встретимся на поле боя

We carry on through the storm, Tired soldiers in this war. Remember what we're fighting for.

IX. Питеру снова четырнадцать, и он осознает, что за годы, проведённые в Нарнии, успел позабыть, как ужасны английские школы-интернаты. Частная школа Хендон Хаус, основанная более ста лет назад, на словах берётся сделать из любого мальчишки достойного подданного Его Величества, а на деле безжалостно загоняет их в тесные рамки бесчисленных "нельзя". Их учителя насквозь косны, раздражительны и мнительны сверх меры, а Питер с высоты прожитых лет не может обнаружить в себе ни грана уважения к ним. Но нет чудовищ хуже, обнаруживает Питер, чем мальчики-подростки. В глазах префектов домов, вроде Рона Брауна и Чарли Аллена, которые упивается властью над остальными и с нескрываемым удовольствием раздают и приводят в действие наказания, он видит отвратительный блеск, напоминающий ему скорее об ограх, чем людях. Мальчишки помладше делятся примерно поровну на ябед, которые лебезят перед старшими в надежде, что на их мелкие прегрешения будут закрывать глаза, и забитых мышат, пытающихся слиться школьной формой со стеной. Раньше мне было здесь легче, с удивлением думает Питер, но за эту мысль ему почти сразу становится стыдно. Раньше ему было легче, потому что он на многое закрывал глаза, оправдывая это тем, что не хочет попадать в неприятности и расстраивать родителей, которым и так приходится несладко. Мужчина и рыцарь позволить себе такого, конечно же, не может. Эдмунду снова одиннадцать, и в первый же месяц в Хендон Хаус он ввязывается в драку с новыми одноклассниками. Питер прибегает к самому концу, и успевает лишь услышать довольный возглас "Наказание, Пэвенси!" от Чарли Аллена. Брат в ответ меряет его яростным взглядом, от которого некогда бросало в дрожь гоблинов и ифритов, и префект съеживается, спешит убраться за угол коридора, не забыв, впрочем, подобострастно согласиться с выпадом одного из учителей про "трудный возраст". Эдмунду двадцать восемь, и он, не сдержавшись, смеётся, чем зарабатывает ещё и строчки. – Зачем все это, брат мой? – раздражённо интересуется Питер, заранее прикидывая, где бы достать мазь от синяков. – Из принципа, государь, – невозмутимо отвечает младший, – К тому же я не боюсь шести ударов тростью. Старший из братьев, смирившись, только вздыхает тяжело. Питер продолжает разнимать всех драчунов, которых видит, вытирает бессильные слёзы первоклашкам и никогда не жалуется префектам. Эдмунд по вечерам пытается читать "Отверженных" и "Собор Парижской Богоматери" Гюго в оригинале, а на переменах мурлычет под нос куплеты Марсельезы. Питер задарма помогает отстающим с домашними заданиями – в тридцать один задачки из курса школьной алгебры решать возмутительно просто, – и промывает ссадины, с которыми страшно идти к школьной медсестре. Эдмунд продолжает откровенно нарываться, но учится при этом блестяще, и приобретает среди ровесников флёр романтического героя. Орей, надеется Питер, ими бы гордился. Когда-то кентавр сам учил юных королей выбирать свои битвы. X. Питеру шестнадцать (тридцать три), и Нарния, в которую он вернулся, совсем не похожа на Нарнию, которую он оставил три года (одну тысячу и ещё триста долгих лет) назад. Его земля застыла в мертвенном оцепенении, и он чувствует себя словно человек, который пытается разговаривать с давно ушедшим другом. Ныне под кружевным пологом из буковых ветвей голоса обрываются в глухую тишину, ныне не звенит хрустальными колокольчиками по гранитным россыпям смех наяд, и даже от поднимающегося из оврага тумана веет чем-то чужеродным, зловещим. – Что же с тобой случилось? – тихо вопрошает Питер, но бледно-розовые соцветия луговых васильков на Аслановом Кургане лишь гнутся к земле. Молча. Повержено. – Опять попусту беспокоишься? – чуть насмешливо интересуется неслышно подкравшийся Эдмунд, но в этой насмешке Питеру слышится осторожное приглашение посмеяться