так или иначе, они каким-то образом добрались до уединенного коттеджа, все еще смеясь над своими «Ча-ча-ча» приколами на парковке. Остальные парни быстро попрощалась с ними, и они вдвоем поднялись по лестнице в свой номер. Никакой совместной чашки или кровати — у них были две отдельные, но общий номер. Конечно, он был общий; у них есть всего три дня, и кто знает, когда удастся встретиться в следующий раз! Как только они добрались до номера, Боян отпустил Йере и повалился на спину, отчего его кровать издавала всевозможные забавные звуки. Йере повернулся, чтобы посмотреть на словенца, и его сердце чуть не остановилось. Этот парень был красив, даже пьяный в сопли. С разметавшимися по подушке волосами и слегка приоткрытыми губами он с таким же успехом мог бы быть моделью для студентов кафедры изобразительных искусств. Но чувство благоговейного трепета быстро сменилось утопающим в другом чувстве сердцем (вероятно, тонущим глубже, чем «Титаник»). Этот красивый парень, распростертый на кровати в двух футах от него, тот, кого он хотел больше всего на свете, не мог принадлежать ему. Йере мог восхищаться им и сохнуть по нему сколько угодно (и это практически все, что он делал с апреля), но он никогда не мог надеяться на поцелуй, не говоря уже о чем-то большем. Не то чтобы его нельзя было считать, как открытую книгу. С того момента, как они встретились, он так сильно влюбился в словенца, что не мог дышать, когда они находились в одном пространстве. Конечно, он выглядел расслабленным и собранным, но это было только потому, что он очень старался не показать, насколько он был под впечатлением. Сначала он думал, что это была всего лишь симпатия. Но чем больше они общались и чем больше проходило времени в разлуке, тем яснее он понимал, что совершенно потерял голову. Поэтому он решил: да пошло все в жопу, один раз живем. Он флиртовал направо и налево, но вскоре ему стало очевидно, что Бояну ничего подобного не было нужно. Он любил финна, это было известно Йере; просто он любил его как брата. Да, он не раз совершенно четко давал это понять. На самом деле, может быть, даже чересчур много раз. Так что Йере понял, что ничего между ними не будет. Теперь разумнее всего было бы создать некоторую дистанцию, пока чувства не угаснут — и тогда они смогли бы беспечно общаться, как делала бы любая пара друзей-натуралов! Но поступил ли Йере разумно? Конечно, нет, потому что схуяли ему это делать? Вместо этого он пригласил Бояна на концерт, погостить в его квартире, а затем провести выходные в уединенном коттедже, надеясь на… Что именно? Наверное, на чудо. И если чудо не произойдет (спойлер: не произошло), то, по крайней мере, он сможет увидеть улыбку Бояна, почувствовать, как тело Бояна прижимается к его, когда они сидят и пьют, и он заполучит пару объятий, которые никогда не будут достаточно долгими. И вот они здесь, в 3 часа ночи в воскресенье, пьяные в драбадан, а Йере нависал над этим прекрасным парнем, который никогда не будет принадлежать ему. И этот красивый парень просто решил заснуть полностью одетым, как ребенок-переросток. Ну уж нет, не в смену Йере. Он сделал два очень шатких шага к кровати, чтобы встряхнуть Бояна, прежде чем тот окончательно уснет. — Боян, не надо спать в рубашке, и… в брюках, и ботинках. В ответ он услышал слабый стон, и, как раз в тот момент, когда он собирался снова встряхнуть молодого человека, раздался пьяный ответ: — У меня сил нет. Сам их сними. Сердце Йере пропустило удар, хотя этого определенно не должно было случиться. Это была не та ситуация «раздень меня», о которой он мечтал месяцами; перед ним был его пьяный друг (почти брат), засыпающий в грязной, пропотевшей одежде. И все же ему пришлось отогнать мысли, которые пронеслись в его (почти такой же) пьяной голове, прежде чем ответить: — Хорошо, я сниму с тебя рубашку и… брюки. Он старался сохранять беззаботный, кокетливый тон, который всегда использовал при общении с Бояном, но на этот раз веселье не особо чувствовалось. В конце концов, он собирался раздеть парня, в которого был безумно влюблен, только для того, чтобы оставить его и заснуть в своей собственной постели. Этот