Двадцать девятое марта. Уже четвертый день, как ученики средних и старших школ, по всей Японии, сдают обязательные экзамены. Кому-то повезло сдать всё в первые дни и гуляет свободной птицей, другие - "отстрелялись" на половину от общего количества экзаменов и готовятся на следующую каторгу; а кто-то - плачет в три ручья, ведь не готовились от слова совсем. В обычных школах, после проведения всех итоговых испытаний, предусматриваются мероприятия выпускного типа. Их принято организовывать в два этапа: официальная и торжественная. В первом периоде - ученикам вручаются все присущие документы об окончании средней школы (9-й класс) или учебного заведения в полном формате (12-й класс), а во втором - выпускников собирают в одном месте, как правило это снятое зальное помещение в ресторане, и те отмечают последний совместный день.
Но только не в частной школе. Точнее, только не в
этой частной школе.
Стоит понимать: частные школы отличаются от государственных тем, что первые оборудованы для удобства детей - современной техникой, всем инвентарем, и удобной эргономичной мебелью (в них часто имеются бассейн и спортзал). Ещё, ученики имеют право жить в частных школах: не все могут “бросить” своих детей, после переезда, в государственную школу на само адаптацию - им тоже необходимо время и люди, которым будут важны их проблемы в социуме между сверстниками.
Частная школы представляет собой трехэтажное здание. Сразу у входа в заведение - небольшой коридор, ведущий к пустому залу, где ученики могут свободно перемещаться; по разные стороны от него имеются две лестницы, по которым можно подняться на верхние этажи в кабинеты для уроков. Вдоль пустых стен, от коридора у входа и по периметру всех этажей, размещены индивидуальные шкафчики для личных вещей. В основном, на первом этаже имеется: библиотека, столовая и залы для клубов (в них ученики направляют свои увлечения и развивают умения в русло той профессии, которой они хотят заниматься в будущем (литературные, актерские, компьютерные, астрологические и т.п)).
На этой той же территории, рядом с учебным заведением, ещё находятся: комплекс, непосредственно, для жилья учеников; место для секций, совмещенное со спортзалом для уроков физкультуры; бассейн (зимой закрыт). Комплекс, с учетом большого количества учеников, тоже построено в три этажа и внутри него имеется деление на левый и правый жилые корпуса (в какое именно крыло ученик будет заселен - зависит от его места рождения и национальности; поскольку на это опирается руководство для работы с адаптацией детей).
Вечер того же дня. Официальный этап выпускного пройден. Впрочем, он идентичен везде и никто из учащихся не придает ему особого значения - торжественная часть, в свою очередь, имеет кардинальные отличия. Администрация межнационального учебного заведения, что является загородным комплексом под Йокогамой (Юг Токио), позволила учащимся устроить прощальную вечеринку, по поводу окончания школы и удачной сдачи экзаменов. Главное условие для детей: свободные (уже) ученики не должны отвлекать тех, кто остался готовиться к экзаменам в комплексе и не празднует выпускной в здании школы; сдача касается и дополнительных предметов, если таковы имеются.
Основным местом для проведения вечера стала столовая, как не странно. Разумеется, все главные организационные вопросы решались с руководителями школы (как и полное отсутствие каких-либо взрослых на территории школы - во время действующих каникул, среди пребывающих здесь насчитывалось два 12-х классов и четыре 9-х классов (в каждом классе по 25 человек). К счастью это, или
даже несчастью), а сбережения на присущие растраты были собраны родителями выпускников. Но существу - дело поворачивалось по-иному. На эти деньги дети комитетов, совместно со взрослыми, организовали доставку еды и алкогольных напитков, а старосты средних и старших классов - потратили часть денег на развлекательную часть выпускного (купили комплект квеста для +30 человек с темой “Детектив”; пригласили диджея и взяли напрокат проектор с лазерными иллюзиями).
Следующим утром, тридцатое марта. Первая половина дня торжественного этапа была проведена, как квест. Часть выпускников, что отвечали за организаторские вопросы - занимались и проведением развлечения. Старосты классов выбрав подсказки, что больше нравились, распечатав и вырезав их - принялись распределять участников по командам и прятать улики по территории комплекса. Места для квеста выбраны улица и стадион, достаточно универсальны сами по себе. Улик предусмотрено больше, чем понадобиться, на случай, если на месте проведения какого- либо места нет. По всей территории: от клумб у забора, деревьев, ваз, картин на стене, часов, до комодов, занавесок, столов и окон, батарей, и даже рюкзаков учащихся - организаторы утаили подсказки до объявления начала игры. После - выпускники получили письмо "Детективам" и подсказку.
