хроники педагогики.

У Руслана руки трясутся, а ноги подкашиваются, пока он спешит покинуть коморку физрука. Щеки румянцем покрылись от столь неожиданного поворота событий; Кашин абсолютно не похож на того, кто может совершить подобное. Он руку поднимает, пальцами касаясь губ, на которых фантомно остались чужие. От этого засмущался еще сильнее. Почти подскочил, как в мультике, спешно выходя из зала в опустевший, темный коридор. Учителя, кроме нескольких, доделывающих свои дела, давно разошлись. В том числе и директор, который трудиться и на работе задерживаться в целом никогда не любил. Человек он, как ранее говорилось, странный и не подвергающийся какому-либо анализу. И оттого общаться с ним муторно. Хотя, если говорить честно, большая часть состава точно такая же. Даже покидая зал, по ушам бьют тяжелые басы, которые так излюблены диджеем. Он, вроде как, даже сам их пишет. Очередная информация, услышанная от Никиты и Юлика. Но, тем не менее, неприятная по звучанию музыка (которая таковой являлась только в данный момент), въедается в мозг, пока Тушенцов чуть ли не бежит в свой кабинет. Уходить домой сейчас нельзя, хотя очень хочется. От стыда сгореть тоже. А стыдно из-за того факта, что понравилось. Что покидать тесное помещение, отталкивать и говорить что-то против было пиздецки сложно, и что продолжить хотелось до одури. Но смысл здравый таки остался. А он орал, что нельзя. Что это закончится плохо. Что их спалит кто-то из учеников, услышит и им придет пиздец. В этих совсем неутешительных размышлениях шатен добегает до кабинета, распахивая дверь и входя внутрь. Дыхание сбито, а ворот дорогого свитшота, из под которого рубашка белая торчит, все еще опущен. Оттопырился опять, сука. На шее все так же ощущается чужое горячее дыхание. Руслана передергивает. Воспоминания об этом будто жить не дают. Он зол почти. На себя зол, на Даню зол. Вот схуяли он это все затеял? Даже если так нетерпелось, можно было бы подождать, пока они одни останутся. Хотя, если так подумать, то Тушенцов совсем не жалеет. Ему понравилось. Очень понравилось. И Руслан был бы не против повторить. Только… В иной атмосфере. Но об этом нельзя думать. Нельзя. Это бредовые мысли, остаток тяжелого рабочего дня. Не больше. – Сука, ебаный Кашин, – ругается тихо шатен, падая на стул и обхватывая голову ладонями. Мысли роятся, мешаясь с усталостью. Не желают в цельный клубок собираться, путаясь и меж собой переплетаясь. Выдают все новые и новые повороты, о которых Руслан и задумываться не мог. В какой-то мере хреново, потому что они совсем не те. Совсем-совсем.