мир был так несправедлив к нему. Йере глубоко и прерывисто вздохнул и первым делом снял ботинки с Бояна. Затем он взял его за руки и кое-как поднял (Боян весил больше, чем он сам, даже трезвый, не говоря уже о пьяном, когда он почти не сопротивлялся), а затем снял с него куртку. В этот момент Боян приоткрыл глаза и, прежде чем Йере успел глазом моргнуть, снял с себя рубашку. — Ну вот, теперь ты можешь заняться брюками, — сказал он с ухмылкой, которую Йере никак не мог распознать. Глаза Бояна все еще были полузакрыты, но теперь он выглядел гораздо более бодрым, и ухмылка не сходила с его сухих губ. Ох, как же Йере хотелось облизать их, чтобы они стали розовыми и блестящими… Нет-нет-нет, не лезь в эти дебри. При одной этой мысли его собственные штаны стали намного теснее, а это он еще даже по-настоящему не разглядел полуголого парня перед собой. Его грудь была гораздо более волосатой, чем можно было ожидать, глядя на его мальчишеское лицо, и это определенно заводило Йере. «Блять, блять, блять, ни к чему хорошему это не ведет», — сумел подумать он сквозь свой пьяный, возбужденный разум. — «Ладно, давай сосредоточимся на текущей задаче», — приказал он себе, начиная расстегивать брюки, но, боже, неужели это именно его рука находится в опасной близости от члена Бояна? «Ладно, тихо, просто быстро сделай это и все», — пришлось ему приказать себе, потому что, несмотря на то, что он был пьян, другие мысли начинали брать верх, ни одна из них не была хоть минимально дружеской и определенно не братской. Поэтому Йере действительно приступил к выполнению поставленной задачи, пытаясь собраться с силами и выполнить ее почти хирургическим методом. Он расстегнул пуговицу, как это сделал бы человек, раздевающий своего пьяного друга, а затем принялся расстегивать молнию на брюках Бояна. Проблема была в том, что, как только он это сделал, перед ним открылся довольно приятный вид на выпуклость под трусами, и, ох, это было нехорошо для всей этой «просто будь хорошим другом» установки. Он сглотнул с таким трудом, что был уверен: парень снизу все слышал. Каким-то образом он осмелился взглянуть, ожидая увидеть все ту же ухмылку на губах Бояна. Вместо этого он увидел его с широко открытыми глазами, остекленевшими от алкоголя (но в них было и что-то еще… правда?), и приоткрытыми губами. — Тебе нужно… приподнять свою задницу, — сумел сказать Йере, сам не зная точно как, поскольку его сердце, колотившееся громко, как пушка, заглушало большую часть звуков. Боян подчинился, приподнимаясь всем телом, и, о да, проявились плохие геометрические навыки Йере, потому что он не ожидал, что промежность Бояна окажется так близко к его лицу, но и двигаться он тоже не собирался, потому что это было бы просто странно, да? Он инстинктивно дернул Бояна за штаны, вероятно, гораздо более агрессивно, чем это было необходимо, и Боян резко выдохнул при этом. Наверняка, он просто не ожидал. Ладно, чем быстрее Йере покончит с раздеваниями, тем быстрее, блять, закончится эта нелепая ситуация, потому что в этот момент Йере не был уверен, сможет ли он снять свои собственные штаны при учете выпуклости, которая натягивала их прямо сейчас. Он быстро стянул брюки Бояна с его лодыжек и каким-то образом сумел снова что-то сказать. — Теперь ты можешь спать, Джокермэн, — Йере начал вставать, но его остановила рука на плече, вернувшая его обратно на прежнее место. Теперь настала очередь Бояна громко сглотнуть (наверное, из-за сухости во рту, подумал Йере). Но потом он начал нести какую-то чушь. — А что, если я не захочу спать? Йере застыл на месте, не только из-за этой руки, посылавшей электрический разряд по всему его телу, но и из-за слов Бояна, потому что… — …Что? Почему… нет? — Ну, во-первых, — продолжил Боян, снимая куртку с Йере, — ты еще не разделся. Ты же не собираешься… спать в одежде, да? И я… Он продолжал говорить с таким блеском в глазах и дрожащими губами, и, если быть честным, руки Бояна, казалось, тоже дрожали… — Я должен отдать должок. Ты же знаешь, так делают друзья. Ах, ну да. Снова оно: друзья. Значит, он снова прикалывался, не более того. Йере чувствовал себя таким