хроники педагогики.

Оставшийся день проходит достаточно спокойно. Правда, как Руслан узнал из перешептываний девятого класса, Валентина Ивановна ди-и-ико недовольна была его таким внезапным объявлением и тем, что Онешко с Гридиным списать сумели. Но тройки им поставила. От них-то шатен и узнал о том, как нелестно учительница химии о нем отзывалась. – Да-да, я того все ебал, такая змея, – возмущается Юлик, сидя в столовой и дожевывая кусок хлеба, украденного со стола пятого класса. Сидит их компашка около помещения для учителей, к слову. Тушенцов там один находится, благо; остальные учителя бы уже пиздов отвесили ого-го. А шатен слушает тихонько, впитывая отношение к педагогическому составу и себе в первую очередь. Сам ведь точь-в-точь таким же был. Даже смешно за собой со стороны наблюдать. – Да пиздец! – восклицает возмущенно Карелин с набитым ртом. – Тварь! Бедный Руся… От подобного упоминания себя Тушенцов ахуел знатно, кофе подавившись в смешке. Форма имени подобная нравилась до невозможности, но из уст «подчиненных» звучала максимально комично. – … Наехала ни за что! Хорошие джинсы… – Давайте отожмем? – смеется Гридин. – А тебе лишь бы мужиков раздевать, да? – Онешко друга стебет нещадно, смеясь с его бурчания. Несмотря на то, что Слава с ними трется, все же более крепко дружат именно Никита и Юлик. Ржут друг над другом, чуть ли не плачут оба от смеха, после школы тусуются, нагоняи получают вместе и отрабатывают их тоже вместе. Но Карелина в свою компашку принимают, пусть он туда особо и не вписывается. Он это понимает, и тусит больше с чуваками из одиннадцатого. – Да иди нахуй! – Никита возмущенно пихает друга в бок. Это Руслан понял по характерному «ой, блять, ну ты и пидор». – Ладно-ладно. Так вот… Я со Славой согласен. Завуч у нас – ахуенный мужик! А вот эта курица бесячая. Благо, что хоть тройку поставила… Не придется на каникулах к ней шляться, – Юлик зевает неприкрыто, звучно так… Тоже прыснуть заставляет. Ну невозможно рядом с этой компашкой держать каменное лицо. – Поддерживаю, – Карелин голос подает. До того смеялся, кажется. Да над этим сложно не смеяться, на самом деле. Конфликты этих двоих всегда выглядели комично. – Так, господа, у нас другой вопрос на повестке дня. Дискач вечером намечается, – Никита кряхтя усаживается поудобнее. – Что будем делать? Да, Руся сказал, что без алкашки, но блять, он нас за клоунов держит? Или стебется? – Да бля буду стебется, он ж не тупой. Знает, что так и так протащим, – потягивается расслабленно Слава. Теперь ясно, для чего они собрались. Руслан хмыкает весело. Надо бы их стопорнуть, но чет не охото. Да и к чему? – Да-а… Ну так? – Юлик нетерпеливо ерзает на скрипучем стуле. Да, терпением он не отличался никогда. Слишком шебутной, активный и почти невозможный в общении. Он везде и его много, но и в этом есть определенный шарм. Если откровенно, то он интересный пацан. Тушенцову изредка удавалось поговорить с ним (правда, обычно когда его затаскивали в кабинет завуча за очередной проеб), и в такие моменты он поражался его способностям выкручиваться и подбирать слова. Язык у него подвешен, это правда. В этом они с его дружком Гридиным похожи. Но этот более спокойный, у Руслана на ковре был редко, потому как и палился мало. Но он-то не тупой, как выразился Карелин, знает, что и Никита не святоша в этом плане. У них с Онешко проебы совпадают поразительно, но получал вечно последний. Ну, с другой стороны тут он сам виноват, если честно – внимательнее быть надо. А, что касается Карелина, то он ни на кого из них не похож. Руслан уверен, что его на второй год оставляли несколько раз, потому как порой он ведет себя так, будто гора-аздо старше одноклассников. Сам не сильно умом отличается, но действительно является смышленным. Просто... В другом плане. Даже более смышленным чем Юлик и Никита. Поэтому они, вероятно, иногда до него и бегают – советов просят. А тут он еще и с одиннадцатым классом кентуется, алкоголь может помочь достать на раз-два. Но Тушенцов не думает, что они из-за выгоды с ним общаются. Они неплохо так сходятся. – Че ну так? Я ж говорил, перетру там со всеми, все окей будет, не ссыкуйте, – Слава все так же расслаблен. Кажется, будто они говорят о чем-то совершенно обыденном. – Окей, ладно, верю. У нас щас че? О-о, алгебра? Погнали тогда, а то Данька ругаться за опоздание будет. Я этих его формул не знаю, сука, – Гридин, все так же бухтя, поднимается, подгоняя друзей короткими «быстрее, блять» и «до звонка две минуты, долбоебы». Шатен с этого лишь смеется тихо. Такое обильное количество мата из уст пятнадцатилетки звучит ну очень комично. До слез почти. Со звонком Руслан покинул кабинет.