над привычным самокопанием, от которого его безуспешно пытались отучить брат с сёстрами. – Что, если я проиграю Миразу завтра? Неуверенность придаёт его словам отнюдь не королевский тон, и Питер невольно морщится. Но он устал, невероятно устал, за последние несколько дней, и невольная вина за все, что произошло в Нарнии в его отсутствие, железным обручем сдавливает сердце. Противный сладкий голосок, интонациями напоминающий Колдунью, ехидно смеётся в мыслях, что мальчишке-королю разрушенной страны не победить на этот раз. – Не проиграешь, – спокойно отвечает Эдмунд. Он снова кажется чересчур маленьким, чересчур тонким в свои тринадцать, но в его блестящих глазах мелькает опыт человека в два с половиной раза старше, – В фехтовании тебе нет равных в этом мире, и сам Аслан благословил тебя на этот бой. Тебе ли не знать, как много это значит? – С каких пор ты стал оптимистом, Эд? – наконец слабо улыбается Питер, чувствуя, как тревога ослабляет хватку. – Я оптимист, когда отчаиваешься ты, – без тени шутки говорит его младший брат, – И я знаю, что ты им станешь, если вдруг отчаюсь я. В эту ночь они не вернутся в вырубленные в холме пещеры, а останутся спать прямо на плащах, расстеленных на мокрой от росы траве. Однако почти до рассвета братья будут на спор, кто больше, загадывать друг другу звёзды, которые – о, чудо, – остались прежними. Ярче всего на востоке будет гореть Аравир, предвестник нового утра и нового света. XI. Питеру семнадцать, и ещё до завтрака громко звонит телефон. Он невольно морщится: профессор Кёрк, хозяин маленького коттеджа, занимающийся с ним латынью и древнегреческим перед поступлением на медицинский факультет, был человеком добрейшей души, но при этом известной совой, а значит, он будет недовольно бурчать про отсутствие у кого-то манер до пятичасового чая. Да и сам Питер, два летних месяца наслаждавшийся полной свободой от школы, умиротворяющими пейзажами Лейк-Дистрикта и приятной компанией, отвык просыпаться раньше десяти. – Резиденция профессора Кёрка, – полусонно говорит он в трубку, но почти сразу же отодвигает её от уха, оглушённый восторженным голосом брата. – Питер! – кричит четырнадцатилетний Эдмунд в трубку, – Питер, мы с Люси были дома! – Где? – огорошено переспрашивает старший из братьев, а в голове проносится, что он не готов разбираться с их очередным приключением без чашки кофе. – В Нарнии, твое глухое величество, – весело фыркает Эдмунд. Уличный телефон-автомат нещадно шипит и пережевывает слова, но Питер слышит на фоне скрип автомобильных шин, вторящий брату звонкий смех Люси и ещё один голос... – Юстас? – удивляется он, – Эд, что с вами делает Юстас? В ответ в трубку одновременно начинают говорить все трое. Питер срывается в Кембридж на первом же поезде, и уже на следующий день младшие брат с сестрой и кузен встречают его на станции. Эдмунд и Люси бросаются к нему в объятия, едва не сбивая с ног, а Юстас, непривычно краснеющий, смущенно пожимает ему руку. Потом они целый день гуляют по тихим улочкам, и Питеру наперебой рассказывают про плавание на край света, про Каспиана, который стал замечательным королём, изобрел секстант и собирается жениться на самой настоящей звезде, про отважного Рипичипа и таинственного Кориакина... Вечером дядя Гарольд с тётей Альбертой уходят на собрание клуба садоводов. Питера награждают кислым подобием улыбок и берут с него обещание присмотреть за младшими. Люси, пользуясь случаем, включает радиолу на полную громкость и зовёт Юстаса ("Ну же, рыцарю положено это уметь!") танцевать фокстрот под звучащие из динамиков "Бомбардировщики". Кузену не хватает ловкости, поэтому они беспорядочно кружатся по комнате, врезаясь то в журнальный столик, то в решётку камина, но это их не останавливает, лишь хохот становится громче. Эдмунд наблюдает за ними, забравшись с ногами на софу. У него на коленях лежит "Смерть на Ниле" Агаты Кристи, но Питер замечает, что он не