глупым, даже тупым. Нет, забудьте: он чувствовал себя полным, блять, идиотом, потому что на секунду ему действительно показалось, что Боян собирается что-то сделать. Что именно сделать? Ответь, глупый, тупой, озабоченный человек. — Ах да, друзья. Сними с меня одежду, друг! — выдохнул Йере, пытаясь казаться беззаботным и веселым, но получилось натянуто и жалко. Боян одним быстрым движением снял его рубашку, и это было так приятно, но так не должно было быть. Потому что, в конце концов, ничего подобного между ними не будет. Йере начал поворачиваться, надеясь сохранить хоть немного достоинства, сняв штаны подальше от любопытных глаз Бояна, которые наткнутся на его неистовый стояк, но рука на плече снова остановила его, и какого хуя сейчас вообще происходит? Боян промолчал, а Йере не осмелился спросить. Он просто посмотрел на молодого человека, в то время как Боян уставился на него нечитаемым взглядом. Затем он внезапно моргнул, и показалось, что какой-то винтик встал на свое место. Все выражение его лица изменилось от внезапного осознания, и Боян убрал руку с плеча Йере, чтобы обхватить его лицо. От этого прикосновения по обнаженной спине Йере пробежали мурашки. Все мысли исчезли: печаль, тревога, снедающие вопросы… Все, что осталось, — это любовь, чистая любовь; и такое сильное желание обладать почти обнаженным парнем перед ним. Боян приподнял его лицо, заставляя принять вертикальное положение, прежде чем сказать (та самая ухмылка вернулась на его губы): — Как я уже сказал, отдаю должок. Он принялся расстегивать брюки Йере, которые теперь были прямо перед его лицом, и дважды моргнул, прежде чем его глаза расширились вдвое, когда он заметил стояк. Боян ничего не сказал; он просто посмотрел Йере прямо в глаза и скривил губы в быстрой улыбке. Невозмутимый, он расстегнул штаны и взялся за края обеими руками. Когда он стянул их с ног Йере, то спрыгнул с кровати на колени. В сотый раз за этот вечер Йере пришлось так сильно сглотнуть, что он чуть не подавился. «Какого хуя, какого хуя, какого ху-у-у-у-у», — это все, что было в его голове. — «Какого хуя сейчас вообще происходит?» И теперь, когда Боян был на коленях и поднес руку к стояку Йере, было трудно вспомнить, как ясно мыслить и правильно себя вести в этой ситуации, но, блять, он должен был постараться за них обоих. — Боян, прекрати, остановись, ты… пьян. Прекрати… — он надеялся, что это прозвучит более беспрекословно, но его голос был таким слабым, что звучал жалко. Его ноги дрожали, и он положил одну руку на волосы Бояна и потянул за них, чтобы заставить словенца послушаться его, но, о боже милостивый, открывшийся перед ним вид был достоин самых великих музеев мира: стоящий на коленях Боян с рукой на промежности Йере смотрит на него голодными глазами. Дерьмо. — Да, я пьян, но это не значит, что я не знаю, чего хочу, — сказал Боян более твердым голосом, чем звучал последние нескольких часов, прежде чем приступить к снятию последнего предмета одежды, оставшегося на промежности Йере. — Нет, нет, нет… — начал Йере, когда Боян, его друг, которому он нравился не более чем д р у г, прикоснулся своими идеальными губами к его члену, и, о, черт, это было так приятно, что Йере подумал, что он может кончить прямо сейчас. Собрав всю оставшуюся в нем силу воли, он крепче схватил Бояна за волосы и отодвинул его, к величайшему разочарованию своего члена. — Пожалуйста… Я хочу… этого… так сильно… но не когда ты пьян. На этот раз Боян, казалось, прислушался к нему. Он поднялся и положил обе руки на лицо Йере. Его взгляд казался диким, перемещаясь от глаз Йере к его губам и обратно безумными кругами. — Йере, я пьян, — повторил он, — но я знаю, что делаю, и я знаю, что… кого я хочу, — он запечатлел влажный поцелуй на губах Йере, и разрази его гром, если это не было лучшим, блять, ощущением в мире (или вторым по силе после того, что произошло минутой ранее). Затем, как раз в тот момент, когда Йере начал терять остатки своей пьяной силы воли, Боян прервал поцелуй и убрал руки, а Йере захотелось закричать. Он стоял со спущенными до лодыжек штанами и жесточайшим стояком, не зная, что делать дальше. Но потом Боян