***

Данила себя убить готов от стыда. Слабину дал, и абсолютно не в тот момент. Хотя, Руслан, кажется, совсем не против был. Наверное. По крайней мере вел себя именно так… Ответил на поцелуй, причем вполне охотно. Или он себе все это придумал…Даня рукой касается лба, проводит до волос и крепко их хватает, будто девушку во время минета. Злость охватывает. Зря он это сделал, очень-очень зря. Надо извиниться. С этими мыслями, Кашин выходит и спешно покидает зал. Это заметили учащиеся. Обрадовались тому, что теперь действительно спокойно можно слушать песни с матом, сразу же тем воспользовавшись. А рыжий, не обращая внимания на «бля сука бля бля» вылетающее из колонок, быстро пошел в их общий кабинет – где же Тушенцов еще может находиться? А пока идет себя винит невыносимо. Злится все еще из-за того, что позволил себе лишнего. Что пошел на поводу у своих нездоровых мыслей. А вдруг шатен натурал? Вдруг Даня выставил себя идиотом? Он тогда с Русланом все отношения испортил. Такое вряд ли простится… Он налажал. Пиздец, как сильно. В хуевых мыслях Кашин дошел до двери, схватившись за ручку. Пропустив выдох, он обхватил ее чуть сильнее, будто сломать намереваясь своей настойчивостью, опустив вниз спустя пару секунд. Шагнул внутрь уверенно, оглядевшись. Руслан стоял возле окна и курил. Ни разу рыжий не видел его с сигаретой во рту. Значит, он нервничал. Едкий дым заполнил помещение, неприятно залетая в легкие с каждым вдохом, которые Кашин себе почти не позволял. Страх окутал тело, заставляя конечности дрожать. Никогда он в себе подобного не замечал. – Рус, – зовет по имени, тихо, практически одними губами шевеля. Но позванный услышал, обернувшись. Лицо напряженное в лунном свете переливается красиво. Его пару раз дернуло. Даня тактично отвернул голову. Он всегда делал так, когда у Руслана начинались тики. Смотреть на это больно и неприятно, особенно когда знаешь, что у него эти чувства увеличиваются вдвойне. Хочется помочь, поддержать как-то, но ты, сука, понимаешь, что сделать этого нельзя. Что синдром Туретта – неизлечимая, мать ее, болезнь. И что помочь тут не получится. – Все хорошо, – кашлянув отзывается он, затягиваясь глубоко и в открытое окно выдыхая. Хоть так. Но от запаха избавиться это помогало слабо. Даже никак. Он стойкий, скотина, не выветривается почти. – Извини. Я… не должен был. Правда, прости. Слишком опрометч… – Хватит. Дань, я все понимаю. Не надо извиняться так, будто пиздецки согрешил. – Нет, ну все же… – Все в норме. Я просто немного в шоке. Не ожидал, понимаешь? Совсем не ожидал, – Тушенцов окно открывает, бычок потушив о подоконник и выкинув его куда-то вниз. Пепельницы в их кабинете не было. Никто из них в школе не курил, потому как если запах из помещения еще хоть как-то выводится, то с рук и одежды – нихуя. И, пусть ученики знали об их общей вредной привычке, давать им ощущать табачный дым было нельзя. Мало ли. – Почему ты не оттолкнул? – Кашин напорист, как и всегда, в общем-то, но с тем его страх и волнение прослеживаются в голосе. Даже жаль его стало. Действительно, так извиняется, будто мать Руслана убил, жену выебал, а бабку сжег. – Не захотел. – Почему? – Да я че, ебу? Просто не захотел. Он оправдался совсем просто. Совершенно не задумывался. Честно, без выебонов. Рыжий вновь смутился. – Ну а ты? – Что я? – Почему поцеловал? – Я… Захотел. Не знаю, почему. – Ладно… Нам стоит обсудить это немного позже. Ты свободен на каникулах? – шатен отходит от окна, убирая пачку сигарет и зажигалку обратно в карман ветровки. От него теперь пахло. Дане нравилось, как пахнут сигареты. А от Тушенцова запах еще приятнее. – Что обсуждать? Это разве… Не обычная случайность? Может, это стоит ну… Забыть? – отвертеться пытается. Страшно, что Руслан скажет. Вдруг пошлет? – Ты так уверен в этом? Тебе не кажется, что это было что-то другое? –Что «другое»? О чем ты? – Даня губы тонкие облизывает в волнении. На них все тот же сладкий привкус. Вновь его ощутить хотелось. Головой мотает в разные стороны, отгоняя вновь нахлынувшие, совсем-совсем не те мысли. – Ох, ты как ребенок… Не веди себя так глупо. Мы оба понимаем, что на трезвую голову ничего такого совершить нельзя. На это тебя явно сподвигло что-то. – Ладно, я понял, – Кашин отводит взгляд, скрещивая руки на груди и дуясь заметно. – Мне нужен день, чтобы подумать. – Где пересечемся? – шатен сейчас серьезен до невозможности. Рыжий от этого смущается невыносимо. Вроде как необдуманная, тупая слабина, которую он себе позволил, а он уже все знает. Карие глаза насквозь будто видят. И это странно. – Звать на чай в данном случае – слишком? – глупая попытка разрядить обстановку. Но Руслан улыбается, прикрывая рот рукой. – Говорить «к тебе или ко мне» тоже? Напряжение в воздухе заметно исчезло. Стало менее херово. – Ладно, ладно… Я тебе адрес скину. – Хорошо. Напишешь там тогда… Я маякну, как готов буду, – рыжий о стол оперся. Дети в зале, что без присмотра остались уже давным-давно позабылись.