***

На дискотеке пятых-восьмых классов, тобишь с четырех до шести, не происходило ничего необычного. Тушенцов сидел в кабинете, хотя, если говорить точнее, каморке, физрука с Кашиным, о чем-то непринужденно болтая. Лишь пару раз приходилось вылезать и давать подзатыльники Федорову, который пиздюкам матершиные песни включал и ржал вместе с дружком-Карелиным. Ну, и Гридин с Онешко там же, куда ж без них. Но эта веселая компашка не отменяет наличия херовых песен. Ну что за развращение молодежи?! Позорники. А у зачинщика, тобишь Мирона, еще и классный руководитель, не может быть, Валентина Ивановна! Она явно будет такому не рада. Хотя, никто ей об этом не расскажет. Шатен стукачом никогда не был, и причины изменять привычкам не видел совершенно. А вот после шести, когда мокрая мелкотня, напрыгавшаяся под Клаву Коку и Макса Коржа с Егором Шипом, из зала свалила, вот тогда-то веселье и началось. Ввалилось куча старшиков с громким улюлюканьем. Все друг с другом поздоровались, и, что удивительно, не было слышно звона бутылок. Подготовились. Хоть так. – Шуганем? – рыжая макушка вбок склонилась, с улыбкой глядя на расслабленного Тушенцова. Он таким редко был, все серьезный, напряженный, пусть и смеется вечно. Если откровенно, то Даню поражал подобный энтузиазм и оптимизм. Вроде как, Руслан натерпелся дохуя, а, вроде, и позитивчик до сих пор. Он-то похвастаться таким не может. Депрессухи вечные ловит, не спит постоянно... – Погнали, че нет. Надо там еще постоять какое-то время, чтоб ахуели и обломались, – шатен на ноги поднимается, открывая дверь. На улице уже стемнело, и оттого спортзал освещался лишь переливающимся неоном и ебашущими стробоскопами, притащенными кем-то откуда-то. Эпилептик-Руслан из-за этого солнцезащитные очки напялил. Какие-то стремные, мейнстримные, от которых все хайповые девчонки кипятком ссутся. Все присутствующие сразу захлопали и завизжали, стоило только двум педагогам показаться из физручьей каморки. Некоторые руками в знак приветствия замахали, некоторые заорали имена и отчества, а пара людей подошло руки пожать. Будто явление Христа народу, ей Богу. В зале уже орала музыка. На «разогрев» шла какая-то бредятина, не многим отличающаяся от музыки на дискотеке младших. Скучно, до жути. Где легендарные «Нон стоп», «Эба», «Батарейка», «Районы-кварталы» и прочая классика всех дискотек? Без них не интересно. Но будет еще, сто процентов. Иначе к чему вообще устраивать дискач? – Руслан Сергееви-ич, Данила Владимирови-и-ич, – к ним бежит уже, кажется, поддатый Железняк. Названные переглянулись, мол, не обращаем внимания, пока бред творить не начнет. – Здравствуйте! – пока еще Коля говорил совершенно нормально, не запинался, не икал. Только амбре, исходящее от него, давало понять, что тот пил. А так просто веселенький… – Привет-привет, – они поочередно жмут друг другу руки. Руслан о стену оперся, сунув ладони в карманы рваных скинни, за которые получил недавно от химички. – А вы ну… Тут всю вечеринку стоять будете? – Железняк перемялся с ноги на ногу. Явно подослали. – Да нет. Так, нормальных песен дождемся и уйдем, – Кашин руку татуированную через плечи шатена перекидывает, опуская острый подбородок на свою руку. – А-а… Ну хорошо, спасибо, – и он развернулся, уходя.

