1903 год.
— Вера! Верочка, куда же вы? Женский смех трелью соловья доносился до его слуха. Её силуэт в белом платье с кружевным воротничком то появлялся, то исчезал в тени высоких деревьев, и далеко не с первой попытки Троцкому удалось нагнать и схватить Веру Алькан за тонкое запястье. Он вдохнул лёгкий запах её цветочных духов – сладкий, но не приторный. Кажется, лаванда или... он не разбирался в ароматах, но теперь ассоциировал именно этот с Верой. И в груди столь неожиданно заворочалось желание прижать хрупкое тело девушки к себе, но, конечно же, он не смел сделать этого. — Лев, как вы думаете, каков город так сильно любим моему сердцу? Она играла с ним. Улыбчивая, светлая и такая наивная. — Уверен, что Париж. Он смотрел на её румяное лицо, которое обрамляли каштановые прядки. Она, чуть запыхавшаяся, продолжала сиять подобно солнечным лучам. От Алькан исходило необычное тепло, что, он уверен, было способно согреть даже самую стылую человеческую душу. — Как вы могли подумать! — она махнула рукой. — Москва! Москва и не иначе! Признаться, ответ его удивил. Алькан – по матери француженка, большую часть жизни она прожила в Париже, говорила на русском языке с присущим акцентом и обожала Оперу Гранье. Веру не интересовала политика, разум её не был омрачён пороками юности, а жизнь не была бедна. Она любила старинные книги, зелёный чай и веровала в Бога. Он же любил терпкий кофе, идею революции и слыл безбожником.***
Раскат грома переломил небосвод бельгийской столицы пополам, подобно как в сердце Троцкого две стороны боролись меж собою. Одна его часть рвалась назад, в Париж, сметая ураганом на своём пути мысли о предстоящем съезде РСДРП. Другая же, томимая идеями, извечно жившими в его сознании, и бессчётным количеством дел, приказывала первой молчать и более не высовываться. Съезд открылся вступительной речью Георгия Плеханова. Троцкий сидел в первых рядах и бросал взгляды, полные неприязни, в его сторону. Не нравился ему Плеханов, как и тот однажды невзлюбил самого Льва. Когда речь дошла до делегатских докладов, на съезде был объявлен перерыв. Троцкому срочно требовался глоток свежего воздуха после многочасового пребываниям в душном помещении, наполненном под завязку. Выйдя под моросящий дождь, он поднял глаза к небу. У кого спросить совета? Помощи? Как ему дальше действовать? Подкованный и бесстрашный, он стушевался на перепутье этих вопросов, изрядно доставлявших ему головную боль. Внутренний голос его ещё ни разу не подводил – что–то надвигалось. Нехорошее. Противоречивое. Болезненное. — Господин Троцкий! Сердце сжалось. Он продолжительно моргнул. Затем ещё раз. Нет, он ни с чем не мог спутать этот голос. И... акцент. — Вера? Он обернулся. Троцкого передернуло. Будто шибануло током от этих обжигающих переглядываний. На миг он оцепенел, вперив свой взгляд в неё, успев поближе рассмотреть и даже насладиться чётко выраженными чертами лица: гладкая кожа, небольшой нос, тонкие линии бровей, пушистые ресницы чуть дрожали над глазами цвета пасмурного неба. И губы... чётко очерченные, словно выбитые из камня, слегка пухловатые, но при этом такие... Очнулся – теперь она стояла совсем близко, улыбалась ему, в её глазах всеобъемлющее тепло и уют, в которые хотелось окунаться, словно в тёплый воск. — Рада встрече с вами. Троцкий зачарованно наблюдал за тем, как Алькан отчаянно залилась краской, замешкавшись. Он накрыл её ладонь своей, чуть сжав, оставив перед этим поцелуй на тыльной стороне. От этого прикосновения по телу девушки засновали мурашки, но она оставалась непоколебимой. — Я тоже. Безумно, Вера. Но как вы здесь? — горячо прошептал он. Закусил до боли щёку изнутри. Это иногда помогало перевести дух. — Очевидно, что ради вас, господин Троцкий. Они созерцали друг друга в неловком для обоих молчании, после чего Лев осмелился и приблизился, накрыв губы Веры в осторожном, будто спрашивающим разрешение, поцелуе. Она ответила, приобнимая его за шею – сперва робко, но быстро, с юношеской жаждой, сильно и страстно. Он чувствовал, как по телу Веры прошла волна дрожи, которую можно было счесть и наслаждением, и страхом, ведь Троцкий был первым мужчиной, коснувшимся этой девушки. За этой его лаской последовало ещё несколько. Его рука скользнула по её спине и остановилась в