Интеллектуальный и поистине увлекательный квест проводился в порядке четырех часов; разумеется, организаторы изредка помогали в ходе расследований, в случае хождения по кругу в лице выпускников (особенно когда находятся “гении”, находя улики в фонтане на территории комплекса - по итогу промокнув с ног до головы и ничего там не находя, зато рассмешил всех остальных игроков). Доведя игру до конца, где-то мокрые, где-то красные от смеха, а где-то вспотевшие от усталости - участники и организаторы устроили фотосессию на память, разместив для это камеры по центру, для захвата всех выпускников, и отправили фотографию в общий чат (сохранить себе на смартфон или переслать своим родителям, чтобы тем было спокойнее от вразумительного проведения торжественного мероприятия).
И вот, наступила та самая ночь тридцатого марта. "—
Не напивайтесь", "—
Знайте меру", "—
Неужели нельзя без этого?" или "—
Мы понимаем:
выпускной,
но старайтесь отказываться от алкогольных напитков" - кто их вообще слушает? Эти динозавры, что они понимают в современном выпускном? Да ничего! Сколько лет ученики ждали, чтобы остаться среди своих на такое продолжительное время, столько лет они терпели вечные упреки учителей и их высокомерные язвительные комментарии? Теперь им позволено все: по-настоящему сойти с ума, бесится до потери сознания (фигурально) и им за это ничего не будет. А та самая "одна рюмочка и все" способна заставить их полностью потерять контроль над телом.
Пусть не все ученики набрали высокие баллы и пусть не все вступили в возврат полноправных возможностей - сейчас все были, как один, пьяны и глупы. Пожалуй, что не могло не радовать родителей и учительский состав - это факт, что ученики чего-то сверхординарного просто не в состоянии совершить: не имеют пить и, что скорее всего, быстро уснут. Кто, где, в каком бы то ни было неудобном положении, но уснут. А положение может бы, ой, каким неудобным…
За окном был приятный весенний дождь, ритмично постукивая по широкому стеклу окон; внутри школы, напротив, - шум музыки из колонок, жил своей жизнью и бился об стенки на первом этажах; трескотня бокалов со спиртными напитками звенела без очереди, стараясь, как можно больше, звучать в огромном помещении столовой.
Но при всей своем гуле веселья и пьянок, визгов и смеха, - не все были довольны данным мероприятием по занижению самооценки и самодельным мазохизмом, итоги которого будут ясны на следующий день в области твердой мозговой оболочки. На момент коллективного празднования, в школе есть только три места, где была поистине идеальная тишина, - межэтажные лестницы по левую, центральную и правую часть комплексов. Когда циферблат на стене школьного коридора пробил одиннадцатый час, тогда на центральной, межкорпусной, лестнице прозвучал неразборчивый тихий говор, похожий на бормотание.
Его хозяин -
Ямаму́ра Са́дако, один из основной массы школьников, что выпил те самые "пару рюмок" и потерял во мгновение самообладание. В классе он не является, каким-то, дебоширом или хулиганом, или раздолбаем - одноклассники ходят к нему за советами и вопросами; а учителям приятно иметь с ним дело, неоднократно упоминая его значимость в продвижении своего класса (разумеется: в частную школу идиотов не берут, но тем не менее лентяев, за которых башляют деньги, хватает с головой). Как можно было предположить, данный момент, судя по его способности разговаривать: Садако не мог себе позволить закончить празднование выпускного на такой веселой ноте и самостоятельно пойти в комнату - ему помогли.
А тем самым нарушителем свободного плавания в безграничные моря и воды алкоголя, оказался
Э́винсон Пьеро́ - он не только одноклассник Садако, но и по совместительству сосед на этаже (удивительно, ведь он итальянец и обязан жить в правой части корпуса - сейчас же он направляется с Садако именно в левую). Пьеро, как и Садако, не отличается поведением в повседневной жизни школьника, однако предпочел вместо пьянства - беседы с совершеннолетними сверстниками на лоджие, на тему ближайшего будущего и поступлений в высшие учебные заведения.
— … Что ты говоришь? Я не обладаю функционалом разбирать общепринятый язык в этой стране, к тому же с нетрезвым дефектом речи, под эффектом алкоголя.
Его собеседник пытается повторить услышанное, но от употребления алкоголя и быстрого поедания еды, начал периодически производить икание.
— … Функ-…ик!… онал языка… Под какими эффектами дефекта?… Ик…
— Ямамура-кун, мы не на лекции: сказанное мною не обязательно запоминать.
— Ааа… Дефект речи,… ик!… под функционал языка, да?…
— Просто забудь, — все так же спокойно разговаривая со своим не самым внятным собеседником, продолжал вести диалог Пьеро.
Ямамура неоднозначно промычал.
— Что? — снова спросил иностранец.
— Я хотел сказать что-то… но забыл… Ох! Не ты мог бы меня отпустить? Я не ещё пьян, чтобы ходить…
И правда, единственное, что сейчас смутило Садако - факт переноса его туши. На чужом плече, словно он мешок с овощами, его несли из школы до корпуса, оттуда - в левый корпус на третий этаж (где находились их с Пьеро комнаты). А “почему Пьеро, вообще, стал заниматься таким недо-спортом?” - его и вовсе не заинтересовало. Ямамура же каждый день оказывается в интересных ситуациях: то он поскользнулся зимой на льду и подвернул ногу; то он занимался на физкультуре и упал с каната; то он кормил бродячих собак и одна, по какой-то причине, приняла его взмах руки за агрессию и укусила. И вот, почему бы не оказаться у одноклассника на плече? И что-то новенькое попробует, и
тоже с последствиями для своего тела.