начал говорить и делать… что бы это ни было. — Смотри, я тебе покажу, — уверенно заявил он, отрывая одну ногу от земли и касаясь носа противоположной рукой. Излишне говорить, что примерно через секунду он покачнулся, но не сдавался. — Нет, нет, я справлюсь. Я сделаю это, и тогда ты увидишь, что я не настолько пьян, чтобы не знать, что хочу тебя. Вот, смотри… Он продолжал пытаться и терпел неудачу за неудачей в течение минуты или около того, пока Йере не расхохотался над явной комедийностью ситуации. Конечно, он много раз мысленно представлял себе, как они становятся парой, но это никогда не включало в себя отказ от минета только для того, чтобы оказаться голым и возбужденным в комнате, где Боян пытается разыграть напротив него сцену «Я не пьяный, господин полицейский». Как только ему удалось перестать смеяться, Йере наклонился, чтобы полностью раздеться, и подошел к Бояну, чтобы обхватить его голову руками. — Хорошо, Джокермэн, — сказал он, все еще немного смеясь, — я верю тебе. Но… — он снова наклонился, на этот раз, чтобы снять боксеры Бояна, — тогда мы сделаем это вместе. Он раздел молодого человека только для того, чтобы обнаружить стояк, соперничающий по силе желания с его собственным, и не смог сдержать улыбки. Боян, казалось, был сбит с толку тем, что означало «мы сделаем это вместе», но Йере хорошо умел объяснять на примере. Он осторожно толкнул Бояна на кровать и забрался на него сверху. Трения их твердых и пульсирующих членов друг о друга было почти достаточно, чтобы заставить их обоих кончить на месте, и это в значительной степени входило в план Йере. Он много месяцев мечтал о том, чтобы Боян принадлежал ему во всех смыслах, проявлениях и формах — любви и всех видах секса, — но он не собирался позволить Бояну отсосать ему по пьяни. В моменте это было бы потрясающе, но утром Йере не смог бы взглянуть на себя в зеркало. Но после всех упорных попыток Бояна доказать, что он не был настолько пьян, чтобы устроить эти эмоциональные качели и типа случайно наткнуться на член Йере, финн решил, что с него довольно. Он приподнялся, оперевшись на правую руку, и взял оба члена в левую. Звук, который издал Боян, когда Йере сделал это, был самым мучительно сладким стоном, который Йере когда-либо слышал. Он не стал терять времени даром и сразу же вернулся к поцелуям со словенцем. Он проложил мокрую дорожку от губ к мочке уха (что принесло ему еще один из этих сладких-пресладких стонов) и вниз по шее. Поцелуи были влажными, нуждающимися, голодными; они отражали все ночи, когда Йере дрочил, думая о своем друге, и потом чувствовал себя виноватым. Его левая рука начала медленно двигаться, чтобы потом ускорить темп, как только он сам больше не мог выносить неспешной пытки, и, судя по звукам, которые издавал Боян, тот тоже не желал медлить. — Не останавливайся, Йере, пожалуйста… Пожалуйста, быстрее, быстрее, бы-ы-ы… — его голос затерялся где-то в их синхронных криках удовольствия, когда они оба кончили друг на друга. Йере упал на бок, лежа рядом с Бояном, его рука переместилась на живот парня. Как только их дыхание стабилизировалось, Йере не смог удержаться от того, чтобы не высказать то, что его тяготило. — Я… Ты говорил, что я твой брат. Много раз, — если когда-либо и было время и место для этого разговора, то, конечно, в 4 часа утра, после того как он только что подрочил парню, которого любил… верно? Боян посмотрел на него и запустил пальцы в волосы Йере, что он любил делать при любой возможности. — Я хотел, чтобы ты им был. Правда, хотел, — сказал он усталым голосом, но трезвым и честным. — Но ты никогда им не был. У меня просто не хватало смелости признаться в этом самому себе. Думаю, я полюбил тебя с того момента, как увидел, и, видит Бог, я хотел тебя с того самого момента, как впервые прикоснулся к тебе. И вот… мы здесь, — сказал он с несколько грустной улыбкой на губах. — Но, Йере, мы можем поговорить об этом завтра за чаем? Я просто хочу, чтобы мы сейчас заснули вместе. Пожалуйста? Если быть честным, это было все, что Йере хотел услышать. Поэтому они действительно заснули вместе. Утром у них будет достаточно времени для разговоров.