нескольких сантиметрах ниже лопаток, легонько поглаживая. — Господин Троцкий... — девушка чуть отстранилась, тяжело дыша. И тут же в сердце вонзился тупой ржавый гвоздь, разрывающий и заражающий плоть. Она так хорошо успела изучить Троцкого, что поцелуй мог стать началом конца. — Простите, если я... — Нет–нет, — Вера натянула слабую улыбку и, порывшись в своей сумочке, протянула Троцкому свернутый в несколько раз листок. — Приходите. Все слова, что он не сказал ей, снова и снова стучали в его голове. Он, сжимая бумагу в кулаке, следил за тем, как худенькая фигура отдалялась и отдалялась, а затем и вовсе исчезла за поворотом. Он ощущал её цветочный запах, застывший где–то в носоглотке. А потом быстрым шагом отправился восвояси, вытирая на ходу испарину со лба. Пребывая в лёгком шоке от содеянного. Опорочил, видать, её, но как же сильно он того желал...***
Хрупкая Вера Алькан была его осью, стержнем, он чувствовал, что она стала вершиной его самоощущения. Она являлась для него иконой в мире без Бога: тайной, спрятанной под стеклянным колпаком. По возвращении в Париж они встречались, и каждый раз он видел пред собою нечто прекрасное, но совершенно не мог выразить своих чувств словами. И не заметил, как его перестало беспокоить бессонными ночами прошлое, думы об оставленной в России семье, детях. Алькан занимала все его мысли. Революция, которой он так грезил, похожа на женщину, которая даст тебе самое большое счастье на свете, но на утро убьёт тебя. И он был готов умереть, лишь бы только это свершилось. — И что же вы, Лев, хотите утопить Петроград в реках крови? Они сидели в скромном заведении, перекусывая яблочным штруделем. Троцкий пригласил Веру, ему, наконец, хотелось обсудить с нею дело всей его сознательной жизни. Пусть резко, на неподготовленной почве, но он понимал – пора. Он стал настолько очарован Алькан, что был готов связать себя с нею, а это чревато последствиями непоправимыми, если девушка будет в неведении. — Владимир Ильич верит, что мы должны создать большевистское государство. Нам нужна новая Россия – новая и прекрасная. — А во что верите вы? — её взгляд выражал заинтересованность и серьёзность. И ему казалось, что она, якобы не разбиравшаяся в политике, всё же лукавила. Девушка была достаточно образована, подкована в истории и не обделена логикой. — Я верю в то, что диктатура просвещенных интеллектуалов может спасти общество. Каждый угнетённый класс имеет право на то, что вскоре один из смельчаков, направляемый идеалами того класса, окажется среди них, чтобы навести порядок. Она недовольно помотала головой. — Вы увиливаете. Троцкий усмехнулся, глядя на то, каким волнением охвачено всё её нутро. — Поймите, Вера, на перепутье нас всех может ждать гибель и противники того определённо желают, — он кивнул, надламывая кусочек штруделя. — Мы все уже мертвы, даже если выглядим живыми. — Ваши цели не оправдывают средства. — Вы монархистка? Вопрос, словно нож, полетел прямо в цель. Алькан фыркнула. Громко и как–то неестественно. Оставила Троцкого без ответа. — Прежде чем Петроград утонет в крови и слезах, как и вся страна за ним, пусть частица духа этого города сгорит и в моей душе. — Вера... — он протянул руку через стол, переплетая её пальцы со своими. Она не вырывалась, смотрела на него отрешённо и печально. — Если вы только позволите мне быть рядом с вами, я смогу сделать так, что вы сами всё поймёте. Осознаете, что наша цель оправдывает любые средства. — Вы держите в заложниках идею свободы русского народа, но напрасно. — Отчего же? — Русский народ привык так жить, — она пожала плечами. — Привык, что есть тот, кто придёт и решит все их проблемы. Что есть царь, который их оберегает. Монархия есть самосознание и определение русской нации. — А теперь же вы увиливаете. — Хорошо, господин Троцкий, постарайтесь меня не разочаровать. Одна его мечта осуществилась, теперь дело оставалось за малым.Осенью 1907 года, ещё до оглашения Октябрьского манифеста, Троцкий и Алькан прибыли в Санкт–Петербург после многочисленных миграций и попыток возвращения в Россию, где Лев начал принимать активное участие в работе недавно созданного выборного органа – Петербургского совета рабочих депутатов; Вера Алькан занималась журналистикой, сотрудничая с газетой «Известия» Совета.