Эвинсон, на такое смелое и поистине убедительное заявление друга, даже рассмеялся. Он остановился у выхода из учебного заведения, поставил на ноги Садако и стал снимать свою верхнюю одежду (пиджак), чтобы одеть его на Ямамуру.
Но тот, напротив, обиженно скрестил руки на груди и всячески оказывает попытки сопротивления. Хотя это и трудно совершить, поскольку его нетрезвое состояние сказывалось на неровную походку кругами (вокруг своей собственной оси), да пошатывало его мало устойчивое положение.
— Ямамура-кун, не заставляй меня нести тебя под дождь.
— Не хочу… ик…. я никуда!... Я к друзьям хочу - отведи меня туда!... Ик!...
— Полно, тебе хватило веселья. Кроме того, уже довольно поздно - тебе нужно идти спать.
— Но там… ик… дождь! Там мокро! Там… ик … холодно!
— С последним не соглашусь - на улице 16 градусов по Цельсию, — итальянец развернул друга спиной к шкафчикам и с приложенной силой начал одевать его. — Ты мне нужен здоровым и сухим, пусть даже это касается всего, что ниже головы.
С этими словами Пьеро поднимает с ног Садако и запрокидывает того к себе на плече.
***
Прокрутив ключ внутри замка, Эвинсон открывает дверь и заходит в свою комнату, вместе с одноклассником на плече. Его комната слишком велика для одного человека. По левую сторону от входа - высокий шкаф для одежды из темного дерева, с зеркальными раздвижными дверьми; у стены расположен длинный стол из того же дерева (на нём находятся разные школьные принадлежности, а под ним - брошен рюкзак). По правую сторону - небольшая кровать, вдоль стены, с аккуратно заправленным постельным бельем. Пол укрыт длинным мягким ковром черного цвета, только у самых краев виднеется линолеум; на потолке - плоская люстра круглой формы с дизайном, как у полной луны.
Пустые стены украшены картинами разных размеров, да фотокарточками самодельными; сразу напротив от входа - повешены толстой ткани шторы на окнах, не позволяя лунному свету проскользнуть внутрь комнаты. Когда Садако, наконец-то, смог опереться на собственные ноги (его предварительно разули, чтобы не испачкать ковер чужой) - засмотрелся на одно из произведений искусства. Привычные, повседневные картины, выписаны на них все тщательно и выразительно. Все вместе они смотрится потрясающе - дух захватывает. Поневоле своей, Ямамура подошел к картине у стола на стене и смотрел на неё какое-то время.
Казалось бы, обычный хост, поделенный на четыре равные части: красный круг, схожий на глаз, а сзади - глубокий таинственный мрак. Но что-то до конца не давало покоя ему, как будто от картины пахло по-странному. Садако неосознанно приблизился ближе лицом, опираясь рукой на стол и стал принюхиваться к полотну.
— Джордан Иглз: "Реальная кровь", — поясняет ему Пьеро, заметив поведение друга и подойдя к нему ближе за спиной. — Известный американский художник, пишущий кровью, конкретно эта - животных. Чтобы превратить кровь в творческий материал, художнику приходилось её выпаривать, запекать и смешивать с минералами.
Ямамуре явно не понравилась эта задумка, отчего заметно скривился и даже имитировал рвотный рефлекс.
— На мой взгляд,... ик… это жестоко и имеет извращенный смысл.
Пьеро наклоняет голову набок и взглянул с интересом в глаза Садако.
— Извращенный смысл - это рисовать менструальной кровью. Тем не менее румынская художница Тими Пал позволила себе это, использовав вместо традиционных кистей - пальцы и грязные тампоны. Как ты видишь, у меня её картины нет.
— И слава Богу, — язвит Ямамура.
Как бы он не корчил свою мордашку и не высказывал недовольство - Садако не привыкать к экзотическому виденью и роскоше Пьеро: тот с детства рос в богатой семье. Его друг является пятым и самым младшим ребенком в итальянском роду Эвинсон, был хорошо обучен в области психологии, литературы, музыки и истории, а сюда отправлен сюда для дальнейших обучений. Но как бы посторонние люди не идеализировали жизнь ребенка олигархов - родители для него не более, чем обычные люди, породившие его на свет (такого же мнения и родители - Пьеро не является чем-то более, чем просто итогом очередной беременности). Если вообще он был запланирован, поскольку желанными детьми считаются только первые двое, а всех остальных - было жалко убивать. Этого не было сказано из уст отца и матери семейства, но их чада не глупы и все сами прекрасно понимают, опираясь на отношение родителей к ним.