читает, а, задумавшись, смотрит куда-то вдаль. Победив, наконец, совершенно жуткий сервиз Скраббов, он подсаживается к младшему брату и протягивает ему чашку ароматного чая. – Спасибо, – улыбается Эдмунд, а потом неожиданно добавляет, – Пит, давай сделаем какую-нибудь глупость? – Зачем? – удивлённо спрашивает старший. – Потому что хочется, – пожимает плечами брат, – Только глупость, а не мерзость. – Значит, исключаем кражу яблок из соседского сада и подкладывание иголок в кресло дяде Гарольду. Мышей в ботинки Юстасу тоже, – смеётся Питер. Они договорятся, смешно сказать, на совершенно неподобающем для их почтенного возраста лазании через забор. Эдмунд, впрочем, будет пытаться убедить Питера в том, что это есть проверенный временем и десятками рыцарей способ привлечения внимания прекрасных дам. За наиболее подходящим для их предприятия забором окажется небольшая часовня, и Пэвенси свалятся, что снег на голову, весёлому круглолицему пастору. Сначала тот удивится ("Вы племянники Скраббов? Неужели?"), но братья помогут ему подрезать ветки разросшихся вишен, избавиться от осиного гнезда, висящего на деревянной балке под карнизом, и натаскать воды в сторожку. Расстанутся они друзьями, а старшему из братьев на миг покажется, что в стеклянном окошке часовни возник силуэт Льва. XII. Питеру восемнадцать, и у него за плечами свистящие над головой во время переправы через Рейн пулемётные очереди, втоптанная в серую землю колючая проволока на ограде Берген-Бельзена и долгожданная победа, встреченная под теплым майским солнцем на ступеньках костёла в Любеке. Война была безжалостна к солдатам, и его окружают молодые люди с глазами глубоких старцев. Впрочем, сам Питер себя ощущает скорее исключением из этого правила. В отличие от красивого, чуть наивного Найджела, чей отец заседает в Палате Лордов, от смешливого мулата Тони, который в заснеженных окопах скучает по пёстрой Ямайке, и от рыжего ирландца Рори с его вонючим табаком, Питер давно осознаёт, что он старше нескольких королевских династий, старше вырезанных в толще скал каньонов и укрытых ковром из плюща замковых руин. Лейтенант Пэвенси награждён несколькими медалями за отвагу. Он – любимый герой передовиц пары военных корреспондентов из Times и главный виновник седины в волосах подполковника Мигеля Карлоса Хосе де Глозеля, талантливейшего штабиста и таинственного эмигранта с Барбадоса. Он любимый командир своего отделения. Его младший брат пишет так часто, как может, и в этих письмах – кажущееся абсурдным сочетание обыкновенных школьных сплетен и совершенно взрослых рассуждений об итогах Ялтинской конференции. К одному из этих писем приложена вырезка из газетного номера и мятый американский комикс, на обложке которого маркером нацарапано "Выше нос, лейтенант Нарния!". Я словно калека, которому оторвало правую руку, думает Питер, но от мысли об Эдмунде на фронте стынет в жилах кровь. Питер возвращается в Лондон в июле сорок пятого, и на вокзале его встречает вся семья. Мама, не скрываясь, плачет, уткнувшись лицом в его китель, и даже в голосе отца слышатся слёзы. Сёстры приветствуют его в своей манере: Сьюзен осторожно целует в щёку, опасаясь смазать помаду, а Люси с разбега запрыгивает ему на руки, шепчет, как сильно скучала. Старший брат кружит её, пока платформа не начинает мельтешить перед глазами. Эдмунд подходит к нему последним, и Питер молча заключает его в крепкие объятия. Когда он размыкает руки, кажется, будто прошла ещё сотня лет. Питер не разговаривает о войне с отцом, но рассказывает Эдмунду всё без утайки, когда братья после ужина запираются в своей комнате. Он механически раскладывает вещи на полки, а слова льются нескончаемым, неконтролируемым потоком. Младший брат слушает так, как умеет только он: беспристрастно, без тени осуждения или восхищения. После Питер чувствует, как сотни тонких трещин, которые оставил Западный фронт даже на его закалённом королевской короной