И где-то хлопнет дверь,
И дрогнут провода:
Привет!
Мы будем счастливы
Теперь и навсегда.
(Сплин — Романс)
Каждое утро Стид просыпался с приятной ноющей болью во всем теле. Рассвет сквозь ставни окон золотил скрипучие половицы, и он, следуя за тоненькой яркой полоской на цыпочках, словно ребенок, шел умываться к бочке с дождевой водой. Пахло сладко яблоками и травой после вчерашней грозы — наэлектризованный воздух, казалось, до сих пор искрился фиолетовыми вспышками. Солнечно и свежо. Дул теплый ветер с юга, трепал отросшие кудри, вздувал куполом рубашку. Ушла непогода, и тучи видны были едва вдалеке, совсем немного — только если прищуришься. Стид и прищурился, смотря туда, где обычно небо встречалось с синими волнами на горизонте. Он потянулся, разминая затекшую со сна шею, и прошел обратно в их домик, стоящий рядом с гостиницей, как пристройка. По пути сорвал несколько цветов, вдохнул аромат, зарываясь в бутоны лицом: сладко. Мягкой поступью шумел прибой. Народу сегодня в гостинице было больше, чем обычно: вчерашняя непогода пришла неожиданно для всех. Только Стид, наученный пиратским опытом, знал, что стоит ждать гостей. Стучало по крыше, сносило листья с деревьев, гнуло их к земле, и капало с неба — словно плакал кто-то. Эд травил байки, рассказывал о своих приключениях, представившись бывшим моряком, и все с интересом слушали и пили ром: румяные от алкоголя щеки, стук кружек и столовых приборов по тарелкам. Умаялся Стид вчера, решил почитать на ночь, а потом засиделся допоздна и не помнил, как заснул. Помнил только, пребывая в дреме, как его укутали в одеяло по самый нос и перенесли с дивана в постель. Рядом зашевелилось, упало что-то, послышалась тихая ругань. Стид хихикнул, зевнул. Прогнулся матрас, и его руки тут же нащупали чужую талию, а в щеку ему уткнулось нечто щекотно-колючее: борода, понял Стид мельком. А дальше — нега сна, свет солнца поутру и еще горячий чай у кровати на столике. Сказка. Раньше Стид не любил рано вставать. Предпочитал понежиться в постели на перине до полудня, поспать подольше, и оживал только ближе к вечеру. Жизнь тогда казалась адом на земле, и сон был единственным местом, где он мог быть хозяином своей жизни — отважным пиратом или капитаном большого судна, гоняющимся через полмира за огромным китом. Сейчас же все переменилось, как ветер на море, стрелка компаса вдруг поменяла направление, и он осознал со временем, насколько чудесен малиновый рассвет, когда весь мир просыпается вместе с солнцем. В комнате порылся в вещах, понял, что нужно заново все сложить и рассортировать гардероб — верхнюю одежду отдельно, штаны — в ящики. Пока копался в рубашках, нашел и накинул вязаную кофту на плечи: зябко, воздух на пригорке нагревается только ближе к обеду. Гости проснутся еще не скоро, и у него есть время причесаться и привести себя в приличный вид, прибраться и приготовить завтрак. Стоит и в город сходить — в лавку на углу улицы скоро должны были завезти только-только сорванные с деревьев апельсины, яркие, круглые. Главное, вновь не заболтаться с торговцами — такими же ранними пташками, — иначе опоздает к завтраку. Завтраки для них, как и все совместные трапезы, были важны, их пропускать не хотелось. Особенно на улице, ловя лицом порывы свежего воздуха, полного запахом трав. По пути в город увидел пару поваленных грозой деревьев, весело перепрыгивал через них, смеясь. Вместе с апельсинами принес свежий хлеб из печи, половину которого сжевал, пока шел обратно — тот пах нежностью и хрустел на концах, если слегка надавить. Пальцы утопали в белой мякоти, отрывали кусочки и отправляли их прямиком в рот. Внезапно влетел порыв ветра, хлопнула дверь. Пришел Эд — довольный собой и разнеженный морем, мокрый по колено, в обычной белой рубашке и черных штанах. Часть волос завязана в высокий пучок, часть спадала серебристо-серым водопадом на плечи. «Красивый, — подумал Стид мельком, — какой же он красивый». — Доброе утро, любовь моя, — сказал Эд, протягивая ему связку рыбешек. — Тебе. Это был их маленький ритуал, сформировавшийся со временем, и обоим он безумно нравился. Особенно та часть, где Стид приветственно целовал Эда в губы. — Доброе утро. А сегодня, как я погляжу, у нас большой улов. Молодец, умница. Уши Эда мгновенно заалели, а сам он смущенно что-то пробормотал себе под нос — внутри от похвалы все сладко перевернулось, как у влюбленного мальчишки. Стид захихикал и, не сдержавшись, вновь поцеловал — совсем легонько, словно перышко коснулось кожи. Взял за руку, заулыбался, и повел завтракать сэндвичами с апельсиновым джемом и чаем. Непременно с семью ложками сахара — так, как любил Эд и как любил он сам. Однако больше трапез наедине и чая с сахаром они полюбили совместные разговоры ни о чем и обо всем одновременно. — Рыба такая хитрая попалась, — начал Эд, делая глоток. — Я ее подсекаю, а она не хочет, зараза такая. Пришлось сетью доставать, вышло кое-как и сбоку бантик, но попалась раза с третьего, прикинь? Не рыбалка, а целое приключение. — Мой герой-рыбак, — засмеялся Стид, подливая ему из чайника еще чаю. Пар белой дымкой весело клубился над их лицами. Эд отмахнулся было — да нет же, ничего особенного, но Стид запротестовал: — Ты делаешь успехи, Эд. Повторю еще раз: ты молодец, и я буду говорить это снова и снова, пока ты не уяснишь себе, как я горжусь тобой. Эд шумно выдохнул, пробормотал в ладони что-то вроде «как-же-сильно-блядь-люблю-тебя», но Стид все прекрасно услышал и ответил тоже, просто и коротко: люблю. Раскраснелись оба, засмеялись, смотрели друг на друга нежно сквозь хохот. Влюбленные, любимые друг другом, счастливые. Не сказать, что их гостиница пользовалась большим успехом, но оно и не главное. Главное — быть счастливым. Главное — быть там, где твоего возвращения непременно ждут.