Как не странно, и пусть Садако является коренным жителем Японии, но участь его постигла также само. Рожден в неравном браке между потомком известного японского ювелира и магната с его очередной любовницей, ставшей позже женой, которая была в два с половиной раза младше супруга. На момент рождения, в семье Ямамур уже был ребенок - его единокровный старший брат, который и занимался воспитанием Садако. После многолетнего аморального поведения родителей, старший брат вывозит его, незаконно, из Токио и переезжает с ним в Йокогаму (на тот момент, им было по четырнадцать и девять лет).
Но мысли Ямамуры подверглись распаду после того, как его талию обвивают чужие руки и разворачивают его тело противоположно изначальному положению.
— Раз уж тебе так противно смотреть на эту картину - нам не к чему больше придерживаться прелюдий.
— Что ты имеешь в виду?
Вместо того, чтобы услышать желанный ответ - Садако кладут рывком на стол. Пьеро нависает над ним и любуется лежачим положением опьяневшего друга: бирюзовые, как Тихий океан, и в то же время бесконечно глубокие глаза Ямамуры Садако по-особенному сверкали на фоне "желтой" кожи (вдобавок, щеки горели румянцем, за счет приливаемой крови к коже); в контраст глазам - его медно-рыжие волнистые волосы. Они были собраны небрежно в небольшой пучок - так и хочется стянуть резинку и растрепать их, а то выглядят, словно гнездо!
Пьеро резким и нетерпеливым движением руки стягивает со своей шеи галстук и торопливо завязывает им руки Садако, пока тот не успел ничего вразумительного сказать в ответ на такие действия. Убедившись в тугой обмотке галстука - оставшуюся часть темного шелка Пьеро фиксирует где-то над головой Садако (соответственно, второй не может увидеть, где это именно произошло. Да и особо головой не повертишь, в такой алкогольном опьянении - глядишь в глазах начнет темнеть).
— Прости меня за спешку, Друг мой… Однако, больше времени я ждать не намерен. Теперь мы можем быть наедине, сколько я этого захочу… Я надеюсь, что за столь оказанною мною милость, ты не сочтешь за грубость: вместо словесной благодарности - отблагодарить меня своим телом…
Эвинсон спустился, совсем близко, к лицу Садако и склоняя голову на бок, начинает проводить языком по шее того. Задерживая дыхание, Пьеро прокусывает Ямамуре шею, оставляя засосы и снова облизывает тоже место, будто снимая боль.
На это Садако лишь брыкается из стороны в сторону, да дергает руками, стремясь порвать галстук - Пьеро на это только хмурится и продолжает пристально смотреть на одноклассника.
— Думаешь, что я стану твоим куском мяса для крови? Хрен тебе - сначала заплати за столь высокие мечты, чтобы, хотя бы, думать о них! — смело заявил Садако.
Эвинсон оскалиться, даже рычит.
— Смею тебе напомнить, что раньше ты и слова про это не говорил … Как миленький протягивал руку, словом: "Пьеро, не стесняйся, тебе ведь это так необходимо!"
—
Раньше - мы были детьми. Я не придавал значение тому… что ты вампир. А наша дружба ограничивается легким флиртом, но не бесплатной кормежкой или более глубокими отношениями!
Пьеро обнажает клыки, в ответ на это, и демонстративно облизывается. Его давеча недовольно лицо - меняется на ухмылку; хитрую, что-то затеявшую, ухмылку.
— Садако … Вижу у тебя пробелы в памяти?… Я никогда не любил, когда кто-то обращается со мной, как тому заблагорассудиться… — он склонился ближе, у самого уха, и проговорил:
— Но когда этот "кто-то" - ты … Это не так уж и плохо …
Ямамура неожиданно вскрикивает от ощущения острой боли в ухе, и в тот же миг замолкает, осознав громкость своего сорвавшегося стона.
— Я хочу слышать, как тебе будет хорошо - отчего же ты замолкаешь? — Пьеро сразу слизывает тонкую, только появившуюся, струю крови; облизнув губы - поднимает голову и заглядывает в глаза Садако. — Я заплачу тебе столько, сколько ты пожелаешь … Я сделаю все, что ты скажешь, но прошу, не отказывай нам в удовольствии, Друг мой…
— Обойдусь… В отличии от тебя, я ещё не сошел с ума…
— Какое хорошее уточнение: ещё… Не находишь это занимательным? — с особой теплотой и нежностью, Пьеро шепчет в губы друга прежде, чем впиться в них поцелуем.
Поцелуй был долгим; языки внутри переплетались друг с другом, а возбуждение - полыхало, словно пожар. В момент их продолжительной чистки кальция во ртах друг-друга - Пьеро осмелился на небольшой надрыв корки чужих губ собственными клыками. Садако стискивает зубы от боли и рефлекторно облизывает губы, вместе с тем убирает выступающую струйку крови. Но для этого у него есть Эвинсон - он мягко кладет свою руку на затылок Ямамуры и целует его снова, с большим рвением и страстным желанием.