сердце, потихоньку начинают затягиваться. – Глозель предложил мне пойти учится на пилота, – признаётся Питер брату через несколько дней. – А как же медицина? – с удивлением спрашивает Эдмунд. Старший брат пожимает плечами, на что младший усмехается с ностальгией, – Впрочем... Ты всегда мечтал летать. И только тебя Аларис носил на спине. Питер тоже улыбается, а в мыслях сами собой возникают воспоминания о слегка надменном вожде грифонов и его родичах, о мощных крыльях Алариса, бьющих по обе стороны от него. Они поднялись тогда до самых пушистых облаков, изнутри похожих на мокрую вату, перекрикиваясь с грациозными хищными птицами, служившими разведчиками и посланцами Верховного Короля. – В любом случае я на твоей стороне, – напоминает ему Эдмунд. – А я на твоей, – вторит ему старший брат. Шестого августа американский бомбардировщик сбрасывает атомную бомбу на японскую Хиросиму. Эдмунд слушает новостные сводки с белым, словно декабрьский снег, лицом. Питер без объяснений забирает документы с лётной программы и уезжает учиться на военного хирурга в Эдинбург. XIII. Питеру двадцать один, и он впервые участвует в операции на сердце. После неё доктор Сэнделл крепко пожимает ему руку и говорит, что и мечтать не смел о лучшем ученике. Питер слегка улыбается в ответ – он наслышан о своей репутации местного чуда, которое никогда не теряет хладнокровия и спокойно относится даже к самым жутким сторонам выбранной профессии, – и возносит хвалу Аслану про себя. Именно вложенный в руку меч с головой льва на рукояти когда-то научил его не бояться любого боя, даже если твой противник – сама смерть, а из оружия в руке только тонкий скальпель. Питер проводит целые дни на занятиях или в больнице, порой забывая пообедать, и возвращается домой затемно. Он, не торопясь, проходится по блестящим от мороси каменным мостовым, засматриваясь на янтарные верхушки уличных фонарей. Он перекидывается парой слов со знакомым владельцем крохотного букинистического магазина и не забывает поздороваться с миссис Томас с первого этажа, которая по обыкновению напоминает ему проверить почтовый ящик. Питер, впрочем, редко забывает это делать: раз в несколько дней пишут родители с Люси, чуть реже – Юстас, Джилл, Сью да фронтовые приятели, и даже от профессора Кёрка с тётей Полли регулярно приходят весточки. Письма от Эдмунда, такие, как сегодня, для Питера становятся событиями. Летом брату исполнилось восемнадцать, что означало обязательную военную службу, и Питер давно подозревал, что тот будет работать в разведке. Подозрения превратились в уверенность после того, как на Эдмунда обратил внимание полковник Уоррен, давний знакомый отца. Брат половину лета пропадал в штаб-квартире в Лондоне, а с начала осени то и дело улетал по делам на континент. На день рождения Сьюзен, который шумно отметили в октябре, он безнадёжно опоздал, зато привёз в подарок сестре флакон французских духов. Обнимая его в тот вечер, Питер нащупал под пиджаком Эдмунда кобуру с пистолетом. Скорее из недомолвок, чем фактов, он предполагает, что брат работает над поимкой нацистских преступников в бегах, и за Эдмунда становится страшно. Но Питер безжалостно выдёргивает каждое зернышко таких сомнений, потому что подло оскорблять ими равного ему рыцаря и преданного ему короля. Он обязан верить в справедливость его суждения и праведность его дела, в дарованную Львом твёрдость пройти выбранным путём до конца, не разодрав в клочья душу. Питер обязан верить, что пока он спасает жизни, Эдмунд спасёт мир. В доставленном из Швейцарии конверте спрятаны несколько исписанных листов, открытка с Рейхенбахским водопадом, пространно желающая "дражайшему Ватсону" дальнейших успехов на медицинском поприще, и деревянная фигурка медведя, который неожиданно напоминает Питеру сэра Бьорна, служившего нарнийским монархам несколько жизней назад. "... я обязательно вырвусь на твой день рождения, государь," пишет Эдмунд, словно