***

А нормальные песни были. Кажется, что Федоров весь свой арсенал разъебных треков расчехлил, лишь бы побухать по-быстрее. Ох уж эта озабоченная молодежь. Но, в целом, кажется, все шло неплохо. Руслан поразительно спелся с Железняком. Не смотря на разницу в возрасте, они в один голос выли какие-то хайповые песни, обняв друг друга за плечи. И «Батарейку», и «Районы-кварталы» – все было. Все спели. На них некоторые пялились странно, пока Мирон с импровизированного поста диджея наоборот в микрофон подтрунивал, обращая на них внимание зала. А вот Даня, стоявший у окна, все смотрел и смотрел на Тушенцова. Стоял, вникая в глубокий голос, наблюдая за размеренными движениями тела и шевелением губ. Как рука его плавно проходится по плечу Коли, по-дружески так, крепко сжимая, пропевая строчки очередной песни, которую тот не слушал. Но отчего-то Кашин поймал себя на ревности. Почему Железняк, а не он? Почему Руслан будто боится касаться его? В чем проблема? В нем? Трясет рыжей головой, взъерошивая волосы. Не те мысли, абсолютно не те. Он пьян будто, но ни грамма алкоголя в его организм не попало. Только утренняя доза никотина, но не могла ведь она так сказаться. Вряд ли, очень вряд ли. Из мыслей выбивает мягкое касание собственной руки. Руслан его в кабинет потащил, махая рукой Коле, мол, пересечемся еще. Тот ему большие пальцы показывает, отвечая взаимностью. Шатен в каморку его затаскивает, дверь за собой закрывая на замок, чтобы кто-то невзначай не потревожил. Падает на стул, улыбаясь кривовато и снимая очки. Отдышаться пытается, пока Даня над ним возвышается. – Пизде-ец, – радостно, пусть и устало тянет он, закрывая глаза и откидывая голову назад. Глаза зеленые бегают по нему. Волосы темные, отросшие, чуть кудрявые красиво спадают на лоб. Его карие глаза, что будто противоположностью Даниных являлись, прикрыты в блаженстве, а пухлые губы, что приоткрыты немножко, оголяли почти идеально белые зубы, меж которых размещались очаровательные щельки, которые Кашина с ума сводили. Колени острые из дырок выглядывали красиво. Хотелось прикоснуться. Погладить. Не те мысли, блять, абсолютно не те. – А ты, как я вижу, с Колей ахуенно спелся? – уголок губ дрогает в улыбке. Ему не нужно говорить громко. Поразительно, но шумоизоляция была на уровне. Музыка слышалась, но с тем тон повышать не нужно было. – Да-а, славный малый, – смахивает со лба волосы, открывая глаза. Кашин выглядит напряженно. Взглядом сверлит Тушенцова, губы кусая. – Ты че? – Руслан выпрямляется. Смотрит своими блядскими большущими карими глазенками, в которых искреннее непонимание читается. Вот сука. – Поднимись, – мягко, но почти приказно просит Даня. И шатен повинуется. Шаг, и расстояния меж ними мало до безумия. Кашин чувствует сбитое дыхание Тушенцова, видит, как тот подрагивает немного. То ли тики, то ли страх. Руку поднимает, на щеку чужую кладя и проходясь большим пальцем. Сглатывает. – Дань, ты че? – спрашивает тихо, хрипловато. Будто боится, что их услышат. – Ниче.

***

Приоткрытые в поражении губы Руслана накрываются губами Дани. Целует смазанно, глубоко и мокро. Искусывает несчадно. И Тушенцов тем же отвечает, пусть и не сразу – обхватывает руками веснусчатые щеки, ближе жмется, глаза жмурит, как кот. Кашин, что подобного явно не ожидал, изумленно открывает глаза, видя перед собой расслабленного шатена. Губы на вкус сладкие, отдают чем-то неясным, но явно очень вкусным. Появилось странное желание съесть Руслана. Он выглядел не так, как оказалось. На вид он больше отдавал горечью, как от кофе или сигарет, а по факту… Губы отдавали совсем-совсем не тем. Чем-то почти химозным, как одноразка и какая-нибудь конфета. Отстранившись, он проезжается своим носом по носу шатена и проводит языком по мокрым, истерзанным собой губам, как будто убеждаясь в том, что это реальность, и на вкус они действительно таковы. Тушенцов сказать что-то хочет, но Даня его властным поцелуем затыкает, обхватывая талию и на стол опрокидывая. Вниз летят вещи физрука, какие-то бумажки, ручки… Но и на это сейчас похуй. Рыжий отстраняется, в конце будто пылинку сдувая. Одаривает шею оголенную с татуировкой тяжким, горячим дыханием, поцелуй невесомый почти оставляя. Ниже спускается, руки чужие в стол вжав. – Даня, Даня! Кашин, сука, отпусти! – вырывается Руслан, чуть ли не пиная Кашина. Тот изумленно отходит. – Что? Что не так? – в панике почти спрашивает он, наблюдая за тем, как пунцовый от смущения Руслан взгляд отводит и ворот рубашки поправляет. – Нет, ну не в школе ведь! Блять, за дверью куча учеников, – насупился тот, скрещивая руки на груди и слезая со стола. – Ладно, извини, ты прав. Но то, что Тушенцов сказал «не в школе» Кашин подметил. И без внимания уж точно не оставит.