Садако позволяет лишь мимолетную слабину, но её хватает, чтобы простонать в чужие губы (разорвав, непосредственно, поцелуй) и создать тонкую при тонкую нить слюны между друзьями.
— До сих пор нравится пробовать меня на вкус? Отчего другого куска мяса не нашел?…
Садако старается формулировать свои резкие комментарии, пусть и с потемневшими от мимолетного возбуждения глазами, и пусть сама формулировка звучит не так язвительно только в сегодняшний вечер, как говорится: "- Что у пьяного на языке, то у трезвого - в голове"?
— Так и не понял? — спросил его итальянец. — Мне нравится пробовать только тебя, в любое время, в любом обстоятельстве и в любом качестве… Я готов прожить вечность и сгореть в грешном огне, лишь бы пробовать только тебя одного… И все это время - я мечтал, чтобы это свершилось…
И Эвинсон ничуть не соврал. Каждая мысль о Садако, даже самая малейшая, заставляет биться его черное сердце быстрее, а холодную кровь - закипать, словно бульон. Каждый раз, находясь рядом с Ямамурой и вдыхать его сладкий запах, провоцирует Пьеро вцепиться рывком в кожу Садако и оставить бесконечное множество поцелуев, укусов и засосов на его шее, чтобы все знали его серьезность намерений, чтобы никто больше не приближался к Садако. Он только его. Его и ничей больше.
Ямамура понимал это, в какой-то своей реальности; кроме того алкоголь, бьющий в голову, тоже играл свою роль. Отчего он и позволил другу совершить непоправимую
глупость.
— Оставляй следы… где никто не увидит, кроме нас, — запрокидывая голову назад говорит пьяным бредом Садако и закрывает глаза, восстанавливая темп дыхания на менее быстрый.
Но тут же он коротко вскрикивает и стал дергать руками, чувствуя на уровне шеи больную пульсацию. Первые струйки крови медленно стекали по коже; Пьеро неспешно, получая особый уровень наслаждение, слизывал выступающую красную сладкую жидкость и оставлял легкие поцелуи на "желтой" коже друга. Будто от этого - отметины от зубов станут менее заметные. Но такая мелочь (учитывая текущее состояние, в котором пребывал Садако) не могло не возбудить Ямамуру лишь сильнее, отчего тот снова простонал прямо над ухом вампира.
Пьеро надел самодовольную улыбку и отстранившись от Садако, преспокойно опирает его ноги на край стола и раздвигает их перед собой. Сжимая периодически в своих руках лишний вес на бедрах одноклассника с внешней стороны, говоря себе в голове успокаивающе: "Подожди… Подожди". Он поднял свои холодные руки выше по телу и медленно, словно играя с Ямамурой, расстегивал тому ремень от брюк. Небрежно бросив его на пол, он продолжил раздевать Садако, стянув вниз плотную ткань штанов и, вместе с тем, белье.
Пьеро спустился ниже, на колени, и потершись щекой прямо об чужой член, заглянул в бирюзовые глаза Садако, будто спрашивал разрешение. Долго ждать ответного внимания не пришлось - сейчас Ямамура, как раз, следил за действиями друга (хотя до этого старательно смотрел в любую другую точку, лишь бы не на Пьеро). Нужды словесно подтверждать позволение так же было, ведь раскрасневшееся лицо Садако говорило само за себя - это не могло не вызвать улыбку у итальянского мертвеца.
Взяв детородный орган в руки, тот начал жить полной жизнью: извивался и выпрямлялся, стремясь "на встречу" к Пьеро. Эвинсон не заставил "гостя" долго ждать: он облизывает головку и гладит её пальцами, а потом, словно играет с игрушкой, стал надрачивать членом у себя во рту.
Садако вскрикивал часто, но коротко; и сдерживая самого себя в сокровенных стонах, он извивался всем телом на столе, будто уж на сковородке.
— Боже… О-ох… Тикусё!
Ямамура резко вскидывает ногу от острого ощущения на члене, как от укуса (ногу сразу поймала чужая рука и вернула на прежнее положение). Пьеро достает мокрый орган из-за рта и поднимает строгий взгляд на своего друга.
— Не выражайся бранными словами. Они портят мнение о тебе и создают ложную характеристику. И смотри, не дергай ногами: я могу и укусить сильно.
— П…Прости меня… А-ах!...
Садако моментально опрокидывает голову назад, хватает воздух и стискивает зубы, чувствуя влажные движения губ Пьеро, с обхватом члена, и интенсивной работой языка по нему (в каком-то смысле, это успело войти (уже) в привычку, даже за столь короткое время). Ямамуре показалось, что язык у вампира … шершавый? Впрочем, это не так важно - мозг у него не работал, в тот момент, от слова совсем. Ему никогда так не отсасывали. Что уж там греха таить - ему никогда не отсасывали; он не знал, как себя нужно вести, отчего только и мог, что хватать воздух ртом, как будто его сейчас кто-то заберет и заставит Садако задыхаться.