скрепляя титулом обещание, "P. S. Медведь – просто вылитый Бьорн!" Поздний ноябрьский вечер вдруг становится чуть светлей. XIV. Питеру двадцать четыре, и он чувствует себя неуютно. Снимок, на котором капитан медицинской службы Пэвенси выносит из-под огня солдата северокорейской армии, изначально напечатала левая Morning Star, но с тех пор он разлетелся по английским газетам. От аэродрома до квартиры Питера преследуют в равной пропорции уважительные и возмущённые шепотки. Он сжимает зубы и, как подобает королю, гордо вскидывает подбородок, не позволяя себе ни малейшего проявления слабости. Ключ во входной двери поворачиваться отказывается, поэтому Питер просто толкает её. Квартира (две небольшие комнатки да кухня) встречает его не ожидаемым пыльным запустением, а запахом крепкого кофе и аппетитных гренок. Он улыбается – Эдмунда пока не видно, но о том, что у брата тоже долгожданный отпуск, свидетельствуют разобранный диван, разбросанные на подоконнике блокноты да стопка немецких и французских словарей на полу. – Я дома, – кричит Питер, скидывая на пол пыльный рюкзак, и из кухни высовывается взъерошенный Эдмунд. Мгновенно оценив обстановку, он осторожно прижимает старшего брата к себе запачканными мукой руками. – Завтрак через десять минут, – говорит младший, а потом театрально морщит нос, – Как раз есть время на душ, государь мой. Питер, как в детстве, пихает своего двадцатилетнего брата локтем в бок. Вечером они выбираются из окна на нагретую солнцем крышу. У Питера на коленях старая гитара, которую он раздобыл ещё в сорок пятом, у Эдмунда – тетрадь со стихами собственного сочинения, к которым старший брат пообещал подобрать аккорды полгода назад. Дело, однако, не ладится, и вскоре Питер откладывает в сторону инструмент и подтягивает колени к груди. – Что-то случилось? – тут же спрашивает Эдмунд. Сухая ладонь младшего брата осторожно гладит его по волосам. – Не знаю, – тяжело вздыхает Питер, – Предчувствия. Неясные сны. Словно вот-вот должно произойти что-то страшное, но я не понимаю что, и сделать ничего не могу. – В Нарнии? Ты всегда был связан с ней крепче любого из нас. Кроме, быть может, Люси. – Возможно, – отвечает старший из братьев. Ему словно бы легче от того, что глодавшие его страхи наконец обличены в слова, но досада на бессилие никуда не девается, а наоборот растёт, отражается, что в зеркале, в глазах Эдмунда. – Мы справимся. Расскажем Люси и остальным и обязательно справимся, – храбрится он, хоть брови и сдвинуты беспокойно, – Вместе нам всё по плечу. – Что бы я без тебя делал, – бормочет Питер и опускает голову брату на плечо. Эдмунд загадочно улыбается и прижимается щекой к его макушке. XV. Питеру двадцать четыре, двадцать первый день рождения Эдмунда был три дня назад, и подъезжающий к станции поезд почему-то не сбавляет ход, опасно кренясь вправо. Старший что-то кричит, но его слова тонут в поднявшемся шуме. Он хватает застывшую в ужасе девчушку лет семи и изо все сил отталкивает её от края платформы. Младший беззвучно подаётся влево, вцепляется крепко в пиджак брата, закрывая собой обоих. Удара, милостью Льва, не чувствуют оба. Питеру двадцать четыре (сорок один), Эдмунду двадцать один (тридцать восемь), и за порогом хлева лежит умирающая в судорогах Нарния. Аслан командует первому среди королей закрыть дверь. У Питера нещадно дрожат руки, но ключ словно сам по себе находит скважину. Один, два, три раза щелкает замок. Эдмунд, не говоря ни слова, сжимает ладонь брата в своей. Питеру кажется, что он моложе новорожденных звёзд и старше нескольких Вселенных. Эдмунд думает, что он юнее хрупких подснежников и древнее седой зимы. Где-то впереди раздаются чистые, словно перезвон капели, призывы следовать выше, следовать дальше, мелькают золотая грива Аслана и медовые локоны Люси, играет хор из десятка рогов. – Вместе? – спрашивает Питер. – Вместе, – отвечает Эдмунд, и все в жизни окончательно встает на свои места.