А дышать ему, и вправду, было трудно, ведь с каждым качком головы - Пьеро только ускорял темп в проглатывании, чуть ли не поедании с корнем, его члена. Он, что, пиявка?!
— П-Прекрати, Пьеро… А!… Я с-сейчас… к-… к-кон… А-ах!…
Пьеро снова освобождает ротовую полость от потайного сокровища и облизав губы
— "Кон-", что?… Друг мой, просьба: не выражаться - относится только к бранным словам. А "кончить", что в данном случае, что в целом по назначению - весьма цензурное слово… Или ты уже не в состоянии говорить?
— Хв-… Хватит издеваться…
— Хах, издеваться? — вампир улыбнулся шире. — Друг мой, а я ведь не начинал.
Пары зеленых, как изумруды, глаз спустились вниз, с интересом наблюдая за окаменевшим членом Ямамуры - тот не мог не раскраснеться гуще от пары пристальных глаз.
— Стало быть, тебя до такой степени возбуждает простой минет? — задает риторический вопрос Пьеро и разочарованно цыкает. — А я думал, что ты продержишься гораздо дольше.
Неужели, Садако его расстроил?
— Впрочем, кто сказал, что тебя нельзя тренировать?
Итальянец наклонился ближе и провел кончиком языка по головке детородного органа, проглатывая его полностью с каждым движением головы, все глубже и глубже. Ямамура воздержался от очередных руганей и старался вести себя, как можно тише. Уткнувшись в него ниже пояса, Пьеро облегченно выдыхает воздух через нос - биологическая жидкость Ямамуры поступала наружу, прямо в рот вампиру.
А что он? Он сглатывает старательно, усиленно; обсасывая, своего рода, кляп во рту, не давая возможности семеню вытечь изо рта. Садако закатил глаза, прикусил губу и запрокинул голову назад от удовольствия. Насколько это было от удовольствия - он и сам не мог объяснить; однако, его тело - говорило прекрасно само за себя (и Пьеро это понимал, провоцируя очередной поток приятных эмоций у своего
друга партнера). Белый поток, словно лава горячая, все не ослабевал и переполнял внутри Эвинсона, лившийся вдоль уголков его губ.
Садако ничего не говорит, только изгибается всячески под своим другом-итальянцем и старается как можно тише себя вести, жалобно пища. Пусть и большая часть их одноклассников-выпускников сейчас находится в учебном здании, но внутри комплекса, да даже за соседней стеной, все равно остались те, кому нужно готовиться к экзамен. Неужели Садако будет настолько эгоистичным, чтобы предоставить полную свободу своим эмоциям и мешать другим выпускникам?
Но этот вкус задыхающихся, холодных поцелуев заставлял сердце Ямамуры стучать в унисон с волной, плескающей о песок. Он даже и не сразу заметил, как к нему обращаются где-то сверху: — Ямамура… Ямамура!...
Пьеро хватает крепко Садако за раздвинутые перед собой бедра и притягивает того к себе ближе прежнего, заставляя одноклассника растянуться всем телом на столе (и как он только на нем помещается?).
— Ямамура Садако, я к тебе обращаюсь. Неужели алкоголь стрельнул в голову и ты больше не способен распознавать мои слова - я должен показывать тебе наглядным примером, используя твоего тело?
— Нет-нет … Я слушаю…
— Тогда, перед передачей тебе новой информации - я помечу развитие наших отношений, с помощью … закладки.
— Закладки? — неуверенно повторил Ямамура.
Неосознанно его взор падает вниз и сталкивается с той самой "закладкой": железная незамысловатая, тонкая палочка, длиной с карандаш, с витиеватым оформлением; снизу - затупленный конец, а сверху - небольшое кольцо, в толщину с палец, как у брелка.
— Друг мой, я понимаю твой испуг и не хочу возникновения непредвиденных обстоятельств - можно с испуга и пораниться.
— Тебе не кажется, что в нашем положении: спрашивать меня о чем-либо - глупо?
Пьеро, на момент вопроса, уже открыл баночку со смазкой
— В любом случае, это лучше, чем просто …
Вампир замолкает на мгновение и переводит взгляд на измазанную гелем "закладку". Его глаза по-особенному заблестели и посмотрели обратно на объект своего обожания.
— Ты понял. Спрашиваю из вежливости и уважения к тебе: готов?
Недолгое молчание и монотонные взгляды бирюзовых глаз - говорят о беспокойстве Садако и его нерешительности ответить. Но он набирается смелости и отвечает.
— Да, — проговаривает Ямамура хрипло и прочищает горло, как только замечает удивленную пару глаз и отвечает снова, увереннее. — Да.
Эвинсон приподнимает, уже мягкий и влажный от чужих губ, детородный орган. Медленными движениями вверх-вниз, он аккуратно проникает через "волшебную палочку" внутрь головки своего
очень близкого друга. С губ Садако моментально слетают жалобные продолжительные стоны; с глаз - стекают тонкие капельки слез, создавая собой длинные струйки; тело - дрожало и всячески дергалось, как осенний лист в ветреную погоду.
Но протолкнув металлическую "закладку" наполовину - Пьеро прекращает увлекательную (для себя) пытку и отошел от стола. Ямамура удивленно поднимает голову. Первым делом он
встречается с давним другом, который поднят от возбуждения с металлической "закладкой" внутри - щеки его покраснели. Вслед за этим, он стал искать глазами хозяина комнаты.
— Пьеро? — окликнул неуверенно он.
— Не дергайся - ты можешь пораниться. Или ты боишься, что я оставлю тебя в таком… — его взгляд изумрудных глаз падает вниз на пульсирующий и поднимающийся член с "палочкой", что производит очередную ухмылку на его лице. — Завораживающем состоянии?
За вампиром, где не был доступен обзор для Садако, явно что-то стояло. "Что-то" было сделано из стекла, поскольку при переносе предмета с места на место - был отчетливый стук по деревянному столу. Ямамура поклал голову в прежнее состояние, ведь он все равно сейчас увидит это нечто.
Чем бы оно ни было.
Пьеро снова подходит к столу, с неким сосудом в руках, и демонстрирует его перед своим другом. Оно прозрачного цвета, а стекло слабо поблескивало, засчет света лампы на столе.
— Всегда знал, что азиаты, в большинстве своем - китайцы, славятся интересными изобретениями. А в нашем случае, и в кулинарии. Ты знал, что у них есть своя водка?
— В-… водка?
Ямамура ничего не понимает. К чему эта внезапная информация, когда у того “пружинка” в члене? Или Пьеро на это и рассчитывал, чтобы он его слушал так?
— Правильно. Этот спиртной напиток отличается от остальных тем, что предполагает в своей традиционной форме скорпиона внутри сосуда.
— Что … что это за херня?
— Друг мой, чем ты слушал? Это водка со скорпионом. Не бойся, я не собираюсь тебя спаивать до потери пульса - этот напиток признан не просто безопасным, но и чрезвычайно полезным.
— Никогда бы не подумал.
В этот момент Садако косо поглядывает на то, как Пьеро наливает в небольшую рюмку ранее описанный спирт.
— Знаешь, я тоже. Но у него есть, на самом деле, много полезных свойств, например: вывод токсинов из организма, понижения артериального давления и… повышение потенции.
Эвинсон улыбался на удивленный взгляд друга и спустился ниже лицом. Ямамура и словом не успел обмолвиться прежде, чем итальянец успевает выпить рюмку, поднять за затылок голову Садако и впиться долгим поцелуем с ним, заставляя друга выпить "чудодейственную" жидкость. Но соитие не закончилось так быстро - Пьеро продолжал играть с губами Садако, кусая и слизывая с них кровь.
—
Его рот так сладок… — проскальзывает мысль в подсознании Ямамуры. —
Внутри меня все вскипает…
Но я понимаю:
напиток со скорпионом не мог так быстро подействовать…
Возможно,
это горит огонь моих заветных желаний?…
Поднимая голову наверх, Пьеро сделал ложное впечатление об окончании поцелуя - на удивление, Садако потянулся вслед за губами друга и снова поймав их на свои, стал проявлять инициативу с воскресшей силой и жадностью, будоража кровь в глубине своей души.
Поддаваясь очарованию другой, раскрывшейся, стороне Ямамуры, Пьеро отвечает ему в поцелуе, чувствуя, как их души постепенно тлят в огне страсти и продвигаются уверенно навстречу. Им не нужны были ни слова, ни мысли - их взаимопонимание было на ментальном уровне. И Эвинсон это понимал, потому перешел на ступень выше.
Пусть Садако и ощущал тяжесть внизу, так же как и желание простонать в голос, но горячие движения Эвинсона внутри были не такие, как ожидалось: аккуратные, нежные, неторопливые; лишь изредка были позволены резкие толчки. Когда Пьеро пропускал между ними толчки - Ямамура был мокр, что "растворялся" на том злополучном столе, как снег под лучами солнца. Такого у него никогда не было (но что-то подсказывало в душе Садако, что подобные "воспоминания о прошлом" у них будут проводиться очень часто).
Пьеро было важно лицезреть, казалось бы, простую красоту чужого тела, его теплоту и страсть, но сейчас это тело было под
его властью, что не могло не радовать. Он смотрел на красное от смущения лицо Садако и целовал в полумраке его губы - вдруг увидел, как чужие бирюзовые глаза и кожа мерцают в нежном свете, он огляделся на источник света: между шторам просачивался лунный свет, что как раз и отражался на лбу и щекам Садако, по его мягкой шее, по обнаженным плечам и груди. Смотря, как завороженный, Эвинсон восхищенно проговаривал про себя слова восхищения. Ямамура был прекрасен, словно фарфоровая кукла, что могла сломать в любой миг.
И сейчас
драгоценный фарфор вампира устал окончательно. Это чувствовалось по отсутствию его сосредоточенности в попытках как-то оказать сопротивление. Пьеро, напротив, только и сносило крышу от их соития. Как бы он не хотел услышать заветную мольбу своего друга, но тот лишь прижимал локти друг к другу, закрывая тем самым свое раскрасневшееся лицо и не давая сорваться громким стонам наружу. Садако боялся громкого секса - Пьеро знает об этом, и потому не давит. Однако… разве он недостаточно терпел лет, чтобы услышать их наконец-то? Разве он их не заслужил? Только для него одного, хотя бы раз…
пока что.
Пусть Эвинсон и принял тишину близкого друга, он все нарастает темп. Входя все глубже в анус Садако - у того дрожали ноги от накопленной, все больше и больше, белковой массы. Ямамура попытался обнять нижними конечностями Пьеро со спины, чтобы при случае фантастического завершения - сам "фонтан" не разбрызгался во все стороны, а остался
внутри.
Его вампир принял подобное предложение, но внес свои поправки: он освободил руки друга от ранее прикованного места и запрокинул, как и прежде, связанные галстуком кисти Садако себе за голову; взяв бедра Ямамуры, обхватил ими себя по бокам, продолжая с темпом заполнять пространство в своем партнере, не оставляя ни сантиметра свободного места.
Садист. Они вслушивались в тишину, витающая в их комнате, чувствуя, как просыхают их лбы и постепенно становятся прохладными лица; а корка их губ была (уже) десятки раз содрана и в крови - они не желали расставаться ни на миг, кусая возбуждено друг-друга.
Но тут неожиданно как для Пьеро, как и для Садако происходит непредвиденное обстоятельство: одноклассники обнаружили их пропажу и решили навестить своих друзей. Пусть даже не самым стандартным способом, но вполне логичным (учитывая их данное состояние).
Поначалу в дверь Эвинсона настойчиво попытались войти, дергая ручку. А после, видимо осознав что одноклассники могут спать, - решают постучаться.
— Гуляки пьяные, — прошипел сквозь зубы вампир, пока его губы отдыхали от чужих.
По ту сторону двери доносился смех и нетрезвый неразборчивый бред.
— Эв-... ик!... винсон! Открывай!... Пошли… ик… выпьем!
Пьеро с издевкой косится на Садако.
— Кого-то мне это напоминает, не думаешь?...
Он укусил в очередной раз шею своего друга, тем самым проявляя своё недовольство по этому поводу (и не желая отдаляться от столь желанного тела). Ямамура уже не реагировал по-особенному на это: подобное поведение итальянца уже вошло… что ли, в привычку?
Вместо криков или стонов, он предложил другу здравую мысль:
— Можем просто игнорировать…
Эвинсон заулыбался, обнажив окровавленные клыки и облизнув их покрытие.
— Мудрое решение…
Он склонился ниже к лицу своего желанного субъекта и потянул его в долгий поцелуй.
***
Наконец-то, раннее утро тридцать первого марта. Яркие солнечные лучи проскользнули сквозь оконные шторы и попали на лицо спящего Ямамуры Садако. Это и заставило его проснуться, инстинктивно поморщившись и прикрывая глаза рукой. Первым взору бирюзовых глаз попалось окно, прямо перед ним, и там видна часть улицы: росли ветки деревьев, на которых задорно щебетали птицы; бегали кошки и бродячие собаки по ту сторону забора, что ограждал территорию частной школы. Само окно было открыто на проветривание, а поскольку был многодневных ливней - на улице приятно пахнет запахом ушедшего дождя. Листья поддавались воле тихого ветерка и спадали с веток, медленно падая на землю, а некоторые - в лужицы на дороге.
Он поддается воли поспать на "те самые пять минуточек", с полной грудью вдыхая запах шампуня и переворачиваясь на другой бок, прижался к чужому телу. Но потом к Садако приходит осознание вчерашнего алкогольного патти и он подпрыгивает на месте, задев нечаянно рукой второго лежащего рядом человека.
Пьеро прижимает руку к перегородке носа, откуда уже пошла начала течь маленькая струйка крови. Он не спал, отчего и получил по носу - сидел, опершись на локоть, и любовался спящим Ямамурой. И правда, что не так? Ведь Эвинсон уже много раз представлял себе подобное утро, и вот оно наступило.
— Черт-черт-черт! Прости меня, пожалуйста! Сядь и наклони голову - я сейчас.
Садако испугался не на шутку. Он подскочив на ноги (с накинутой рубашкой Пьеро, которую тот надел ему ещё перед сном), побежал к небольшой, выделенной для учеников, аптечке и старательно искал небольшой пакетик тампонов, чтобы вставить внутрь ноздрей. И откуда у него столько сил после бурной ночи?
А пока Ямамура страдал поисками треклятой ваты, Пьеро мечтательно проговорил:
— Если такова цена, чтобы просыпаться с тобой вместе - я готов разбивать нос каждое утро.
